Мой опыт 18-летнего боевого пехотинца и мои катастрофические переживания по возвращении домой привели меня к написанию Кодекса.
В общем, я это написал в надежде, что мог бы пролить немного света на то, почему боевые ветераны таковы, как они есть, чтобы они смогли лучше понять свои ПТСР и то, как они могут это исправить и обрести покой.
В частности, я написал это, чтобы предупредить моих товарищей — боевых ветеранов — об опасности прихода домой с нереалистичными ожиданиями и отрицанием ПТСР. Мои надежды по возвращении домой были не только неверными, но и перевернутыми с ног на голову и задом наперед тоже. Я ожидал, что все будет так же, как когда я уезжал на войну, и ожидал возвращения к своей прежней жизни, такой же, как раньше. Эти ожидания были основаны на моем неведении, что борьба и схватка ни на жизнь, а насмерть среди трупов, крови, боли и жестокой смерти делает с теми, кто ведет борьбу. Теперь я знаю, что я был ранен тайным, бескровным образом, который называется ПТСР, но тогда не осознавал этого.
Когда я пришел домой, я понятия не имел, что бой сделал меня много старше своих лет, превратив мне из незрелого подростка в человека, в мыслях старше своего собственного отца. Вот почему я был так удивлен и разочарован, обнаружив, что не имею ничего общего со своими школьными друзьями; я ожидал возобновления совместного повесничанья. Это было, как если бы я превратился в их ответственного, надежного родителя, а они остались по-прежнему безответственными, ненадежными подростками. После того, как друзья погибли в бою, сдержав свое слово, данное мне, сверстники казались, слишком непроверенными, чтобы им доверять и были теперь просто знакомыми, которых следует избегать.
Я понятия не имел, что я пришел домой возбужденно-сумасшедшим, что заставляло меня считать тех, кто не был готов принимать участие в опасных, но захватывающих мероприятиях, не настоящими людьми. Например, я ходил на «взрывную рыбалку», чтобы посмотреть, кто дольше сможет держать горящую динамитную шашку в руке, прежде чем бросить ее в воду. Я всегда выигрывал эти конкурсы, держа динамит дольше, чем кто-либо другой, так что когда я все-таки бросал его в воду, он погружался только на дюйм и взрывался, орошая всех в лодке, плюс пугая и оглушая их. В результате никто больше не хотел ездить со мной «на рыбалку».
Это лишь один пример моего возбужденно-сумасшедшего поведения адреналинового торчка. Были и другие, такие как вождение автомобиля, как голливудский каскадер, езда на мотоциклах, как безумный маньяк, и т.д. Я всегда выигрывал эти соревнования таким опасным, страшным способом, что никто не решался повторить эти трюки. В результате я чувствовал себя одиноким и в одиночестве, чужим в своем собственном родном городе. Я, конечно, считал себя безупречным, отделяясь/изолируясь от всех, кого я когда-то знал, — шептал себе что-то вроде: «Я-то в порядке, это они не в порядке». Одну разбитую надежда сменяла другая в длинной череде разочарований. Вследствие этого, возвращение домой было адом для меня — не потому, что Господь благословляет людей, только когда они в полном порядке, но из-за моих нереалистичных ожиданий и отрицания ПТСР. Сломленным, подавленным, с разбитым сердцем я покинул город и больше не вернулся.
Я окончил университет и был успешным профессионалом днем, и возбужденно-сумасшедшим алкоголиком и наркоманом ночью. Я был так счастлив оттого, что я «крутой чувак», хитро вышедший сухим из воды с горящей с обоих концов свечой моей жизни, что было настоящим шоком обнаружить, — в редкий момент честности перед собой/самоосознания, — что, невзирая на мою внешнюю успешность, в глубине души я был отчаянно несчастен. Я не мог понять, почему это так. Все, кого я знал, мечтали быть похожими на меня.
Но что шло не так, чего не хватало в моей жизни, я не знал (годы спустя я сообразил, что мой ум был в смятении от боя и отсутствующее «не знаю что» было душевным миром/покоем. Я не мог бы сформулировать эту мысль; я не мог описать то, что я старался рассмотреть, потому что не знал, что мой ум возмущен и жаждет в первую очередь покоя).
Единственное, что я знал, было то, что чем более успешным я становился внешне, тем более отчаянно несчастным я становился внутренне и тем более нуждался в помощи, хотя и не знал, в чем она должна состоять. Чем дольше я откладывал обращение за помощью, тем более безнадежным становилось мое положение, и тем более неуправляемой становилась моя жизнь. Говорят, что отчаянные люди делают отчаянные вещи. Я могу засвидетельствовать из личного опыта истинность этой поговорки. В итоге я стал так отчаянно несчастен, что мне удалось победить мое отчаяние и преодолеть унижение и стыд за предательство Пути Воинов-Мачо, отправить такого мачо, как я, в Управление по делам ветеранов и признать, что мне нужна помощь («настоящий мужчина не нуждается в помощи!»). У меня негласно диагностировали склонность к суициду и открыто посоветовали быстрее закончить свои дела и провериться в психиатрическом отделении. Я так и сделал, был определен за решетку и посажен на сильнодействующие успокоительные препараты двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.
После долгого лечения и сна по 16 часов в день я восстановился достаточно, чтобы закончить свою связь с Медицинским советом и проверить себя в пустыне болота Хони-Айленд. Я оставался там в течение года, живя на земле. Я дал слово чести отказаться от возбуждающе-сумасшедших соблазнов жизни, бросить пить и колоться, чтобы заглушить свою вину, что я жив, а друзья погибли и положить конец всем прочим моим ПТСР, бывшим причиной саморазрушающего поведения.
Я держу свое слово по сей день. Я преодолел ломку после отказа от алкоголя, наркотиков, табака и вышел чистым, без сучка и задоринки. С тех пор так и живу. Я вышел из пустыни другим человеком; все еще ищущим «не знаю что». Я уехал далеко за пределы штата и начал в своей профессиональной деятельности все сначала. Я и теперь остаюсь успешным частным предпринимателем, скрывающимся за завесой анонимности по причинам, которые никогда не поймут гражданские, но которые ясны проливавшим кровь в грохоте битвы боевым ветеранам. Никто, кроме моей жены даже не знал, что я был военным, прежде чем я написал Кодекс чести Воина.
На протяжении многих лет я часто мечтал, чтобы прочитать что-то вроде Кодекса Воина, который предупредил бы меня об опасности возвращения домой с нереалистичными ожиданиями и отрицанием ПТСР. Это спасло бы меня от безмерной боли и страданий. Я дал себе слово чести написать предупреждение моим друзьям-ветеранам, чтобы, приходя домой, они могли реально отдавать себе отчет в том, что с ними происходит, и что они могут сделать, чтобы это исправить и обрести покой.
Поэтому я сел и сознательно позволил подавленным болезненным разочарованиям от возвращения домой и подавленным ужасным боевым воспоминаниям, прячущимся в темноте моего нутра, выйти к свету сознания, чтобы снова пережить и перестрадать их, и написать о них.
В первый раз я начал, скорчившись в углу, уткнув голову в руки, слушая, как плачет мое сердце. Второй раз проделывая этот страшный, но необходимый акт, я был в состоянии остаться сидеть за столом, положив голову на руки, рыдая безудержно долгое время. В третий раз я был в состоянии сидеть с поднятой головой, слезы текли по моим щекам, но меньше, чем раньше. В четвертый раз я плакал меньше. И так далее и так далее. Каждый раз слезы и боль были меньше, чем прежде. Так я смог написать Кодекс чести Воина. На это ушло много месяцев.
Между тем что-то чудесное медленно, незаметно происходило внутри меня. Чем больше я выводил воспоминаний о времени, проведенном в воющем аде сражений, тем больше тишины и спокойствия я ощущал после того, как жуткая боль и слезы проходили. Другими словами, чем больше боли я сознательно претерпевал, тем самым избывая ее, тем меньше боли оставалось, оставляя все больше места для заполнения благословенной безмятежностью, тем «не знаю что», которое я искал все эти годы.
В общем, причинение себе боли и страданий не только дало мне возможность писать Кодекс, но и также накапливать все больше и больше спокойствия. Я больше не был в поиске. Я нашел, что искал. Я писал Кодекс чести Воина, чтобы помочь другим, но начал помогать себе. Где-то в этом должен заключаться урок. Смысл моей жизни в том, чтобы предупредить моих друзей-ветеранов, что, если они придут домой с реалистичными ожиданиями и признанием ПТСР, все будет хорошо, в противном случае их ждет ад.
Древняя мудрость учит: кто предупрежден — вооружен. Я пришел домой непредупрежденным и оказался, таким образом, безоружным, в аду, истекая кровью — от выстрела в сердце от нереалистичных ожиданий и отрицания ПТСР. Благодаря чему на этом кровавом крючке повисла моя история.
Подписал,
Пол Р. Аллен
[1] Название студийного альбома американской трэш-метал группы Exodus, выпущенного 7 мая 2010 года. Тематикой песен являются извечные проблемы человечества: война, смерть, общество, политика и религия. Употребление автором в данном контексте представляет прецедентный феномен, отсылающий читателя к известному в его кругах явлению культуры.