Исходя из классического христианского миропонимания, человек есть не что иное, как творение Господа. Текст Священного Писания предоставляет исчерпывающие и детальные данные о человеке, его происхождении, духовной природе и его совершенстве, как существа созданного по образу и подобию Творца. Однако тело человека, являет собой только лишь наружную, различимую сторонку его строения, неразличимой глазу, то есть духовной составляющей является его душа, часть человека, превосходящее тело, возвышающееся на несколько уровней над ним и над окружающим, материальным миром своим совершенством. Созданная по образу и подобию Божьему, душа обязана походить в своём совершенстве на собственный Первообраз. Однако после грехопадения Адама и Евы, человека неустанно соблазняет дьявол, сатана, противник Господний, искуситель и губитель человеческих душ.
В дошедшем до исследователей письме написанном своему другу Г.Панфилову в июне 1911 года Есенин упоминает об одном из своих соучениках; «Он часто беснуется. В нем, вероятно, живет легион, поэтому ему не мешает попросить своего ангела, чтобы он его исцелил». Очевидно, что поэт через эти строки указывает на дьявольское начало в человеке, подразумевая строки из Евангелия: «Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: «легион», потому что много бесов вошло в него» (Лука, 8, 30). И Иисус исцелил «одержимого бесами» человека, изгнал их из него.
В ноябре 1912 Есенин рассказывает Г.Панфилову о своем видении Христа: «Гриша, в настоящее время я читаю Евангелие и нахожу очень много для меня нового... Христос для меня совершенство. Но я не так верую в него, как другие. Те веруют из страха: что будет после смерти? А я чисто и свято, как в человека, одаренного светлым умом и благородною душою, как в образец в последовании любви к ближнему». С.С. Аверицев писал о подобном взгляде на Христа следующее:«По христианской доктрине норма всех норм, «путь, истина и жизнь» - это сам Христос (не его учение или его слово, как нечто отличное от его личности, но его личность как «Слово»)» (233, с.202).
Такого рода представление о человеке было сформировано на основе увлечения Есенина на раннем этапе становления творчества христианской, духовно-общефилософской литературой, но в тоже время поэт знакомился и с литературой совершенно другого порядка, то есть с апокрифами, а также с идеями теософии, оккультизма, буддизма, индуизма, конфуцианства и других религиозных воззрений. В посланиях стихотворца Г.Панфилову, начиная с 1913 года можно найти подобные мысли, но большая их часть так и осталась в личной библиотеке Есенина
Свои взгляды на человека, сформированные под воздействием литературы теософского характера, объясняет поэт в письме Г.Панфилову от 23 апреля 1913 года«Я есть ты. Я в тебе, а ты во мне. То же хотел доказать Христос, но почему-то обратился не прямо непосредственно к человеку, а ко Отцу, да еще небесному, под которым аллегорировал всё царство природы. <...> Люди, посмотрите на себя, не из вас ли вышли Христы и не можете ли вы быть Христами. <...> Все люди - одна душа». Если соотнести эти слова со словами индийского философа С. Вивекананды«"Я есмь Ты и Ты еси Я". В этом истинная природа человека - признайте ее, проявляйте ее» (69, с.59), а кроме того со словами Христа: «Да будет всё едино; как ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Иоанн, 17, 21).
Чуть позднее, в декабре Есенин пишет М.Бальзамной о существовании двух типов людей, а именно - праведном и греховном: «Все люди живут ради чувственных наслаждений. Но есть среди них в светлом облике непорочные, чистые, как бледные огни догорающего заката. Лучи солнышка влюбились в зеленую ткань земли и во всё ее существо и бесстыдно прелюбодействуют с нею. Люди нашли идеалом красоту и нагло стоят перед оголенной женщиной, и щупают её жирное тело, и разражаются похотью.» Поэт не забывает в письме упомянуть и реакцию человека «праведного» на подобное положение вещей. «Но есть люди, которые с тоскою проходят свой жизненный путь, и не могут они без отвращения смотреть на дикие порывы человечества к этому наслаждению <...> и дух тоскует и рвется к какому-то неведомому миру». Можно провести аналогию с напечатанной в находившемся в поле зрения поэта с конца 1900 по 1910 годах журнале «Изида» речью председателя Смоленского христианского теософского общества С.А.Келлэта о человеческой любви: «Что человек делает из неё?! Из этой мировой силы, данной миру и человеку <...> как единственный двигатель и источник всякой жизни (физической и психической) и как единственное средство духовного подъема и развития духовных сил, - человек сделал только средство наслаждения, удовольствия и угождения собственного эгоизма. Всякие проявления страсти и даже чувственности человек называет любовью» (Изида. М., 1913, № 6 и 7, март-апрель, с. 12). В журнале «Вестник теософии», выпуск которого Есенин также отслеживал можно обнаружить подобные мысли: «Когда <...> видишь порнографию во всех видах, разжигающую самую низменную чувственность, становится больно и страшно» (Вестник теософии, 1908, № 5/6, 7 мая - 7 июня, с.90; подпись: Друг читателя). Значит, с теософскими идеями Есенин имел возможность ознакомиться в период 1900-1910-х годов.
в стихах Есенина 1910-1913 гг. имеется толькоединственный вид - обобщенный облик настоящего лица, мучащегося и торжествующего: схожиетоварищ в товарища поэтический персонаж-творец, молодая девушка и фермер - «Братец-индивид», «горемыка сохи с бороной» (1У,ТРИДЦАТЬ ДВА).
Начиная с 1914 г. Есенин формирует в собственной лирике ранее 2 главных вида, появившихся в1-ый посланиях стихотворца: совершенного «лица фразы и процесса, равно как Иисус» (У 1,33), и «лица, никак не недостаточного эмоций, и недочетов, и астений» (У 1,27), обольщаемого сатаной,дольнего и богопротивного, однако одаренного возможностью «кроткого Сожаления» (У 1,33).
Так, в «Марфе Посаднице» (1914) творец сообщает о воздействии сатаны (сатаны) в вид лица, оэтом, «Равно как столичный правитель <существует в типу величайший государь Столичный ИоаннШ> в кровопролитной гульбе Реализовал давлю собственную антихристу» (П,ДЕСЯТИ):
Варианты слова «Марфы Посадницы» демонстрируют, равно как Есенин разыскивал необходимыефразы с целью формирования вида сатаны. Сперва в ПЯТНАДЦАТЬ-ой строчке появвляется терминбезбожник: «То что нам Русь <...> Далее безбожник отмечает прочно и загозно» (П,206). Итоговыйвид данных строчек содержит абсолютно иной значение: «То что нам Русь - равно как поставникблиновый! Далее бояр-эти супруги хлыстают загозно!» (П,7). В начальном виде 22-й строчкипоэмы возникает термин качеств: «Правитель столичный признак в гридню порождает» (П,206). Вотпечатанном ведь тексте оно заменено одним словом безбожник, присвоенным с видаПЯТНАДЦАТЬ-й строчки: «Правитель столичный антихриста порождает: «Ой, Виельзевуле...» (П,8).ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ-я строчка рукописи содержит 3 вида:
«I С запечья высунулся безбожник гадюкой
II Из запечья высунулся ренегат гадюкой
III Из запечья высунулся некто гадюкой» (П,206).
В конечном тексте: «Высунулся с запечья бес гадюкой» (П,8). В 39-й строчке и черновика иотпечатанного слова - термин бес равно как конечное и, вероятно, окончательное с цельюстихотворца в этом творении. В микроканоническом тексте «Марфы Посадницы» фразы безбожник, Виельзевуле и бес, равно как и в Библейской энциклопедии 1891 г., считаются синонимами: «Около именованием Веельзевула, упоминаемого в Новейшем Завете (Мф. Х,ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ, ХП, 24,27, Молоток. Ш, 22, Лк. XI, ПЯТНАДЦАТЬ,18,19) обязано понимать руководителя злобныхзапахов, князя дьявольского, коего непосредственно Бог именует сатаною» (232; 1,109-110). И о сатане в Библейской энциклопедии заявлено приблизительно в таком случае ведь: «В Свящ. Писании наименование данное в целом прилагается к диаволу, какой имеется руководительзлобных запахов, противник Господний и покуситель и всегубитель душ людских» (232; ПД31).При этом термин дьявол в этой энциклопедии не имеется, поскольку оно «дохристианскоговозникновения». Способен являться, непосредственно по этой причине Есенин и никак неприменял данное термин в главном тексте поэмы «Марфуня Посадница», бросив его в черновике.
Современные изучения сообщают о этом, то что качеств «в украинской мифологии - злобныйатмосфера. Облик признак - дохристианского возникновения, однако христианские взгляды о бесепроявили главное влияние в его последующий образ <...> У ориентальных славян качеств -наследственное представление, зачастую содержащее целую нелюдь («содержать в неге», «нечистики»): нежиых, шураых, барабаших и т.д. Само возникновение нечисти в всенародныхпреданиях вяжется с отжившим домыслом о опустившихся ангелах (в российских преданиях враги- ангелы, вымотавшиеся греметь господа): стряхнутые с небосклона, они оказывались кто именнов водичку, кто именно в чаща, кто именно в область, обратившись в запахов единичных урочищ» (229; II, 625). Значит в виде есенинского Вельзевула имеется и особенности языческогоукраинского дьявола, барабашего, атмосферы, проживающего из-за печкой.
В «небольшой поэме» «Россия» (1914) и в дооктябрьских стихотворениях Есенина «Зажурчалинадо затоном тростники...», «Страна», «Согласно бору лешак голосит в сову...», «Из-за речкойпламенеют свет...», «Городок», «Руси», «Ведьма», «Мавка около Новейший время», «Никак не вмои твоя милость Господа веровала...» и др. стремительно функционируют множественные агентычерных мощи, оказывающие большое влияние в действия людишек: «Напугала нас влияниегрязная, То что буква отверстие - повсюду маги» (П,СЕМНАДЦАТИ);
Ах, никак не выходить в супруги молодой женщине весною, Напугал её приметами необычной <...>
Бьются кобыле, строго размахивают головкой, - Ой, никак не предпочитает черны косы барабашей. (1,ТРИДЦАТЬ)
В хороводе «грязной мощи» у Есенина - и собрание «Волхвов, потайственно волхвующих» (1УД15), и маги, и русалки, и шураые, и бесы, и т.п. Все без исключения они обдают народамбедствия и гибель. В эстетически- общефилософском обществе Есенина проходит давнишнаясоперничество священных и адских мощи, то что в существенной уровня отображается всуществования людишек, поскольку данная соперничество проходит никак не только лишь вобществе, однако и в душах людишек. Равно как полагал творец, татаро-монголы вторжение -данное сети «идолища темного» и главную всемирную борьбу, очевидно согласно стихотворению «Страна», «Учинил суровый бес» (1У,74).
Как уже было отмечено, в стихах Есенина 1910-1913 гг. есть лишь один тип - схематический образ реального человека, страдающего и радующегося: похожие друг на друга лирический герой-поэт, девушка и крестьянин - «Брат-человек», «страдалец сохи с бороной» (1У,32).
Начиная с 1914 г. Есенин развивает в своей лирике уже два основных образа, возникших в первых письмах поэта: идеального «человека слова и дела, как Христос» (У 1,33), и «человека, не лишенного чувств, и недостатков, и слабостей» (У 1,27), соблазняемого дьяволом, земного и грешного, но наделенного способностью «смиренного Раскаяния» (У 1,33).
Так, в «Марфе Посаднице» (1914) поэт пишет о влиянии сатаны (дьявола) на характер человека, о том, «Как московский царь <имеется в виду великий князь Московский Иван Ш> на кровавой гульбе Продал душу свою антихристу» (П,10):
Вынул он бумаги - облака клок,
Дал ему перо - от молнии стрелу.
Чиркнул царь кинжалищем локоток,
Расчеркнулся и зажал руку в полу.
(П,8)
Варианты текста «Марфы Посадницы» показывают, как Есенин искал нужные слова для создания образа сатаны. Сначала в 15-ой строке появвляется слово антихрист: «Что нам Московия <...> Там антихрист празднует крепко и загозно» (П,206). Окончательный вариант этих строк имеет совершенно другой смысл: «Что нам Московия - как поставник блинный! Там бояр-те жены хлыстают загозно!» (П,7). В первоначальном варианте 22-й строки поэмы появляется слово черт: «Царь московский черта в гридню вызывает» (П,206). В печатном же тексте оно заменено словом антихрист, взятым из варианта 15-й строки: «Царь московский антихриста вызывает: «Ой, Виельзевуле...» (П,8). 25-я строка рукописи имеет три варианта:
«I Из запечья вылез антихрист гадюкой
II Из запечья вылез отступник гадюкой
III Из запечья вылез он гадюкой» (П,206).
В окончательном тексте: «Вылез из запечья сатана гадюкой» (П,8). В 39-й строке и черновика и печатного текста - слово сатана как окончательное и, видимо, итоговое для поэта в данном произведении. В каноническом тексте «Марфы Посадницы» слова антихрист, Виельзевуле и сатана, как и в Библейской энциклопедии 1891 г., являются синонимами: «Под именем Веельзевула, упоминаемого в Новом Завете (Мф. Х,25, ХП, 24,27, Марк. Ш, 22, Лк. XI, 15,18,19) должно разуметь начальника злых духов, князя бесовского, которого сам Господь называет сатаною» (232; 1,109-110). И о сатане в Библейской энциклопедии сказано примерно то же: «В Свящ. Писании название это вообще прилагается к диаволу, который есть начальник злых духов, враг Божий и искуситель и губитель душ человеческих» (232; ПД31). Причем слово чёрт в данной энциклопедии отсутствует, ибо оно «дохристианского происхождения». Может быть, именно поэтому Есенин и не использовал это слово в основном тексте поэмы «Марфа Посадница», оставив его в черновике.
Современные исследования говорят о том, что черт «в славянской мифологии - злой дух. Образ черта - дохристианского происхождения, но христианские представления о дьяволе оказали решающее воздействие на его позднейший облик <...> У восточных славян черт - родовое понятие, часто включающее всю нечисть («нежить», «нечистики»): водяных, леших, домовых и т.д. Само происхождение нечисти в народных легендах связывается с ветхозаветным мифом о падших ангелах (в русских легендах черти - ангелы, уставшие славить бога): сброшенные с неба, они попадали кто в воду, кто в лес, кто в поле, превратившись в духов отдельных урочищ» (229; II, 625). Следовательно в образе есенинского Вельзевула есть и черты языческого славянского чёрта, домового, духа, живущего за печкой.
В «маленькой поэме» «Русь» (1914) и в дореволюционных стихотворениях Есенина «Зашумели над затоном тростники...», «Бельгия», «По лесу леший кричит на сову...», «За рекой горят огни...», «Город», «Руси», «Колдунья», «Русалка под Новый год», «Не в моего ты Бога верила...» и др. активно действуют многочисленные представители темных сил, влияющие на поведение людей: «Запугала нас сила нечистая, Что ни прорубь - везде колдуны» (П,17);
Ах, не выйти в жены девушке весной, Запугал ее приметами лесной <...>
Бьются кони, грозно машут головой, - Ой, не любит черны косы домовой. (1,30)
В хороводе «нечистой силы» у Есенина - и сонм «Волхвов, потайственно волхвующих» (1УД15), и колдуны, и русалки, и лешие, и дьяволы, и т.п. Все они несут людям несчастья и смерть. В художественно- философском мире Есенина идет извечная борьба божественных и дьявольских сил, что в значительной степени отражается на жизни людей, ибо эта борьба идет не только в мире, но и в душах людей. Как считал поэт, татаро-монгольское нашествие - это козни «идолища черного» и первую мировую войну, судя по стихотворению «Бельгия», «Устроил грозный сатана» (1У,74).
3.2. Природное и космическое в человеке. «Если официальная православная церковная традиция разрабатывала, в основном, линию души в определении человека, а именно вопросы о превосходстве души над плотью, о силах и свойствах души, её сущности, связи с Богом и т.п., то неофициальная и в особенности народная культура тяготела к развитию «линии тела», его связи с природой, сходства «малого мира» - человека с миром большим» (234, с. 131-132).
В многочисленных толкованиях на книгу Бытия, переведенных на русский язык в XI-ХШ вв. («Шестоднев», «Палея», «Книга Еноха», «Христианская топография» Козьмы Индикоплова, «Богословие» Иоанна
Дамаскина и др.), подробно и по-разному решался вопрос о «составе» человеческого тела. Авторы этих книг называли разные элементы, составляющие тело человека: земля, вода, огонь, воздух, камень, ветер, солнце, мысль, дух, роса, трава и др. Под их влиянием складывались, очевидно, и духовные стихи, например, некоторые варианты «Голубиной книги», «Егория Храброго» и т.п. (упоминаемые Есениным в «Ключах Марии»), в которых называются некоторые из этих составляющих частей человеческого тела.
Как сын русской деревни, крестьянин по происхождению и воспитанию, поэт с детства воспринял крестьянский образ мышления, который восходит не только к Священным книгам, но и к древним мифам, легендам, сказкам и песням русского народа, к седой старине, когда людям «приходило на ум, что всепокрывающее небо и всепорождающая земля - это как бы отец и мать всего мира, а все живые существа - люди, животные и растения - их дети» (231, с. 153). Вот почему весь мир представлялся поэту единым и одушевленным, а человек - частицей этого целого. Чувство слитности человека с природой мальчик впитал с молоком матери. Оно было воспитано русским пейзажем и устным народным поэтическим творчеством, библейскими легендами и произведениями классической литературы. Есенин с детства рос в атмосфере народных поверий и примет. Жизнь деревенского паренька протекала среди трав, цветов, деревьев, птиц и зверей, мальчик как бы сливался с растительным и животным миром, растворялся в природе. Потом он стал читать и думать об этом единстве, а когда к нему явилась муза, то и писать начал о том же.
Еще в первом, дошедшем до нас письме Есенина к М.Бальзамовой (июль 1912) появляется образ «человек - ненужный, слабый и слепой червяк» (У1Д1), а в письме Г.Панфилову (до 18 авг. 1912) поэт сравнивает свою жизнь с существованием животного: «...жить и не чувство<ва>ть себя, т.е. своей души и силы, как животное» (У 1,13). Об этом «животном состоянии» человека Есенин пишет Г.Панфилову и в феврале...марте (У1,32), и в мае...декабре 1913 г. (У1,39). Но это лишь отдельные отрицательные (животные) черты всё того же земного грешного человека, о котором было сказано выше.
Н.Бердяев, книгу которого «Смысл творчества. Опыт оправдания человека» (1916) Есенин имел в своей личной библиотеке, писал: «Человек сознаёт величие и мощь и своё ничтожество и слабость, свою царственную свободу и свою рабскую зависимость, сознаёт себя образом и подобием Божьим и каплей в море природной необходимости. Почти с равным правом можно говорить о божественном происхождении человека и о его происхождении от низших форм органической жизни природы» (204, 1,7980).
Есенин наследует также традиции русской и зарубежной классической литературы, особенно «натурфилософской» поэзии. К нему с полным основанием можно отнести слова Боратынского из стихотворения «На смерть Гете»:
С природой одною он жизнью дышал: Ручья разумел лепетанье, И говор древесных листов понимал, И чувствовал трав прозябанье; Была ему звездная книга ясна, И с ним говорила морская волна.
Своими учителями Есенин считал Пушкина и Гейне, Тютчева и Фета, Лермонтова, Кольцова и Блока, которые писали о человеке как частице Природы. Есенинская художественно-философская концепция человека развивает и идеи Державина, наиболее ярко высказанные им в стихотворении «Бог»:
Частица целой я вселенной, Поставлен, мнится мне, в почтенной Средине естества я той, Где кончил тварей Ты телесных, Где начал Ты духов небесных И цепь существ связал всех мной. Я связь миров повсюду сущих, Я крайня степень вещества; Я средоточие живущих, Черта начальна божества; Я телом в прахе истлеваю, Умом громам повелеваю, Я царь - я раб - я червь - я Бог!
В этом плане на Есенина оказали влияние оккультные и мистические учения, которые считали человека микрокосмом. Так, Н.Бердяев в книге «Смысл творчества...» писал об антропософии Р.Штейнера (книги этих философов были в личной библиотеке поэта): «Штейнер раскрывает микрокосмическую природу человека, видит в человеке наслоения всех планов бытия, всех планетарных эволюций. В человеке есть физическое тело, общее у него с минералами, и эфирное, общее с растениями, и тело астральное, общее с животными. Так восходит Штейнер в составе человека до «я»и до «духа» и вскрывает божественное в человеке. Человек включает в себя весь космос, от камня до Божества, и на нем отпечатлелась вся мировая эволюция» (204, с.88).
В художественно-философском мире Есенина образ челозека предстает не только как «святой» или «грешный», но и как 1) человек-растение, 2) человек-животное: домашнее (доброе) или дикое (злое), 3) человек - «чаша космических обособленностей» (У, 195). Каждый из этих образов зарождается, развивается, на определенном этапе занимает господствующее положение в есенинском мире, переплетается с другими образами, являясь важнейшим средством для выражения чувств, мыслей и переживаний поэта, для разработки оригинальной художественно-философской концепции человека и создания образной картины мира.
В «Ключах Марии» Есенин писал, что русские люди еще в древности «увидели через листья своих ногтей, через пальцы ветвей, через сучья рук и через ствол - туловища с ногами, - обозначающими коренья, что мы есть чада древа, семья того вселенского дуба, под которым Авраам, встречает Святую Троицу. На происхождение человека от древа указывает и наша былина «о хоробром Егории»:
У них волосы - трава, Телеса - кора древесная»
(У, 189-190).
Сравнивая или отождествляя человека с растением, Есенин придавал людям облик различных представителей флоры: дерева, куста, злака, цветка, травинки (былинки) или растения вообще. Имея такое фольклорно- мифологическое представление о человеке, поэт «орастенивает» (если можно так выразиться) почти все части (органы) человеческого тела: тыквы- головы, золотистый куст волос, глаза-листья... На этой основе создаются «растительные» сравнения («Маком влюбленное сердце цветет» - 1УД13; «И я, как страстная фиалка, Хочу любить, любить весну» (1У, 50) и возникают поэтические ассоциации: «Мне навстречу, как сережки, Прозвенит девичий смех» (1,50); «В сердце ландыши вспыхнувших сил» (1,125); «Все мы яблоко радости носим» (П,80).
В этом отношении Есенин близок Ф.Тютчеву, у которого человек - «мыслящий тростник», «земной злак», но особенно М.Пришвину, писавшему: «Вы знаете, как это удивительно и чудесно бывает в лесу, когда через такое раздумье станешь понимать себя самого, как дерево, а вокруг все будто люди. И знаешь тогда твердо, что всё это: деревья, мох, грибы - как люди» (211, с.290).
Есенин знал, что «по нашим народным преданиям <...> звери, птицы и растения некогда разговаривали как люди» (144; 1,61). Вот почему, создавая образную концепцию человека, поэт видит в нем не только «растительное», но и «животное» начало, ибо, с точки зрения славянской мифологии, «между человеком и животным существует только внешнее различие образа, тела, которое скидается, как платье» (235, с.217).
На животное начало в людях исследователи творчества Есенина обращают меньше внимания, чем на его образ человека-растения. А если такое и случается, то почему-то отмечают лишь одну сторону есенинского человека-»животного»: «...это не злое, а доброе начало. Если его человек и зверь, то хороший, добрый, ласковый зверь. Медведь, лошадь, корова, верблюдица - вот постоянные звериные образы его стихов» (352, В Л, 1959, №1, с.61). Это действительно имеет место, о чем свидетельствуют многие образы доброго человека-животного из произведений Есенина. Но, пожалуй, еще большее количество стихов посвящено Есениным образу человека- зверя, дикого, злого животного в противовес доброму и нежному человеку- растению (дереву, цветку): «Говорит он псиным голосом» (ПД95), глаза- клыки, человек - вошь, петух, сукин кот, или сукин сын и т.п.
О соотношении в человеке растительного и животного начал очень точно и по-есенински сказал М.Пришвин: «Может быть, лучшие мечты человека родились в растительной половине его души. Растение - это покой и задушевность, - это Данное; животное - это движение, действие, - это Созданное» (211, с.286).
С точки зрения Есенина, в человеке, кроме растительного и животного, есть еще одно важное начало - космическое, соединившее небесное и земное начала. В «Ключах Марии» поэт писал: «Разбираясь в узорах нашей мифологической эпики, мы находим целый ряд указаний на то, что человек есть ни больше, ни меньше, как чаша космических обособленностей. В «Голубиной книге» так и сказано:
У нас помыслы от облак Божиих...
Дух от ветра...
Глаза от солнца...
Кровь от черного моря...
Кости от камней...
Тело от сырой земли...»
(УД 95)
В есенинском человеке соединились все стихии вселенной - огонь, земля, вода и воздух: «Как снежинка белая, в просини я таю» (1,29); «Водою зыбкой стынет синь во взорах» (1,81); «И утром на востоке терять себя звездой» (1У,166); «В две луны зажгу над бездной Незакатные глаза» (1,105) и др. «В его стихах, - писал о Есенине поэт Вас. Федоров, - мир всегда объмен, а человек космичен» (ЛР, 8 окт. 1965 г., с.З). Особенно полно и ярко образ человека - «чаши космических обособленностей», человека-исполина представлен Есениным в «Инонии»: человек-планета с «власозвездной головой», излучающей «солнечный блеск», с глазами «в две луны», с языком-кометой...
Есенин утверждал во всем своем творчестве, что человек - существо космическое: «Туловище человека не напрасно разделяется на два световых круга, где верхняя часть от пупа подлежит солнечному влиянию, а нижняя - лунному. Здесь в мудрый узел завязан ответ значению тяготения человека к пространству, здесь скрываются знаки нашего послания, прочитав грамоту которых, мы разгадаем, что в нас пока колесо нашего мозга движет луна, что мы мыслим в ее пространстве и что в пространство солнца мы начинаем только просовываться. <...> Задача человеческой души лежит теперь в том, как выйти из сферы лунного влияния» (У,209,211).
Но человек космических масштабов и качеств в «маленьких поэмах» Есенина - это скорее мечта поэта. Потому, очевидно, не случайно и глаголы здесь даны в будущем времени. В «космичности» человека он видел мощь, нечто «животное», даже «звериное», но и нежность, «солнечность», которая близка «растительному» началу. Об этом есенинскими образами сказал М.Пришвин, близкий ему по воззрению на мир: «Природа для меня, огонь, вода, ветер, камни, растения, животные - всё это части разбитого единого существа. А человек в природе - это разум великого существа, накопляющий силу, чтобы собрать всю природу в единство» (211, с.24).
3.3. Население художественно-философского мира Есенина в целом довольно разнообразно - святые и грешные, богатые и бедные, старые и молодые, мужчины, женщины и дети: священники, иноки и богомольцы, труженики и воины, босяки и пьяницы, «люди в кандалах» («убийцы и воры», разбойники и хулиганы). А благодаря тому, что в есенинском мире и люди, и мифические существа, и животные, и растения, и планеты, и вещи являются «живыми» детьми матери-природы, «Великой Матери», говоря словами Н.Клюева, то все они - «население».
Из людей особо выделяются у Есенина оседлые жители, привязанные к земле (пахари, косари, кузнецы, рыбаки) и странствующие, оторванные от крестьянской работы (воины, ямщики, калики перехожие).
Война 1914 г. выдвинула на первый план образ воина-защитника отечества. В «маленькой поэме» «Русь», в стихотворениях «Богатырский посвист», «Удалец», «По селу тропинкой кривенькой кривенькой...» и др. Есенин рисует образ крестьянина, едущего на войну, богатыря, сражающегося с врагами: «Вот где, Русь, твои добрые молодцы, Вся опора в годину невзгод» (П,19). Под стать им и их предки, боровшиеся как с внешними врагами (Евпатий Коловрат), так и с «внутренними» (стрельцы и новгородцы, Ус).
Через все творчество поэта проходит образ земледельца, начиная со стихотворения «Брату Человеку» <1911-1912> и кончая «маленькой поэмой» «Мой путь» (1925): «Рязанские поля, Где мужики косили, Где сеяли свой хлеб, Была моя страна» (П,160). В этом ряду такие стихотворения, как «Молотьба», «Дед», «Заглушила засуха засевки...», «Черная, потом пропахшая выть...», «Гляну в поле, гляну в небо...» и многие другие (см. раздел 4.1.).
Однако лирического героя окружают не только пахри и косари, чей труд связан с землей, но и пастухи, чей образ также возникает в целом ряде произведений Есенина («Табун», «Где ты, где ты, отчий дом...», «О пашни, пашни, пашни...», «Сельский часослов», «Иорданская голубица», «О верю, верю, счастье есть!..», «Отвори мне, страж заоблачный...», «Ключи Марии» и др.). Поэт создает обобщенный космический образ «Пастухи пустыни» (1УД75): пастухами у Есенина являются библейские персонажи Исайя, пасущий «золотых коров» (1,121), и «С дудкой пастушеской в ивах Бродит апостол Андрей» (П,59), а также лирический герой («Я пастух...»). В «Ключах Марии» поэт даже утверждает, что вся древняя философия родилась «в эпоху пастушеского быта. В древности никто не располагал временем так свободно, как пастухи. Они были первые мыслители и поэты, о чем свидетельствуют показания Библии и апокрифы других направлений. Вся языческая вера в переселение душ, музыка, песня и тонкая, как кружево, философия жизни на земле есть плод прозрачных пастушеских дум. Само слово пастух (= пас-дух, ибо в русском языке часто д переходит в т так же, как е в о, есень - осень, и а в я, аблонь - яблонь) говорит о каком-то мистически помазанном значении над ним. «Я не царь и не царский сын, - я пастух, а говорить меня научили звезды», - пишет пророк Амос» (У, 189). Здесь поэт имеет в виду место из Книги Пророка Амоса (Ветхий Завет), пастуха Фекойского: «я - не пророк и не сын пророка; я был пастух, и собирал сикоморы.
Но Господь взял меня от овец и сказал мне Господь: «иди, пророчествуй к народу Моему Израилю» (7, 14-15).
И если земледелец привязан к земле, то пастух подвижен и свободен, а это очень важно для поэта, потому что «человек еще окончательно себя не нашел. Он мудро благословил себя, с скарбом открытых ему сущностей, на вечную дорогу, которая означает движение, движение и только движение вперед» (У,200). Вот почему большое место в художественно-философском мире Есенина занимает образ странника. Этот тип человека был весьма распространенным на Руси. Н.Бердяев в 1918 г. пропел хвалебную песнь русскому странствующему человеку: «Тип странника так характерен для России и так прекрасен. Странник - самый свободный человек на земле. Он ходит по земле, но стихия его воздушная, он не врос в землю, в нем нет приземистости. Странник - свободен от «мира» и вся тяжесть земли и земной жизни свелась для него к небольшой котомке на плечах. Величие русского народа и призванность его к высшей жизни сосредоточены в типе странника. Русский тип странника нашел себе выражение не только в народной жизни, но и в жизни культурной, в жизни лучшей части интеллигенции. И здесь мы знаем странников, свободных духом, ни к чему не прикрепленных, вечных путников, ищущих невидимого града. Повесть о них можно прочесть в великой русской литературе» (203, с. 12-13). К этому типу он относит многих русских писателей и их героев, а также сектантов, анархистов и революционеров. Переходя от отдельных типов к России в целом, Н.Бердяев заключает: «Россия - страна бесконечной свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев и искателей, страна мятежная и жуткая в своей стихийности, в своем народном дионисизме, не желающем знать формы» (Там же, с. 14).
Эти идеи философа несомненно оказали влияние на Есенина. И идут в его художественно-философском мире калики, побирушки, богомолки, искатели правды, справедливости и счастья: Лица пыльны, загорелы, Веки выглодала даль, И впилась в худое тело Спаса кроткого печаль.
(1,54)
«Ходит милостник Микола Мимо сёл и деревень» (П,12), сам Иисус Христос в облике нищего («Шел Господь пытать людей в любови, Выходил Он нищим на кулижку» - 1,42), лирический герой (см. 6.2.): за ним «незримым роем Идет кольцо других» (1,110) - А.Кольцов, Н.Клюев, А.Чапыгин, Р.Ивнев («Побредешь ты, воспрянутый духом, Будешь зыкать прибаски на цевне» - 1 У, 100).
Бесконечные просторы России влекут русских людей в дорогу. В.Харчевников пишет, что «сюжет странничества, разработанный Есениным, отразил общую атмосферу напряженных дум о жизни, исканий, ожиданий каких-то перемен, упований на будущее счастье, которыми жило крестьянство» (329; Харчевников, 1975, с. 131). Однако поэт верит: Разошлись мы в даль и шири Под лазоревым крылом. Но сзовет нас из псалтыри Заревой заре псалом.
(1,98)
Лирического героя Есенина окружают и темные и светлые религиозно- мифологические силы: сатана и Господь, черти и ангелы, колдуны и святые (см. раздел 5.1.): Вельзевул и Христос, Бог-Отец и Божья Мать, Микола, Егорий и др.
Особо следует сказать об образе «русского Христа». Наследуя традиции Достоевского, Тютчева и православных русских философов, а также своих современников (Блока, А.Белого, Клюева и др.), Есенин создает оригинальный образ «русского Христа». Вот как писал об этом традиционном образе П.Флоренский: «Это - русский Христос, такой близкий к скудному русскому пейзажу, неприглядным, серым деревням, пьяной, больной, разоренной России. Это Христос - друг грешников, убогих, немощных, нищих духом» (236, с.657).
Есенин в своем творчестве прослеживает основные вехи земной жизни Христа-человекобога. «Подлинным духовным открытием Есенина стал поэтический образ младенца Христа. Интерес к нему не случаен. Детская чистота и незащищенность всегда воспринимались русской литературной традицией как проявление идеальных начал человеческой природы. Младенец Христос - Божественное дитя - являл собой как бы предельное, удвоенное выражение этой идеи, многократно освященное в архетипических сюжетах Богородичных икон, особо почитаемых народом» (328; Воронова. Автореферат... докт. дисс., с.28).
Божья Мать держит Сына на руках. Этот -образ, запечатленный на множестве икон, многократно воспроизводится и у Есенина. Причем, для деда и бабушки лирического героя образ их внука часто сливается с образом младенца Христа:
Шлет им лучистую радость во мглу Светлая дева в иконном углу.
С тихой улыбкой на тонких губах Держит их внука она на руках.
(1У, 159)
Матери погибшего Уса в одноименной «маленькой поэме» примерещилось то же самое: «Это ты, о сын мой, смотришь Иисусом!» И она «Стала, уставилась лбом в темноту, Чешет волосья младенцу Христу» (П, 24,25).
Но вот в стихотворении (или «маленькой поэме») «Исус младенец» читаем:
<...> маленький Боженька, Подобравши ноженьки, Ест кашу.
Подошла синица, Бедовая птица, Попросила:
«Я Тебе, Боженька, Притомив ноженьки, Молилась».
Журавль и скажи враз: «Тебе и кормить нас, Коль создал».
А Боженька наш Поделил им кашу И отдал. <...>
Боженька Маленький Плакал на заваленке От горя».
(1У, 140,141,142)
И далее в есенинском апокрифе говорится: «Прилетел тут аист Белоперый. Взял он осторожненько Красным клювом Боженьку, Умчался» (1УД42). Божья Мать нашла их и велела аисту всегда «Носить на завалинки Синеглазых маленьких Деток» (1УД44). Другой апокриф, связанный с жизнью младенца Христа повествует о происхождении Луны: «Замесила Божья Матерь сыну Колоб. <...> Испекла и положила тихо В ясли. Заигрался в радости младенец, Пал в дрёму, Уронил он колоб золоченый На солому. Покатился колоб за ворота Рожью. Замутили слезы душу голубую Божью» (1,113). Божья Мать успокаивает сына и говорит ему, что людям тоже нужны забавы, поэтому Она назвала этот колоб - Месяц.
«Опираясь на традицию христианских сказаний о детстве Иисуса (например, «Детство Христово», или Евангелие от Фомы), Есенин обращается здесь к редкому в русской литературе жанру «детского» апокрифа, стремится наделить образы Богородицы и маленького Иисуса земными крестьянскими чертами. Вместе с тем поэт не забывает, что имеет дело с «чудесными» героями, в народном представлении - демиургами. Поэтому и детские забавы юного Христа, и все решения Богоматери носят провиденциальный характер. Они как бы выведены поэтом к догрехопадному состоянию мира, к его первоначалу. Поэтому они активные участники в мифе творения, дающие жизнь светилам, определяющие законы живого мира. Маленький Бог творит мир, играя» (там же, Воронова, с.28).
Еще в одном есенинском апокрифе дед видит во сне, что уму-разуму Христа учат твари, созданные Им, да и отцом Его является Иосиф: Как по мостику, кудряв и желторус, Бродит отрок, сын Иосифа, Исус.
От восхода до заката в хмаре вод Кличет утиц он и рыбешек зовет:
«Вы сходитесь ко мне, твари, за корму, Научите меня разуму-уму».
А твари отвечают Ему: «Ты иди учись в пустынях да лесах» (1 <