1 мая 1918 года германские войска завершили оккупацию Крыма. Объявив его население «туземцами», командующий оккупационными войсками на полуострове генерал от инфантерии Роберт фон Кош ввел военное положение. Грозные приказы неукоснительно выполнялись. Несколько смертных приговоров было приведено в исполнение, подвергались репрессиям большевики.
5 мая Р. Кош назначает губернатором Крыма генерал‑майора барона Вильгельма фон Эглофштейна, командира 4‑й Баварской кавалерийской дивизии. Германское командование в данный момент решает сделать ставку на местных немцев‑колонистов. В Крым прибыл Фридрих фон Линдеквист, бывший германский министр колоний (1910–1911), развернувший вместе с протестантским пастором И. Винклером из Бессарабии среди них активную деятельность.
Еще до вторжения в Крым фон Линдеквист нарисовал первому генерал‑картирмейстеру Эриху Людендорфу, фактически военному руководителю Германии, радужную перспективу набора немецких колонистов «на службу Фатерланду». Винклер носился с концепцией немецкого колониального государства в Причерноморье, где, по его мнению, можно было сконцентрировать российских немцев. Людендорф вроде сразу не загорелся, но примерно в середине апреля 1918 года охарактеризовал Крым как территорию, «пригодную лучше всего для создания оплота немецких колонистов на Востоке». Крымскую колонию следовало бы тесно связать с Украиной, а Севастополь сделать «немецким Гибралтаром» на Черном море. Постепенно немецкий Крым, Украину и Грузию следовало, по плану Людендорфа, превратить в своего рода федерацию под эгидой Германии312.
7 мая в д. Бютень (ныне с. Ленинское Красногвардейского района) была созвана конференция немцев, на которую прибыло около 400 делегатов не только из Крыма, но из Мелитополя, Бердянска, Херсона, Одессы. Здесь же от крымских татар присутствовали азербайджанец Ю. Везиров и А. С‑А. Озен‑башлы. Председательствовал Винклер, с докладом выступил фон Линдеквист. Обсуждался вопрос о создании особой Черноморской области, включающей территорию, граничащую с северным побережьем Черного и Азовского морей, большинство которой должны составлять немцы. Было принято решение о создании в Крыму Союза немцев юга России, об установлении их контакта с Германией, о помощи ей продовольствием и подпиской на германский военный заем. В принятой резолюции подчеркивалось, «что немцы‑колонисты приветствуют германскую армию, выражают благодарность за поддержку, что немецкие колонии просят распространить германскую власть на Крым, а если это окажется невозможным, то дать возможность переселиться (им. – Авт.) в Германию»313. Германским командованием рассматривался и вопрос о выдвижении на пост генерал‑губернатора крупного землевладельца Днепровского уезда В. Э. Фальц‑Фейна, но тот отказался314.
|
|
При этом следует иметь в виду, что позиция германского Министерства иностранных дел в отношении Крыма, которую разделял и германский посол в Киеве барон Филипп Альфонс Мумм фон Шварценштайн, заметно отличалась от позиции военных и Людендорфа в частности.
Лидеры крымско‑татарского движения надеялись на поддержку Турции в создании на полуострове национальной государственности. Турецкие власти были готовы прислать дивизию для участия в оккупации Крыма. Это весьма не понравилось Германии, опасавшейся укрепления турецких позиций здесь и в Причерноморье. Для германских дипломатов было предпочтительнее создание независимого или автономного Крыма в союзе с Украиной при германском протекторате. Они также опасались возможного украинско‑турецкого конфликта из‑за Крыма315.
|
|
Крымское население не могло, конечно, не смотреть косо на вчерашних врагов, сегодняшних оккупантов, но приветствовало – после всех пережитых ужасов – установившееся спокойствие, тем более что в повседневную жизнь, исключая введенную цензуру, вывоз ценностей и т. п., власти почти не вмешивались.
Князь В. А. Оболенский констатировал: «…под властью железной немецкой руки жизнь, взбудораженная революцией, начинала приходить в норму, население принялось за работу, стало платить налоги. Торговля налаживалась, цены росли умеренно»316. «Прошло всего два месяца со времени немецкой оккупации, – продолжает он, – а внешняя сторона жизни уже наладилась совершенно. Незаметно было никаких следов анархии»317.
Свои виды на Крым имело и руководство Украинской Народной Республики. Еще 14 февраля 1918 года на заседании Совета Министров УНР была определена возможность согласиться на заключение мира с Советской Россией при условии, что «Крым останется под влиянием Украины» и «весь флот (также и торговый) на Черном море принадлежит только Украине». Украинские политики открыто обосновывают необходимость присоединения Крыма к Украине: «Численность населения и простор татарской национальной территории такого рода, что крымско‑татарская нация не может быть способной к созданию самостоятельной государственной организации и должна опереться на какое‑нибудь сильнейшее государство, обеспечивши себе всю широту национальных прав и полноту национального развития.
|
|
Таким государством может быть только Украинское, с которым Крымский полуостров теснейше связан и территориально, и географически. Крымские татары, которым Украина не может запретить права на национальное самоопределение, могут быть спокойны, что Украинское государство создаст из крымской национальной территории государственный организм, связанный с Украиной в тесную федерацию.
Для такой федерации имеется, кроме политических, чисто экономические условия. Украина – страна хлебная с огромными промышленными возможностями в будущем, – крымский юг – это Ривьера, климатические станции, виноградные и фруктовые сады, которые, однако, без украинских промышленных изделий обойтись не смогут. Государственный симбиоз крымских татар и украинцев продиктован самой природой, и мы думаем, что эти резоны, как наиболее убедительные, примут во внимание татарские политики и создадут добро для родной страны – выгодное для украинцев и себя согласие»318.
Правда, не афишируемые широко взгляды руководства УНР были несколько иными. Временный посол Украинской Народной Республики в Константинополе Михаил Левицкий, у секретаря которого перебывали корреспонденты всех турецких газет, получившие информацию по «крымскому вопросу», то есть о претензиях УНР на полуостров, был крайне обеспокоен тем, что «ни один из них в своих статьях не сообщил, что Украина считает Крым своей составной частью, будто Украина совсем отдельно отстоит от Крыма и им не интересуется». Он доводил до сведения министра иностранных дел в Киеве свою озабоченность действиями в столице Турции Дж. Сейдамета – «хлопца 21 года» (на самом деле в 1918 году тому исполнилось 29 лет), вхожего к турецким министрам, великому визирю Талаату Мехмед‑паше. По словам посла, Сейдамет утверждал, что Центральная Рада дважды признавала независимость Крыма, а турецкие военные, по слухам, говорят об экспедиции в Крым, желая его занять «под видом помощи против большевиков, чтобы потом, оставшись, провести необходимую самоорганизацию мусульман».
Левицкий вынужден был на приеме у великого визиря заявить, «что наше Правительство смотрит на Крым как на часть Укр. Народ. Респ., в которой мусульманскому населению должны быть обеспечены все его национальные права», причем речь не идет о федерации, поскольку «мусульмане не проживают компактной массою и довольно перемешаны с нашим (украинским –? – Авт.) населением, в большинстве уездов имеют значительное меньшинство… в связи с чем не могут быть выделены в отдельную территориальную единицу». Вопрос же о гарантиях национальным свободам «в ближайшее время будет решен в согласии с национальным крымским советом (Курултаем –? – Авт.), который соберется после очищения Крыма от большевиков».
Как сообщал посол, великий визирь уверил его, что турки не собираются оказывать военную помощь в борьбе с большевиками, а ограничатся политической помощью. После этой беседы тон в газетных статьях несколько изменился, «там начинают упоминать о заинтересованности Украины и Германии в Крыме». Правда, под влиянием Сейдамета продолжают писать о признании Украиной независимости Крыма, «но больше не пишут о протекторате Турции, надежды на обеспечение свободной жизни в Крыму возлагают уже на немцев, которые как союзники должны помочь их единоверцам»319.
Представители украинского государства пытаются установить контроль и над флотом в Севастополе. Это порождает обоснованное беспокойство в Крыму, в том числе и среди крымских татар. Шуро (Совет) представителей мусульманских общественных организаций по освобождению Крыма (среди многих подписавших находим имена Х. С. Чапчакчи и командира 1‑го Мусульманского корпуса генерал‑лейтенанта Сулеймана (М. А.) Сулькевича[6]) подчеркнул в своем заявлении, «что во имя священного права каждого народа России на самоопределение мы перед лицом всех народов протестуем против распространения власти Народной Украинской Республики (которая уже успела смениться гетманством. – Авт.) на территорию Крымской Республики (несуществующей. – Авт.), хотя бы в отдельных ее частях». Это заявление было вызвано апрельскими приказами 1, 2 и 3 назначенного правительством УНР комендантом Севастопольской крепости и временным командующим флотом атамана Н. Ф. Мисникова (капитан 2‑го ранга), согласно которым, в частности, на всем флоте должны были быть подняты украинские флаги, как и в севастопольской крепости, а «всякое вооруженное против Народной Украинской Республики, ее власти и имущества выступление отдельных лиц и организаций» именовалось «разбойничьим»320. Однако ни украинские военные, ни украинский флот здесь не нужны были и германскому командованию.
Тем временем на полуострове сразу же после изгнания большевиков просыпается общественно‑политическая жизнь.
27 апреля в Симферополе совещание общественных деятелей восстанавливает Таврический губернский комиссариат (П. И. Бианки, В. П. Поливанов, А. С.‑А. Озенбашлы) и Совет представителей правительственных и общественных губернских учреждений и местных самоуправлений при нем. Совещание принимает воззвание к гражданам Таврической губернии, в котором на Совет возлагалось решение вопросов общего и делового характера. Совет объявлялся временным, «призванным действовать впредь до окончательного выяснения положения края и первой возможности созыва представителей всего населения»321. 6 мая Совет решил созвать 20 мая Общекрымский съезд городов и земств.
Германские власти отрицательно отнеслись к этой инициативе местных либералов. Съезд городов и земств не состоялся. Однако в Симферополе открылось Губернское земское собрание, которое приняло решение о передаче пяти из девяти мест в будущем правительстве губернскому земскому собранию и председателем Губернской земской управы избрало кадета В. А. Оболенского.
21 апреля, в день занятия немецкими войсками Симферополя, образовалось Временное бюро татарского парламента (парламентское бюро) во главе с А. Х. Хильми, решившее взять на себя до созыва Курултая (парламента) управление национальными делами. Начались переговоры Бюро с германским командованием, вызвавшие недовольство левых курултаевцев; впрочем, открывшийся 10 мая Курултай продолжил эти переговоры.
На первом заседании Курултая присутствовали генерал Р. Кош и впервые возникший на крымской политической сцене генерал‑лейтенант М. А. Сулькевич, выступивший с небольшой бессодержательной речью. Вступительное слово в качестве председателя Курултая произнес А. С. Айвазов, заявивший: «мы должны признать за всеми народностями право на участие в управлении краем. Только при этом условии можно будет создать правительство, которое будет свободно защищать интересы всех слоев населения без различия национальностей»322.
11 мая на турецком военном корабле «Сакыз» вернулся бежавший из Крыма в январе Дж. Сейдамет (имевший, кстати, аудиенцию у Энвер‑паши). А 16 мая Курултай ознакомился с его программным выступлением. После почти недельного пребывания в качестве «гостя» германского штаба в симферопольской гостинице «Европейская» без права выхода323, где ему, видимо, доходчиво объяснили, кто в доме хозяин, он в одночасье сменил протурецкую ориентацию на прогерманскую. По словам Сейдамета: «Есть одна великая личность, олицетворяющая собой Германию, великий гений германского народа… Этот гений, охвативший всю высокую германскую культуру, возвысивший ее в необычайную высь, есть не кто иной, как глава Великой Германии, Император Вильгельм, Творец величайшей силы и мощи. (…) Интересы Германии не только не противоречат, а, быть может, даже совпадают с интересами самостоятельного Крыма»324. Под «самостоятельностью» Сейдамет понимал возрожденное Крымское ханство, в чем, собственно, и состоял смысл его лакейских высказываний.
Такую же позицию вскоре заняли А. Х. Хильми и А. С. Айвазов. Позднее в своей записке, отметив, что татары – «наиболее старинные господа Крыма» и посему следует восстановить их «владычество», эти деятели выдвинули следующие пункты: «1) преобразование Крыма в независимое нейтральное ханство, опираясь на германскую и турецкую политику; 2) достижение признания независимого крымского ханства у Германии, ее союзников и в нейтральных странах до заключения всеобщего мира; 3) образование татарского правительства в Крыму с целью совершенного освобождения Крыма от господства и политического влияния русских; 4) водворение татарских правительственных чиновников и офицеров, проживающих в Турции, Добрудже и Болгарии, обратно в Крым; 5) обеспечение образования татарского войска для хранения порядка в стране; 6) право на возвращение в Крым проживающих в Добрудже и Турции крымских эмигрантов и их материальное обеспечение». Далее сообщалось, что «турецкий и мусульманский мир готовится к политическому союзу с Великой Германской Империей, своей спасительницей, принеся в жертву сотни тысяч людей, и в дальнейшем готовы принести жертвы в еще большем масштабе, чтобы укрепить навсегда достигнутое могущественное положение. В то время как Россия, его великий исторический враг, погибла и дорога в Индию, свободная для Германии, поколебала твердыню Англию, мусульманский мир находит силу в твердой решимости тех магометан, которые в Крыму и на Кавказе в течение столетий были лишены чести иметь право умереть за свои стремления и надежды»325. В печати прогерманская ориентация обосновывалась более осторожно – необходимостью борьбы против большевиков и «английского империализма».
Эта записка, известная как «Отношение глав дирекции крымско‑татарского национального совета № 37 (38?) от 21 июля 1918 года», была тайно передана занявшим вскоре высокий официальный пост Дж. Сейдаметом в Берлин, но осталась безответной.
На заседании Курултая 18 мая был утвержден итоговый документ, в котором тот объявлял себя временным крымским парламентом с инициативой формирования правительства. Премьер‑министром единогласно был избран Дж. Сейдамет, получив соответствующий ярлык. Германское командование обещало сформированному в будущем под его руководством правительству финансовую и вооруженную поддержку, поставку необходимых материалов и машин из Германии326.
Однако решения Курултая не устраивали другие влиятельные политические круги на полуострове. По воспоминаниям
В. А. Оболенского, большинство крымских кадетов сошлось на следующей платформе: 1) Крым не является самостоятельным государством, это лишь часть России; 2) правительство (Крыма) должно отказаться от дипломатических сношений с иностранными государствами и собственных вооруженных сил; 3) во главе правительства может стоять лицо по взаимному соглашению (прежде всего с Курултаем), но только не Дж. Сейдамет. «Формируемое правительство должно считать себя властью лишь до свержения большевиков и образования всероссийского правительства. Все заботы его должны быть направлены на создание порядка и внутреннего благоустройства края»327.
В начале июня в Симферополе на квартире октябриста В. С. Налбандова состоялись переговоры между представителями Курултая и кадетами. Был намечен следующий состав правительства: от крымских татар – Дж. Аблаев (премьер‑министр), Дж. Сейдамет, М. А. (Сулейман) Сулькевич; от немцев – В. С. Налбандов, Т. Г. Рапп или кадет Шредер, возможно, граф В. С. Татищев, от кадетов – С. С. Крым, В. В. Келлер (немец), В. Д. Набоков или В. А. Оболенский. Эта попытка оказалась мертворожденной. Кадеты не могли согласиться на самостоятельность Крыма, отделение его от России, ориентацию на Германию и Турцию. Сейдамету, на которого первоначально делала ставку и германская администрация, так и не удалось сформировать правительство. 5 июня Курултай ушел на каникулы.
Столь затянувшийся процесс политического «оформления» Крыма, в который ввязались все его активные слои, вызывал раздражение оккупационных властей «и угрозы передать Крым Украине, уже воинствующей и не скрывающей своих стремлений не только к самостийности, но и к украинизации, рассылающей свои приказания и циркуляры школам и учреждениям» (В. С. Налбандов)328.
После переворота П. П. Скоропадского (29 апреля) притязания Киева на Крым резко усиливаются. 7 мая на заседании Совета Министров Украинской Державы при рассмотрении вопроса о государственных границах особенно обращалось внимание на необходимость присоединения Крыма. Заслушав текст заявления гетмана о переговорах с германским послом в Киеве, было одобрено его намерение обратиться с письмом к последнему по поводу этого присоединения329.
В своих мемуарах Скоропадский вспоминал по поводу Крыма: «…планы немцев мне не известны, во всяком случае, при известной комбинации немцы не прочь там утвердиться. Турция с татарами тоже протягивает к Крыму руки. Украина же не может жить, не владея Крымом, это будет какое‑то туловище без ног. Крым должен принадлежать Украине, на каких условиях, это безразлично, будет ли это полное слияние или широкая автономия, последнее будет зависеть от желания самих крымцев, но нам надо быть вполне обеспеченными от враждебных действий со стороны Крыма. В смысле же экономическом Крым фактически не может существовать без нас. Я решительно настаивал перед немцами о передаче Крыма на каких угодно условиях, конечно, принимая во внимание все экономические, национальные и религиозные интересы народонаселения. Немцы колебались, я настаивал самым решительным образом»330.
Гетман не скрывал своих намерений. «Особое значение для возрождения Украины, – писал он Мумму 10 мая, – имеет установление ее границ, особенно южной, и, таким образом, овладение Крымом. Присоединение Крыма имело бы то значение для Украинской Державы, что она была бы обеспечена продуктами первой необходимости, как соль, табак, вино и фрукты. (…) Владение Крымом дало бы еще и возможность сберечь на Украине много средств, организуя новые и отстраивая старые курорты. Кроме того, владея южным берегом Крыма, Украина получила бы такие природные порты, как Севастополь и Феодосия. Без Крыма Украина была отрезана от Черного моря, ибо она могла бы распоряжаться только одним портом в Николаеве, так как Одесса давно сильно перегружена. Таким образом, Украина без Крыма стать сильной державой не могла бы, особенно, с экономической стороны. Так неестественно отрезанная от моря Украина должна бы обязательно усиливать стремление к захвату этого морского побережья и, вместе с тем, обострились бы отношения с тем государством, которому было бы передано владение Крымом. Тем более что с этнографической стороны было бы неоправданным существование планируемого татарского государства, ибо татары составляют не более 14 % крымского населения»331.
30 мая к Мумму с нотой обращается управляющий Министерством иностранных дел Украинской Державы Д. И. Дорошенко. Объясняя несоответствие нынешних требований Украины по «крымскому вопросу» решениям III Универсала УНР, он отмечал, что в ноябре 1917 года устанавливались только главные части территории Украины, имея в виду, что «те земли, в которых украинское население не имеет абсолютного большинства, присоединятся позднее». Кроме того, тогда Украинская Республика рассматривалась как федеративная часть России. Учитывая, что Всероссийская Федерация не состоялась, Украина стала независимым государством, а «украинские войска, с помощью дружеской нам германской армии захватили Крым в свои руки, встал вопрос о присоединении Крыма к Украинской Державе». «При этом, стоя на принципе самоопределения, не желая нарушить воли населения, в конце концов, понимая различные особенности жизни Крыма, Украинское правительство считает, что присоединение Крыма может состояться на автономных началах, в связи с чем будет разработан соответствующий проект; зная настроение значительного большинства населения Крыма (кто его опрашивал? – Авт.), имея в виду интересы этого населения и его давние связи с Украинским правительством (? – Авт.), не имеется сомнений, что воля населения Крыма может быть выражена (каким образом? – Авт.) только за соединение с Украиной».
Кроме того, претензии Украины на полуостров Дорошенко объяснял еще и нежеланием «иметь под рукой какой‑нибудь Пьемонт для возрождения единой неделимой России» и невозможностью «оставить неизвестно в чьих руках Севастополь – эту базу для украинского флота и ключ для господства на Черном море»332.
Тем временем германское руководство 5 июня останавливает свой выбор на фигуре Сулькевича. На следующий день он приступает к формированию кабинета. К 15 июня коалиционное правительство было в целом подобрано. Тем самым делался выбор в пользу стабильности на полуострове при опоре на разнонациональные цензовые элементы.
В результате в составе кабинета оказались: в качестве премьер‑министра, министра внутренних, военных и морских дел М. А. Сулькевич (его товарищ (заместитель) – князь С. В. Горчаков, бывший Таврический вице‑губернатор); министра иностранных дел – Дж. Сейдамет; министра финансов, промышленности, торговли и труда и временно управляющего министерством юстиции – граф В. С. Татищев; министра земледелия, краевых имуществ и снабжений – немецкий колонист Т. Г. Рапп; министра путей сообщения, общественных работ, почт и телеграфов – инженер, генерал‑майор Л. Л. Фриман; краевого контролера и секретаря, временно управляющего министерством исповеданий и народного просвещения – полунемец‑полуармянин В. С. Налбандов, кстати, один из деятельнейших членов правительства (с августа министром народного просвещения и исповеданий стал полковник П. Н. Соковнин). Следует заметить, что ряд правительственных лиц занимал настолько несхожие позиции, что распад кабинета становился не более чем делом времени.
Правительство не смогло сразу преступить к работе. Германское командование предложило ему ничего не говорить в готовящейся Декларации о сроках, на которое оно создается, снять вопросы о созыве Краевого сейма, должном создать легитимную власть, о позиции Украины, стремившейся включить полуостров в свой состав, исключить пункт, запрещающий вывоз из Крыма хлеба.
15 июня проект Декларации был отправлен в главную ставку германских войск в Киев на изучение. Ответа не было. К 20 июня министры потеряли всякое терпение, вручив Сулькевичу меморандум, в котором посчитали в таких условиях «возможность создания краевой власти сомнительной и маловероятной»333. Сулькевич по согласованию с германским штабом объявил о принятии на себя всей полноты власти в Крыму до окончания переговоров с германскими властями334.
Правда, через три дня ситуация изменилась. После переговоров министров с группой германских офицеров во главе с представителем штаба главнокомандующего в Киеве майором Фридрихом фон Брикманом и новым начальником штаба крымской группы германских войск фон Энгелином был согласован текст Декларации335.
На съезде земских гласных, открывшемся 9 августа, М. А. Сулькевич подтвердил краеугольный камень политики кабинета: «Правительство стоит твердо… на точке зрения независимости Крыма впредь до решения этого вопроса на мирной конференции»336. А в своем интервью во время пребывания в Ялте заявил: «На вопрос об украинско‑крымских отношениях я могу ответить следующее.
Уже как командир мусульманского корпуса, с которым я спешил в Крым для борьбы с большевиками, я имел столкновение с бывшей украинской Радой. Меня с моими войсками задержали в Тирасполе, несмотря на то, что по Брестскому договору Крым оставался вне пределов новосозданной украинской республики. (…)…Мое правительство не было ни за Украину, ни против нее, а стремилось лишь к установлению добрососедских отношений, одинаково полезных и нужных как для Украины, так и для Крыма. После того, как я сообщил в Киев о моем новом назначении, я неожиданно получил от украинского правительства телеграмму, адресованную мне как «губерниальному старосте», на украинском языке. Я ответил, что я не «староста», а глава правительства самостоятельного края и что я прошу установить сношения между нами на общественном языке – на русском. Этот мой поступок объявили в Киеве «разрывом дипломатических отношений». Мы, т. е. крымское министерство, послало своего уполномоченного в Киев для установления экономического соглашения, но оно там натолкнулось на абсолютно закрытые двери»337.
По словам же П. П. Скоропадского, в конце июня, «когда в один прекрасный день ко мне зашел Федор Андреевич Лизогуб (председатель Совета Министров Украинской Державы. – Авт.) и заявил, что он получил телеграмму от генерала Сулькевича, объявляющего, что он стоит во главе правительства, и вместе с указанием, в очень дерзкой форме, что он украинского языка не понимает и впредь настаивает на том, чтобы к его правительству обращались на русском языке. Начало было плохое. Вся переписка и вообще все официальные сношения как с немцами, австрийцами, так и со всеми другими государствами и обывателями, с которыми в то время имела сношения, происходили на украинском языке. Нам отвечали на своем языке, это было так принято. На Украине официальным языком был украинский, и не генералу Сулькевичу было менять заведенный порядок. Через некоторое время мы узнали, что новое Крымское правительство повело новую политику, далеко не дружественную Украине, и преследовало цель образования самостоятельного государства, причем, все направление, как я только что сказал, явно дышало каким‑то антагонизмом»338.
«…С 25 июня по 9 сентября, – пишет Налбандов, – мы не получили ни одного требования, предложения или запроса Украины – с нами просто не разговаривали и всеми мерами добивались лишь одного – покорения Крыма. (…) Требовалось одно – капитуляции без условий»339.
Еще 10 июня Сулькевич поручил штабс‑капитану барону Шмидту фон дер Лауницу отправиться в Киев в качестве атташе вместе с полномочным представителем крымского правительства при правительстве Украинской Державы В. И. Коленским. Эта миссия, несмотря на благожелательную реакцию некоторых киевских министров, оказалась абсолютно безрезультатной. Дело дошло до пограничных конфликтов, таможенной войны и разрыва почтово‑телеграфной связи между двумя, считавшими себя суверенными, образованиями, оккупированными одной страной.
7 июля Сулькевич утвердил подробнейшую инструкцию председателю Комиссии по проведению государственной границы между Крымом и Украиной и наказ дипломатическому агенту в Киеве. «При проведении этой границы, – говорилось в инструкции, – надлежит неукоснительно стремиться к полному удовлетворению исторических экономических и военных интересов Крыма», что расшифровывалось так: граница должна совпадать с южными границами материковых уездов Таврической губернии, но при обязательном сохранении за Крымом Чонгарского полуострова (с его соляными промыслами) и всей Арабатской стрелки340.
Краевому правительству было пока не известно (сказался разрыв телеграфного сообщения), что в 20‑х числах июня украинские военнослужащие захватили часть стрелки (на 40 верст к югу от Геническа) с 9 деревнями, 2 хуторами и 4 соляными промыслами. Украинская комендатура на перешейке издала приказ о прохождении границы южнее Перекопа и направила сюда части варты (пограничной стражи). В самом городе Перекоп возникли две городских управы, причем украинская распорядилась выращенное местными крестьянами зерно после обмолота продать на Украине, а не в Крыму. Эти события происходили в июле 1918 года. Начались перестрелки между пограничниками обеих сторон, причем и та, и другая апеллировали к германскому командованию. Перекопский уездный начальник обратился 9 августа с рапортом в министерство внутренних дел Крыма: «Украинский Комендант был мною поставлен в известность, что с 5 августа въезд и выезд из Крыма запрещается и что границу Крыма Германское Командование считает проходящей на 8 в. севернее Перекопа»341.
С другой стороны, правительство Скоропадского принимает все меры для установления экономической блокады Крыма. Губерниальный (губернский) староста Северной Таврии своим распоряжением от 21 июня запретил ввозить в Крым масло, яйца и другие продукты. 28 июня украинское правительство приказало реквизировать все товары, направляемые в Крым. В результате закрытия границ Крым лишился украинского хлеба, а Украина – крымских фруктов. Это заметно ухудшило продовольственную ситуацию в Крыму. С 29 июня Симферопольская городская управа ввела карточки на хлеб (1 фунт в день на человека). Еще более тяжелое положение сложилось в Севастополе, который временами оказывался на грани голода.
В свою очередь Министерство иностранных дел Украинской Державы начало идеологическую обработку крымского населения в соответствующем духе. Были выделены средства на поддержку трех газет на полуострове, которые пропагандировали идею инкорпорации Крыма в состав Украины. Одну из этих газет вел киевский журналист Е. А. Ганейзер, перевозивший в Крым деньги на подобные издания и пытавшийся по просьбе В. С. Налбандова выполнять посредническую миссию в Киеве, привезя оттуда в качестве «частного проекта» документ о соединении Крыма с Украиной под управлением наместника гетмана, каковым мог стать Сулькевич, преобразовавший бы в этом случае свое правительство в Совет наместника, от чего Сулькевич отказался, хотя Краевое правительство было готово начать переговоры и пойти на ряд уступок342. Это же министерство субсидировало украинские громады в Крыму и специально основанный для ведения на полуострове проукраинской пропаганды «Комитет Степной Украины». Все это, разумеется, не могло понравиться правительству Сулькевича, которое начало преследования украинофильских газет и украинских громад, запрещало принимать телеграммы из Украины на украинском языке343.
Впрочем, П. П. Скоропадский весьма скептически оценивал деятельность подопечных Д. И. Дорошенко: «…министерство иностранных дел повело за свой риск и страх довольно наивную украинскую агитацию, какие‑то молодые люди в украинских костюмах в Ялте и в окрестных городках убеждали публику сделаться украинцами. Это не имело, конечно, успеха, но и никому не вредило»344.
28–29 августа состоялся краевой съезд представителей всех украинских национальных организаций и партий. На нем была избрана Крымская краевая рада, вступившая, правда, в оппозиционный гетману П. П. Скоропадскому Украинский Национальный Союз345.
Отметим официальные контакты крымских властей с представителем гетмана в Крыму контр‑адмиралом В. Е. Клочковским, касавшиеся имущества флота и маяков, но они не привели к установлению официальных отношений между двумя правительствами346.
Вернемся, однако, к Декларации. В ее черновом варианте (18 июня) конфликт с Украиной был отражен с максимальной наглядностью: «Ввиду настойчивых посягательств Украины поглотить Крым, ничем с ней органически и исторически не связанный, Крымское Краевое Правительство ставит своей первой задачей как сохранение самостоятельности полуострова до решения международного положения его на мирной конференции, так и восстановление нарушенных законности и порядка». Провозглашался, несмотря на немецкую оккупацию, «строгий нейтралитет в отношении всех воюющих держав»347.
Если положения о конференции и нейтралитете вошли в окончательный текст, то фраза об Украине под нажимом оккупационных властей была изъята. Но идея самостоятельности Крыма со всей ее атрибутикой (хотя и «с согласия германского военного командования, оккупирующего Крым для восстановления спокойствия и порядка…»348) настойчиво проводилась от начала и до заключительных строк Декларации.
Только ночью 25 июня Декларация правительства, получившего название Крымского краевого, «К населению Крыма», наконец‑то была утверждена.
В сфере политической Краевое правительство признавало целесообразность сохранения законоположений Российского государства, изданных до большевистского переворота, с оговоркой об их пересмотре в случае надобности. Предполагались выборы в органы местного самоуправления (но на цензовой и куриальной основе); выборы же демократического законодательного органа (Крымского учредительного собрания, Крымского сейма или Крымского парламента) и создание ответственного министерства пока откладывались на неопределенный срок.
Действующие земские собрания всех уровней и городские думы объявлялись распущенными. Управы сохраняли свои полномочия до проведения новых выборов. Ограничивалась свобода печати и собраний, «временно» вводилась цензура (помимо оккупационной). Все общества, союзы, комитеты и партийные организации Крыма обязаны были в месячный срок представить свои уставы на утверждение в МВД.
Ставилась задача создания собственных вооруженных сил.
Вводилось гражданство Крыма, закрепленное специальными правилами от 11 сентября. Гражданином края, без различия национального и религиозного, мог стать любой, рожденный на крымской земле, если он своим трудом содержал себя и свою семью. Приобрести же гражданство мог только приписанный к сословиям и обществам, служащий в государственном или общественном учреждении, проживающий в Крыму не менее трех лет и, наконец, обладающий судебной и нравственной непорочностью. Любой крымский мусульманин, где бы он ни проживал, при соответствующем ходатайстве имел право на гражданство Крыма. Предусматривалось и двойное гражданство349.
Такие, достаточно жесткие, условия были, судя по количеству заявлений, притягательными для очень многих. Положительный ответ получили, однако, далеко не все.
Государственным гербом Крыма становился по Декларации герб Таврической губернии (византийский орел с золотым восьмиконечным крестом на щите), флагом – голубое полотнище с гербом в верхнем углу древка (что, кстати, для крымских татар выглядело противоестественно: национальное голубое знамя («кок‑байрак») как фон ненавистного им двуглавого орла, символа угнетения). Столицей объявлялся Симферополь. В ранг государственного языка был возведен русский, но с правом пользования на официальном уровне татарским и немецким.
Экономический раздел Декларации был скуден. Восстанавливалось право частной собственности с возвращением (или возмещением) конфискованного в дни большевистского правления. Вводилась свобода торговли (без права вывоза сельхозпродуктов, в первую очередь хлеба), но делался акцент на усиление борьбы со спекуляцией. В целях повышения результативности этой борьбы легализовалась торговля спиртным, запрещенная еще в марте 1917 года. Говорилось о развитии сети шоссейных и железных дорог, а также курортного дела, что в условиях военного времени было заведомо нереальным. Наконец, планировался выпуск собственных денежных знаков350.