Дон Хуан (Кастанеда)
Приказ: - Перейти на летнюю форму одежды! Как всегда прозвучал неожиданно. Прощай тёплый комбинезон. Народ начал проситься во Вьетнам повоевать. Странно, полнейшая лень у дедов, а теперь мы уже деды, сменяется желанием выполнить подвиг.
Вместо Вьетнама отправились на стрельбище и не на самолёте, а пешком. Довольно далеко, однако день погожий.
У моего автомата рукоять болтается, я пробовал её подкрутить, там внизу болт есть утопленный, да он не поддаётся. Отстрелялся на четвёрку, подхожу к капитану, начальнику стрельбища. Он покрутил автомат, снаряжает его рожком с тремя патронами и стоя даёт очередь по мишеням. Три мишени упали.
- Как?
- Хороший у тебя автомат сержант.
- Как у Вас это получается?
Рассказывает. Оказывается нужно прицелиться в левую мишень. Те, которые правее, расположены дальше и зрительно как бы повыше.
Приклад автомата не нужно сильно прижимать к плечу. Плотно приладить, но не сильно. Цевье держать тоже плотно, но без усилия, как ложку во время обеда.
Дать очередь. Дуло поведёт вправо и немного вверх и пули лягут как надо.
- Да ты и сам так сможешь сержант!
Снаряжаю магазин тремя патронами, прицеливаюсь и-и раз, получилось!
За этот урок я заплатил тем, что начальник стрельбища послал меня на склад притащить цинк патронов. Офицеры захотели всласть пострелять. Дорога по шпалам километра два.
Целый цинк прапор мне не дал, а насыпал безо всякого счёта в уже вскрытый цинк.
Меня это поразило, оказывается никто патронов не считает, а нас бойцов заставляют искать и сдавать отстрелянные гильзы.
Цинк оказался тяжёлым. Пострелять ещё мне не пришлось. Надо было заниматься со своим отделением. Как раз искать, сдавать отстрелянные гильзы и возвращаться в казарму.
До казармы я их не довёл. Распустил погулять по части, как только туда пришли. До обеда был ещё целый час и мы втроём с сержантами своей команды пошли попутешествовать по территории. Офицеры все на стрельбище и нам никто не мешает.
Пошли за казармы по направлению к МИКу, только не по дороге ведущей к проходной, а напрямик через кусты и молодую лесную поросль. Пройдя ещё метров 300 увидели нечто похожее на электростанцию, но мы подошли к ней как бы с заднего двора.
Перед огороженной площадкой виднелась мазутная лужа метров 30 в диаметре и там билась дикая утка, невесть как попавшая в западню.
Утка завидев нас набралась сил, вылезла на сухую почву и побежала прочь не в силах подняться в воздух. Вот тут у нас и проснулась охотничья страсть.
Мы её догнали. Разделали и тут же пожарили на костре, который разожгли в кустах, подальше от любопытных глаз.
Не было ни соли ни хлеба, но как же вкусна была косточка, которую я обголодал. Уточка то небольшая была. А потом было несколько стыдно за свой поступок.
Я оправдываюсь перед собой, мол всё равно уточка уж не жилец была после купания в мазуте.
Начались пуски. Почти каждые десять дней пускаем что-нибудь, а это непрерывная работа для моего отделения.
Сегодня 78-я пойдёт. Погода тёплая, я буду опять за камнем. Конечно, если меня не заметят. Не заметят, что я отбегаю в сторону камня, когда все лезут в бункер. Там место открытое.
Потом уже не страшно, есть только один момент, когда нужно присоединиться к выходящим из бункера и тоже незаметно.
Всё удаётся. 78-я всей своей величавой массой в более чем четыреста тонн дымится на старте. Это не дым, это испарения жидкого кислорода, азота. Спутник тоже дымит, там наверное гелий.
Через громкоговоритель проходят команды 1-го и ответы расчёта. Вот отстрел кабель-мачты.
Ракета становтися самостоятельной. Вот зажигание. Огонь и дым пошли через зеркало на речку. Оглушительный рёв! Он не одинаковый: сначала срабатывает система скручивания раскалённых газов, моя система. Потом добавляется рёв двигателей. Это уже не рёв, а землетрясение.
Меня словно втаптывает в землю трясущееся пространство. Я стараюсь закрыть уши ладонями, мало помогает.
Вот отваливаются четыре упора, которые и держали весь вес ракеты на себе. 78-я медленно вылезает из жерла шахты. Вылезла, всё пространство вдруг осветил огненный хвост, тоже частично вылезший из под земли.
Если бы не система сдува пламени, этот «хвостик» сразу же приобрёл бы другую форму — форму толстого блина. И этот блин поглотил бы и тот камень за которым я стою и сожрал бы саму ракету. Более 5-ти тонн в секунду, это расход топлива.
78-я покачивается на бело-оранжевом, нестерпимо ярком хвосте, задумывается как бы, и начинает набирать ход. Хвост наконец отделяется от старта. Старт горит. Что там может гореть? Там одни железки.
Гром удаляется, за огненным хвостом тянется дымный след, впрочем совсем не густой, на высоте его уже не видно. Меня всегда интересует момент отстыковки первой ступени. В это время самой ракеты практически не видно и не слышно уже, виден только светлый хвостик.
И вот появляется огненный цветок, четыре лепестка и пестик в центре. Ракета ушла, громкоговоритель только выдаёт отсчет секунд и «Полёт нормальный».
Тушим небольшие очаги пожара, чаще всего это остатки шлангов газоподачи, собираемся в восьмиграннике. Я встаю за пульт и подключаю шлемофон. В эфире то, что меня почти не касается, ведутся послестартовые работы.
Я на связи так, на всякий случай. Наконец объявляется об окончании работ. Мои бойцы уже всё, что нужно убрали. Строимся и неторопливо уходим к себе в казарму.
Когда много пусков, много случается чего, что не должно случаться в норме. Вот например, уронили бойцы заглушку с трубки в цистерну с перекисью водорода. Эта не та перекись, которую в аптеке продают, а сильно концентрированная, жуть как взрывоопасная.
Полчаса выжидали, потом 1-й решил продолжить работы. По правилу: - Если сразу перекись не взорвалась, то и дальше всё будет нормально.
Два бойца из роты охраны пострадали. У них при пуске есть такой пост при автономном локаторе. Пост в траншее недалеко от машины с локатором. В траншее, потому что у локатора сильное излучение.
А погода хорошая, почему бы не вылезти и не позагорать. Когда локатор в режиме, никому и в голову не взбредёт их проверять. Ну и вылезли. На следующий день их отвезли в госпиталь с признаками острой лучевой болезни.
Ещё было, уже у меня в отделении. Надо было, по требованию конструкторов, временно установить манометры на некоторых узлах и записывать показания в разных режимах.
Пошли в МИК за манометрами. И я смотрел и начальник отделения смотрел и проверяющий, да не усмотрели.
Есть такие манометры, они размечены совершенно одинаково — на 100 делений, но рассчитаны на разное давление.
На этих манометрах, которые мы получили, наклейка о их поверки была на том месте, где написано было о допустимом давлении на прибор. В общем нам выдали не то, а мы взяли не те приборы.
Установили. Когда началась заправка ракеты газами, один манометр взорвался без последствий, проверяющий подполковник успел повернуть его зеркалом в сторону, когда заметил, что стрелка пошла на второй круг. Другой взорвался бойцу в лицо. Глаза выбило, правда не до конца.
Говорят, в госпитале глазные яблоки вставили и зрение восстановилось, хотя и не полностью.
Я виноват. Не досмотрел. Очень переживал.
Вот такое бывает при пусках. А ещё был один случай, после которого я завязал с привычкой смотреть на старт из-за камня.
Всё было как обычно, солнце присело над тайгой, по времени это был поздний вечер, только здесь летом солнышко не заходит, а просто висит над горизонтом и подсвечивает высотные перистые облака как то снизу. Из-за чего вся окружающая действительность становится словно бы нереальной.
Свет есть, всё хорошо видно, но всё не такое. Например, я иду по земле и не вижу неровностей, и запросто можно навернуться наступив на ставший невидимым бугорок или ямку.
Все в бункер, а я за камень. На этот раз я был один. Отстрел кабельмачты!
Ракета парит и с боков иногда отлетают ошмётки инея.
- Прекратить наддув!
- Протяжка один!
- Протяжка два!
- Ключ на зажигание! Пошёл отсчёт.
- Зажигание.
Местность озарилась малиново-жёлтым огнём, старт заурчал. Я уже ожидал землетрясения, как прозвучала команда:
- Аварийное выключение зажигания - АВД.
Такого ещё не было. Огонь в шахте угас и оттуда пошёл дым. Тишина. Жуткая такая тишина. Никаких команд из громкоговорителя. Из бункера никто не появляется. Я наедине с ракетой.
Проходит не меньше получаса, как отворяется внешняя дверь бункера и оттуда кто-то вылезает и смотрит на стоящую ракету. Та по прежнему парит и молчит. Огня и дыма уже нет.
Потосковал я за эти полчаса изрядно. Случись что и камешек этот, что передо мной, совсем не спасёт.
Этот кто-то залез обратно, затворив дверь и только потом дверь снова отворилась и оттуда стали выходить, сначала офицеры, а потом и все остальные.
Я присоединился к толпе. Началась разгрузка ракеты. Слив топлива и всего остального.
Потом нас заставили оттирать керосином закопчённые сопла двигателей. Ракета отправится опять на завод и должна быть чистой. Я пытался возражать, потому что извазюкаемся как свиньи. Только начальство было непреклонно.
Это было лето 1973 года, знойное очень. У нас тоже было не холодно. Комары заедали, спать не давали. Выезжали на пожар. Ну что можно сделать солдату у которого даже лопаты нет, на всех не хватало.
Затаптывали сапогами уже сгоревшие плеши, в сгоревшую тайгу не заходили. Дымка всё равно схватили. Вдали горела тайга, смотреть было жутко. Вихрь огня закручивается вверх, а там парят какие-то ошмётки, издали похожие на чёрных воронов. Только вороны там выжить едва ли смогли.
Говорят, что в этом году и под Москвой горели торфяные болота и столицу заволокло дымом.
На пожаре были недолго, дома дел было невпроворот, да и мало толку было от нас.
***
Существо, которое готово умереть, берет на себя ответственность. Без ответственности мы всего лишь эго-маньяки.
Дон Хуан (Кастанеда)
Соседняя казарма слева. Что там за команда там размещалась я не знаю, не общались как то. С этой казармы сбежали двое молодых бойцов. Дурачки. Отсюда без подготовки далеко не уйдёшь.
Зимой по лыжне ещё можно уехать километров за 30. Потом на этой же лыжне и найдут. Летом по тайге, даже с картой не пройдёшь за день и 10-ти километров. Без навыка вообще без ног остаться можно. Нога утопает во мху по колено, а там внизу скользкие останки упавших деревьев.
Мы искали их всей частью. Оставили это занятие, поискав полдня. Смогли удалиться от части километра на три, четыре и то в одну сторону. В сторону медвежьего лога. В сам медвежий лог командование побоялось нас запускать, видимо опасно.
Ребят не нашли и потом о них никто не слышал. Жалко их. Наверное погибли в первые же дни.
Опять пуски, в перерывах караул. Приходится несколько тяжеловато. Ребята с ума начали сходить.
До сих пор не могу понять почему Малинин наставил на меня автомат и вложил патрон в патронник. Говорит:
- Лижи мне сапоги, а то выстрелю. Я ему ласково объяснил, что после этого будет.
Малинин передёрнул затвор и убрал патрон. Ситуацию я не стал продолжать. Так сказать все мы её замолчали.
Однако она напомнила о себе во время аварийной ситуации на следующем пуске. Соединение красных шлангов, где азот под давлением 200 атмосфер, стало сифонить. Это грозило остановкой заправки ракеты, либо если не остановить, крупной аварией.
Этого соединения не должно быть здесь. Кто-то не нашёл нужного шланга и срастил два.
Разбираться некогда. Ракета уже заправляется. Офицеров на место сифона не приглашаю. Стою в раскоряке мыслей и чувств смотря как соединение покрывается ледком. Малинин кидается ко мне: - Позволь мне, щас, я сделаю!
Это большой риск. Случись что с Малининым и мне не сносить головы. 200 атмосфер это не шутки. С другой стороны остановка заправки. Киваю головой: - Давай!
Малинин быстро притаскивает ключи и затягивает соединение. Слава Богу, сифон пропал! Вот так как то.
А потом ещё и блинами угостили. В ресиверной, под стартом. Там такие огромные баллоны стоят со сжатым до 400 азотом, это для скручивания огненного хвоста двигателей ракеты. И вот за одним таким баллоном они пекли блины! Воины моего отделения.
Для подключения приборов проверки в ресиверной есть сетевые розетки. А электроплитку бойцы сами соорудили. Съел пару блинов. Говорю: - Старт взорвать хотите?
Молчат. Ждут дальнейшей реакции. - Ладно — говорю — Осторожнее и не наглейте, блинами то пахнет, вдруг кто зайдёт.
В конце июля мне объявили, что меня отправляют в отпуск. Я не совсем понимал за что. По службе у меня была куча промахов, но спрашивать не стал. Десять дней всего. Лучше конечно лететь самолётом, на поезде это двое суток.
Денег на билет занял у ребят, да и нужно было всего где-то тридцать рублей, на самолёт. До Ж/Д станции ехали на грузовой, полуоткрытой. Я не общался с попутчиками, был в предвкушении дороги. Есть такое состояние, когда ни о чём не думаешь, живёшь дорогой.
К утру подъезжаем к станции. Тут ночи нет в это время. У забора парочка, целуются. Расстаются после свидания видимо.
Лечу в город Тольятти, аэропорт Курумоч. Там теперь живут мои родители. Пока я служу, много чего произошло на гражданке.
***
– Что бы ты мне посоветовал в качестве самозащиты, дон Хуан?
– Будь бдительным каждую минуту! Не давай возможности никому и ничему принимать решения за тебя.
Дон Хуан (Кастанеда)
Жили-были мы в Глотовке. Потом уехал я в Ульяновск, в техникум учиться. Потом уехал брат, тоже в Ульяновск, а я тогда был в городе Кургане. Потом уехала бабуся, мамина мама. Уехала в деревню, что под Ульяновском.
И главное, уехали Мозины. За дядей Борей была средняя мамина сестра, тётя Зоя. А дядя Боря был начальником цеха ДОЦа на лесозаводе, где и папа работал мастером. А папа не мог терпеть глупого начальства.
А после дяди Бори оно и было видимо таковым. Младшая сестра уехала в Инзу ещё раньше. Младший её брат Толя тоже перебрался в Тольятти и уже получил квартиру.
И произошёл такой случай. Мама шла из магазина домой и на площади, аккурат напротив хлебного магазина стала свидетельницей, как один мужик зарезал другого. Насмерть.
На площади больше никого не было тогда убийца и сказал маме, что если что, если она проболтается, то её убьют тоже.
Если бы моего папу звали доном Карлеоне, он бы сжёг поместье убийцы, зарезал бы его лошадь. Потом вся семья из-за боязни мести, вся бы выехала на Сицилию.
Но папа был Петром Андреевичем и они с мамой решили просто поменять место жительства, тем более, что мысли об этом уже были.
И они поехали в город Тольятти к дяде Боре и тёте Зое. К моменту моего отпуска они жили уже в малосемейке, в Автозаводском районе.
Малосемейка — это 3-х комнатная квартира на три семьи. Вот туда я и приехал. Одна комната — папа и мама, одна — молодожёны художники, одна — рабочие на автозаводе, тоже без детей ещё.
Я балдел, ходил на пляж, глазел там на девушек, купался. Ходил в гражданском, в основном в папином. Размер подходил правда не совсем, да лето, хожу по улице только в рубашке и штанах.
Наступает воскресенье, мне осталось три дня отпуска. Мама готовит обед на кухне, я тоже здесь отираюсь, в окно смотрю.
И вдруг замечаю, по тротуару идёт неправильно одетый человек. На этой жаре в сапогах, пиджачке и кепка на голове. Я ни с кем не могу спутать эту фигуру, походку. Это дед Калашонков собственной персоной, Андрей Николаевич.
Я говорю: - Наш дед идёт по улице! И папа и мама не верят: - Ну выгляньте сами в окно!
Это дед! Я выбегаю, встречаю его. Дед невозмутим так, как если бы мы расстались только вчера и живёт он здесь же, неподалёку.
Дед Андрей на моей памяти вообще никуда из Глотовки не выезжал. Поэтому, его появление я воспринял как фантастику.
- Дед, на чём ты приехал?
- На машине, что чистит провода.
Мама организовывает обед на кухне. Появляется бутылочка белой. Отец разливает по рюмкам. И тут дед насупился, обиделся. Отец спрашивает его:
- Что не так?
- Когда вы ко мне приезжаете, я вам наливаю стакан до краёв, а ты в рюмочку, да и то не доливаешь. В сердцах говорит дед.
Дед обижается недолго. Рассказывает как добирался, как дела в Глотовке. Как то да сё. Пока разговариваем, приходит Толя Майоров, ещё бутылочку приносит. Дед веселеет, а Толя приглашает его к себе, квартиру посмотреть.
Жена Толина, Фаина на работе в это воскресенье. Пошли пешком, живём то в одном, считай, квартале. Правда кварталы в Тольятти не как в других городах, а размером километр на километр.
Заходим в подъезд, Толя нажимает кнопку вызова лифта, приходит лифт грузовой, он побольше размерами, двери открываются.
Дед и говорит:
- А небогатые у тебя хоромы. Дед подумал на лифт, что это и есть Толина квартира.
В Архангельск летел на самолёте с пересадкой во Внуково. Родители дали денег. От Москвы до Архангельска летели на Як-40. Самолёт небольшой, тряский.
Мне было страшновато на нём лететь. Сначала как по дороге с огромными колдобинами. Как провалится в воздушную яму, ком к горлу подступает.
А потом ещё хуже. Ямы кончились и самолёт завис в пространстве, где не было ни земли, ни неба, ни горизонта. И только натужный звук турбин говорил, что есть какое то движение.
Приземляемся на военный аэродром. Из окна вижу как садился истребитель, выбрасывая посадочные парашюты.
До части добирался сложно. На военных попутках. Последний перегон ехал с бойцами, тоже возвращавшимися из отпуска на КУНГе. КУНГ не заезжал ни в одну из наших частей и высадил нас на дороге. Старлей, командир машины, объяснил как нам добраться до своих частей, которые как оказалось, размещались неподалёку.
Неподалёку, это мне часа 3 идти. Какое то время троим нам было по пути. По дорогам не лес, а как будто брошенный полигон. Пикник на обочине. Зона.
Остовы каких- то механизмов и полуразрушенных зданий, полузасыпанные траншеи и множество дорог с засохшей грязью в колеях.
Хорошо, что сориентировался по солнцу, когда старлей объяснял дорогу. И ещё запомнил основные ориентиры.
Нашли какую то воронку, заполненную мутноватой водой и решили искупаться. А жара стоит!
Разделись, искупались. В части не искупаешься, вода в речке холоднющая несмотря на жару, я как-то пробовал. Не понравилось.
Вот развилка, моим товарищам в одну сторону, мне в другую. Ощущение свободы испарилось вместе с ними. Надо добраться до части вовремя.
А срок истекает сегодня.
***
... именно на удовлетворение чувства собственной важности уходит подавляющая часть нашей энергии.
Дон Хуан (Кастанеда)
Карантин. К нам, в часть прибыло осеннее пополнение. Ещё не солдаты — призывники.
Две недели карантина, потом примут присягу и будут солдатами. Карантин решено организовать в нашей казарме. Начальник карантина капитан Решалов, я командир ихний.
Карантин в нашей части не такой как в учебке. Тут всё по простому. Капитан им всё рассказывает теорию на политзанятиях, а я занимаюсь практикой: подъём, отбой, личная гигиена, построения и команды, физкультура и приём пищи, а ещё как обходиться со своей военной одёжкой.
А ещё — свободное личное время. Надо их как то занять, чтобы не оставалось времени на всякие проделки. Людям, оказавшимся в незнакомом коллективе, свойственно желание показать свою самость, чтобы занять лучшее место в складывающейся иерархии отношений.
Мне всё равно как они дальше себя будут вести, главное избежать ЧП в карантине. В принципе у меня нет другой какой-либо мотивации.
Карантин оказался особенный. Один ханыга с тюремной романтикой в голове, 18-ти летний недокормыш. Он в первый же день выпил у кого то пузырёк с зубным полосканием, всё как в фильме «Джентльмены удачи».
Потом он опьянел и ходил выпендривался. Я дал ему повыпендриваться, а на следующий день он чистил общий туалет на улице. Выпендрёж как рукой сняло. С ним потом старались не садиться рядом даже в столовой, хотя гимнастёрку и штаны он выстирал в тот же день.
Один перезрелый еврей 27-ми лет. Непонятно как угодил в армию. Призывают только до 27. Говорит, что 27 ему исполнилось сразу после того, как его призвали. Маленький, толстенький.
Его место в строю было последним, он никак не мог поспевать за всеми, потел, кряхтел и постоянно сбивался с ноги.
Он второй еврей, которого я видел в своей жизни. С первым познакомился в больнице, где мне делали операцию по поводу разрыва мениска. Тот страдал падучей.
А остальные орлы 24 - 25 лет. Призванные всего на год, т. к. пооканчивали институт без военной кафедры. Половину из них спортсмены. И как мне с ними быть?
Большая часть с восточной Украины. Язык их был русским, даже без акцента, зато они знали множество украинских песен. Вся часть, кажется дрожала и слушала, когда мой карантин шагал на обед и с обеда под эти песни.
Казарму пришлось уплотнить. Поставили койки в два яруса. Команда переместилась в один конец казармы, другой, больший конец занимает карантин.
Моя койка посредине, между командой и карантином, но в пространстве карантина.
Надо мной, на втором ярусе спит Саня, мастер спорта по самбо, 120 кило весу.
Я с радостью бы лазил на второй ярус, а Саню бы разместил на первом этаже, но мой статус не позволяет этого сделать — деды спят внизу.
Я ложусь когда уже всё затихает и встаю пораньше. А затихало вначале не быстро.
По команде отбой, народ начинает раздеваться не шатко не валко, потом в койку, а то и в туалет очередь выстраивается.
Пришлось напомнить, что в туалет, который в казарме можно ходить только через полчаса после отбоя. Что раздеваться надо быстро, на это им даётся целая минута. Что после отбоя не должно быть никаких разговоров.
Народ не воспринимает мои слова всерьёз. Считают, что я издеваюсь над ними. А надо сказать, подавляющее большинство старше меня на 2, на 3 года.
Я избираю тактику нудного наставничества и никак не ввязываюсь в споры с ними. Вы любите поговорить после команды «Отбой», ну хорошо — вот вам команда «Подъём». Включаю свет, жду. Кто то поднялся, кто то нет — бастуют.
Половина уже в строю, половина валяются. Вежливо спрашиваю валяющихся: - Вы считаете себя лучше тех, кто по команде поднялся? Отхожу. У новобранцев идёт уже внутренняя склока.
Все стоят. Нудно, не торопясь объясняю обычаи военной жизни. Нетерпеливые меня перебивают: - Мы уже спать хотим. Теперь у меня повод для объяснений, что старших по званию перебивать не надо. В общем довожу народ до нужной кондиции.
- Отбой! Выключается свет.
Картина маслом: разговоров меньше, разговор похож на ропот.
- Подъём! Включается свет.
Теперь в строю все. Обращаю внимание на незастёгнутые пуговицы, а ещё не все, далеко не все спеленали портянки в сапоги. Портянки валяются на табуретках. Показываю расстроенным и злым призывникам как пеленать ногу в портянку. Они не спят уже больше часа. Поглядывают на часы.
- Отбой!
Призывники довольно быстро разделись и в кровать. При мне ропота нет. Дневальный выключает свет. Ропот уже шёпотом, жаркий такой. Я не иезуит. Выхожу на пять минут из казармы.
Захожу. Тишина. Так или примерно так продолжается несколько дней. То же самое и с другими вещами. Поверки, хождение строем, приём пищи.
Ребята взрослые, всё понимают. Поняли, примерно недели через полторы, что я не издеваюсь над ними. Установился контакт.
Конечно я отношусь к ним мягче, чем было у нас в сержантской школе. Им просто надо прослужить годик.
В свободное время мои призывники, без пяти минут солдаты сами себе организовали спортивные игры. Через офицеров достали волейбольную сетку, мяч. Офицеры к ним относятся по свойски. Там контакт теснее, чем со мной.
Пробовал я с ними играть в волейбол. Только мне вежливо дали понять, что не моя это игра. Поймал мячик грудью, минут пять не мог отдышаться.
***
Ты достигаешь третьих врат сновидения, когда обнаруживаешь себя во сне смотрящим на другого спящего человека. И когда этот другой человек оказывается тобой...
Дон Хуан (Кастанеда)
Поболел немножко и снова вспоминаю. Вспоминаю Шурку брата. Хотя и не брат он мне вовсе. Шурка Ёлычев сын тёти Нюры. Тётя Нюра замужем за дядей Костей Калашонковым и у них двое совместных детей — Юра и Гена. Вот они мне двоюрные братья.
А Шурка от прежнего мужа — Ёлычева. Он другой: если дядя Костя среднего роста, в своего отца, моего деда Андрея пошёл и такие же Юра и Гена, то Шурка высокого роста.
И всё-таки он мой брат. Я признаю Шурку своим братом. А признавал ли он меня своим — не знаю.
Я тогда ходил то ли во 2-й класс, то ли в 3-й, а Шурка в школу не ходил и все считали Шурку дураком. Выглядел он как старшеклассник. Он приходил к нам в воскресенье иногда и мы с ним играли в шахматы.
В шахматы играть с Шуркой не так то просто и даже обидно. Шурка никогда не уступал и не разрешал переходить, не прощал зевков и ещё посмеивался. Он у меня всегда выигрывал.
Я потом был страшно разочарован. Мне казалось, что Шурка празднует победу надо мной неправильно, я наверное простил бы ему его зевки. Я жуть как не любил проигрывать. Но он был вот такой.
С Шуркой разговаривать тоже было неинтересно: он как то обидно разговаривал, не знаю почему. Наверно ещё и потому, что Шурка говорил всегда, что думал, а мне например, не нравилось, что он думал.
Ещё у Шурки была отвислая нижняя губа. У нас в семье ходила поговорка: - Губа не дура, язык не лопата. И я считал, что губа не дура — это чтобы не как у Шурки и всегда старался поджать свою губу. За глаза Шурку звали Губаном.
Однажды летом я выглянул в окно и увидел: Шурку встретили трое ребят с нашей улицы как раз на углу и стараются его обидеть. Только Шурка был на голову их выше. Они долбили кулаками ему по животу, а он смеялся и говорил: - А мне не больно. У меня не возникло чувства броситься Шурке на помощь. Он мог же ответить и раз и навсегда отучить мальчишек к нему приставать. Но Шурка не дрался, он даже не защищался почему-то.
Шурка любил читать. Сядет вечером у топящейся голанки на табуретку и читает. Читал много. Библиотека у нас в Глотовке богатая была, так он её наверное всю перечитал. Книги ему там давали сколько заберёт, на вес. Нам пацанам по одной, а ему доверяли.
На работу взяли на базу, как только Шурке исполнилось 18. Раньше не брали — дурак же.
А других брали. Я на той же базе работал на каникулах, когда мне 14 было.
Шурка на базе работал на погрузке, разгрузке. А по выходным, если погода была ходил на рыбалку, на Юлово. Это 18 километров от села. Когда пешком, а иногда подвёртывалась попутка. Только попуток на той дороге мало было.
Шурка всегда налавливал ведро рыбы, всякой величины и ценности: и щука и окунёк и плотва и краснопёрка.
Но именно ведро ни больше не меньше. Он был с добычей даже, когда у других ничего не было.
Шурка погиб. И пришло письмо мне в часть от родителей с описанием его гибели. На базе загружал тяжёлые ящики со снарядами с эстакады на машину. Ящики надо было толкать по железному листу с эстакады на машину.
То ли лист неправильно уложили, то ли ящик был какой то особенный, только лист поехал вместе с ящиком и Шурка вместе с ними полетел вниз. Почему то Шурка летел быстрее и наткнулся лицом на край листа. Вот так Шурка умер.
У нас в Глотовке кладбище большое, а Шурку похоронили с краю, возле входа, направо. Там ещё, рядом с кладбищами молельня небольшая стоит, что брат двоюрный Сергей построил. Он как бы не рассчитывал её строить рядом с Шуркой, просто так получилось.
***
– С этого момента, – сказал он, – ты должен просто показывать людям все, что ты найдешь нужным им показывать, но при этом никогда не говорить точно, как ты это сделал.
Дон Хуан (Кастанеда)
Карантин. Есть у нас в карантине боксёр один, перворазрядник. Перворазрядник, а чем особенно отличается от второразрядника, думаю малым. Однако оказалось это не так.
Владимир подошёл ко мне сразу после моей неудачи с волейболистами. Представился боксёром, сказал что может меня потренировать, что на гражданке это может пригодиться. Я не стал отказываться. Пара боксёрских перчаток у меня была, а в спортзале висел мешок.
Сначала Владимир меня спросил, что я сам знаю о боксе. Я боксом интересовался, читал много, да и сам практиковал. Рассказал Владимиру. Тот радостно покачал головой и сказал, что будет учить меня только нескольким «тонкостям». Но видимо уже тогда Владимир наметил план, а я принимал его старания за чистую монету.
Оказывается я не в курсе, что есть удар. Удар — это когда слышен щелчок при соприкосновении перчатки с мешком.
Затем, надо оказывается не закрывать глаза, когда в лицо летит кулак противника. И первое и второе выполнить весьма трудно. Но мы потренировались и я справился.
Потом различные уклоны и развороты соперника. Как прятать подбородок. А вот зачем его прятать? А вот это надо на практике прочувствовать.
- Ты встань просто, ни чего не делай. Я тихонечко тюкну тебя в подбородок и ты почувствуешь для чего его надо прятать.
Острая, пронзительная боль во всём теле! Я не упал, но не мог пошевельнуть ни какой частью тела. Кажется это продолжалось долго, на самом деле несколько секунд.
- Теперь ты знаешь и чуешь зачем прикрывать подбородок. Спасибо Владимир...
Карантин подходит к концу. Осталось три дня. До обеда с полчаса. Рота пришла с плаца. - На месте стой! - Вольно! - Разойдись!
Я в туалет. Странно, кроме меня никто в туалет не бежит. Выхожу, возле казармы никого. Захожу в казарму. Кровати сдвинуты, образовано довольно большое пространство, типа цирковой площадки.
Бойцы стоят полукругом. Меня ждут. Саня, самбист в 120 кило весом, спавший надо мной на 2-м ярусе, уже в перчатках.
Это вызов. Буря отрицательных эмоций пронеслась в моей груди и оставила холодок обиды: - Без меня меня женили! Да кто? Мои подопечные. Бойцы моего отделения были тут же.
Моя отрицательная черта — я отвечаю на любой вызов, хотя зачастую есть немного времени, чтобы оценить обстановку и сказать например: - Буду драться там и тогда, когда и где посчитаю нужным и если посчитаю нужным!
Но мои мозги заточены только на поздний анализ, а в горячей обстановке включаются редко.
На мои руки надевают перчатки, мне сочувствуют. Судья — мой бывший учитель по боксу. У него свисток вместо гонга.
Попасть в челюсть Сане просто. Он не обладает взрывной реакцией. Дурную шутку сыграла его сила, он надеется на неё и раз за разом получает в челюсть. Она у Сани как кирпич.
У меня совершенно нет опыта драки с таким тяжеловесом. Следовало бы поберечь руки. Не надо стараться бить каждый раз, когда Саня открывается. Он и так постоянно открыт. Надо самому быть готовому к удару, именно к настоящему удару о бетонную стену, так чтобы: - Чоок!
Правую руку я отбил, правда вида не подал. Стал бить чаще левой. Уже устал бегать от Сани по кругу, как наконец он остановился и сказал: - Ну хватит!
Идём строем на обед. Шаг рота не чеканит. Я не обращаю внимания на гомон в строю. Отхожу от поединка. Саня на обеде просто сидит, нет попил чаю. Я думал не ест от расстройства, но он потом сказал, что челюсть не открывается.
С ротой карантина я управлялся конечно не один, было у меня ещё два младших сержанта, командиры взводов. Один из младших Лёха, небольшого роста веснусчатый, весёлый парень останется командиром моего отделения. Я ведь через пару месяцев собираюсь на дембель.
Сегодня расстаёмся с карантином. До обеда прошлись строевым перед трибуной, с песней.
Наверное не блистали, однако порицания я не получил — песня украинская выручила.
После обеда призывники, уже почти бойцы, завтра присяга, устроили театр. Они готовили постановку тайком от меня, по крайней мере я не знал. Я не пошёл. Правда потом жалел, бойцы говорили, что там было много про меня и мол ничего обидного.
У нас в части было помещение со сценой, там в основном крутили фильмы. На фильмы я не ходил, физикой моей любимой занимался и мечтал.
Всё, карантин закончился. Август на исходе. Прошлым летом как раз в это время снег выпал, много деревьев поломал. Правда потом растаял, но стало прохладно и пошли дожди.
Только это лето жаркое. И сейчас жарко. Я давно мечтал пойти в караул за речкой.
Там избушка на курьих ножках, там тайга, там заманчиво и пахнет дичью. Там на нехоженых тропинках следы невиданных зверей.
Избушку я эту видел краем глаза, когда в прошлом году пожар тушили на том берегу.
У меня начальник отделения сейчас старлей, родом из Куйбышева (Самары). Он разрешил мне поучаствовать в заречном карауле. И не просто разрешил, а ещё и посодействовал. Пост конечно сторожевой, даже без автоматов, только штык-нож.
Начальник караула — старшина из роты охраны, да и бойцы оттуда же. Я там так, пришлый гость.
Прапор складской выдал нам по вещмешку и сухпаёк. В сухпайке несколько консервов, галеты, кстати невкусные. Ещё котелок, ложку, фляжку.
Идём через пусковую зону, там мостик через речку. Дальше взбираемся на крутой берег и вот мы в тайге. О прошлогоднем пожаре ничто не напоминает. Воздух такой густоты, кажется его пить можно! Тропа идёт вдоль берега, только берега не видно за зарослями.
У самой тропы, справа там где река, кусты какой то ягоды. Похожа на нашу чернику и видом и вкусом, но растёт на кустах. Можно есть ягоды не наклоняясь.
Мы особо не торопимся и пока идём я наедаюсь этой ягоды. Странно, старшина и бойцы не лакомятся ягодами как я. Привыкли что ли?
До избушки идти не меньше 15-ти минут, а то и больше. Она стоит даже не напротив расположения части, дальше. Комната там одна с просторной лежанкой и печкой.
Старшина сразу же одному бойцу велел отодрать перламутровую пуговицу с кальсон, отдал бойцу постарше и отправил того на рыбалку.
Я тоже хотел на рыбалку, но старшина сказал: - Вы вдвоём ничего не поймаете. Хариус не любит шума и даже тени боится, не всякому даётся. А тот боец уж не раз хариуса вылавливал.
Хариуса тот ловит на перламутровую пуговичку. Её привязывают вместо крючка на тонкую лесу. Пуговичка лёгкая, не тонет на течении и посверкивает на солнце.
Хариус хватает пуговичку, понимает, что это не съедобно и выбрасывает пуговичку через жабры… и всё поймался. Кто-то может и поверил бы, да не я. А всё-таки пуговичка понадобилась.
Боец поймал только одну рыбку килограмма на полтора. Внешний вид на меня впечатления не произвёл. Рыба как рыба, серебристая такая, на большую плотву похожая.
Старшина решил сварить из неё супчик. Только вода и соль. Мясо хариуса разварилось в крошку. Но такой вкуснятины я не ел давно. Уху мы ели с галетами.
***
– Когда ты неспокоен, то следует повернуться налево и спросить совета у своей смерти.
Необъятное количество мелочей свалится с тебя, если твоя смерть сделает тебе знак, или если ты заметишь отблеск ее, или если просто у тебя появится чувство, что твой компаньон здесь и ждет тебя.
Дон Хуан (Кастанеда)
Мои бойцы в отделении готовятся к дембелю, каждый мастрячит себе дембельский альбом.
Кто не знает — это фотоальбом с фотками армейской жизни и разными вырезанными из журналов картинуами. Готовится мундир со всякими всевозможными знаками отличия.
Готовят моло