Теории преступности
Любая теория представляет собой систему взаимосвязанных идей, умозаключений, логических построений, преследует цель объяснения определенных явлений, ситуаций, действий. В научном мире под теорией понимают обоснованные, проверенные и заслуживающие доверия результаты наблюдения (исследования) за теми или иными процессами (феноменами) (например, теории личности - это тщательно выверенные умозаключения или гипотезы о том, что представляют собой люди, почему они поступают именно так, а не иначе, какие мотивы, потребности, интересы движут ими) [1, с. 26].
Попытки объяснения причин преступности предпринимались философами (Платон, Аристотель, Сократ, Цицерон, Сенека) уже в Античный период: анализировалось влияние противоправного поведения на нравы и традиции общества, предлагались меры, направленные на предупреждение и сдерживание преступлений.
В эпоху Возрождения (ХУ-ХУИ вв.) Томас Мор (1478-1535) в своей книге «Утопия» писал, что преступность обусловливается нищетой и ошибками в государственном управлении. Фрэнсис Бэкон (1561-1626) суть совершенствования законов видел в обретении благополучия всеми гражданами той или иной местности, большое значение придавал кодификации нормативных актов. Томмазо Кампа-нелла (1568-1639) в произведении «Город солнца» основную причину преступности связывал с социальной обездоленностью. Гуго Гроций (1583-1645) высказывался о путях исправления преступников, необходимости возмещения причиненного вреда, особое внимание уделяя формам вины и мотивам преступлений при вынесении наказаний.
Ученые эпохи Просвещения (XVIII в.) Шарль Монтескье (1689-1755), Вольтер (1694-1778), Поль Гольбах (1723-1789), Дени Дидро (17131784) в свою очередь старались объяснить причины преступности, основываясь на рациональном (реальном) понимании происходящих общественных процессов. Чезаре Беккариа (1738-1794) в научном труде «О преступлениях и наказаниях» отстаивал превентивные цели привлечения виновных к ответственности, выступал против смертной казни, предлагал меры профилактического воздействия, направленные на преступность.
Данный трактат способствовал проведению либеральных реформ (провозглашению принципа законности, отмене пыток, сокращению смертных приговоров), а также становлению новых основ уголовной политики [2, с.23].
Английский философ-моралист Иеремия (Джереми) Бентам (1748-1832) доказал устойчивость показателей преступности и продемонстрировал статистические закономерности ее развития. По его мнению, большинство людей всегда будет стремиться к удовлетворению своих потребностей, стараясь испытать минимальные ограничения и лишения. В свою очередь, немецкий криминолог Пауль Йоханн Анзельм Фейербах (1775-1833) настаивал на том, что мера наказания в каждом случае должна быть большей, чем возможная выгода от совершения преступления. Однако наказание не должно применяться без непосредственного указания на то в законе.
Основываясь на прогрессивных идеях философов, правоведов, социологов, сформировалась классическая криминологическая школа, которая отвергала теологическое объяснение преступного поведения, отдавая предпочтение рациональному мироустройству. Ученые считали, что преступление является следствием сознательного поведения человека. Каждый индивид обладает свободой воли и может выбирать между противоправным или законопослушным поступком. Наказание не может преследовать жестоких целей, но при этом оно должно быть справедливым и неотвратимым.
Основателем антропологического направления в криминологии считается Чезаре Ломбро(1835-1909), который придерживался теории о «прирожденном» преступнике. В своей книге «Преступный человек», опубликованной в Италии в 1876 г., ученый придерживался мнения, что преступное поведение передается по наследству, а преступнику присущи определенные физические и психические свойства личности, отличающие его от законопослушных граждан. В более поздних работах итальянский врач-психиатр учитывал уже и другие причины преступности (социальные, политические, экономические, метеорологические, профессиональные).
В развитии данного направления появляются теории эндокринной (Р. Фунес) и конституциональной (Э. Кречмер, У. Шелдон) предрасположенности к преступному поведению; хромосомной аномалии (П. Джейкобе); умственной отсталости (Г. Годдард) и наследственной предрасположенности (О. Лонге, О. Кинберг). Зигмунд Фрейд (18561939) в своей психоаналитической теории рассматривал преступление как проявление глубинных подсознательных инстинктов (наклонностей), присущих человеку от рождения.
Густав Ашаффенбург (1866-1944) в книге «Преступление и борьба с ним» (1907), системно проанализировав причины преступности, отразил значение социально-экономических и индивидуально-наследственных факторов при формировании преступного поведения. Им указывалось, что среди преступников нередко встречаются личности с дегенеративными признаками. Период, в который им была написана книга, характеризовался тяжелыми условиями труда, нищетой, голодом, антисанитарным состоянием мест проживания отдельных категорий граждан. Ученым изучалось влияние алкоголя, наркотиков, медицинских препаратов на психику человека, а также были обоснованы критерии вменяемости.
Основоположники так называемой биосоциологической теории в криминологии Рафаэле Га-рофало (1851-1934), Энрико Ферри (1856-1929) [6], Франц Лист (1851-1919), признавая определенную роль биологических факторов, наряду с ними, выделяли психологические, социологические, экономические, политические причины преступности. Совершение преступления рассматривалось ими как способность приспособления к социальной среде, а наказание выступало средством государственного возмездия.
Социологическое направление в криминологии представляли А. Кетле, Ч. Беккариа, И. Бентам, Р. Оуэн. В частности, Адольф Кетле (1796-1874) в своей книге «О человеке и развитии его способностей или опыт социальной физики» (1835) доказывал, что преступность, как и другие социальные процессы, поддается изучению и прогнозированию. Им было отмечено, что в стабильно развивающемся обществе уровень преступлений изменяется незначительно.
Уголовная политика
Уголовная политика – составная часть политики государства в целом. В свою очередь, политика – это направление и содержание деятельности государства внутри и вовне страны. Поэтому различают внешнюю и внутреннюю политику государства. Внутренняя политика, в свою очередь, подразделяется на экономическую, социальную, военную, национальную, образовательную, культурную и многие другие. Уголовная политика является частью социально-правовой политики государства и заключается в системе руководящих идей, методов их реализации, деятельности государственных органов, направленных на борьбу с преступностью и устранение причин и условий, способствующих существованию преступности.
Формами реализации уголовной политики являются законодательная, правоприменительная деятельность государства, а также деятельность государственных органов, научных и образовательных организаций по правовому воспитанию граждан.
Решающее значение в предотвращении преступлений, сокращении их числа имеют политические, экономические и социальные реформы и мероприятия, повышающие жизненный уровень населения, уровень образования и содействующие развитию культуры в стране, повышению уровня общественной нравственности.
Уголовная политика лежит в основе определения перечня составов преступлений, т. е. криминализации и декриминализации деяний, системы наказаний и т.д.
Уголовная политика по предмету ведения существенно шире, нежели уголовное право, поскольку она определяет не только уголовно-правовые методы и средства противодействия преступности, но призвана решать профилактические проблемы. Это связано с решением не только правовых, но и социальных, организационных, идеологических, экономических и других задач. Объективно это объясняется взаимосвязью и взаимозависимостью всех процессов и явлений жизни общества как внутри государства, так и за его пределами (борьба с агрессией, геноцидом, терроризмом, захватом заложников, наркоманией, угонами воздушных судов и т.д.).
Уголовная политика как часть социальной политики государства имеет несколько аспектов:
моральный, поскольку преступность характеризует моральное состояние общества, его здоровый или больной социальный организм;
политический – характеризует крепость, устойчивость политического строя, власти. На протяжении многих веков, на примерах различных государств отмечена закономерность: чем крепче и устойчивее власть, тем она гуманнее и менее репрессивна, и наоборот;
правовой – влияет на правопорядок в обществе, спокойствие граждан, их дисциплину и уважение к закону и органам власти;
экономический – снижение преступности влечет за собой экономическую пользу и наоборот: рост преступлений причиняет огромный экономический ущерб, как в виде прямых убытков, так и в форме упущенной выгоды.
Уголовная политика определяет направление деятельности правоохранительных органов в 3 сферах: по раскрытию преступлений и изобличению виновных; обеспечению правильного применения закона, т. е. правильной квалификации совершенного преступления и назначению справедливого наказания; исполнению назначенного судом наказания.
Деятельность по каждому из этих направлений имеет свою специфику по субъектам и роду деятельности (предмету правового регулирования).
Эта специфика послужила поводом для разделения единой политики в области борьбы с преступностью на 4 составные части:
уголовно-правовую политику;
уголовно-процессуальную политику;
уголовно-исполнительную политику;
оперативно-розыскную политику.
Эти четыре составные части уголовной политики представляют собой неразрывное единство, поскольку имеют единую цель – противодействие преступности. Те, кто полагает, что эти четыре части уголовной политики имеют самостоятельное значение, обосновывают свою позицию наличием самостоятельных отраслей права: уголовного, уголовно-процессуального, уголовно-исполнительного и оперативно-разыскного. Однако уголовная политика использует правовые инструменты в едином комплексе контроля и подавления преступных и им сопутствующих общественно опасных проявлений.
В средние века уголовное право вбирало в себя все эти четыре составные части, но углубленная разработка законодательства и теории, огромный объем материала привели к выводу, что целесообразно выделить в самостоятельные отрасли права уголовно-процессуальное, уголовно-исполнительное и оперативно-розыскную деятельность.
Поэтому сейчас:
уголовно-правовая политика (как часть уголовной политики) представляет собой направление деятельности законодательных и правоприменяющих органов в выработке общих положений уголовного законодательства, криминализации и декриминализации деяний, разработке видов и размеров наказаний в санкциях конкретных составов преступлений;
уголовно-процессуальная политика (как часть уголовной политики)
это направление деятельности законодательных и правоприменяющих органов по выработке и реализации процессуальных норм, обеспечивающих применение норм уголовного права на всех стадиях расследования уголовного дела и рассмотрения его в суде;
уголовно-исполнительная политика (как часть уголовной политики)
это направление деятельности законодательных и правоприменяющих органов, направленное на исполнение наказаний, назначенных судами лицам, виновным в совершении преступлений;
оперативно-разыскная политика (как часть уголовной политики) – это направление деятельности законодательных и правоприменяющих органов, направленное на предупреждение, выявление и раскрытие преступлений.
Общепризнанно, что уголовное право, уголовно-правовая политика занимает ведущее положение по отношению к трем другим частям и отраслям права.
Содержание уголовной политики составляют:
выработка основных направлений деятельности государства и его органов в области противодействия преступности в стране (направление главного удара, стратегия борьбы с преступностью);
определение форм и методов практической реализации намеченных направлений;
постановка конкретных задач по организации борьбы с преступностью (тактика противодействия преступности).
Содержание уголовной политики определяют: Президент Российской Федерации, Федеральное Собрание Российской Федерации, Правительство Российской Федерации, а также правоохранительные ведомства, включая МВД России.
Уголовное право – основная форма выражения, закрепления и практической реализации уголовной политики. На любой новый закон надо смотреть не только как на юридический акт, но и как на важный политический документ, выражающий новое отношение к социальным явлениям, а подчас и новое направление в уголовной политике. Кроме того, принятие нового законодательного акта, вводящего уголовную ответственность, влечет увеличение числа преступлений. И, наоборот, отмена закона уменьшает их число.
Право более консервативно, чем политика (во всяком случае, так было изначально, до наступления периода лихорадочных изменений УК РФ). Одним из качеств права является его стабильность, так как право отражает и закрепляет существенное, повторяющееся, типичное. Без стабильности права невозможно осуществление принципа законности. Частые изменения правовых норм порождают неуважение к закону, неуверенность в его правильности, сомнения в надежности и незыблемости законности. Поэтому бывают ситуации, когда жизнь требует изменения, дополнения закона, это требование отражается в политике, поскольку она более оперативна, подвижна, а изменения в законодательстве осуществляются лишь через какое-то, иногда продолжительное время.
По совершенствованию уголовного законодательства в теории уголовного права высказываются две точки зрения. Сторонники одной считают, что уголовное законодательство должно быть стабильным, и различного рода новшества должны вноситься в него после продолжительной практики применения действующего законодательства, научного обобщения этой практики.
Другая позиция заключается в том, что уголовное законодательство должно быть оперативно, оно должно быстрее реагировать на обнаруженные практикой недостатки законодательства (пробелы, неточные формулировки, противоречия и т.п.), поскольку малейшее отставание закона от жизни снижает его силу, неизбежно влечет за собой ослабление законности.
Истина же, как всегда, лежит где-то посередине: законы в основе своей должны быть стабильными и устойчивыми, поскольку частая смена юридических норм отрицательно сказывается на авторитете законодательства, создает определенные трудности в их применении. В то же время законодательство не может быть слишком консервативным. Оно должно своевременно реагировать на значительные изменения общественной жизни, на новые насущные потребности, и это тоже бесспорное положение. Строгое сочетание стабильности и гибкости – вот тот баланс, который необходимо поддерживать, чтобы законодательство наиболее действенно служило интересам народа.
Качество работы законодателя оценивается не столько продолжительностью времени, прошедшего с момента обнаружения недочета в законодательстве, до момента его исправления, сколько тем, насколько вновь принятый (измененный) закон лучше старого регулирует уголовно-правовые отношения, содействует усилению охраны общества, насколько новая (измененная) норма органично вписывается в существующую систему законодательства.
При решении вопроса об отнесении конкретного вида человеческого поведения к преступлениям важнейшими критериями являются:
Оценка деяния как общественно опасного (ст. 14 УК РФ);
Признание деяния противоречащим морали и взглядам подавляющего большинства членов общества.
Борьба с такими деяниями возможна только путем применения уголовного наказания, т.к. использование иных мер убеждения и принуждения для этой цели недостаточно и только уголовное наказание способно обеспечить достижение цели.
В материальном отношении объективно возможно обеспечить реализацию принятого закона (сейчас налицо колоссальная загруженность следственных изоляторов, перегрузка в работе следственного аппарата, судей, сотрудников оперативных подразделений).
Следует согласиться с утверждением, что «целью уголовно-правовой политики является формирование системы уголовного законодательства, адекватно отражающего содержание и динамику общественных отношений, и его эффективная реализация на практике».
Все эти моменты необходимо учитывать при принятии нового закона. Одновременно с процессом криминализации идет и обратный процесс – декриминализация, т.е. исключение норм из УК РФ, это объясняется тем, что с изменением социального строя отпадает необходимость защищать те или иные отношения мерами уголовного права, отпадает опасность тех или иных деяний, характерная для преступления.
Таким образом, уголовное право реализует уголовную политику государства, в законах отражается эта политика. Меняется политика, и меняются законы. Наиболее резко меняется законодательство, когда в обществе, в государстве происходят не эволюционные, а революционные изменения, преобразования.
Соотношения материального и процессуального права
Многие юридические явления с точки зрения дихотомии «материальное —процессуальное» имеют двойственную природу. Так, судебное решение выступает 1 важнейшим завершающим процессуально-правовым актом и одновременно является в материально-правовом значении юридическим фактом. Общеизвестна материальнопроцессуальная сущность иска в праве. Явление оценки доказательств в процессуальном праве теснейшим образом переплетается с нормами материального права.
В уголовно-правовых отраслях подчеркивается особая актуальность изучения соотношения предметов правового регулирования уголовного и процессуального законов, способов обратного воздействия уголовно-процессуальных нормативных предписаний на нормы уголовного права, динамического взаимодействия данных отраслей в таких точках соприкосновения, как юридическая квалификация деяния, придание новому закону обратной силы процессуальными средствами, последствия признания уголовного закона не соответствующим Конституции РФ и иных. При этом выдвигается позиция о существовании смешанных уголовно-правовых и процессуальных институтов.
В юридической литературе проблема соотношения материального и процессуального на общетеоретическом уровне поднимается в отношении соответствующих отраслей права, при рассмотрении отдельных норм касательно юридической ответственности, форм права и иных юридических феноменов. Однако собственно вопрос системной взаимосвязи материального и процессуального права в теории государства и права, как это не парадоксально, по настоящий момент так и не получил своего комплексного монографического исследования.
Продолжается дискуссия в отраслевой юридической литературе по поводу возможности объединения арбитражного и гражданского процессуальных кодексов, которая во многом может быть разрешена благодаря тщательному исследованию проблемы взаимодействия материального и процессуального права не столько на уровне отраслевых исследований, сколько на более фундаментальном общетеоретическом уровне.
Как известно, не так давно был принят и в скором времени будет введен в действие Кодекс административного судопроизводства РФ3, что позволяет еще раз поставить вопрос о закономерностях и необходимости дифференциации процессуальной составляющей отечественной системы права.
Одним из центральных вопросов дискуссии вокруг проблемы соотношения материального и процессуального права является понимание самого процессуального права, юридического процесса. Данное соотношение в праве базируется на двух достаточно противоположных методологических подходах в юриспруденции, которые условно определяются как «широкая» и «узкая» трактовка природы юридического процесса. Широкой подход в понимании процессуального права основывается на исходной методологической установке об его соотношении с материальным правом посредством философских категорий «содержание» и «форма». Узкое понимание процессуальной составляющей в системе права апеллирует к собственной специфике юридической материи, традициям в правовой науке и практике, ссылаясь на недопустимость объединения в рамках одного понятия совершенно различных по своей природе явлений: с одной стороны, процессуальной деятельности в рамках судопроизводства, с другой стороны, юридических процедур, имеющих место в иных видах правоприменительной деятельности.
При всей привлекательности для общей теории права идеи единого общего юридического процесса, вбирающего в себя все виды процессов и процедур в праве, следует все же поддержать точку зрения сторонников «узкого» понимания юридического процесса. Представляется, что юридический процесс и регламентирующие его виды соответствующие отрасли процессуального права имеют иную природу, нежели юридические процедуры, составляющие форму осуществления таких видов правоприменительной деятельности, как государственная регистрация сделок с недвижимостью, нотариальное удостоверение, регистрация юридических лиц, налоговое администрирование и др. Основное отличие между юридическим процессом и юридической процедурой можно свести к трем важнейшим моментам — степени сложности, комплексности как самого их содержания, так и формам юридического выражения (закрепления во вне), субъекту осуществления и собственно их цели.
Попытка расширения понятия процессуального права неизбежно вызывает ряд трудностей в четком его структурно-содержательном определении в системе права. В качестве негативного последствия широкой трактовки юридического процесса имеет место размывание отраслей процессуального права, растворение их отчасти и в отраслях материально-правового характера. Смешение понятий «процедура» и «процесс», на наш взгляд, обоснованно критикуется в юридической литературе.
Задачей науки теории государства и права, как и любой иной общетеоретической дисциплины в системе ряда частных наук, является не просто обобщение, поиск сходных черт, а в первую очередь обнаружение действительного единства сложных системных образований, если оно имеет место быть на практике. Порой допускаются общетеоретические обобщения, выстраиваются общеправовые модели, которые имеют все же и искусственный характер либо предвосхищают желаемый в будущем результат, либо преувеличивают ряд сходных черт, возводя их в абсолют, объявляют единым целым разноуровневые по назначению и степени сложности юридические явления.
Обратимся к отдельным наиболее значимым аргументам двух обозначенных подходов в соотношении материального и процессуального в праве. Так, представители «узкого», традиционного понимания юридического процесса, признавая факт существенного влияния материального права на процессуальное, приспособления процессуальных предписаний к материальным нормам права, указывают на неточность упрощенного понимания процессуального права как некой производной формы реализации материального права. При этом исследователи справедливо указывают на неточность использования философской парной конструкции «содержание — форма» применительно к оценке соотношения и взаимосвязи материального и процессуального права. Так, Л. А. Грось критически оценивает возможность методологического рассмотрения материального и процессуального права с помощью философских категорий «содержание» и «форма»5. В качестве основного довода указывается на то обстоятельство, что далеко не все нормы материального права реализуются при участии процессуального права.
В новейшей юридической литературе, посвященной общетеоретическому аспекту рассматриваемой проблемы, к сожалению, порой без должной аргументации все большую популярность приобретает широкая трактовка юридического процесса как неотъемлемой формы осуществления всякой отрасли материального права. Однако самая идея подобного видения юридического процесса получила более обстоятельную разработку еще в 70-80-е гг. прошлого столетия6. Сторонники широкого понимания включают в состав процессуального права наряду с собственно процессуальными отраслями также и ряд процедурных норм, в т.ч. предписания, регулирующие деятельность нотариата, органов регистрации актов гражданского состояния, социального обеспечения и др. Действительно, при «сопоставлении процессуально регламентированной деятельности суда и правоприменительной деятельности иных органов государственной власти можно про-8 вести определенные параллели и зафиксировать некоторые общие черты. Однако возникает закономерный вопрос: насколько эти черты позволяют вести речь о тождественности природы рассматриваемых явлений и не нивелируются ли тем самым более важные признаки различия между познаваемыми объектами?
При ответе на данный вопрос позиция представителей «узкой» трактовки процессуального права заметно выигрывает как в содержательно-теоретическом, так и в сугубо прикладном, научно-практическом плане. Так, А.Т. Боннер весьма убедительно отмечал недопустимость упрощенного понимания сходства процедурных и процессуальных норм в виде их единства на практике и теоретического обобщения в рамках одной понятийной конструкции «процессуальное право», а также неточность и неполноту трактовки понимаемого в таком виде процессуального права, как формы, производной от материально-правового содержания.
В частности, ученый подчеркивал на примере гражданского процессуального права необходимость учета следующих обстоятельств: «Более правильно рассматривать процессуальное право в качестве формы осуществления субъективного материального права в случае действительного пли предполагаемого его нарушения либо угрозы такого нарушения. Исходя из этого нельзя безоговорочно согласиться и с определением соотношения гражданского права, и процесса как формы и содержания. Прежде всего, субъективные права и обязанности по общему правилу осуществляются добровольно, без какого-либо вмешательства государственных органов. При известных обстоятельствах гражданский процесс действительно может оказаться формой, т.е. установленным законом порядком осуществления субъективного материального права. Однако отношения процессуального и материального права гораздо более сложные и многообразные. Между этими двумя самостоятельными правовыми явлениями можно проследить и другие формы диалектических связей, например, условия и обусловленного, причины и следствия и др.».
Другими словами, реализация норм материального права далеко не всегда требует своего оформления в виде определенной процессуальной формы, что весьма характерно для осуществления права в форме добровольного соблюдения, исполнения и использования. Данный факт уже не соответствует императивной философской установке о неразрывности содержания и формы. Кроме того, не вполне верна отсылка сторонников широкого понимания процессуального права и к обстоятельству о потребности реализации части материальных норм в рамках отдельных процедур. В данном случае речь идет уже не о предписаниях, регламентирующих сложную системную процессуальную деятельность е специализированного органа государственной власти — суда, а о процедурных и нормах, вкрапленных в содержание ряда отраслей материального права, которые не обладают необходимым уровнем системной организации (не объединены в относительно самостоятельные отрасли процессуального права) и в структурно-содержательном плане представляют собой обособленные институты или субинституты права. Процедурные нормы, как правило, регламентируют менее сложные формы правоприменительной деятельности, существенно отличные по содержанию, целям и степени развития от правосудия как системной, сложноорганизованной и специфичной разновидности правоприменения. Следовательно, в рамках конструкции «широкого» понимания процессуального права и юридического процесса получают отражение существенно различные по степени сложности и к юридической природе явления, что вызывает определенную терминологическую «путаницу», размывает структуру системы российского права, приводит к упрощенному видению проблемы соотношения материального и процессуального права, не позволяет увидеть необходимых различий между юридическим процессом и юридической процедурой, процедурным институтом и процессуальной отраслью права.
Ситуация осложняется также и возможностью, например, для гражданского, арбитражного, уголовного, административного судопроизводства выступать в качестве процессуальной формы для целого ряда отраслей материального права одновременно. Так, гражданское процессуальное право обеспечивает реализацию не только собственно норм гражданского, но и, например, трудового, семейного права. При этом защита материального права может быть реализована в различных процессуальных формах — в рамках уголовного, гражданского или административного судопроизводства. Таким образом, на практике не наблюдается жесткой привязки отдельной материально-правовой нормы или отрасли к какой-либо одной процессуальной форме и наоборот — процессуальная норма (или процессуальная отрасль права) не призвана обслуживать отдельно взятую норму материального права (или соответствующую отрасль).
Следует помнить еще об одной опасности отождествления юридической процедуры и юридического процесса. Обращаясь опять-таки к ранее уже цитируемой работе А.Т. Боннера, которая спустя почти 40 лет не только не утратила своей актуальности, но и является тем методологическим ориентиром, который позволяет достаточно разбираться в ряде основополагающих моментов понимания проблемы соотношения материального и процессуального права. Следует указать и на важность теоретического и практического отграничения процесса от процедуры в системе права и в системе юридической деятельности. О недопустимости их отождествления в теории и негативных последствиях подобного шага на практике свидетельствует следующее высказывание А.Т. Боннера: «Процесс и его упрощенный вариант — процедуру в области правоприменения следует использовать лишь тогда, когда они действительно необходимы. Совершенствование и демократизация общественных отношений в современный период должны выражаться не только в усилении гарантий, в том числе процессуальных, прав граждан и иных субъектов права, но и в упрощении, ускорении и удешевлении (в разумных пределах) правоприменительной деятельности. Оба процесса должны диалектически и гармонично сочетаться. Чрезмерное же а увлечение псевдопроцессуальной формой может привести к отрицательным? явлениям (усложнению и удорожанию правоприменительной деятельности, известному отрыву управленческих органов и должностных лиц от населения, формализации и бюрократизации правоприменительного процесса)». Раскрывая общетеоретическое видение соотношения материального и процессуального в праве, целесообразно учитывать следующий немаловажный момент. Как справедливо отмечал Р.Е. Гукасян, необходимо видеть разницу между соотношением материального и процессуального на уровне отраслей права и правовых норм. С подобной позицией соглашается и С.Л. Кондратьева, указывая на нетождественность указанных двух уровней рассмотрения проблемы10. В ° целом взаимодействие материальных и процессуальных отраслей права имеет «сложный, системный и действительно диалектически неразрывный характер. В отношении же взаимосвязи отдельных норм материального и процессуального права подобного не наблюдается. В данном случае имеет место ситуация, в которой, «...нормы процессуального права при соответствующих условиях порождают субъективные процессуальные права, которые не находятся с материальными субъективными правами в соотношении формы и содержания, а представляют собой самостоятельные правовые явления, связь которых с материальной I отраслью права опосредована отраслью процессуального права, структурным элементом которой является данная процессуальная норма».
Таким образом, современная отечественная общая теория права, содержащая ставшее аксиоматичным положение о подразделении системы права на материальную и процессуальную составляющие, не имеет в должной степени развитого и непротиворечивого учения о единстве и диалектической взаимосвязи данных системных блоков, несмотря на наличие целого ряда обстоятельных. Участие институтов гражданского общества в осуществлении правосудия специально-отраслевых юридических исследований. Конечно, и представители отдельных отраслевых юридических наук далеки от единодушия в трактовке обозначенных в настоящей статье вопросов, но даже при отдаленном рассмотрении вполне очевидна большая тщательность и степень проработанности ряда аспектов взаимосвязи материального и процессуального права именно в отраслевой юридической литературе.
Однако, с сожалением можно констатировать возрастание популярности среди исследователей науки общей теории права сторонников «широкой» концепции юридического процесса, которая воспринимается порой без должного критического анализа, необоснованно выдается рядом авторов за существенное продвижение юриспруденции в понимании проблемы соотношения материального и процессуального в системе права и системе юридической деятельности, что представляется несколько преувеличенным и не вполне соответствующим реальному положению дел в теоретической и практической юриспруденции.
4.Соотношение норм уголовного и административного законодательства
Нормы уголовного и административного законодательства, являясь по своей природе охранительными, обладают существенным сходством по форме и по содержанию. Данное обстоятельство нередко приводит к тому, что возникают проблемы в их разграничении и применении. Как известно, охранительные нормы указанных отраслей права одновременно применяться не должны, что противоречило бы принципам законности и справедливости.
Анализ соотношения составов уголовных и административных правонарушений показывает, что законодатель подходит к этому вопросу дифференцированно. Наиболее типичным и закономерным является такое соотношение, при котором составы преступлений и административных правонарушений закрепляют некоторые общие признаки, но по каким-то признакам различаются. Специфика последних определяет материальную правовую природу деяния. Для составов преступлений характерными являются признаки, повышающие опасность деяния, административные составы закрепляют признаки, исключающие общественную опасность (ст. 2.1 КоАП РФ). Такое соотношение составов в теории квалификации правонарушений получило наименование смежного. Смежные составы обладают некоторыми общими для них признаками, но по каким-то признакам различаются, то есть в одном из смежных составов имеется признак, отсутствующий в другом, и наоборот - во втором есть признак, отсутствующий в первом <1>. Как правило, в основе криминализации деяния лежит наступление каких-либо последствий, их качество или размер, которые непосредственно указываются в составе уголовного законодательства. Так, смежными являются ст. 12.24 КоАП РФ, которая предусматривает ответственность за нарушение Правил дорожного движения или правил эксплуатации транспортного средства, повлекшее причинение легкого или средней тяжести вреда здоровью потерпевшего, а также ст. 264 УК РФ, которая предусматривает ответственность за то же деяние, повлекшее по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью или смерть человека.
Разграничительными могут быть и иные признаки состава, например характер предмет