Опыт с Султаном становится особенно важным благодаря тому, что ведь это животное немедленно вынимает из ящика отягчающие его камни, когда ящик не поддается переноске; таким образом, препятствия, которые он понимает как таковые, он удаляет. Тот же самый прежний опыт показывает также, что шимпанзе не очень-то обращает внимание нато, что препятствия ставятся экспериментатором («хозяином»), и последнее мешает ему удалять препятствия. Это—антропоморфизм. Султан вообще не заботится о том, как вся эта мелочь попала сюда, а что касается уважения, то вобщем, он не проявляет его до того момента, когда после проступка в действительности наступают печальные последствия: во всяком случае, это запрещение должно было бы повторяться так же часто, как запрещение лазить вдоль крыши, что в моем присутствии, в конце концов, происходило редко.
В марте 1916 г. тот же опыт был случайно осуществлен с
Грандэ. Хика тщетно прыгала с коротким, крепким стволом деревца к цели и оставила его лежать под целью. Грандэ начала строить и именно сперва на свободном месте на земле; однако, когда во время возни с ящиками один из них упал как раз под целью, на ствол, животное изменило свой план и выбрало этот ящик в качестве базиса. Грандэ изо всех сил старалась воздвигнуть на нем постройку, и все время эта основа шаталась и скатывалась со ствола; однако, Грандэ ни разу не взглянула на препятствие, точно также, как Султан на жестяные коробки.
После сообщенного выше можно наперед определить тип всехдальнейших наблюдений: когда шимпанзе подлинно разрешает задачи, касающиеся только дистанции (в известной степени «грубой») до цели, и одновременно с этим почти совершенно не обладает или не научается нашей (наивной) статике, то должны прямо-таки с необходимостью возникать «хорошие ошибки» — в них животное делает подлинную попытку лучше преодолеть дистанцию, это хорошо; вместе с тем, по незнанию оно собирается сделать невозможное с точки зрения статики, это ошибка.
|
|
Первая из этих хороших ошибок наблюдалась лишь в двух случаях; она производила несколько озадачивающее впечатление. (12. II) Хика в своих первых попытках тщетно старается достать цель при помощи одного ящика; вскоре она видит, что даже самые лучшие прыжки не помогают, и оставляет этот способ. Однако, внезапно она схватывает ящик обеими руками, с большим напряжением поднимает его до уровня своей головы и прижимаеЦк стене, вблизи которой висит цель. Если бы ящик сам собой остался «стоять» здесь у стены, задача была бы решена, так как Хикалегко смогла бы взобраться на ящик и, стоя на нем, достигнуть цели. Впоследствии в подобном опыте Грандэ ставит один ящик под цель, поднимает ногу для того, чтобы залезть на него, и обескураженно опускает ее, взглянув наверх. Внезапно она схватывает ящик и, все время глядя вверх на цель, прижимает его на некоторой высоте к стене, как Хика. Попытка решения является правильной: ряд движений от «поднимания ноги» до «прижимания ящика к стене» имеет резкий изгиб — «опускание ноги»—«схватывание ящика», а дальнейший процесс: «схватывание—решительное поднимание на высоту примерно 1 м, прижимание к стене» представляет собой единый прием. Совершенно то же самое относится к поведению Хики. Безусловно, ложным было бы толкование, будто животные хотели сбить цель при
|
|
помощи ящика. Если бы их намерение было таково, они, во-первых, совершенно иначе обращались бы с ящиком, производили бы с ним другие движения, а, во-вторых, они тогда поднимали бы ящик прямо кверху по направлению к цели, а не двигали бы его в сторону и не прижимали к стене, как это в действительности делали оба шимпанзе. К этой последней форме поведения, на самом деле представляющей собой наивную статику, хотя и соответствующую уровню шимпанзе и в высшей степени примитивную, я еще вернусь ниже.
Можно подумать, что Грандэ подражает тому, что она подметила у Хики; если только ближе познакомиться с подражанием у шимпанзе, это следует рассматривать как в высшей степени невероятное утверждение. В остальном Грандэ ведет себя, как при правильной попытке решения задачи, и ничто не изменилось бы, если бы она переняла это; шимпанзе с невероятным трудом подражает чему бы то ни было, если совсем не понимает существа дела.9)
Если с ящика, который стоит плашмя, нельзя достать цель, шимпанзе часто, взглянув вверх, поворачивает ящик, придавая ему стоячее положение. В том же направлении идет дальнейшее подлинное улучшение, которое опять-таки содержит ошибку—не удовлетворяет требованиям статики: животное стоит на ящике,
уже имея перед собой второй ящик, поставленный стоймя; однако, взглянув на цель, животное видит, что дистанция все еще слишком велика. Тогда поставленный стоймя ящик опять и опять выводится из положения равновесия и ставится в диагональное положение» (ср. рис. 10);животное даже все время всерьез старается залезть на верхушку постройки, которая,таким образом, становится выше. Очевидно, эта попытка решения может удерживаться продолжительное время и возвращаться снова и снова, так как, хотя при этом ящик двигается в поддерживающих его руках — в конце концов, это бывает с ящиками почти во всех 
случаях,—тем не менее, он, без напря-
|
|
жения со стороны животного, в известной степени «стоит» (в неустойчивом равновесии). Грандэ с удивительным упорством и тщательностью повторяла эту хорошую ошибку в течение ряда
лет.
К этим двум случаям следует добавить третий, в котором
дело, правда, не идет собственно о постройке, но, тем не менее, касается области статики: Хика пытается комбинировать прыга-ние с палкой и постройку — она или начинает с бешеной быстротой влезать с постройки на шест, в то время как последний стоит рядом на земле, или ставит шест так же на ящик, если постройка сколько-нибудь достаточно прочна для этого, что, само собой разумеется, опять-таки нельзя установить оптически. Если теперь верхний ящик лежит открытой стороной кверху, больше всего возвышаются узкие края ящика; таким образом, Хика ставит свой шест не внутрь открытого ящика, на его дно, но со всей тщательностью старается поставить его как можно выше, т. е. на какое-нибудь место края ящика, ширина которого едва равняется 15 мм. К счастью, шест всегда скатывается с узкого края прежде, чем Хика начинает как следует лезть кверху, иначе это могло бы плохо кончиться. Однако, она самаделает все для того, чтобы осуществить это, и снова ставит шест на край ящика. Также и здесь, из понимания в одном отношении (высота и приближение к цели) и полного отсутствия чутья в другом (статика) возникает хорошая ошибка.
Постановкалестницы по предъявляемым требованиям стоит так близко к постройке ящиков, что она должна быть здесь затронута. В обоих случаях, когда применение орудий само по себе уже вошло в обычай, обнаруживается специальный способ делать их пригодными к употреблению, как совершенно независимая от того задача — сообщение определенного направления орудию и статика. Употребление лестницы шимпанзе, однако, учит нас обращать особое внимание на два пункта, которые не бросаются прямо к глаза при постройках из ящиков.
Когда Султан в первый раз применяет лестницу (вместо ящика или стола, его обращение с лестницей очень интересно: вместо того, чтобы прислонить ее к стене, вблизи которой висит Цель, подвешенная к крыше, он свободно ставит ее стоймя на землю как раз под целью и пытается, таким образом, залезть по Неи вверх. Если уже знать животное и его привычки, можно сразу *е Увидеть в качестве чего применяется здесь лестница—в качес-
тве шеста для прыгания. Животное старается применить эту продолговатую деревянную вещь точно также, как прежде оно применяло палки и доски. Когда это никак не удается, образ действий изменяется: Султан, действительно, прислоняет лестницу к стене (а), однако, совершенно иначе, чем это делает человек, — так, что одна из продольных перекладин прилегает к стене в вертикальном положении, в то время как плоскость лестницы выступает в пространство перпендикулярно стене (а). Таким образом он залезает на лестницу. Так как цель подвешена вблизи угла комнаты, и поэтому животное, влезая, находится очень близко от Другой (b) стены (сраВ. рис. 11), ему удается,
|
поднимаясь по нижним ступенькам, удержать лестницу и себя в равновесии благодаря тому, что он одной рукой опирается на находящуюся против него стенку.
Однако, прежде чем цель достигнута, лестница шатается, и после того как Султан много раз падал на землю вместе с ней, он некоторое время лежите мрачным видом, затем снова принимается за работу и после многих попыток находит положение, подобное тому, которое нам хорошо известно и при котором он может взобраться наверх и сорвать цель. Однако, при этом, как и при предыдущих пробах, получается впечатление, будто он вовсе не стремится поставить лестницу по способу, обычному для человека, но старается в возможно большей степени присоединить ее к поверхности стены и при этом остаться с ней некоторым образом под целью; однако, первая тенденция очень сильна, при пробах она по временам преобладает, и благодаря этому, когда Султан, в конце концов, с успехом применяет лестницу, последняя стоит — по требованиям, предъявляемым нами к статике — еще слишком круто.
Грандэ, никуда не годный гимнаст, неохотно берется за шест для прыганья, и поэтому на первый раз она употребляетлестни-цуяя она не присутствовала при опыте с Султаном—совершенно иначе (3. II). Цель опять подвешена к крыше, вблизи угла комнаты. Грандэ достает лестницу, прислоняет ее к стене в поперечном положении, так что одна из двух продольных перекладин по всей своей длине лежит на земле, и пытается, прыгая с верхней продольной перекладины, достигнуть цели. Прошло лишь несколько дней с тех пор, как она узнала употребление ящиков; когда она здесь, находясь в такой же ситуации и неимея ящика, берет лестницу и ставит ее в поперечном положении под цель, тотчас же видно, что она использует лестницу как нечто вроде плохого ящика, который должен быть поставлен против стены. Однако, уже в следующем опыте она ставит лестницу стоймя, и именно совершенно так же, как Султан, так что одна продольная перекладина, повернутая кверху несколько косо, почти прилегает к стене, в то время как плоскость лестницы выступает в пространство перпендикулярно стене. При этом угол перекладины, прислоненный к несколько шероховатым доскам стены, испытывает трение, как раз достаточное для того, чтобы удержать лестницу; однако, когда Грандэ осторожно подымается по ступенькам, она обрушивается вместе с лестницей. Несмотря на это, она вновь и вновь предпринимает попытки при этом же положении лестницы, пока один раз угол перекладины не находит достаточной поддержки (наверное, случайно) в незначительнейшем выступе, и животное может взобраться по лестнице — которая, по нашим понятиям, почти что стоит в воздухе, — достаточно высоко для того, чтобы сорвать цель. Три месяца спустя (14. V) я повторил опыт с Грандэ: она ставит лестницу к стене стоймя, почти точно в том же положении, какое было описано выше, только еще больше отклоняясь от вертикали. Опять следует удивляться осторожности и точности, с которой животное выравнивает опасные движения лестницы перемещением тяжести тела; так как лестница, как и раньше, держится у стены только на одном углу продольной перекладины, явление выглядит уже почти выходящим за пределы физических законов.
Султан и в 1916 г. сохраняет тот же образ действий. Так как Хика тоже предпочитает это положение, и лишь иногда (менее часто) бывает, что лестница совсем или почти прижата к стене своей плоскостью, способ ставить лестницу стоймя едва ли
является случайным. В столь же малой степени делом случая является то, что способ ставить лестницу, обычный для людей, никогда, даже после многих попыток, не удается в совершенстве — и ни разу не удается ясно и просто с самого начала (как настоящее решение).
Из этих наблюдений следует:,0)
1. Если оставить в стороне старания Султана использовать лестницу как шест для прыгания, то из всего дальнейшего явствует, что шимпанзе все же, без сомнения, обладает некоторыми скромными зачатками статики, и что поэтому выше, по всей справедливости, шла речь лишь о почти полном отсутствии у шимпанзе этого наивного знания. Уже Грандэ и Хика не поднимают ящика, стоящего слишком низко, в свободное пространство, но, приподнимая его в сторону, прижимают к стене. Точно также Султан, Грандэ и Хика пытаются установить контакт между лестницей и стеной, коль скоро возникает необходимость в укреплении, но первоначально — только оптический контакт, и поэтому при дальнейших пробах, которые, по большей части, все же необходимы, они не очень-то заботятся о том, осуществлено ли настоящее и практическое соприкосновение: лишь бы только лестница хоть как-нибудь оставалась стоять «у стены». Даже при прыганий с палкой обнаруживается то же самое: ни одному животному не вздумается шест для прыганья, который слишком короток, просто держать выше в воздухе или свободно держать над ним другой шест — для удлинения; всегда конец палки должен стоять на чем-нибудь, по меньшей мере (Рана) — оптически прилегать к чему-нибудь. Чреватое опасными последствиями предприятие Хики, которая ставит кончик своего шеста на узкий край открытого ящика, также указывает не только на статическую неясность, но и на очевидную статическую потребность — особенно, если принять во внимание ту тщательность, с которой она выполняет как раз это определенное движение, а не ставит наугад свою палку прямо в воздух.
Однако прижимание ящика к вертикальной стене опять показывает, как мало эта потребность в своем развитии вышла за пределы оптического контакта (здесь также и контакта через прижимание). Пристраивание лестницы, которое, правда, отчетливо направлено к тому, чтобы установить оптическую связь (или называйте, как хотите) между лестницей и стеной и постольку не представляет собой чистого способа проб, тем не менее, как раз
потому, что здесь действует один лишь оптический фактор, значительно отклоняется от требований нашей статики. Лестница, прилегающая к стене одной продольной перекладиной или своей поверхностью, оптически находится в более тесном контакте со стеной, чем лестница, которая (в положении, обычном для людей) соприкасается со стеной и землей лишь в четырех пунктах — углами продольных перекладин, и статически находится в очень прочном положении, но, тем не менее, для шимпанзе, вероятно, представляется мало «укрепленной», почти висящей о воздухе, точно также, какой нам представляется лестница в том положении, которому отдает предпочтение шимпанзе. Ксожале-нию, с другой стороны, дело не доходит до полного использования оптического фактора: при постройке из ящиков оптический контакт, правда, также играет известную роль, но в действительности шимпанзе никогда не стремятся к прочному сочленению форм, в котором ведь обнаруживается уже значительное приближение к нашей (весьма ориентированной в этом смысле) наивной статике; и даже «грубый контакт» наполовину оставляется без внимания уже тогда, когда более высоко находящиеся ящики выступают в сторону, в пространство, далеко за пределы их основы. Вероятно, имеется тенденция там, где в своем поведении шимпанзе не достигает большей ясности, пренебрегать также и возможными следами, которые могут быть благоприятно использованы при «пробах». Не так плохо дело обстоит с установкой лестницы: соединение «гомогенная стена — простая общая форма лестницы» шимпанзе обозревает гораздо лучше, чем соединение двух ящиков; нельзя не признать здесь чего-то от контактной статики, если даже она не совпадает с нашей статикой и объективно совершенно не практична. То, что при постановке лестницы шимпанзе прикладывает к стене именно одну из продольных перекладин, а плоскость лестницы свободно выступает в пространство, проистекает, вероятно, из того, что животные хотят удержать орудие направленным на цель, которая подвешена к крыше; если бы в первых опытах с лестницей цель была подвешена к стене, то, в конце концов, прижимание поверхности лестницы к стене (под целью) было бы доведено до конца.
Так как в этой работе в возможно меньшей степени должна идти речь о теории, я лишь вкратце укажу на то, что образ жизни шимпанзе как раз препятствует выработке у него статики. Мы знаем, что так же и у человека прочная ориентировка поля зрения
по абсолютной вертикали прочный верх и низ видимых образов, поворачивание которого действует в виде сильных изменений, достигается постепенно в детские годы. Гипотеза, говорящая о том, что это (нормальное) абсолютное положение пространства представляет собой продукт того, что мы постоянно держим голову вертикально, вносит много ясности, совершенно безразлично: будут ли видеть в этом влияние «опыта», или же (как автор) склонны допускать непосредственное физиологическое длительное воздействие силы тяжести и раздражений, исходящих от оптических структур (при таком положении головы), на известные части функционирующей нервной системы. Во всяком случае, с образованием этой абсолютной ориентировки в пространстве дело обстоит хуже, если голову держать в других положениях столь же часто, как и в выпрямленном, как то имеет место у шимпанзе. Если мы вспомним, в какой значительной степени наша статика зависит от абсолютной вертикали (и горизонтали), прочного верха и низа, вообще от прочного положения для ориентировки—ребенок, поскольку вообще нет налицо подобного положения для ориентировки, также не обладает статикой в смысле статики взрослого человекаяя можно легко увидеть, что шимпанзе живет в условиях, крайне неблагоприятных для развития у него статики.
Тем в большей степени условия его жизни пригодны для того, чтобы упражнять функции лабиринта и мозжечка, сделать животное телесно ловким до такой степени, что даже самый худший гимнаст-шимпанзе может не бояться конкуренции человека. В специальном случае к этому присоединяется то, что при постройке из ящиков, равно как и при установке лестницы, отсутствует настоящее поощрение развития статики, так как для шимпанзе достаточно прочны те постройки, которым человек доверился бы нелегко.
Разумеется, не одни только приведенные выше моменты повинны в этом недостатке: уже немногие наблюдения над животными учат тому, что здесь имеется затруднение, действующее в гораздо более общей форме, а именно то, как шимпанзе ведет себя в отношении образов и структур, если совершенно отвлечься от фиксирования положения в пространстве (срав. последнюю главу).
2. Если, будучи еще неопытным, столкнуться с животными и захотеть каким-либо способом испытать их, то как бы само
сорой напрашивается предоставить в их распоряжение орудие, сделанное человеком для специальных целей и рассчитанное на многообразное применение — лестницу, молоток, клещи и т. п.—и поставить вопрос: применитли шимпанзе эти инструменты. И далее: если неопытный зритель видит животных, оперирующих хотя бы с лестницей, его легко приводит в изумление степень развития и разума шимпанзе, с которыми он применяет человеческое орудие. Наоборот, следует вполне уяснить себе, что животное, собственно, не употребляет «лестницу» — в том значении, какое это слово имеет для человека и в которое входит определенного рода функция (статика), равно как и определенная структура, — и что для шимпанзе, который, в общем, обозревает лишь очень грубые целостные свойства и только простейшие функции вещей, лестница вовсе не представляет весьма значительных преимуществ по сравнению с прочной доской, шестом, частью дерева, которые он применяет сходным образом.1
Однако, когда шимпанзе употребляет эти предметы в качестве орудий и употребляет их подобно тому, как он оперирует с лестницей, зритель не очень-то похвалит это действие, и именно потому, что он дал ослепить себязнешне человеческими чертами в употреблении «настоящей лестницы», а это впечатление повышенного человекоподобия вовсе не вызывается применением столь нечеловеческих (для шимпанзе, однако, эквивалентных) орудий. Здесь, как и всегда при исследовании шимпанзе, следует остерегаться того, чтобы внешнее впечатление сходства с человеком (производимое орудием) смешать с уровнем умения, со степенью разума. То и другое вовсе не всегда идет параллельно друг другу. Для того, чтобы сделать совершенно ясной эту мысль, я хотел бы в качестве примера указать на то, что я не могу признать различия в ценности между применением шимпанзе лестницы и прыганьем с палкой, и в крайнем случае — самую незначительную разницу между установкой лестницы под целью и приведением в то же положение прочной доски. Лестница и доска используются сходным образом и выполняют (благодаря тому, что ноги шимпанзе способны к схватыванию) приблизительно одну и ту же роль, в то время как для человека они совершенно различны по ценности; шест для влезания (в том смысле, какой
'Хотя и он, наверное, видит, что это «разные веши» и. как показывает вся настоящая работа, необладает исключительно диффузными «комплексами переживаний». Разумеется, вещи для шимпанзе также не имеют всех свойств наших вещей.
он имеет для шимпанзе) представляет собой для большинства людей, безусловно, жалкое орудие, для шимпанзе же он куда более пригоден и хорош, чем лестница. Таким образом, и здесь подобие человеку вовсе не может служить масштабом.
Зато следует всегда искать функцию, в которой животное применяет предмет, следует выделить, что из него животное действительно охватывает; и если только знать, каковы те функции, в пределах которых шимпанзе может понимать функциональное значение предметов, то лучше в этой области простейших, прямых связей точно исследовать, что животное выполняет с ясностью, и как оно при этом приходит к решениям, чем приводить его в соприкосновение с искусственными произведениями человека, в которые, таксказать, вложены тонкие функциональные моменты: при ближайшем рассмотрении дело обстоит так уже с лестницей, молотком, клешами и т.д. Животное каждый раз оставит совершенно без внимания (и не поймет) половину того, что в инструменте важно для человека, причем, с одной стороны, произведет впечатление спутанности, неясности, так как не употребляет орудия «по назначению», а с другой стороны, будет импонировать сходством с человеком, так как оперирует именно с «лестницей, молотком, клещами». Для оценки уровня развития шимпанзе, равно как и для теории интеллекта, для которой могут быть использованы подобные исследования, опыты протекают более четко, более полноценно в том случае, когда сложные по своим функциям человеческие орудия же включаются в ситуацию, а применяется лишь материал более простой и обладающий наиболее простыми функциональными свойствами; в противном случае сбиваешь с толку животных и самого себя как наблюдателя. Лишь когда область простых разумных действий, относящихся к наглядным внешним ситуациям, будет исследована достаточно основательно, можно не останавливаться на изучении наиболее простых функций, принадлежащих к типу разумных, прежде чем приводить животных в соприкосновение сразу с целым комплексом проблем.
Положение несколько изменяется при другой постановке вопроса: если дело больше не идет, в первую очередь, о том, чтобы исследовать, с чем шимпанзе может разумно орудовать без посторонней помощи, если в этом уже до некоторой степени имеется ориентировка, то в дальнейших опытах можно установить, насколько шимпанзе научается понимать более сложные в
функциональном отношении образы (и вообще ситуации) в том случае, если при этом оказывать ему всяческую помощь. Ведь и мы не изобрели в один прекрасный день то, с чем теперь поступаем разумно, но, по большей части, мы научились этому при очень большой посторонней помощи; таким образом, в дальнейшем мог бы быть поставлен важный вопрос: научается ли шимпанзе понимать установку лестницы по тому способу, какой обычен для человека? В конце концов, постигает ли он точно, если ему помочь, какое функциональное значение имеют клещи? Дополнение. Коллективная стройка. Когда животные, пригодные для этого опыта, уже знали стройку из двух ящиков, им часто предоставлялась возможность строить на площадке сообща для того, чтобы достать высоко подвешенную цель. Со временем это превратилось в их поистине любимое занятие. Однако, нельзя представлять себе «коллективную стройку» шимпанзе, как упорядоченную совместную работу, при которой роль каждого отдельного соучастника, насколько это возможно, строго установлена в смысле разделения труда. Скорее, дело происходит таким образом: если цель подвешена, все животные, ища, оглядываются вокруг себя, и тотчас же посла этого одно животное бежит к шесту, другое — к ящику или к чему-либо иному, что кажется пригодным; со всех сторон они подтаскивают материал, причем большинство из них тащит свой материал по земле, а Хика часто несет ящик высоко на руках или половую доску на плечах, как рабочий. Несколько животные в одно и то же время хотят взобраться наверх, каждое старается достигнуть этого и ведет себя так, как будто оно строит без участия других или как будто то, что уже сделано, представляет собой его постройку, которую оно само намеревается окончить. Если, далее, одно животное начало строить, а другие тоже строят совсем рядом, как это нередко имеет место, то в случае нужды у соседа отбирают ящик, а иногда даже вспыхивает борьба за обладание им. То, что драки часто прерывают работу, понятно ведь само собой, так как, чем выше постройка, тем больше желание каждого животного стоять наверху. Результат, по большей части, таков, что, благодаря ссоре, объект спора уничтожается-рушится во время драки, и так как дело идет о том, чтобы опять начать сначала, то довольно часто Султан, Хика и Рана через некоторое время перестают драться и прекращают работу, в то время как Грандэ, более старая, сильная и терпеливая, чем те трое, обычно остается одна. Таким образом,
она постепенно приобрела наибольший навык в стройке, хотя более нетерпеливые животные — Султан и Хика — безусловно, превосходили ее по интеллекту. Одно животное помогает другому очень редко, а когда это бывает, надо очень внимательно проследить, в каком смысле это происходит. Так как Султан вначале был явно впереди других, и я поэтому хотел именно других заставить строить, умное животное должно было часто сидеть в стороне и наблюдать. На одном из рисунков (табл. IV) можно с легкостью узнать, как напряженно внимателен он при этом (животное справа внизу). Если допустить небольшое послабление — не возобновлять все снова и снова строгого запрещения — то хотя оно все еще оказывает свое действие, так что Султан не осмеливается сам строить, как тогда, когда ему дозволено достать цель, однако, при внимательном наблюдении он иногда не может удержаться от того, чтобы не приложить (придвинуть) быстро руку, когда ящик грозит упасть, поддержать его, когда другое животное делает решительное и опасное усилие или, наконец, не вмешаться другим маленьким движением, как бы относящимся к чужой постройке (срав. изображение на табл. VII, которая взята из кинематографического фильма: Султан креп ко держит я щи к, который шатается, когда Грандэ выпрямляется, чтобы достать цель).
Однажды при подобных условиях (запрещение строить самому) случилось даже так, что Султан — когда Грандэ, поставив два ящика один на другой, не достигла цели и не знала, как помочь себе, — не мог больше продолжать пассивной роли зрителя, быстро притащил к самой постройке третий ящик, находившийся до этого примерно на расстоянии 12 м, и после этого опять уселся, как будто это само собой разумелось, в качестве зрителя, хотя наблюдатель ни словами, ни движениями не напоминал ему о запрещении.
Не следует ошибочно представлять себе это явление, как и все, что идет в таком же направлении: то, что заставляет Султана делать нечто подобное, не есть желание помочь другому животному, по крайней мере, это не является главной причиной. Если видеть, как он перед тем сидит и следит за каждым движением другого животного, занимающегося стройкой, глазами, а часто и незначительными зачаточными движениями руки и кисти, то не остается никакого сомнения в том, что происходящее по существу и в высшей степени интересует его, и что он тем в большей
степени, так сказать, «внутренне содействует», чем более критическим является положение. «Помощь», которую он моментами действительно оказывает, есть ничто иное, как увеличение того «содействия», на которое все время были намеки; таким образом, интерес к другому животному в лучшем случае мог действовать при этом, как совершенно второстепенный фактор, особенно у крайне эгоистичного Султана. Во второй части этих исследований будет показано, как далеко может идти этот вид «содействия», и как оно принудительно овладевает животным, когда последнее наблюдает задругам, воздвигающим постройку (срав. на табл. VII впереди оживленное поведение консула в момент наивысшего напряжения; само собой разумеется, что на движущейся кинема-тограмме это видно гораздо лучше). Ведь мы все знаем нечто подобное: если кто-нибудь, благодаря длительному упражнению, очень хорошо владеет каким-либо видом работы, ему трудно спокойно наблюдать, как другой неловко проделывает эту работу: «у него чешутся руки» вмешаться и «сделать дело». Так же и мы, по большей части, далеки от того, чтобы желать облегчить другому работу исключительно из чистой любви к ближнему (наши чувства к нему обычно моментами даже холодны), стольже мало мы ищем в работе внешней выгоды для себя, работа сама по себе могуче притягивает нас.