НЕОЖИДАННЫЕ ЛОСКУТКИ ПОНИМАНИЯ

СТИХИ

Санкт-Петербург

Автором настоящего сборника всё его содержимое

посвящается составителю

Отбор и композиция стихов выполнены В. А. Балашовым

В оформлении книги использован рисунок И. А. Смирнова

в качестве эмблемы флотской поэзии

На 4 стр. обложки использован рисунок В. А. Гребенюка

ISBN 5-87499-016-1+12-5 к

Содержание

От автора..... 2

Утро..... 4

«Долго ли, коротко, всё преходяще… ». 4

Телефон..... 5

Щепка..... 5

Выстрел..... 6

«На Смоленке насмерть сбили пса ». 7

«Россия! Бедная моя »... 8

«О, этих питерских дворов ».. 9

Малая родина.... 9

После отпуска.... 10

«Выходим из Темзы, направо, в Ла-Манш… » 11

Маме..... 11

«Перебирая крыльями лениво… ».. 12

После рейса..... 13

Циклон..... 14

Инфрабарьер.... 15

Магия ультрафиолета... 16

Предвосхищение.... 16

Вино..... 17

Неожиданные лоскутки понимания.. 18

Просьба..... 18

«И всё сошлось, совпало, совместилось ». 19

Трудно..... 20

Размышление по поводу... 21

Тоже..... 22

Душа..... 22

Воробей у метро.... 23

На пенсии..... 23

«И вот опять стучится в окна март ». 24

«Ты – мужчина. Поэтому выбрал всё сам ». 24

Мисс..... 25

Судьба..... 26

Тире..... 27

«Висела девочка на ветке ».. 27

Казанская..... 28

Вдохновение.... 29

«Когда ей было двадцать лет… ». 29

Вот и думай.... 30

Тост..... 31

Михаил Балашов

РАЗМЫШЛЕНИЯ

ПО ПОВОДУ

«Царствие Божие внутрь вас есть»

(От Луки, гл. 17, ст. 21)

ИЗБРАННЫЕ

СТИХОТВОРЕНИЯ

Санкт-Петербург

«ДЕРЖУ ПАРИ, ЧТО Я ЕЩЁ НЕ УМЕР »

Флотскому механику трудно смотреть на посторонние руки, хозяйничающие в его родном Машинном Отделении. Но на флоте механик обязан не только доверять команде, но и уважать чужое мнение, не говоря уже о том, что в мо-ре плох тот механик, кто слышит только себя. То есть на-стоящий моряк постоянно учится, в том числе и самый старший механик, если он мудрый – у самого младшего моториста, даже если тот ошибается. В поэзии как в море – нужно уметь СЛЫШАТЬ. Вряд ли будет возможно приве-сти в порядок сей корявый текст. Но пока – пытаюсь сфор-мулировать свои ощущения после увиденной подборки собственных стихов, свёрстанной близким мне человеком, но «чужим» в моём МО. От категорического неприятия этой подборки (а тут были попраны фундаментальные ос-новы моего представления о моей книге) меня, а точнее, саму идею, спас прецедент. Причём это случилось в пер-вые минуты моего знакомства с будущим сборником.

В 2008 году в издательстве «Иваново» вышла полно-ценная книга стихов не менее близкого мне человека, пе-тербургского поэта Игоря Смирнова – «Без пятнадцати осень» – 80 страниц лирики. Книга составлена Ларисой Щасной ко дню 85-летия Игоря Александровича не только без участия автора, но и при полном его неведении. Побо-рю в себе желание расписать тут хотя бы вкратце кто та-кие вообще и кто такие для меня эти два человека, чтобы не превратить своё предисловие в первый том этой, те-перь уже не уникальной книги. Помню реакцию Смирнова на юбилейный подарок, помню своё ощущение от книги (мой экземпляр с посвящением составителя и сейчас передо мной) и ещё помню своё ощущение той реакции Смирнова. Он не только мужественный, великодушный человек, он умеет взглянуть на себя, на своё не только со стороны, но и чужими глазами. Это редкий дар. Может быть, это дар Игоря Смирнова и мне? Тот сборник мне по-нравился очень. Но сейчас я смотрю на него другими гла-зами – с благодарностью и признательностью к обоим его творцам.

ТОСТ

По вкусу водка как вода

В трёх случаях бывает:

Ты слишком пьян,

Обман,

Беда.

А в остальных – живая.

Я поднимаю сей бокал,

Чтоб твой детектор-глотка

В любом застолье понимал,

Что водка – это водка!

ВОТ И ДУМАЙ

Гудит, как сварка-полуавтомат,

В тягучем зное деловая муха.

Ей нипочём, что рядом люди спят,

Её устройство к состраданью глухо.

Она не знает страха умереть,

Хотя ловка, как и другие стервы.

И вот, мои испытывает нервы

И не изменит поведенья впредь.

Сознанье, словно детские качели,

Но в море снов бессильны якоря –

И я сдаюсь – и сварщики пропели

Гимн торжества, почётный круг творя.

Беру газету, делаю хлопушку,

Горя отмщеньем, медленно встаю,

Иду убить обидчицу свою,

И… штукатурка падает в подушку.

Теперь, что касается сборника, для которого пишется это пространное размышление (или я всё-таки пишу для себя?). Убеждён, что публиковать слабенькие стихи никак не возможно, какими бы уместными в композиции, контек-сте или идейно они бы ни были. Против ненормативной лексики я сам выступал всегда категорически. Часть сти-хов надо хотя бы править. Приведу и пустяковый довод: часть стихов уже опубликована в каких-то сборниках, а что-то не известное составителю «не охвачено ». Но… не буду говорить, кто есть для меня составитель, что мы ус-пели пережить в море, сколько жизней на подобный опыт потребовалось бы на суше, как мы понимали друг друга после того даже и на суше… не буду, в смысле, уже ска-зал… Стихи эти старые. Они копились у Владимира Алек-сандровича потому, что он был не только моим другом, но и моим читателем. Он нашёл мужество выкинуть лишние с его точки зрения. Он даже нашёл мужество, чтобы НЕ выкинуть спорные, несделанные, неудачные (с моей точки зрения) и спорил по этому поводу, хотя, наверное, пони-мал их несовершенства. Он собирал эту книгу по другим критериям, которые я не смею не уважать.

Он «отплавал» 38 лет. Из них 31 – в самой паскудной должности, в которой судоводители стараются задержать-ся минимально, из них 5 лет – уже будучи формально на пенсии. Ему трудно жить на берегу, потому что он умеет видеть людей. Он ненавидит лукавство, а ловчить сейчас научились уже и в море. Я не мог не уважить его волю выпустить сей сборник, тем более после «Без пятнадцати осень».

Не могу не отметить, мои робкие попытки что-то изме-нить, частично были услышаны. И то спасибо.

Вот за что я готов отвечать, так это за то, что в стихах нет лукавства, даже в тех… ну, надеюсь, понятно.

Внутренний голос автора стихов

9.12.12.вс. 3:37

УТРО

– Мама, я когда-нибудь умру?

– Нет, конечно! Что за разговоры.

– Ну, а как же свечка на ветру?..

– Свечкой станешь ты, сынок, не скоро.

Ты сперва научишься гореть…

Может быть, согреешь чью-то душу…

А тогда не страшно умереть…

Ты… кушай.

* * *

Долго ли, коротко, всё преходяще –

Век комара и “седых пирамид”,

Подлый поступок и подвиг блестящий,

В пыль превращается “вечный” гранит…

В чём же корысть вдохновенных попыток

Что-то понять и мгновения след

В глину вдохнуть, или холст, или свиток –

В память – хотя бы на тысячу лет.

Бах, Рафаэль, Геродот, Леонардо –

Где оправданье усилий благих

Нищего телом блаженного барда,

В муках родившего трепетный стих

На предпоследнем рывке миокарда?

ВДОХНОВЕНИЕ

А глаза у неё с поволокой.

А походка с "бландинкой" слегка.

Источая флюиды порока,

В такт чему-то качалась рука.

Мужики столбенели навстречу.

Сатанело навстречу бабьё.

Опускался над городом вечер –

Как сползает по телу бельё.

Записав эти вирши в тетрадку,

Стыд смывая секретом желёз,

Ощутив меж лопаток мороз…

Я отправился на… без оглядки.

* * *

Когда ей было двадцать лет,

(Ах, Боже мой, в начале лета),

Нас пригласили на балет

Ромео и его Джульетта.

Увы, трагедия опять

Не удержалась от финала

(Такое, столько лет играть),

А лучше жизнь ни чуть не стала.

Увы, ей так же двадцать лет.

И никогда не будет тридцать:

Вся эта жизнь – сплошной балет.

А все они – увы, актрисы.

КАЗАНСКАЯ

(из цикла “Рыбацкое”)

Туго ткань натянулась на попе.

Рвёт основу упругая плоть.

Откусил бы кусочек и слопал…

Для чего искушаешь, Господь?

Может, ради одной только строчки?

Искушенье зашло за предел

В поводу слишком искренних тел…

Ах, как душу влечёт оболочка.

Устоять, разумеется, трудно.

Разумеется, я устоял:

Мысль о возрасте тлеет подспудно.

О приличиях тлеет – змея…

Ну, конечно, строка – это много.

Для кого-то, возможно, с лихвой.

Мне пока далеко до порога.

Я ещё, слава Богу, живой.

Распадается тело до строчек.

Возвышается дух до Стиха…

Откусил бы и слопал Кусочек.

Жизнь, по сути, не так уж плоха.

ТЕЛЕФОН

Тишину разрезал пополам.

В кровь вогнал адреналина дозу.

Даже мрак, дремавший по углам,

Выскочил, почувствовав угрозу.

– Слушаю, да-да, конечно, я.

Господи, ну что ты “про погоду”?..

Умница, родная ты моя. –

Я таким счастливым не был сроду.

ЩЕПКА

Я принимаю, отвергаю, торможу.

Я недоволен. Я в восторге. Безразличен.

Я раздаю, я уступаю, я прошу.

Мир удивителен, логичен, непривычен.

Я всё решаю, я шагаю в поводу.

Я неслучаен, неподвластен, неподсуден.

Запреты райские – и творчество в аду.

Я на свободе в ритме праздников и буден.

Непредсказуем. Книга Судеб – ерунда.

Я запланирован на счастье и на горе.

Течёт по жилам полумёртвая вода.

Кипит в любви –

и жилы рвёт в позоре.

ВЫСТРЕЛ

И вскрикнула берёзка от хлопка,

Что птицу превратил в комок из перьев,

Упавший в эту крону свысока,

Впервые жизнь страданием измерив…

“Улёгся” кровью по ветвям испуг –

И удивлённо шепчутся листочки:

Другим каким-то стал ВЕСЬ мир вокруг

Из-за всего-то (!)…

Недопетой строчки.

ТИРЕ

(К чему бы это?)

Секс без любви – могила для стиха.

Любовь без секса – мука вдохновений.

Конечно, плоть – наследница греха.

Но в ней живёт душа – “свободы гений”.

* * *

Висела девочка на ветке.

Такая хрупкая на вид.

Сосала мятную конфетку.

И ворковала о любви.

Вокруг сновали купидоны.

Играли эльфы на цветах.

И отменялись все законы.

Любовь горела на устах.

Чему-то кроха улыбалась.

И запредельным взгляд горел.

Ах, как она вчера старалась

Не замечать Эрота стрел.

Но сладкий яд любви коварен –

Увы, Дюймовочка больна…

Висит на ветке рядом парень.

Не понимает ни хрена.

СУДЬБА

Что с ней не спорят, я, увы, конечно, понял.

Но, к сожалению, увы, опять, потом.

Так, зачастую, явно спасшись от погони,

Мы “из огня” сгораем в “полыми” крутом.

Совпали точка и мгновение до j-оты.

Я беспощадно роком был приговорён.

Не различив в привычной мгле тревожной ноты

На перекрёстке всех пространств и всех времён.

Когда же всё произошло, в протесте слабом,

С недоумением я поднял к небу взор.

Наш путь земной и так – колдобины, ухабы.

Чем заслужила голова такой позор?

Дерев зловещих высоко чернели кроны

На фоне грозного закатного огня.

Как назидание, на ветках – две вороны…

Одна из них попала точно на меня.

* * *

На Смоленке насмерть сбили пса.

Никому не нужную собаку –

Словно в кровь добавили свинца.

Ах, как жаль, что не умею плакать.

“Жаль”… В цене ли слёзы на Руси?..

Чем же так прогневался Создатель?

Сто веков над пропастью висим.

Кто другой давно б, наверно, спятил…

А при чём же здесь несчастный пёс?

Псу уже и небо не поможет –

Вечно-русский мучает вопрос:

Кто же виноват и делать что же?

Может мы, и правда, не “в уме”?

Свой язык коверкать допускаем.

Не зарёкшись, тянемся к “суме”.

В каждом доме затаился Каин.

Как живут в России старики?

Почему весь мир живёт иначе?

О “моих” там бедах ни строки:

Там другой процент собак бродячих…

Этот фактор очень много значит.

* * *

Россия! Бедная моя.

Кто тебя только не тиранил?

Блокадой, игом не поганил

И не уродовал тебя?

Я поражаюсь твоему

Многостолетнему терпенью,

Как Ильи Муромца сиденью.

Умом и сердцем не пойму.

Твоя неисчислима мощь,

Но что тебя теперь разбудит?

Да и теперь ли это будет?..

Сама себя ты так сожрёшь…

Клеймами проклятый, вставай,

Проснись, народ, пока не поздно,

На бой решительный и грозный,

Последний шанс не прозевай.

Как между пальцами вода

Текут года, века, эпохи –

Успей спасти хотя бы крохи.

Сегодня – или никогда.

30.10.1987

МИСС (Ms SHROVETIDE)

Молодая стройная ворона –

Может, в жизни первая весна –

Украшает липовую крону,

Обживает утро после сна.

Хорохорит крылышками ветку,

Перьями топорщится в зенит

И косит ревниво на соседку –

Старую и строгую на вид.

Глянет, встрепенётся, снова глянет.

Окружили подиум кусты.

Ставьте баллы, господа славяне –

Масленица, конкурс красоты.

* * *

И вот опять стучится в окна март.

И вот опять надежды сердце полнят.

И где-то в прошлом утомлённо волны

Смывают след мой с атласов и карт…

След карандашный въевшийся в бумагу.

Его резинка превращает в шрам.

Зализывает море по утрам

И след, и память, и меня-бродягу.

Стучится март – я год на берегу.

И до скончанья века я свободен.

Не беспокоюсь больше о погоде.

Сплю по ночам и даже днём могу.

Опять весна, о суетном надежды:

О тёплых днях, о зелени, земле.

А где-то там, на штурманском столе

Царапает бумагу след

как прежде.

Уже не мой.

* * *

Ты – мужчина. Поэтому выбрал всё сам.

Если ты в самом деле мужчина.

Не поддайся жалеющим нас голосам:

Это в сказках украсить нас может кручина.

Выставлять напоказ хруст стакана в руке

Несолидно – Себя возьми в руки.

А минутную слабость тетрадной строке

Подари. И утешься: умрёшь не от скуки.

* * *

О, этих питерских дворов

Неповторимые колодцы,

О, этот коммунальный кров…

И в ностальгии сердце рвётся.

4.3.1995

МАЛАЯ РОДИНА

(Рисунок с натуры)

Коммуна – мой родной до боли дом:

Мутнеют в умывальнике стаканы.

Скучает дождь за треснувшим окном.

Привычно суетятся тараканы.

Уютно пахнет луком, чесноком.

Ловлю минуты редкой тишины…

Шуршит в столе мышонок осторожно.

Над газовой плитой висят штаны

(Их снять уже, наверно, невозможно).

“Ах, лишь бы только не было войны”.

Шкворчит сковорода который год.

Планета как застыла на орбите…

Сосед – масштабов кухонных политик

Подраться не дурак, поспать и выпить…

Да здравствует великий мой народ!

17.7.1996

ПОСЛЕ ОТПУСКА

Пошла вторая ночь на судне.

Ушли вторые сутки прочь.

И впереди – сплошные будни.

И день, и ночь. И день, и ночь.

Погрузки, вахты, переходы.

Стихи, валюта. И вода.

И ожидания погоды.

Причалы, порты, города.

Поломки, качка, дни рождений.

Убогих шуток пересол.

И благодать на вахте бдений –

Несложной службы колесо.

Далёкий образ метронома

Вслед за кукушкой счёт ведёт.

Сегодня в море, “завтра” дома.

А через год – наоборот.

Крадутся сроки незаметно.

Крадут друзей, здоровье, дни.

Всё очень просто и конкретно.

Бубенчик под дугой звенит.

ВОРОБЕЙ У МЕТРО

Пёстренький, невзрачный, энергичный.

Милый, недоверчивый, чудной.

Что-то отыскал в пыли столичной –

Весел, нипочём полдневный зной.

Радоваться малому умеет,

Забияка (лучше бы бретёр).

Не боится, что сломает шею.

Потому и жив он до сих пор.

За друзей ни крыльев не жалеет,

Ни когтей, ни клюва, ни души.

Серенький, но сердцу нет милее

В этой человеческой глуши.

НА ПЕНСИИ

Седьмой троллейбус больше не меня

Везёт утрами на Петровский остров.

И стук в груди тоскливый не унять,

Воспоминанья душу ранят остро.

Да, не меня. И больше никогда

Не задремлю до “Красного курсанта”,

Когда удастся сесть (не без труда),

Не выскочу не очень элегантно.

“Бавария”, Ремесленная, РЭБ –

Как всё хранится бережно в подкорке,

Всплывая невзначай by step to step

От цифры на троллейбусе – семёрки.

ТОЖЕ

Я “не схожу от одиночества с ума”.

Наверно, это в самом деле очень плохо.

Я как-то раньше беззаботно принимал,

Что в нём испытывал нужду, ловил по крохам.

Была несбыточной мечтою тишина.

Как одержимый я молился о покое.

Жизнь до краёв была общением полна…

Но это всё лишь в малых дозах много стоит.

Всё это даже и сегодня – дефицит.

Я до сих пор, порой мечтаю о покое…

Но только глупые пустые гордецы

Не утомятся хоть единожды собою.

ДУША (Auto training)

Я, наверное, просто, устал.

Я, всего-то, пере-утомился…

Жизнь без устали так же пуста,

Как коньяк, что на землю пролился.

Только запах недолго пьянит.

Так свобода дурманит лентяя.

Давит, как на могилу – гранит…

Без усталости жизнь – жизнь пустая.

Я, наверное, просто, устал.

Просто сердце приблизилось к краю.

Но фортуны азартный оскал

Мне нужней, чем улыбка пустая.

* * *

Выходим из Темзы, направо, в Ла-Манш,

Каналом на запад и вниз на Марокко.

Расслабиться может чуть-чуть экипаж

И даже немного поспать без упрёка.

Отход – это как понедельник в быту,

И вечером после отхода – суббота.

А дальше все дни по порядку идут –

Рабочие дни, это значит, работа.

Увы, воскресений не будет пока –

Потом отстираем просоленный тельник.

Сегодня мы знаем и наверняка,

Приход – это тоже, увы, понедельник.

МАМЕ

Как пахнет детство?

Собственное детство,

Когда глядишь на синюю звезду?..

А от неё ни света, ни погреться…

И голос вдруг: “Не плачь, уже иду”.

И как-то сразу чуть теплее стало.

Но задрожала в небе бирюза.

Вдруг зачесался нос, и защипало

От синих звёзд отвыкшие глаза.

А за плечами столько лет с нулями.

И за бортом ночная чернота.

А сверху пахнут синими углями

Давным-давно умолкшие уста.

* * *

Перебирая крыльями лениво,

И безразлично клювом поводя,

Висела чайка над столом залива.

И солнце как начищенный медяк

Висело молча, отстранённо рядом.

Двойной непритязательный портрет.

Зачем же я отметил это взглядом?

А может, в этом смысла вовсе нет?

Но вот упала камнем птица в воду.

Как я ошибся с ленью показной.

Рыбёшка в клюве, потеряв свободу,

Вдруг вспыхнула монетой золотой.

Не шевельнувшись, высветило солнце

Не ласковую тварей Божьих связь.

И показало Божьему ж питомцу

Как золотом от меди смерть зажглась.

РАЗМЫШЛЕНИЕ ПО ПОВОДУ

За всё приходится платить.

Не обязательно тотчас же.

Порой, за всё – в конце пути.

Кому – чуть-чуть, кому-то – дважды.

Что – ерунда, а что – всерьёз?..

Не нам судить, но всё же судим.

За нас платил Иисус Христос.

Но до сих пор неймётся людям:

“Ах, чепуха!”, “Один разок!”,

“А вдруг никто и не заметит?”,

Но Провиденья колесо

Настигнет каждого на свете.

Молох. Заботливый палач.

Не всем причину объясняет.

Несутся годы-кони вскачь.

Уходит истина простая:

За всё приходится платить.

Не обязательно тотчас же.

Порой, за всё – в конце пути.

Кому – чуть-чуть,

кому-то – дважды.

ТРУДНО

Сумей простить заклятому врагу,

Когда душа твоя отмщенья просит,

И хочется скрутить его в дугу,

И растерзать, и в Преисподнюю бросить.

Пример великий Господа Христа,

Врагов своих простившего с Распятья,

Великодушье нам даёт в уста

И защищает сердце от проклятья.

Блажен, сумевший злобу победить,

И неприязнь, и ненависть умерить,

Уважить и понять чужое в звере…

Но как же трудно друга нам простить.

ПОСЛЕ РЕЙСА

За все пропущенные даты.

За непомянутых друзей,

Но не забытых (Боже Святый),

Полнее полного налей.

И выпьем стоя.

Без закуски,

Чтоб оправдалась влажность глаз.

И – песню старую. По-русски.

Про тех, кто пил вчера за нас.

Кто оправдал свой век короткий.

С кем попрощаться я забыл.

И – сладкий привкус после водки

От в кровь прикушенной губы.

Одно на этом свете небо –

Один не страшный океан.

Один – на стопке ломтик хлеба…

И ни один из нас не пьян.

ЦИКЛОН

Как хорошо, что есть куда хотеть.

Как хорошо, что помнят где-то, ждут.

И вера есть, что будет так и впредь.

И греет в море дальний тот уют.

Как хорошо сейчас осознавать

Вот эту связь сквозь мили и ветра.

И вспоминать опять, опять… опять,

Как мы встречали солнце по утрам.

Как далеки становятся шторма,

Когда в ночи, в устойчивом миру

Ты, не заметив, может быть сама,

Передо мною встанешь на ветру –

И заслонишь недобрую волну,

Согреешь лоб и рану заживишь –

И я, почти проснувшись, вновь усну

Счастливый, что ты рядом, мой Малыш.

Как хорошо, что есть куда хотеть.

Как хорошо, что помнят где-то, ждут.

И вера есть, что будет так и впредь.

И греет в море дальний твой уют.

* * *

Чем ближе край, тем время меньше значит:

Ценней потери, трепетней слова.

Поступки, жесты видятся иначе.

Былое – лишь для памяти дрова…

Другая суть в привычном настоящем.

В необходимом неуместна прыть.

Порою нечем «выбор» объяснить –

И лжёшь для убедительности вящей.

Не разделить поддержку и немилость,

Любви щепотку, ненависти горсть –

И так закономерно всё срослось…

А может,просто только совместилось.

Откуда-то терпение берётся,

Предвидение, жалость, доброта.

Несложное – порой не удаётся.

Чего-то ждёшь от… чистого листа.

Оставить след, а может, шрамы в душах

В ущерб своей заждавшейся душе,

Но тот ущерб порой избытка лучше –

Изношенный графит в карандаше.

Что пользы в нервах неперегоревших? –

Как в сапогах не стёртых, а сопревших.

И тянет вдаль, и тянет выше крыш –

Неудержимо «чувствовать спешишь»…

Чем ближе край, тем время…

меньше…

НЕОЖИДАННЫЕ ЛОСКУТКИ ПОНИМАНИЯ

В каждой точке огромной вселенной

Есть убежище, есть закуток –

Зализать, отоспаться, смиренно

Замолить и прохлады глоток

Отыскать, разглядеть, насладиться…

Сколько нужно для счастья глотков?..

Как прекрасны уставшие лица

На исходе суровых веков?!

Сколько веры, надежды в ребёнке,

Сном застигнутом в ходе игры?! –

Замирают другие миры,

Чтобы вдруг не спугнуть самый тонкий.

ПРОСЬБА (Персиянка. Адажио)

Ах, Альбинони. “Магия любви”.

Органа привкус. Музыка и вечность.

Хоть сотню лет, хоть тысячу живи,

И может даже, вовсе бесконечность,

Готов благоговейно принимать.

Как отпущенье, благость и прощенье.

Сейчас и здесь. И снова, и опять.

И непременно, в день Предвоплощенья.

Я Вас прошу услугу оказать:

Сыграйте мне, пожалуйста, Томазо,

Вот это всё в мой Главный День опять.

Один разок… а лучше бы, два раза.

ИНФРАБАРЬЕР

Ты слышишь, не гаси сегодня свет.

А я его за тыщу миль увижу.

Сегодня для меня препятствий нет.

И никого в ночи тебя нет ближе.

Я протянул ладони сквозь года.

И мокрых щёк коснулся словно сказки.

Спит океан – солёная вода.

Чуть ёжась от привидевшейся ласки.

Блестит в ночи вспотевшею спиной.

Мне доверяет: знает – не обижу.

Детей своих баюкает волной.

Её уже почти насквозь я вижу.

Всё ниже звук. Длинней, длинней волна.

И вот с тобой мы вновь соединились.

Гудит эфир, вибрирует струна,

Не растерять слова чужие силясь.

Но вот, уже и слов не разобрать.

Рассыпались на грани инфразвука.

Свет маяка, за гранью сна кровать.

И правит бал безжалостно разлука.

Преодолеть бессмысленный запрет.

А может, отыскать крупицу смысла.

Родная, не гаси сегодня свет.

Мелькают буквы, символы и числа.

Ну, здравствуй, я опять с тобой. Привет.

МАГИЯ УЛЬТРАФИОЛЕТА

(Всё)

Это был, пожалуй, сказочный четверг.

Не припомнится подобное в анкете.

Все рекорды предыдущие отверг.

Самый грешный фейерверк на белом свете.

Всё спонтанно, всё экспромтом, на ходу.

Всё случайно… всё сошлось до миллиметра.

Взрыв порока, крик утробы, мы в аду.

Но не грешники, мы – угли в свисте ветра.

Не зола, не пепел – плазма, стон и свет.

Всё на кон по воле трепетного жезла.

Нет ни времени, ни нас. Вселенной нет.

Рай и смерть, дно океана. Всё исчезло…

Ох, как медленно всплывали мы наверх.

Облака – как были вовремя и кстати.

Это был, пожалуй, сказочный Четверг.

Это было торжество Твое, Создатель.

ПРЕДВОСХИЩЕНИЕ

Я где-то здесь, я рядом… я и сам

Не знаю, как всё это объяснить.

Попробуй, посмотри на небеса.

Ты чувствуешь? Как тоненькая нить

Трепещет паутинка на ветру.

Наверно, этот трепет – я и есть.

Ведь я же говорил, что не умру.

Ну, здравствуй. Я с тобой. Я снова здесь.

ВИНО

(После долгой разлуки)

Без восторгов, с каким-то спокойствием даже.

Удивляясь себе, это чувство несу.

Как привычную в долгой дороге поклажу.

Как лукошко по осени в щедром лесу.

Как надёжный компас, одеяло сухое.

Как далёкую песню родную до слёз.

Удивляюсь себе в необычном покое

Воплощённых мечтаний и сбывшихся грёз.

Так не греет ладоней наполненный кубок.

Сквозь холодный хрусталь в глубину посмотри –

Винограда созревшего жаркие губы

Приготовились душу согреть изнутри.

Мы смакуем друг друга в каком-то гурманстве.

И конечно, поспешность излишняя – враг.

Юность жжёт корабли в неумеренном “пьянстве”.

Мы – смакуем друг друга как старый коньяк.

НЕОЖИДАННЫЕ ЛОСКУТКИ ПОНИМАНИЯ

Поиск по сайту