«Ни за что не проснусь, — подумал художник Вермильон и тут же понял, что больше он не заснёт. — Ну хорошо, пусть я не засну. Но уж глаза открыть меня никто не заставит».
Он знал, что он увидит. Битые стёкла на полу, сломанные рамы, разодранные в клочья портреты.
Прежде художник Вермильон жил припеваючи.
Придворные щёголи и богачи с утра до вечера толклись в его мастерской и охотно заказывали ему свои портреты.
Но шли годы, и художнику открывались глубокие тайны мастерства. Он научился смотреть на мир особым взглядом. Видеть красоту самых простых вещей: камня и грубого глиняного кувшина.
Сам того не желая, он стал рисовать людей такими, какие они были на самом деле, и совсем не такими, какими они хотели казаться.
Самое удивительное, что художник даже не думал об этом. Это получалось у него как-то само собой. Но трусы на его портретах были трусами, как бы они ни пыжились, стараясь изобразить себя смельчаками.
Льстецы — льстецами.
А обманщик, даже если ему удалось убедить всех, что честнее его не сыщешь человека во всём королевстве, всё равно на портрете выглядел обманщиком.
Надо ли говорить, в какую ярость приходили все эти люди, увидав свои портреты?
И всё-таки художник Вермильон ещё как-то сводил концы с концами.
Но вот наступил этот несчастный день, и всё рухнуло.
Теперь художник был окончательно разорён, а мастерская его разгромлена.
Как же это случилось, спросите вы меня?
Весь этот день неудачи преследовали художника.
С утра к нему заявился главный королевский пирожник и заказал свой портрет.
На вид пирожник был очень добрый и симпатичный.
У него были толстые, мягкие щёки и сладкая улыбка.
Но так как на самом деле он был человеком жадным и жестоким, то и на портрете он получился именно таким.
|
|
— Это клевета, а не портрет! — разозлился главный пирожник.
Он подтащил художника к большому зеркалу, висевшему на стене.
— Ах ты негодяй! Посмотри, какие у меня добродушные щёки, честный нос и славные, располагающие к себе уши! Посмотри, какой я славный парень! Этакий миляга и симпатяга! А ты меня каким изобразил? Это клевета, а не портрет!
Главный пирожник ушёл, хлопнув дверью, не заплатив художнику ни гроша.
А Вермильон, чувствуя себя очень усталым, решил немного прогуляться.
Он перешёл мост Бывшей Реки и вышел на площадь Забытых Фонтанов.
Солнце, похожее на докрасна раскалённую сковородку без ручки, уходило за сверкающие кровли дворца.
Художник глянул на него один раз и опустил голову.
«Как это печально и пусто — солнце на голом небе, — подумал он. — Закат делают прекрасным облака. Как жаль, что люди в нашем городе никогда не видели красивого заката. Наверно, поэтому они такие скучные и злые…»
Художник глянул на небо ещё раз и тихо ахнул.
Всё изменилось.
Над городом плыло облако. Казалось, небо запело.
Облако было всё кружевное и нежное. Лучи солнца охватили его снизу, наполнили золотом.
«Оно похоже на лебедя или на корабль под парусами, — подумал художник. — Нет, больше всего оно похоже на кружевное платье. Да-да! На платье из тончайшего кружева. А вот из-за него выплыло ещё одно облако. Это похоже на какого-то зверька. Пожалуй, больше всего на трёхногую собачонку».
Художник оглянулся. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь ещё увидел это чудо.
|
|
Но как назло, на площади не было ни души.
В этот час все богатые люди уже ложились спать.
«Больше спишь — меньше пьёшь!» — была их любимая поговорка.
Вдруг все жители окрестных домов разом вздрогнули, скатились с постелей, вскочили со стульев. В каждом доме что-нибудь упало или покатилось по полу.
Главный повар уронил склянку с успокоительными каплями на и без того совершенно спокойный коврик около своей кровати.
«Бом! — вставайте! Бум! — очнитесь! Бам! — проснитесь!» — гудел большой колокол на колокольне.
«Бегом! Бегом! Бегом!» — вторили маленькие колокола.
Не трудно догадаться, что виновником всей этой суматохи был художник Вермильон. Он забрался на колокольню и поднял этот немыслимый трезвон.
На площади быстро собралась толпа.
Все улицы, идущие к площади, были усеяны ночными колпаками и домашними туфлями.
Люди спрашивали друг друга:
— Что случилось?
— Пожар?
— Землетрясение?
— Эй, почему ты звонишь во все колокола? — крикнул художнику начальник королевской стражи, который второпях выбежал из дома с подушкой в руках и теперь прижимал её к животу.
— Посмотрите, какой закат! — закричал с колокольни художник. — Облако! Облако! Посмотрите, какое красивое облако! Да глядите же! Оно тает! Оно уплывает!
Начальник королевской стражи попросил главного тюремщика немного подержать его подушку, взобрался на колокольню и за шиворот стащил художника.
— Уж я-то знаю, что сделать с этим сумасшедшим! — прошипел главный тюремщик и звякнул большой связкой ключей.
— И я знаю! — воскликнул торговец крысиным ядом, встряхивая мешок со своим товаром.
|
|
— И я знаю! — прохрипел продавец пеньковых верёвок, проводя рукой вокруг своей длинной жилистой шеи.
А художник стоял молча, совершенно оглохший от звона колоколов, и тихо улыбался.
— Я уже давно понял, какой это негодяй! Ведь он нарочно изобразил меня трусом! — со злобой сказал начальник королевской стражи.
— А меня — обманщиком! — с оскорблённым видом добавил продавец лекарства от плохого настроения.
— А глядя на мой портрет, можно подумать, что я круглый невежда! — воскликнул воспитатель богатых детей, который на самом деле думал, что дважды два будет пять.
И все они толпой отправились в мастерскую к художнику. Они сломали его мольберт, в клочья разодрали его картины и рисунки.
«Нет, нет, ни за что не открою глаза», — снова подумал художник Вермильон.
Он крепко зажмурился, но почему-то перед его глазами появился кувшин. Глиняный запотевший кувшин, полный воды. От него так и потянуло холодком.
Художник застонал и замотал головой. Но проклятый кувшин и не думал исчезать. Он наклонился. Струя воды упала и разбилась о дно стакана.
Художник вцепился зубами в подушку.
Буль-буль-буль!.. — дразнил его кувшин.
«Всё ясно, — сам себе сказал художник, — я просто очень хочу пить. Вот и всё. Но когда мне теперь удастся напиться, совершенно неизвестно. Ведь в кармане у меня нет и ломаного гроша».
Он открыл глаза, приподнялся на локте и просто оцепенел от изумления.
Действительно, было чему изумиться.
Весь пол в мастерской был залит водой. В воде, тихо покачиваясь, плавали клочки рисунков. На одном клочке была половина носа торговца оружием, на другом — хитрый глаз продавца придворных калош, на третьем — ухо главного тюремщика.
Вода была повсюду, где только она могла быть: в чашках, в блюдцах, в ложке, в ведре, в тазу и даже в напёрстке, который забыла у него в мастерской его невеста, бедная портниха.
Но самое удивительное было не это.
В глубоком кресле, небрежно закинув одну ногу на другую, сидел он сам, художник Вермильон, собственной персоной.
Правда, он был совершенно белый, да к тому же ещё немного прозрачный. Но всё же это был он, несомненно он! Художник узнал свои волосы, своё лицо, свою широкую блузу и даже свой задумчивый взгляд. Ошибиться было невозможно — это был он!
— Как вы понимаете, я пришёл к вам не просто так, а по важному делу, — устало сказал белый человек в кресле.
— Всё ясно, — сам себе, но довольно громко и внятно сказал художник Вермильон, — не нужно впадать в панику, не нужно лишних волнений. Всё просто, как дважды два: я сошёл с ума.
— Какая тоска, — вздохнул белый человек, поднимая глаза к потолку, — каждый раз начинать всё сначала. Объяснять, рассказывать, растолковывать. Не сомневаюсь: сейчас он меня спросит, кто я.
— Кто вы? — прошептал художник.
— Облако я. Ну просто Облако, — скучным голосом сказал белый человек.
— Дело окончательно проясняется, — снова сам себе сказал художник. — Отдых, витамины, никаких волнений, свежий воздух, и мне станет легче.
— Я так и знал! — уже с раздражением проговорил белый человек, ёрзая в кресле. — Насколько проще с детьми. Всему верят. Понимают с полуслова. Вот что! Потрудитесь-ка спуститься вниз. Там у дверей кое-кто стоит. В общем, обыкновенная девчонка. Когда-то я ей всё это уже объяснял, теперь пусть она всё объяснит вам. К тому же вы ей скорей поверите, чем мне.
Художник опрометью бросился вниз.
Поднимался он удивительно долго. Слышался то его голос, то голос Лоскутика. Потом раздался шум падения и стук, как будто кто-то щёлкал на огромных счётах, — это художник споткнулся посреди лестницы и полетел вниз.
Потом он снова начал своё восхождение вверх с первой ступеньки.
Когда он вошёл в мастерскую, вид у него был самый невероятный. На лбу вздулась шишка, волосы были всклокочены, но он улыбался счастливейшей улыбкой.
Он не спускал глаз с Облака и чуть не растянулся на полу, зацепившись за ножку стула.
За ним робко вошла Лоскутик.
— Это такая честь для меня, — тихо сказал художник.
— Ну это ещё ничего, — пробормотало Облако, — художники… для них ещё возможно невозможное…
— Дорогое Облако, — сказал художник, — всё, что у меня есть, всё принадлежит вам!
— О нет, — остановило его Облако, — это уже слишком. Вы мне просто должны помочь в одном небольшом дельце. Прежде всего, не можете ли вы мне сказать: как одеваются богатые путешественники?
— Путешественники?.. К тому же богатые… — задумался художник. — Ну, тогда, конечно, башмаки с пряжками, камзол тонкого сукна, шляпа с перьями, потом непременно плащ… Да-да, именно так.
Облако слегка подпрыгнуло, и в тот же миг у него на ногах появились башмаки с огромными пряжками.
— Шляпа с перьями… — вздохнуло Облако и водрузило себе на голову неизвестно откуда взявшуюся широкополую шляпу с роскошными страусовыми перьями.
Полы кафтана у него оттопырились. На жилете одна за другой вскочили десять блестящих пуговиц.
Лоскутик смотрела на всё это довольно хладнокровно — она ещё и не такое видала, — а художник чуть не задохнулся от изумления. Он только взмахивал руками и хватал воздух широко открытым ртом.
— Не добавить ли солидности? — задумчиво спросило Облако и вытянуло у себя из-под носа довольно длинные усы. — Может быть, ещё немного усталости? Нет, нет, я устаю только от сидения на одном месте.
Облако поглядело на себя в зеркало.
— Пожалуй, возраст не совсем тот, — сказало оно, — путешественник, который объездил все страны, не должен быть особенно юным.
Лицо Облака тут же прорезали глубокие морщины, нос выгнулся крючком.
— Потрясающе… — только и мог вымолвить художник.
— Да, неплохо, — согласилось Облако. — Но видите ли, тут есть одна небольшая, но существенная подробность. Ни один путешественник на свете не бывает совершенно белым.
— Так я могу вас раскра… — с азартом воскликнул художник, но не договорил, испугавшись, что Облако может обидеться.
— Именно об этом я и хотел вас попросить! — улыбнулся белый путешественник. — Дело в том, что у нас были краски, но они погибли.
Через несколько минут в мастерской закипела работа.
Никогда художник Вермильон не трудился с таким вдохновением. Он стонал, что-то бормотал сквозь зубы, умолял Облако не шевелиться и хоть минутку постоять спокойно.
Тронув Облако кисточкой, он отскакивал назад и, наклонив голову, издали придирчиво глядел на свою работу.
Своими лучшими акварельными красками он осторожно раскрасил щёки Облака, сделав их удивительно розовыми.
Затем, встав на колени, он покрыл башмаки Облака зелёной краской.
Высунув кончик языка, нарисовал на его чулках тонкие чёрные полоски.
Всю синюю краску, которая только у него была, он потратил на камзол Облака, а всю красную — на подкладку плаща.
Он выскреб все остатки золотой краски и покрасил его пуговицы на жилете и пряжки на башмаках.
— Никогда не видел никого, кто больше был бы похож на знатного и богатого путешественника! — сказал Вермильон, любуясь своей работой.
Облако с довольным видом поправило пышный шарф на шее. На его пальцах одно за другим появились кольца с крупными бриллиантами, сверкающими, как капли чистейшей воды.
— Самое главное для меня в данном случае — всё время держать себя в руках, — весело сказало Облако. — Вы понимаете, вода во мне не переставая циркулирует. И если я разволнуюсь, могут случиться большие неприятности. Но вы не беспокойтесь, я ни на минуту об этом не забуду. Я всё время буду внимательно за собой следить. Не понимаю, почему это некоторые считают меня беспечным и легкомысленным? Ведь я совсем не такое! Нет, вы увидите, всё будет просто прекрасно!
Глава 11