(1468–1475 гг., Эттеров список Львовской летописи (свод 1518 г., восходящий к летописному своду 80-х гг. XV в.)
И ширваншабегъ того же часа посла к шурину своему Алильбегу, кайтачевскому князю, что: «судно ся мое разбило под Тархи, и твои люди, пришед, люди поимали, а товар их пограбили; и ты чтобы, меня дhля, люди ко мнh прислал и товар их собрал, занже тh люди посланы на мое имя. А что будет тебh надобе у меня, и ты ко мнъ пришли, и яз тебъ, своему брату, не бороню. А тh люди пошли на мое имя, и ты бы их отпустил ко мнъ доброволно, меня дhля». И Алильбегъ того часа люди отслал всhх в Дербентъ доброволно, а из Дербенту послали их к ширванши в ърду его, коитулъ.
А мы поехали к ширъванше во и коитулъ и били есмя ему челом, чтобы нас пожаловалъ, чhм дойти до Руси. И он намъ не дал ничего, ано нас много. И мы, заплакавъ, да розошлися кои куды: у кого что есть на Руси, и тот пошелъ на Русь; а кой должен, а тот пошел куды его очи понесли. А иные осталися в Шамахhе, а иные пошли роботать к Бакh.
А яз пошелъ к Дербенти, а из Дербенти к Бакh, гдh огнь горить неугасимы, а изъ Баки пошелъ есми за море к Чебокару.
Да тутъ есми жил в Чебокаръ 6 мhсяць, да в Сарh жил мhсяць, в Маздраньской земли. А оттуды ко Амили, и тутъ жилъ есми мhсяць. А оттуды к Димованту, а из Димованту ко Рею. А ту убили Шаусеня, Алеевых детей и внучатъ Махметевых, и онъ их проклялъ, ино 70 городовъ ся розвалило<…>…….
И тут есть Индийская страна, и люди ходят всh наги, а голова не покрыта, а груди голы, а власы в одну косу заплетены, а всh ходят брюхаты, а дъти родятся на всякый год, а детей у них много. А мужики и жонкы всh нагы, а всъ черны. Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются бълому человъку. А князь ихъ — фота на головъ, а другая на гузнh; а бояре у них — фота на плещъ, а другаа на гузне, княини ходят фота на плещъ обогнута, а другаа на гузне. А слуги княжие и боярьскые — фота (дхоти) на гузне обогнута, да щит, да меч в руках, а иные с сулицами, а иные с ножи, а иные с саблями, а иные с луки и стрелами; а всъ наги, да босы, да болкаты, а волосовъ не бреют.
<…>И один с одным не пьет, ни hсть, ни з женою. А hдят брынец, да кичири с маслом, да травы розные ядят, а варят с маслом да с молоком, а hдят все рукою правою, а лhвою не приимется ни за что. А ножа не дрьжат, а лжицы не знают. А на дорозе кто же варит себh кашу, а у всякого по горньцу. А от бесермен крыются, чтоб не посмотрил ни в горнець, ни въ ъству. А толко посмотрит, ино тое hствы не едят. А едят, покрываются платомъ, чтобы никто не виделъ его.
А намаз же их на восток, по-русьскыи. Обе руки подымают высоко, да кладут на тhмя, да ложатся ниць на землh, да весь ся истягнет по земли, то их поклоны. А hсти же садятся, и оны омывают руки да ноги, да и рот пополаски-вают. А бутханы же их без дверей, а ставлены на восток, а буты стоят на восток. А кто у них умрет, ини тhх жгут да и попел сыплют на воду. А у жены дитя ся родит, ино бабит муж, а имя сыну дает отець, а мати дочери. А добровта у них нът, а сорома не знают. Пошел или пришелъ, ини ся кланяют по чернеческыи, обе руки до земли дотычют, а не говорит ничего.
К Первоти же hздят о Великом заговение, къ своему буту. Их туто Иерусалиму а бесерменскыи Мякъка, а по-русьскы Ерусалимъ, а по-индhйс-кыи Порват. А сьезжаются всh наги, только на гузне плат; а жонки всъ наги, толко на гузне фота, а иные ф фотах, да на шеях жемчюгу много, да яхонтов, да на руках обручи да перстьнизлаты. Олло оакь! А внутрь к бутхану hздят на волhх, да у вола рога окованы мъдию, да на шеи у него триста колоколцов, да копыта подкованы мhдию. А тh волы аччеи зовут.
Индhяне же вола зовут отцем, а корову материю. А каломъ их пекут хлъбы и hству варят собh, а попелом тhмъ мажут ся по лицу, и по челу, и по всему тhлу знамя. В недълю же да в понедhлник едят однова днем. В Ындhя же какъпа чектуръ а учюсьдерь: секишь илирсень ики жител, акичаны ила атарсын алты жетел берь; булара достуръ. А куль коравашь учюзь чяр фуна хубъ, бем фуна хубhсиа; капъкара амьчюкь кичи хошь.
<…>а яз забыл вhры крестьяньские всее. Праздники крестьянскые, ни Велика дни, ни Рожества Христова не вhдаю, ни среды, ни пятници не знаю; а промежу есми вhр таньгрыдан истрhмень ол сакласын: «Олло худо, олло акь, олло ты, олло акъберъ, олло рагымъ, олло керимъ, олло рагымелъло, олло каримелло, таньгресень, худосеньсень. Богъ един, тъй царь славы, творець небу и земли».
А иду я на Русь, кhтъмышьтыр имень, урусь тутътым. Мhсяць мартъ прошел, и яз заговhлъ з бесермены в недhлю, да говъл есми мhсяць…
<…> О благовhрные рустии кристьяне! Иже кто по многим землям много плавает, во многая беды впадают и вhры ся да лишают крестьяньские. Аз же, рабище Божий Афонасий, сжалихся по вhре крестьянской. Уже проидоша 4 Великая говhйна и 4 проидоша Великыя дни, аз же грhшный не вhдаю, что есть Велик день или говhйно, ни Рожества Христова не знаю, ни иных праздников не вhдаю, ни среды, ни пятницы не вhдаю — а книг у меня нhту. Коли мя пограбили, ини книги взяли у меня. Азъ же от многая беды поидох до Индhя, занже ми на Русь пойти нъ с чем, не осталось у меня товару ничего. Первый же Велик день взял есми в Каинh, а другый Велик день въ Чебокару в Маздраньской землh, третей Велик день в Гурмызе, четвертый Велик день взял есми в Ындhе з бесермены в Бедеръ; ту же много плаках по вhре кристьяньской.
Бесерменин же Меликъ, тот мя много понуди в вhру бесерменьскую стати. Аз же ему рекох: «Господине! Ты намаз каларъсень, мен да намаз киларьменъ; ты бешь намазъ кыларъсиз, мен да 3 каларемен; мень гарипъ, а сень инчай». Он же ми рече: «Истинну ты не бесерменин кажешися, а крестьяньства не знаешь». Азъ же во многыя в помышлениа впадох, и рекох в себъ: «Горе мнh, окаянному, яко от пути истиннаго заблудихся и пути не знаю, уже камо пойду. Господи Боже Вседрьжителю, творець небу и земли! Не отврати лица от рабища твоего, яко въ скорби есмь. Господи! Призри на мя и помилуй мя, яко твое есмь создание; не отврати мя, Господи, от пути истиннаго, настави мя, Господи, на путь правый, яко никоея же добродhтели в нужи тй не сътворих тобh, Господи Боже мой, яко дни своя преплых во злh все. Господи мой, олло перводигерь, олло ты, карим олло, рагим олло, карим олло, рагимелло; ахамдулимо. Уже проидоша Великия дни четыре в бесерменской землъ, а крестьянства не оставих. Дале Богъ вhдает, что будет. Господи Боже мой, на тя уповах, спаси мя, Господи Боже мой».
<…>На багрям на бесерменской выhхал султан на теферич, ино с ним 20 возыров великых, да триста слонов наряженых в доспъсех булатных да з городки, да и городкы окованы. Да в городкъх по 6 человhкъ в доспhсех, да и с пушками да и с пищалми, а на великом слоне по 12 человhкъ. Да на всяком по два проборца великых, да к зубом повязаны великые мечи по кентарю, да к рылу привязаны великыа желhзныа гири. Да человhкъ седит в доспhсе промежу ушей, да крюк у него желъзной великой, да тъм его правят. Да коней простых тысяща в снастhхъзлатых, да верьблюдов сто с нагарами, да трубников 300, да плясцов 300, да ковре 300. Да на салтане кавтан весь сажен яхонты, да на шапке чичяк олмаз великый, да саадак золот сь яхонты, да три сабли на нем золотом окованы, да седло золото, да снасть золота, да все золото. Да пред ним скачет кафаръ пhшь да играет теремцожъ, да за ним пhших много.
Да за ним благой слонъ идет, а весь в камк hнаряженъ, да обивает люди, да чhпь у него желhзна велика во рте, да обивает кони и люди, кто бы на салтана не наступил блиско.
И брат султанов, а тот седит на кровати на золотой, да над ним терем оксамитен, да маковица золота съ яхонты, да несут его 20 человhкъ.
А махтумъседит на кровати же на золотой, да над ним терем шидян с маковицею золотою, да везут его на 4-х конех в снастехъзлатых. Да около его людей многое множество, да пред нимъ певцы, да плясцов много; да всh з голыми мечи, да с саблями, да с щиты, да с сулицами, да с копии, да с луки с прямыми с великими. Да кони всh в доспhсех, да саадаки на них. А иные наги всъ, одно платище на гузне, сором завhшен.