Почему дьявол принял образ змея?

При чтении Писания часто возникает вопрос: почему дьявол принял образ змея.​

Действительно, образ змеи может служить неким камнем преткновения для неверующего человека. Почему человека искушает змея, ведь это простое животное? Какая связь между змеей и падшим ангелом? Наконец, если падший ангел принимает образ змеи (или использует змея в качестве своего инструмента), то почему для искушения человека им используется именно определенный подотряд пресмыкающихся?

Прежде всего, надо сказать, что искушение человека дьяволом не может происходить вне Божественного ведения и допущения. Бог ограничивает искушения дьявола, ограничивает ровно настолько, насколько его может понести человек, не утратив дара свободной воли.

«Если бы дозволено сатане было нападать, сколько хочешь, то истребил бы всех», — говорит преподобный Макарий Египетский. — Супротивная сила только побуждает, а не принуждает». «Никто не может быть прельщен дьяволом, кроме того, кто сам пожелает отдать ему согласие своей воли», — учит преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. «Дьявол способен предложить, но не способен навязать нам наш выбор… Мы сами выбираем грех», — подчеркивает святой Кирилл Александрийский.
Итак, дьяволу дается «власть подстрекать», но вовсе не власть обладать человеком, насилуя его волю. Для этого Бог ограничивает действия врага рода человеческого. И первое, очень важное ограничение заключается в том, что Бог не допускает духовно незрелому человеку видеть падших духов.

Напомним, что многим православным святым после долгих лет подвижничества была дана власть видеть падших духов, видеть не образно, а такими, какие они есть на самом деле. О таком видении свидетельствовал св. Серафим Саровский: “Они гнусны… как на свет ангела грешному взглянуть невозможно, так и бесов видеть ужасно, потому что они гнусны”.

Слово «гнусный» имеет два взаимосвязанных значения — внушающий отвращение, омерзение, а также низкий и подлый. К тому же «гнусом» называются насекомые, паразитирующие на теле человека, питающиеся его кровью. Так и бесы, будучи по своему виду мерзкими и отвратительными, несут человеку низкие страсти. Подобно гнусу, они питаются человеческим падением, паразитируют на греховной человеческой воле.

Как указывает преп. Иоанн Кассиан Римлянин, видение бесов могло бы способствовать умножению зла в человеческом роде: «Если бы люди постоянно видели их (демонов), то возбуждались бы к большему безрассудству, неистовству страстей, потому что не было бы промежутка времени, в который видели бы их удерживающимися от этих злодеяний, поскольку ни усталость, ни занятия домашними делами, ни забота о ежедневном пропитании не удерживают их, как иногда заставляют нас даже невольно удерживаться от дурных намерений».

Поэтому Бог ограничивает видение падших духов. Он не дает парализовать человеческую волю созерцанием изобретателей зла, чтобы человек не соблазнился и не стал грешником «по принуждению» — от воззрения на творца зла. Ограничивая видение падших духов, Бог в тоже время оставляет для человека искушение помыслами или теми образами, которые падшие духи примут, являясь человеку в своем несобственном, измененном виде.

По своему духовному преуспеянию первые люди могут быть отнести к новоначальным подвижникам. Они, несомненно, имели обильный благодатный опыт. Как пишет св. Силуан Афонский, «Адам, отец вселенной, в раю знал сладость любви Божией, и потому, когда был изгнан из рая за грех и лишился любви Божией, горько страдал и с великим стоном рыдал на всю пустыню. Душа его терзалась от мысли: «любимого Бога я оскорбил». Не так жалел он о рае и красоте его, как о том, что лишился любви Божией, которая ненасытно каждую минуту влечет душу к Богу…. А кто не познал Бога Духом Святым, тот не может слезно искать Его».

И вместе с тем их духовный опыт был еще не достаточен, чтобы видеть падших духов как они есть, как не был он достаточен, чтобы видеть падших духов в каком-либо устрашающем или прельщающем взор виде.
Первым людям было необходимо испытание, чтобы укрепить свою волю в добре, определиться в избрании блаженной жизни с Богом. Но это испытание не должно было быть испытанием сверх меры, искушением, которое они не могли бы понести. Как указывает св. Ефрем Сирин, в таком случае их воля была бы надломлена и они имели бы извинение своему греху. Но Бог не желает греха, а лишь усовершенствования свободной воли в стремлении единения с Собой, а потому не налагает на человека испытания выше сил.

«Но, хотя испытание и было необходимо, однако же не дозволено было сатане послать для этого к Адаму какого-либо Ангела, или Серафима, или Херувима», — говорит св. Ефрем. Если бы к человеку пришел дьявол в образе ангела, то человек мог посчитать его чем-то высшим себя, а потому падение стало бы более извинительным. В таком случае зло как бы являлось человеку из неких высших ангельских сфер, могло бы заинтересовать человека своим кажущимся превосходством в сравнении с ним. И эта возможность была отведена от человека Богом.

Не дозволено было также сатане прийти к Адаму в образе человеческом. Если бы к человеку пришел дьявол в образе человека, то человек мог быть соблазнен равенством искусителя с собой. Ведь если бы дьявол в образе человека искушал первых людей, то он мог сказать им, что он уже стал бессмертным, съев плод и нарушив волю Бога.
Как не послушать единоприродное с собою существо (вспомним, что Адам послушал Еву), как не увлечься подобным себе созданием? Такое испытание стало бы испытанием сверх меры, а потому падение стало бы более извинительным. И эта возможность была отведена от человека Богом.

Даже из среды животного мира дьявол не мог взять образ по своему желанию, чтобы прельстить человека. Образ могучего или красивого животного мог также смутить воображение человека, сделав искушение более сильным. «Не пришли также к Адаму какие-либо большие или лучшие звери, каковы бегемот и левиафан, не пришли и другие звери или животные чистые, чтобы не послужило это сколько-нибудь извинением для преступивших заповедь», — говорит св. Ефрем Сирин.

Воображение человека должно было остаться нетронутым и неповрежденным. Оно должно было находиться без всякого впечатления от кажущейся красоты зла. Прекрасным человеку мог показаться плод, однако прекрасным не должен показаться искуситель… Для этого искуситель должен отождествляться с каким-то низшим природным созданием, через которое изобличится природа зла как силы, обманывающей и тянущей человека вниз, к земле, а не вверх, к Богу. Поэтому Бог допускает дьяволу принять образ змея или использовать это животное как свое орудие.
Не имея внешних данных, которые мы ценим во многих животных, змей мог иметь одно превосходство над ними – превосходство в хитрости. Но это превосходство не было превосходством над человеком. Адам превосходил змея во всем, вообще «превосходил мудростью всех зверей, потому что поставлен был владыкою и правителем их; он был хитрее всех, потому что всем нарек имена» (св. Ефрем Сирин). И превосходство змея в хитрости над другими тварями, по мнению св. Ефрема Сирина, было видимо известно первым людям — оно само должно было служить им предостережением.

«И змий, пришедши, не сделал никакого действительного чуда, не принял даже на себя ложного вида, но предстал в том виде, какой имел, предстал пресмыкающимся, с поникшими долу глазами; потому что не мог взирать на сияние зрака той, которую хотел искусить» (св. Ефрем).
Таким образом, для изобличения зла Бог допускает лишь образ пресмыкающегося по земле животного, попускает использовать лишь низшее создание, указывая тем самым на зло как низшее начало, влекущее человека к земле, в низшие образы и сферы бытия.
«Бог влечет души наши горе, а враг — долу, к земле; все сласти и страсти человеческие, все влечения греховные устремлены к земле; и по страстным стремлениям души к земным, так называемым, благам, или по равнодушию к ним легко узнать: к Богу или к земле душа наша привязана…

Вся прелесть греха, прелесть дьявола, заключается в том, чтобы отвлечь умы и сердца христиан от неба и небесного отечества, от святости и нетления уготованных нам благ, — и привязать, приковать к земле и земным радостям, и развлечениям, к земной любви, к тлену земному» (св. Иоанн Кронштадтский)