К 1 мая 1919 года Крым, исключая Керченский полуостров, был занят советскими войсками. Как и в декабре 1917‑го‑январе 1918 года спешно создаются чрезвычайные органы власти – военно‑революционные комитеты (ВРК). Начальный период их деятельности отличала многопартийность, но коммунисты – путем перевыборов, роспуска и пр. – вытесняют конкурентов, занимая в ревкомах доминирующее положение и делая их главной точкой приложения своих сил и орудием своей политики.
Например, Симферопольский ВРК во главе с коммунисткой Е. Р. Багатурьянц, «доброй и хорошей женщиной» (В. А. Оболенский452), обязал чиновников оставаться на местах, подчиняясь новой власти, предпринял меры по учету и охране имущества. Местные ревкомы были заняты снабжением Красной армии, брали под контроль множество заброшенных садов и виноградников. Начинается весенний сев. Областной ревком приступил к реализации большевистской программы, национализируя банки, транспорт, флот, имения, крупные предприятия, курортные учреждения.
На 2 мая ситуация в Крыму, а точнее в Симферополе, и уезде (информация для Москвы) была следующей. Первый Крымревком распущен, председателем нового стала Багатурьянц; в его состав вошли 17 человек, из них 13 коммунистов, 1 эсер,
1 дашнак. 29–30 апреля прошел уездный крестьянский съезд. Хотя он и был созван правлением Крестьянского союза, где преобладали эсеры, но принял резолюции большевистского толка. Налажен выпуск газет. Выходят «Известия» Симферопольского ВРК, «Таврический (затем Крымский) Коммунист», «Борец За Коммунизм», «Борьба» (орган левых эсеров), меньшевистского направления «Наша Газета» (в Ялте). Парторганизация города включала 90 членов и сочувствующих. Горком бездеятелен; выборы в горсовет начались без его ведома, по инициативе профсоюзов. Арестован коммунист Маркус за попытку организовать параллельный областной комитет компартии453.
По этой колоритной «картинке» видно, что все в Крыму находилось еще в брожении.
Второму этапу большевистского господства образца 1919 года положила начало VI Крымская областная конференция КП(б)У проходившая 28–29 апреля в Симферополе.
Однако судьбы Крыма (в который раз) решались за его пределами. Вопрос о создании Крымской республики был поставлен, очевидно, практически одновременно крымскими, украинскими и московскими руководителями, но решен – в Москве. Ю. П. Гавен вспоминал о своей апрельской встрече в Кремле с В. И. Лениным: «Он просил меня сообщить о национальном составе крымского населения, о национальноосвободительном движении крымских татар, их стремлениях, о характернейших чертах революционной борьбы в Крыму в 1917–1918 годах… Я… выдвинул на первый план национальный вопрос (рассказал. – Авт.), какие ошибки были допущены Крымской большевистской организацией (почти полное игнорирование национального вопроса) и какие тяжелые последствия вызвали эти ошибки (восстание татар, гибель целого ряда крупнейших крымских работников, обострение национальной вражды, дошедшей до фактов истребления одной нацией другой (татары и греки. – Авт.), и проч.)…Ильич заявил: «Ваше предложение будет санкционировано» (…)454. Тогда же Предсовнаркома Украины Х. Г. Раковский телеграфирует наркому иностранных дел РСФСР Г. В. Чичерину о желательности создания республики в Крыму в связи с его «международным положением» (выделено нами. – Авт.)455. Точка поставлена заседанием Политбюро ЦК РКП(б) 23 апреля, которое постановило: «Признать желательным создание Крымской Советской республики»456.
Итак, появление на территории полуострова новой административной единицы было обусловлено как и, прежде всего, военно‑политическими соображениями (большевики видели в Крымской республике барьер на пути возможного продвижения Антанты), так и национальной политикой.
В качестве перспективных лиц крымского правительства обговаривались и попеременно отпадали кандидатуры П. Е. Дыбенко (проштрафился), А. А. Иоффе (нужен на Украине), М. П. Кристи (не политик?), А. Г. Шляпников.
Теперь вернемся к областной партконференции. О том, сколь серьезное внимание уделялось центром ее работе, говорит присутствие на ней чрезвычайного уполномоченного Совета обороны РСФСР и уСсР (на Юге) Л. Б. Каменева, приехавшего в Симферополь 29 апреля специальным поездом, кандидата в члены Оргбюро ЦК РКП(б), инструктора ЦК М. К. Муранова, наркома внутренних дел УССР К. Е. Ворошилова, прибывших по поручению ЦК и наркомата по делам национальностей Ю. П. Гавена, А. Джигенти, видного турецкого коммуниста М. Субхи. Конференция, среди менее важных пунктов повестки дня, заслушала доклад Каменева о военно‑политическом положении и о политике партии по национальному вопросу в связи с решением ЦК РКП(б) о создании республики и о составе ее правительства.
Как и в стране в целом, в Крыму государственные задачи решались партией. Именно на конференции и было закреплено спущенное свыше сознание так называемой Крымской Социалистической Советской Республики (КССР), хотя имелись и противники ее создания. Конец дебатам положил Ворошилов, сославшись на партийное решение457.
Тогда же остановились на фигуре Д. И. Ульянова, родного брата В. И. Ленина[8], в качестве временного главы правительства КССР, который, по словам В. А. Оболенского, «был известен лишь как добродушный человек, пьяница и забулдыга»458.
Сам Д. И. Ульянов так сообщал о своем назначении в письме от 11 мая 1919 года сестре М. И. Ульяновой в Москву: «В начале апреля я жил в Евпатории и вошел там в Ревком… В конце апреля меня перетащили в Симферополь тов. Гавен и др. Он знал меня по работе с прошлого года, и я должен был остаться в Симферополе Наркомом здравоохранения и обеспечения.
Затем приехал Ворошилов, Муранов и другие, и мы имели несколько частных организационных заседаний по составу Крымского временного Совнаркома. Вследствие болезни Гавена, приковавшей его к постели, его нельзя было избрать председателем, хотя он наиболее подходил бы к этому, как известный хорошо по прошлому году севастопольским и симферопольским рабочим и матросам.
Временно, за неимением лучшего, посадили меня – в ожидании сильного кандидата с севера от вас (курсив наш. – Авт.).
Работы много, планы широкие у нас, но без помощи от вас и Киева сядем на мель – полное отсутствие денег т. п.»459.
Процесс конструирования Временного Рабоче‑Крестьянского правительства КССР завершился ко 2 мая. В него вошли практически одни коммунисты: временно‑председательствующий (постоянного председателя так и не появилось) нарком здравоохранения и социального обеспечения – Д. И. Ульянов, нарком внутренних дел – Ю. П. Гавен, нарком иностранных дел – С. М. Меметов, нарком юстиции – Ибрагим Арабский (впоследствии его сменил И. Н. Семенов), нарком по военным и морским делам – П. Е. Дыбенко (отозван ЦК РКП(б) 10 июня. – Авт.), нарком просвещения – И. А. Назукин, нарком продовольствия и торговли – С. Д. Вульфсон (Давыдов), нарком земледелия – С. И. Идрисов, нарком труда – И. М. Полонский (Степа), нарком финансов, путей сообщения, почт и телеграфов, а также председатель совнархоза – Я. Ф. Городецкий, управделами – А. А. Боданинский. Наркомом по делам национальностей чуть позже стал И. К. Фирдевс. Уроки бесхребетной политики прежнего советского правительства по национальному вопросу уже учитывались: в СНК вошли пять крымских татар (Меметов, Идрисов, Арабский, Фирдевс и Боданинский).
Формально КССР, как и Республика Тавриды, была создана на автономных началах и по территориальному принципу в составе РСФСР. В то же время КССР в качестве полноправного члена была включена в военно‑политический союз советских республик: России, Украины, Латвии, Литвы и Белоруссии (декрет ВЦИК РСФСР от 1 июня 1919 года). А секретное решение Политбюро 28 апреля (В. И. Ленин, Л. Б. Каменев, Н. Н. Крестинский) приравнивало ее к губернии, областной партийный комитет – к губернскому комитету, полностью подчиняло Крымскую армию и флот центру (Крымская армия входила в состав Южного фронта)460. Д. И. Ульянов, приступая 9 мая к исполнению обязанностей наркома здравоохранения и социального обеспечения, назвал в соответствующем приказе «Крымскую советскую федеративную республику». Слово «федеративная» встречается и в других документах крымского Совнаркома. Тем самым, местные руководители, видимо, подчеркивали факт равноправности КССР с другими советскими республиками.
При этом руководство Советской Украины желало видеть КССР в составе УССР и руководить крымской парторганизацией. Несмотря не неоднократные заявления Москвы о том, что «Крымский полуостров относится к ведению Цека РКП(б)», Х. Г. Раковский пытался давать крымским товарищам разные указания, в том числе и по вопросам партийного строительства461.
Экономическая программа правительства была изложена в декларации от 6 мая 1919 года и целиком выдержана в духе военного коммунизма. Здесь говорилось о национализации важнейших отраслей промышленности, курортов, конфискации помещичьих, кулацких (!) и монастырских (вакуфных) земель и передаче их в распоряжение малоземельных и безземельных крестьян (за исключением культурных имений), всяческом поощрении коллективных форм обработки земли, что впоследствии выльется в повальное насаждение совхозов, огосударствление заготовки и торговли предметов первой необходимости462.
Наладить сколько‑нибудь целенаправленно сориентированную на развитие экономику в КССР не удалось, и не только ввиду недолговременности ее существования или военно‑коммунистических перехлестов, но и потому, что «все силы и материальные средства Крыма в первую очередь отдавались Красной армии»463. О созидательной работе, кардинальных и разумных преобразованиях, подъеме жизненного уровня населения говорить, анализируя историю республики, не приходится. Все ограничивалось частными акциями, латанием дыр.
Военное строительство в Крыму, отнимающее немало сил и средств, включало и попытки возродить Черноморский флот, от которого, правда, мало что осталось. 28 марта 1919 года учреждена должность командующего Красным Черноморским флотом, на которую назначен военмор А. И. Шейковский (26 августа 1919 года изменил власти советов), начальником штаба стал Б. Е. Тягин (за попытку перейти на сторону белых 24 июня 1919 года разоблачен и расстрелян464). 26 апреля сформированы органы управления флотом. 30 апреля командующий издал приказ о регистрации в двухдневный срок матросов, офицеров и морских чиновников. Началось восстановление портов, береговой обороны, службы связи, приступили к ремонту кораблей. При этом следует иметь в виду, что оккупационное командование вернуло часть золота и серебра, изъятого из казначейств Симферополя и Севастополя465. К июню во флоте насчитывалось 2700 человек (в Севастополе, Николаеве и Одессе), но боеспособных морских судов практически не было466.
Полуостров вынужден был снова кормить армейские части, на сей раз красные, посылать фрукты и овощи в центральные губернии и одновременно выпрашивать хлеб у Украины. К несчастью, и год выдался неурожайным. Положение жителей Крыма если и изменилось, то в худшую сторону: те же полфунта (200 граммов) хлеба в день на человека, 4 фунта крупы, 3 3/4 фунта картофеля и так далее467.
КрымЧК, созданная 14 апреля 1919 года, издала суровый приказ, запрещающий самочинные обыски, аресты, самосуды, реквизиции и пр. Однако населению было все равно – самочинны реквизиции или нет. В деревни, по примеру российских губерний, отправились продотряды. На кулаков была наложена контрибуция. В конце мая на съезде сельских ревкомов постановлено увеличение налога на кулака на один миллион рублей468. При этом следует иметь в виду, что влияние новой власти в крымской глубинке зачастую практически не ощущалось. Так, В. А. Оболенский, скрывавшийся, как и в
1918 году, в Биюк‑Ламбате, вспоминал: «Приезжали к нам какие‑то комиссары опечатывать винный подвал и собирать статистические сведения – и только. Ни разу за три месяца мне не пришлось видеть ни одного представителя коммунистической власти. Жили мирно, обрабатывая свои виноградники…»469.
Объектом своеобразной эксплуатации опять, как и весной 1918 года, стала буржуазия. 13 апреля она была обложена контрибуцией в 5 миллионов рублей, затем увеличенной до 12 миллионов470. Кроме того, буржуазия обязана была выплачивать чрезвычайный налог (его, на сумму, нажитую спекуляциями, предписано было платить и спекулянтам: эта мера вызвала одобрение населения); вводилась так называемая вещевая повинность. Были вскрыты банковские сейфы, их содержимое изъято. Имущие зачислялись в тыловое ополчение и, зачастую вне зависимости от возраста и состояния здоровья, отправлялись на работы «в помощь фронту». Имущество эмигрантов подлежало конфискации.
Финансовая система пребывала в расстройстве. Ходили дензнаки: российские, украинские, ростовские, Краевого правительства. Была сделана попытка выпуска собственных денег, но успели изготовить только аверсы купюр достоинством в 250 рублей.
Заводы и фабрики по‑прежнему в массе своей пребывали в бездействии. Правда, было пущено несколько предприятий по производству сельхозмашин, кожевенных, консервных и табачных, но сбить уровень безработицы это не могло. Нехватку топлива решили уменьшить путем разработки Бешуйских угольных копей и заготовки дров в окружающих лесах.
По мере возможностей власти не забывали о вопросах образования и культуры, социальных проблемах, привлекали к работе интеллигенцию. Так, в Феодосии писатель В. В. Вересаев назначен руководителем комиссариата просвещения. Писатель и драматург К. А. Тренев возглавил школьный отдел народного комиссариата просвещения КССР. Велись занятия в школах, открывались ясли и детские сады. Продолжал работать Таврический университет. В Симферополе и Ялте открылись народные университеты. Уделялось внимание сохранению культурного наследия. Особое внимание обращалось на охрану картинной галереи И. К. Айвазовского в Феодосии, Феодосийского, Керченского, Херсонесского музеев, книжных собраний имений Южного берега. 4 мая по докладу члена коллегии наркомата просвещения П. И. Новицкого Симферопольский военно‑революционный комитет объявил дом А. П. Чехова в Ялте национальным достоянием. Его пожизненной хранительницей стала М. П. Чехова. 22 мая в Симферополе создан Крымский центральный архив. Его первым заведующим назначен историк Б. Д. Греков. Объявлено об открытии приема в убежище для престарелых. Специальным письмом Е. Р. Багатурьянц предписывалось «беречь личности писателей С. Сергеева‑Ценского и Ив. Шмелева», проживавших в Профессорском уголке близ Алушты. Правда, та же Багатурьянц 19 мая на заседании исполкома Симферопольского городского совета заявила по поводу появления в городе поэта М. А. Волошина, прибывшего в Крым из Одессы: «Ну, если Волошин опять станет свои эстетические лекции читать, то ему головы не сносить!»471, а чуть раньше – 29 апреля отдала распоряжение о демонтаже памятника Екатерине II в Симферополе, что и было исполнено к утру 1 мая (впоследствии памятник восстановили, но к 1 мая 1921 года вновь демонтировали – бронзовые фигуры отправили в переплавку). В день пролетарского праздника «революционные массы» крушили и мраморные медальоны Долгоруковского обелиска в столице Крыма.
Революционное рвение не обходилось без курьезов. Так, было решено переименовать Лазаревскую улицу в Симферополе, названную в честь Таврического губернатора (1889–1901) П. М. Лазарева, в улицу Ленина (носит такое название по настоящее время). Переименовать‑то переименовали, но каково же было изумление инициаторов этого деяния, когда перед их взором предстали на фасадах зданий новые таблички с надписью «улица Лени». То ли указание не было четким, то ли что‑то изготовители напутали. Одна, по крайней мере, такая установленная табличка сохранилась после падения КССР. По докладу председателя Таврической ученой архивной комиссии (ТУАК) А. И. Маркевича 4 (17) сентября 1919 года было постановлено «означенный интересный предмет» предать в музей ТУАК, «как один из печальных памятников переживаемого нами времени» 472.
Примечательна национальная политика КССР. Уроки из трагических событий начала 1918 года были извлечены. В ЦК РКП(б) четко была поставлена задача вовлечения крымских татар в руководящие органы создаваемой республики, что и было сделано. Вместе с М. Субхи, который вошел в областной комитет РКП(б), на полуостров для работы среди крымско‑татарского населения направлено около 45 татарских и турецких коммунистов473. При Крымском областном комитете РКП(б) создается мусульманское бюро (появляются мусульманские секции при местных парторганизациях коммунистов). В городах и уездах развернули деятельность комиссариаты по мусульманским делам. На татарском языке издаются коммунистические газеты и пропагандистская литература.
Военная обстановка диктует свои требования. Крымская армия (Крымская группа войск), созданная 5 мая из частей 3‑й Украинской (бывшей 1‑й Заднепровской) стрелковой дивизии и местных формирований, по штату состояла из двух дивизий – 1‑й и 2‑й Крымских. Однако реально была сформирована лишь одна дивизия. Вся Крымская армия (должность начальника ее политотдела занимала А. М. Коллонтай, супруга П. Е. Дыбенко, в будущем первая женщина‑посол) к июню насчитывала 8650 штыков, 1010 сабель, 48 пулеметов и 25 орудий.
8 июня, в связи с наступлениями Вооруженных сил Юга России и угрозой полуострова быть отрезанным со стороны Донбасса, создается Совет обороны республики как высший орган власти в составе наркома по военным и морским делам П. Е. Дыбенко, наркома внутренних дел Ю. П. Гавена и наркома торговли – С. Д. Давыдова (Вульфсона). 11 июня Совет обороны объявляет Крым на военном положении, а на следующий день постановляет «для защиты Крымской республики сформировать мусульманские войсковые части из представителей пролетарского, беднейшего и революционно настроенного к Советской власти татарского населения…» Областная конференция мусульман‑коммунистов в том же июне призвала трудящихся мусульман встать на защиту советской власти. Была учреждена особая мусульманская военная коллегия. Большевики сумели сформировать две турецко‑татарские сотни и мусульманскую роту в 196 человек474.
Крымские татары участвуют в деятельности ревкомов. Крымско‑татарский язык, наряду с русским, стал официальным. Была фактически легализована Милли‑фирка, осуждающая белых и заявившая о признании советской власти. Однако, судя по воспоминаниям В. А. Оболенского, значительная часть крымских татар занимала совершенно противоположные позиции: «Еще со времени первых большевиков, так жестоко расправившихся с татарами, они питали к ним затаенную ненависть, и хоть послушно исполняли их распоряжения, беспрекословно избирали «революционные комитеты» и вообще внешне оказывали большевистской власти почет и уважение, но в потайных пещерах на всякий случай прятали винтовки и патроны». И далее, хотя несколько утрированно: «Большевики старались внести разложение в патриархальный строй татарской жизни, пытались проводить в ревкомы так называемую бедноту, то есть по преимуществу наиболее развращенную часть татарской молодежи, преступников и хулиганов, но это плохо им удавалось. Татарские «середняки» были чрезвычайно сплочены и выдвигали на ответственные посты своих лидеров, которые с присущим восточным людям дипломатическим талантом умели вкрадываться в доверие к подозрительному начальству»475.
При областном комитете компартии созданы армянская, немецкая секции, планировалось создание еврейской. Начала выходить коммунистическая газета на немецком языке «Ди Велт Коммуне» («Мировая Коммуна»), предполагалось издание газеты на армянском.
Хотя легально действовала армянская партия Дашнакцутюн, Севастопольский горком РКП(б) посчитал необходимым исключить из состава местного ревкома эту партию «как партию националистическую»476.
Часть немецких колонистов была настроена резко антикоммунистически. Братья‑землевладельцы Шнейдеры формировали отряды для борьбы с большевиками. Однако к сотрудничеству с новым режимом была готова немецкая Егерская стрелковая бригада (800 человек), которая просила не расформировывать ее, а поручить «охрану Крыма». В письме от 30 апреля на имя Л. Б. Каменева, П. Е. Дыбенко и других колонисты подчеркивали, что их целью было исключительно «поддержание внутреннего порядка», что бригада «пресекла злые умыслы убегающих добровольцев: политические заключенные не были расстреляны, склады снарядов не были взорваны… станционные постройки остались целыми», в отместку за что добровольцы разоряли немецкие хозяйства. Если же доверия к ним не будет, писали колонисты, то они просят власти о выселении 40 тысяч человек в Германию. Егерская бригада была переформирована в немецкий стрелковый батальон Красной армии, просуществовавший до июля 1919 года, то есть до падения КССР. Впоследствии часть колонистов находилась в рядах Немецкого стрелкового полка и Конно‑партизанского полка немцев‑колонистов в составе Русской армии П. Н. Врангеля. Многие из них погибли в боях с Красной армией в ноябре 1920 года477. По имеющимся данным, широких репрессий в отношении колонистов в период Крымской ССР не было.
Документы правительства, ревкомов, ЧК грозили карами за «призывы и выступления против отдельных наций» вплоть до расстрела.
Военное руководство в лице П. Е. Дыбенко настаивало «на более решительных мерах» в отношении подлинных и мнимых врагов коммунистов, а его штаб, «вступивший в борьбу с более гуманным ревкомом, продолжал вести ее и против Совнаркома»478. Назначенные Дыбенко коменданты городов подчас не согласовывали свои действия с ревкомами. Более того, в Ялте комендант распустил ревком. Военные зачастую проводили самовольные реквизиции, изымая повозки крестьян, на которых те привозили продукты в города479. Свары между военными и гражданскими не способствовали прочности КССР.
Что касается отношения правительства республики к политическим оппонентам, то в целом оно было относительно сдержанным. Акты массового террора не прослеживаются, хотя он и оставался официальной линией Москвы. Левые эсеры, меньшевики, анархисты, национальные организации избежали репрессий, участвовали в ревкомах, профсоюзах и т. д., пытаясь отстаивать собственную позицию, но ограничения на прессу и пропаганду верными себе большевиками были наложены. Газеты, получившие ярлык «буржуазных», такие как «Крымский Вестник», закрывались немедленно. По воспоминаниям В. А. Оболенского, против пролития крови «решительно восставала» Е. Р. Багатурьянц, а «доктор Ульянов сохранил свои свойства и на посту председателя Крымского Совнаркома. Пьянствовал еще больше, чем прежде, властности не проявлял, но, как добродушный человек, всегда заступался перед чрезвычайкой за всех, за кого его просили. Другие члены Совнаркома… были по преимуществу люди интеллигентные. Чтобы управлять Крымом, им пришлось искать себе интеллигентных помощников. И тут свои услуги предложили им некоторые лидеры местных меньшевиков, которые и стали фактически руководителями нескольких ведомств». Далее Оболенский называет Б. Я. Лейбмана (комиссариат юстиции), А. П. Галопа (комиссариат финансов), П. И. Новицкого (комиссариат просвещения), Л. П. Немченко (комиссариат труда), подчеркивая, что именно они «оказывали смягчающее влияние на всю внутреннюю политику большевиков», причем «вероятно, в значительной степени их влиянию мы обязаны сравнительной мягкости большевистского режима»480. Хотя такое положение дел далеко не всех устраивало. Так, в газете «Таврический Коммунист» от 9 мая содержалось резкое выступление против назначения секретарем Симферопольского ВРК члена Союза крымских журналистов, сотрудницы газеты «Южные Ведомости» Е. В. Выставкиной, супруги по второму браку Галопа481.
Крымская власть так и сохраняла свой чрезвычайный характер все 75 дней республики. Она сконцентрировалась в руках СНК и ревкомов: советы практически восстановлены не были. Декретом Временного Рабоче‑крестьянского правительства КССР от 22 мая все чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией и уголовными преступлениями упразднялись, их функции передавались особому отделу при Военно‑революционном совете КССР, функции по борьбе со спекуляцией и уголовными преступлениями возлагались на отдел судебно‑уголовного розыска при комиссариате юстиции, а по борьбе с должностными преступлениями – на социалистический контроль республики. Дела, касающиеся «контрреволюционного движения лиц гражданского населения», по производству предварительного дознания, но не позднее 48 часов со дня ареста, передавались следственной комиссии Революционного трибунала. Постановлением СНК КССР от 13 июня до опубликования ВЦИК общих положений о социалистическом контроле утверждается Высшая советская инспекция КССР
В мае развернулась кампания по выборам в советы (причем – на многопартийной основе), но сорганизоваться они не успели. 15 мая на первое свое заседание собрался Симферопольский совет. В его составе были 81 большевик, 38 социал‑демократов (меньшевиков), 28 левых эсеров. Этим заседанием история совета, по существу, закончилась. Избран и 3 июня начал работу совет в Севастополе (из 101 члена: 65 коммунистов, 23 левых эсера, 13 социал‑демократов), 5 июня был сформирован его исполком в количестве 20 человек: 13 коммунистов, 5 левых эсеров и 3 социал‑демократа482, избран совет в Балаклаве (27 коммунистов и 30 сочувствующих)483. Намеченный I съезд советов ввиду падения республики не состоялся.
На фронте дела складывались неблагоприятно. ВСЮР, поддержанные военными судами интервентов, сумели удержать позиции на Ак‑Монайском перешейке – ключе к Керченскому полуострову.
13 мая Временное Рабоче‑крестьянское правительство КССР в своей ноте высказало решительный протест против содействия Антанты войскам белых. 5 июня последовала новая нота народам союзных стран, правительствам стран Антанты, президенту США В. Вильсону и «всем, всем, всем!» (копия – международной конференции в Версале) с протестом против продолжающейся иностранной поддержки ВСЮР484. Однако успехов эти дипломатические действия не возымели. 7 июня англичане при поддержке судовой артиллерии повели наступление на деревню Дальние Камыши под Феодосией, которое, правда, было отбито.
По воспоминаниям белого артиллериста С. Н. Шидловского: «Акманайская (так в тексте. – Авт.) позиция (со стороны белых. – Авт.), хотя были и проволока, и окопы, не представляла ничего серьезного. Окопы были не глубоки, землянок и блиндажей не было; проволока была в один ряд, причем такая, что (я сам это видел), когда толкнешь ногой один из кольев, весь ряд валится. Это была «воображаемая линия», а не позиция. Когда мы заняли Акманайский перешеек, произошла перемена настроения как у нас, так и у них, отчего – мне остается непонятным. Большевики не повели сразу же наступление, чем дали нам собраться с силами, у нас же после отдыха появилось больше самоуверенности…С каждым днем стояния у них дух падал, у нас поднимался». Боеспособность красных войск он оценивал крайне невысоко: «Когда же мы сопротивлялись и наступали, то не встречали почти никакого сопротивления. Красные совершенно не выносили атаки кавалерий и никогда ее не принимали. Стрелять у них не умели ни отдельные стрелки, ни артиллерия, и по тому количеству патронов и снарядов, которое они выпускали, мы несли минимальные потери, они же от нашего огня страдали гораздо больше. Они брали не качеством, а количеством. Это были, скорее, банды, а не войска»485.
Правда, много хлопот доставили белым действия партизан – Старокарантинского, Петровского и объединенного Аджимушкайского отрядов, обосновавшихся в каменоломнях в Керчи. Однако связаться с командованием Крымской армии партизанскому ВРК не удалось, как не удалась и отчаянная попытка овладеть Керчью 4–5 июня, закончившаяся зверской расправой над партизанами и их семьями. По воспоминаниям С. Н. Шидловского, «начались обыски, аресты и расстрелы, брали всех подозрительных, придерживаясь правила: лучше уничтожить десять невинных, чем выпустить одного виновного; заодно был утоплен издатель меньшевистской газеты «Волна», все время писавший против добровольцев.
Три дня продолжалась эта история, и одновременно взрывались последние выходы Аджимушкайской каменоломни. За это время в Керчи было уничтожено до 3 000 человек, большей частью евреев. Англичане, бывшие в Керчи, целыми днями бегали со страшно довольными лицами по городу, снимая фотографическими аппаратами повешенных и расстрелянных. Можно с уверенностью сказать, что почти ни один из сидевших в каменоломнях не удрал»486.
18 июня в районе Коктебеля был высажен десант генерал‑майора Я. А. Слащова, который заходит в тыл красным частям, ведущим бои на Ак‑Монайских позициях. Крейсер «Кагул» обстреливает район Старого Крыма. В этот же день белые занимают Феодосию. Красные вынуждены оставить свои позиции на Ак‑Монайском перешейке. В мае – июне ВСЮР успешно действовали и на Украине, заняв Донбасс, Харьков. Советская Россия никакой помощи оказать КССР не могла. Крымская Красная армия, оказавшись под угрозой окружения, стала быстро отходить на север. 24 июня был покинут Симферополь, а через шесть суток на территории полуострова не осталось ни одного красного отряда. Учреждения республики эвакуировались в Никополь, а затем в Киев.
Крымская ССР прекратила свое существование.
По сравнению с Республикой Тавриды на лицо были больший прагматизм, умение извлечь уроки из недавнего прошлого, известная терпимость к инакомыслящим и стремление не допускать очевидных глупостей (стихийного террора, игнорирования национальных проблем и т. д.). Конечно, многое объясняется ситуацией: если первая была почти полностью отрезана от Центра, то КССР находилась практически под полным его контролем. Ясно и другое: не будь КССР довеском к фронту, довеском, который нужно было максимально использовать, не создавая себе излишних проблем, и политика была бы иной487.
В ходе наступления белые творили жестокие расправы. С. Н. Шидловский без стеснений рассказывает о расстрелах и повешении пленных красноармейцев – евреев и коммунистов. По его словам, «в Армянске произошел здоровенный еврейский погром: ни офицеры, ни солдаты не могли стерпеть, что какие‑то евреи, по существу буржуи, вздумали принять коммунистический облик. К этому прибавилось то, что мы повсюду во всех деревнях Крыма наслушались жалоб именно на евреев‑коммунистов»488.
Лето – начало осени 1919 года стали временем наибольших достижений белых армий и, вместе с тем, апогеем гражданской войны. Исключительную роль в успехах Вооруженных сил Юга России сыграли страны Антанты, причем Крым стал перевалочной базой военных поставок. Помощь Деникину оказывали также США, Италия, Греция и даже бывший противник – Болгария.
Несмотря на столь солидную поддержку извне, Красная армия наносит во второй половине октября 1919 года ряд серьезных поражений ВСЮР. Деникинские войска начинают стремительно откатываться назад. Этому способствовала кроме побед красных цепь причин: известный авантюризм самого московского похода при неустойчивом, полуразложившемся тыле, нежелание казачества, особенно молодого, удаляться от родных мест и, самое главное, действия Повстанческой армии Н. И. Махно и всевозможных «зеленых» отрядов и банд. 21 ноября Южный фронт красных получил приказ об общем наступлении. Ноябрь – декабрь – время отступления ВСЮР на всех направлениях.
26 декабря 3‑й армейский корпус Я. А. Слащова, сражавшийся с махновцами, получил приказ Главнокомандующего – прорываться на юг, организовать оборону Северной Таврии и Крыма. 7 января 1920 года он отдает приказ № 262: «Согласно приказу генерала Шиллинга объединил командование и всю власть в Крыму и Таврии. В виду серьезности положения предупреждаю, что не остановлюсь ни перед какими мерами, чтобы заставить выполнить мою волю, но зато впредь до отменяющего распоряжения останусь в Крыму. Прошу доверия, требую подчинения и заставлю это сделать»489.
Силы 3‑го корпуса Слащова составляли: около 2200 штыков, 12 тысяч шашек и 32 орудия490. Для обороны Северной Таврии это было ничтожно мало. Поэтому, нарушив требования Ставки, Слащов отводит свой корпус за Перекоп и принимает решение: оборонять полуостров до последней возможности.
Коренное изменение ситуации на фронте подвигло А. И. Деникина на правительственную реформу. Встал вопрос о судьбе Особого совещания (ОСО), законосовещательного и распорядительного органа управления при Главнокомандующем ВСЮР, выполняющего функции правительства. 17 декабря публикуется приказ А. И. Деникина об упразднении ОСО и создании при Главнокомандующем Правительства (или Совета) под председательством генерал‑лейтенанта А. С. Лукомского, возглавлявшего ОСО.
Несколько позже, в середине февраля 1920 года, по соглашению с Верховным казачьим кругом, была оформлена так называемая Южнорусская власть, идея которой витала в воздухе с 1918 года. Деникин отстаивал диктатуру. Руководство казачества мечтало о конституционных формах правления. Обе стороны пошли на компромисс. В результате на свет появилось положение, отводившее Главнокомандующему место главы Южнорусской власти при наличии законодательной палаты. Функции исполнительной власти, согласно положению, осуществлял Совет Министров, ответственный (кроме военно‑морского министра и министра путей сообщения) перед законодательной властью. Глава получал право роспуска последней. Председателем Совмина стал председатель совета управляющих отделами донского правительства (Круга) Н. М. Мельников491.
Признания Южнорусское правительство не получило. Верховный круг не удовлетворял его состав, где оказались люди из ОСО. Кубанское правительство вообще отказалось признавать его компетенцию на своей территории. Российские политики, напротив, увидели в нем засилье казачества, левые – «правизну», правые – «левизну». Только кадеты высказали правительству безоговорочную поддержку. «В народе и в армии появление нового правительства не было воспринято никак: немало рядовых обывателей только много времени спустя, в эмиграции, узнали об его существовании». И далее Деникин иронизирует: «Положительной стороной этого правительства… было уже то, что оно не мешало вооруженной борьбе армий юга»492.
Полуостров стал глубоким тылом Вооруженных сил Юга России. Теперь Крыму предстояло испытать все «прелести» прямой, без посредников, военной диктатуры деникинских властей. Сразу же были отменены все законы, приказы и распоряжения Советской власти, украинского и Крымского краевого правительств. Восстановлена Таврическая губерния. Бердянский, Мелитопольский и Днепровский уезды 25 июня включены в ее состав.
Согласно Временному положению о гражданском управлении в местностях, находящихся под Верховным управлением Главнокомандующего ВСЮР, утвержденному А. И. Деникиным еще 6 марта 1919 года, власть на этих территориях подразделялась на губернскую, представляемую главноначальствующим, губернатором и губернским управлением; уездную – во главе с начальником уезда и уездным управлением, и сельскую, сосредоточенную в органах волостного и сельского управления. Вне компетенции главноначальствующего находились судебные органы и учреждения государственного контроля. Губернатор отвечал за соблюдение законодательных распоряжений местными органами управления и самоуправления Начальник уезда действовал в качестве помощника губернатора, однако всех его заместителей назначал и увольнял начальник Управления внутренних дел, но по представлению губернатора. Приказом от 25 августа 1919 года Деникин ввел должности тыловых и уездных комендантов губерний прифронтовой полосы военных действий493.
23 июля (старого стиля[9]) приказом Главнокомандующего генерал‑лейтенант Н. Н. Шиллинг был назначен Главноначальствующим Таврической губернии. Позже – и Херсонской губернии. Постановлением Особого совещания от 19 сентября 1919 года № 23 из этих двух губерний создавалась Новороссийская область. При этом Бер<