Пришли мне, если можно, Essays de М. Montagne (Мишель Монтень. Опыты.) — 4 синих книги, на длинных моих полках. Отыщи.
фото: Александр Минкин
Монтень. Опыты. Издание 1762 года. Кто бы подумал, что Монтень переживёт всех своих королей: Франциска I, Генриха II, Франциска II, Карла IX, Генриха III и Генриха IV.
Можно, конечно, чуть не к каждой строчке писать примечания. Но, увы, примечания ничего не дают. Это только кажется, будто они всё объясняют.
Гениальный Монтень перенасыщен цитатами. Понятное дело, он читал древних, помнил всех авторов, которых цитировал, тексты были у него под рукой. Цитирующий книгу знает её всю, знает контекст. А поди пойми фразу, выдранную из незнакомого чуждого текста.
«Грузите апельсины бочками» — вообразите эту безумную телеграмму в итальянском или хоть южноафриканском романе. Тамошний читатель подумает: какой дурак возит апельсины в бочках? В бочках вино или селёдка. Допустим, там будет сноска: «Грузите... бочками » — цитата из популярного русского романа «Золотой телёнок ». Что подумает заграничный читатель сноски? Дикари эти русские. Апельсины в бочках? Ну что с них взять, они там ездят на медведях. А у нас-то в голове сразу любимый аферист-авантюрист.
Верх (или скорее низ) нашего плачевного положения: мы, если случится читать Монтеня, натыкаемся поминутно на цитаты из древних — по три, четыре, пять на каждой странице, но ни текста, ни тем более контекста не знаем. Цитата на латыни, сноска по-русски, а в конце сноски циферка — отсыл к примечанию, а оно — чёрт побери! — в другом томе. Но мы не поленились.
Не пожалеем времени на конкретный и точный пример. Открываем прекрасное академическое издание. Монтень, Опыты, том III. Глава I «О полезном и честном». Во второй строчке натыкаемся на латынь:
|
|
Ne iste magno conatu magnas nugas dixerit *
Внизу страницы сноска:
* Этот человек с великими потугами собирается сказать великие глупости 1 (лат.).
Позавидуешь компактности мёртвого языка. Но после «великих глупостей» стоит циферка 1. Значит, надо искать примечание № 1 к главе I. Слава богу, оно в этом же третьем томе на странице 475. Читаем:
Книга третья, глава I «О полезном и честном ».
1 ... собирается сказать... глупости. — Теренций. Сам себя наказующий, IV, 8.
Теренций! Кто это? Хороший он или плохой? «Сам себя наказующий» — это что? повесть, пьеса, памфлет? Мы не узнали ничего. Возвращаемся в Монтеня, в ту же главу «О полезном и честном». Строка пятая: «Кому не отвратительно вероломство, раз даже Тиберий2 отказался прибегнуть к нему...»
Слава богу, мы уже знаем, куда идти — на страницу 475. Там примечание:
2 Тиберий — см. прим. 6, с. 407.
Ладно, идём на страницу 407, там обнаруживаем примечание № 6 к главе «О пьянстве»:
6 Тиберий — римский император (14–37), пасынок Августа. — Оба приводимых Монтенем примера почерпнуты у Сенеки (Письма, 83).
Господи, пасынок Августа — это хорошо или не очень? А глава «О пьянстве» — это вторая глава второго тома. Значит, надо идти к шкафу, брать второй том. А что за «оба примера», почерпнутые у Сенеки? Бросаешь Монтеня, открываешь «Нравственные письма к Луцилию» Сенеки и в письме № 83 читаешь: а) как император Тиберий двое суток подряд пил с приятелем, а в результате назначил собутыльника-алкоголика префектом Рима и б) как пьянство сгубило Антония и как в Риме шли убийства «по спискам» (так у нас в 1937-м) и пирующему Антонию прямо к столу приносили отрубленные головы, в том числе голову Цицерона и его руки, которыми он что-то плохое написал про Антония (Плутарх. «Демосфен и Цицерон»), а пьяный триумвир Антоний пытался эти части опознать. Вот же мученье. Но что мы узнали, ёрзая по ссылкам и примечаниям? Ничего. Всё стало даже хуже, потому что мы осознали бездну собственного невежества. А «О полезном и честном» надо начинать сначала, потому что пока пытались уяснить про Теренция через Тиберия, забыли, в чём там дело.
|
|
Мы ёрзаем по сноскам, держим в руках сразу четыре книги: два тома Монтеня, Сенеку и Плутарха. Тем временем рассказ Монтеня распадается на какие-то обрывки.
фото: Александр Минкин
Монтень. Опыты. Издание 1762 года.
...Знать бы, зачем Пушкин выписывает Монтеня себе в деревню.
ХLII. УМЕНИЕ ЧИТАТЬ
На картине женщина, мужчина, новорождённый младенец, бык, овечка, на небе яркая звезда... Ещё одна картина с тем же набором, и ещё одна, и ещё.
Многие смотрят и недоумевают: зачем разные художники повторяли этот сюжет? А это Рождество. Но невежды смотрят и не видят — в точности по Евангелию:
Они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют; и сбывается над ними пророчество, которое говорит: «Слухом услышите, и не уразумеете; и глазами смотреть будете, и не увидите ».
Евангелие от Матфея 13, 13-14
Другой бесконечно повторяющийся сюжет: мужчина, ослик, на ослике женщина с младенцем, никаких красот, скучно. Но это — Бегство в Египет, Ирод, избиение младенцев... И те, которые этой евангельской истории не знают (независимо, верят они в Бога или нет), — не понимают, что кричит пушкинский юродивый Борису Годунову. Слышат реплику: «Нельзя молиться за царя Ирода — Богородица не велит!» — и не понимают: почему нельзя? почему Богородица не велит? куда девалось её христианское милосердие?
|
|
Видеть и понимать — разница. Читать (складывать буквы в слова) и понимать — разница.
На шее цепочка, крестик — золото с бриллиантами. Вообще-то распятие — символ страданий за всех; при чём тут роскошь для себя?..
Взглянув на ночное небо, один видит небесную твердь; другой — бесконечную Вселенную. При взгляде на экран один видит мудрого вождя, другой — параноика и садиста. Житель города вообще не видит звёздного неба, не видит Вселенной — сверкающая реклама не даёт.
Чтобы быть понятым, надо не только уметь писать. Надо, чтоб умели читать.
...Читатель может лишь предполагать, куда его ведут, может предчувствовать, но наверняка не знает. Это обстоятельство (в числе других) влечёт читать дальше. Да, автор интригует, может обмануть. Поэма Пушкина «Домик в Коломне» — ярчайший пример обмана. Изумительное сочинение 1830 года, написанное октавами, начинается великолепной и подробной лекцией о поэзии, о метрике, мужских и женских рифмах, о цезуре (не цензуре!), а кончается дурацким, пошлым, хоть и забавным анекдотом. После чего Пушкин в эпилоге изображает свой разговор с возмущённым читателем:
ЧИТАТЕЛЬ
— Как, разве всё тут? шутите!
ПУШКИН
— Ей - богу.
ЧИТАТЕЛЬ
— Так вот куда октавы нас вели!