Амбелен утверждает: сделана она почерком Шампаня, и добавляет, что весьма маловероятно, чтобы Фулканелли — в 1926 году предположительно ещё живой — позволил простому иллюстратору Шампаню подписывать таким образом написанную не им книгу. Далее он сообщает, что на надгробном камне Шампаня на кладбище в Арнувиль-ле-Гонесс, имеется следующая надпись:
Здесь покоится Жан-Жюльен Шампань, Apostolicus Hermeticae Scientiae[177] 1877–1932
Начальные буквы латинского титула — Apostolicus Hermeticae Scientiae — те же самые, что предшествуют подписи Фулканелли на принадлежавшем Буше экземпляре книги. От близкого друга Канселье я знаю, что это было всего лишь ещё одно проявление позёрства и бахвальства Шампаня. Как отмечал Жак Садуль, на публике Шампань любил выдавать себя за Фулканелли, что с трудом можно счесть поведением, достойным истинного Адепта. Тот же самый источник информировал меня, что сестра Шампаня настояла на том, чтобы на могиле брата, в соответствии с его пожеланием, была начертана эта латинская надпись. И снова трудно мысленно увязать мудрого автора книг Фулканелли и эгоцентричного хвастуна Шампаня. Если Шампань был Фулканелли и хотел сохранить это в секрете, выдумав некоего таинственного алхимика, за чьим образом он намеревался скрыть свою подлинную личность, то подобным действием он уничтожал мистификацию всей своей жизни. С другой стороны, если на самом деле он не был Фулканелли и просто хотел присвоить славу великого алхимика как в жизни, так и в смерти, его поступки выглядят более последовательными. Однако ни в том, ни в другом случае это не соответствует тому духу, которым пронизаны реальные работы Фулканелли. Трудно себе представить, как запойный пьяница и хвастун, всем своим поведением торопивший собственную смерть, мог создавать работы, свидетельствующие о глубочайших познаниях, и в то же время поддерживать столь изощрённую мистификацию, сохраняя при этом верность и доверие своих друзей. Вспомним, что Канселье ухаживал за Шампанем в последние годы его жизни, полные нищеты и унижений. Даже после его смерти Канселье никогда не говорил о своём друге Шампане и его пьянстве в пренебрежительном ключе. Он отрицал, что Шампань был Фулканелли и настаивал, что он всего лишь иллюстрировал работы Учителя. К чему человеку продолжать молчать об ошибках своего умершего друга, если у него нет на это причин самого благородного свойства? Ведь пороки Шампаня могли бы послужить лучшим аргументом в пользу того, что он не был и не мог быть подлинным Адептом. Но давайте вернёмся к аргументации Амбелена. Стремясь доказать, что Шампань отнюдь не был невеждой в алхимии, он пишет, что художник был известен как алхимик — «и весьма подкованный по этой части» — ещё до Первой мировой войны. В то время, утверждает он, первая жена доктора Сержа Вороноффа, знаменитого своими экспериментами с «обезьяньими железами»,[178] связывалась с Шампанем по поводу результатов его знаменитых исследований процесса возвращения юности. В целом не возникает сомнений, что Шампань действительно изучал алхимию и обладал не просто поверхностным знанием предмета. Но это ещё не доказывает, что он был Фулканелли. В качестве ещё одного «неопровержимого» доказательства Амбелен приводит пресловутый гербовый щит, изображённый на последней странице оригинального издания «Тайны соборов». На этом щите помимо многочисленных алхимических символов имеется девиз на искажённой латыни:
UBER САМРА AGNA.
Полное имя Шампаня, напоминает Амбелен, было Жан-Жюльен Юбер Шампань — третье имя он получил в честь отца, Альфонса-Юбера. Принимая во внимание, что Шампань, несомненно, знал фонетическую каббалу — как о том свидетельствует издатель Шемит, — а также опираясь на текст самой книги, можно открыть истинный смысл этого девиза. Uber Campa Agna, как авторитетно заявляет Амбелен, согласно каббалистической традиции работы с одинаково звучащими словами, представляет собой фонему, непосредственно намекающую на Юбера Шампаня. Поскольку это словосочетание является искажением нормальной латыни, его невозможно перевести со всей точностью. Приблизительно оно выглядит так: «А за (Uber) полем (campus) — или же за морским коньком (сатра) — ярочка (agna)». Учитывая, что H во французском языке — немая согласная, a Ch может произноситься твёрдо как «к», всю фразу можно с натяжкой услышать как «Юбер Шампань». Далее он указывает, что символизм герба как с геральдической, так и с алхимической точки зрения прямо указывает на Шампаня. Этот герб, заключённый в чёрный круг, изображает средневековый рыцарский шлем анфас, забрало которого образует крест, а ниспадающий намёт служит фоном для девиза. Амбелен пишет:
«…шлем анфас как геральдический символ является исключительной привилегией королей, а король в алхимии, как и короли явленные, есть гость, способный поднять из зеленой земли таинственное двуликое Дитя. (Элемент, обладающий двойной природой, в алхимической терминологии — „ребис“, гермафродит.) Забрало, образующее крест, говорит о том, что королевский сан в данном случае есть воистину знак царственности металла, ибо крест представляет собой традиционный символ тигля, встречающийся в алхимических манускриптах, и звучащий по-латыни как crucibilum».
Под этим крестом и располагается, собственно, герб, о котором Амбелен говорит следующее:
«Художник особо подчёркивает устремлённость ввысь древней двойной арки, чтобы привлечь внимание зрителя к расположенному вершиной вниз треугольнику, символизирующему вечный женский принцип воспроизведения, а также союз земли и воды. Если рассматривать этот герб в свете традиционной терминологии, то можно прочесть послание, зашифрованное в геральдических символах: „На золотом поле серебряный морской конёк passant,[179] помещённый вертикально…“ Три элемента Делания присутствуют здесь: Огонь, красный цвет; Серебро, символ философской Ртути, и Золото, символ философской серы».
Морской конёк, по его мнению, является здесь символом Универсального вещества. Далее он цитирует «Христианский бестиарий» Шарбонно-Лассе и объясняет, что морской конёк — это эквивалент древнего восточного «джинна», или духа магии — создания, которое, как считали Диоскорид, Плиний и Гален, обладало силой предупреждать и исцелять разные болезни, и которое тот же Гален и в особенности Аэтий называли символом Божественного Света. Как и дельфин, он был проводником, указывающим душам умерших путь к островам блаженства, а для алхимиков служил символом Первой Ртути. Далее Амбелен рассуждает, что золотое поле (champ d'or) есть ещё одна звуковая аллюзия на фамилию Шампаня. Кроме того, в Пикардии и Сентонже «Шампань» произносится как «Кампань», что, в свою очередь, служит обозначением возделанного поля. Le campagnard означает «труженик», а именно этим словом алхимики называют того, кто работает с Огнём. Этот сложный корпус алхимических, геральдических и фонетических корреляций он завершает предпоследним абзацем «Тайны соборов», в котором содержатся аллюзии на царственность (увенчание), смирение и скромность труженика (алхимика) и важность природы:
«Наконец, когда долгие годы кропотливых трудов увенчает успех, когда его желания осуществятся, Мудрец, презрев суету мира, свяжет свою судьбу с бедными, обездоленными, со всеми, кто в нашей земной юдоли трудится, страдает, борется, впадает в отчаяние, льёт слёзы. Пребывая в безвестности, ученик вечного естества, апостол вечного милосердия, он будет верен своему обету и не проронит ни слова».
Если эти слова истинны и если Шампань действительно был Фулканелли, вряд ли можно считать, что он остался верен обету молчания — не говоря уже о принципах смирения и анонимности, — раскрывая свою подлинную личность в прозрачном символизме помещённого в книге герба. Последний, напомним, появился в самом первом издании книги Фулканелли задолго до кончины Шампаня. Здесь вновь наблюдается серьёзное противоречие этического характера между искренним духом, в котором написана книга Фулканелли, и попытками Шампаня — известного шутника, острослова и хвастуна — выдать желаемое за действительное. Должен признаться, что, впервые увидев этот загадочный герб, которого не было в последующих изданиях «Тайны соборов», я был склонен согласиться с интерпретацией Амбелена. Но изучив более пристально жизнь несчастного Шампаня и побеседовав с друзьями Канселье, я начал сильно сомневаться в обоснованности его аргументации. Из достойных всяческого доверия источников мне известно, что щит, который со всей очевидностью долженствовал изображать герб Фулканелли, был целиком и полностью выдумкой Шампаня, который включил его в дизайн книги без ведома Канселье и самого Фулканелли. Однако аргументация Амбелена на этом ещё не заканчивается. Он выдвигает предположение, что имя Фулканелли является анаграммой словосочетания, «l'ecu final » — «последний щит» — тем самым указывая, что Шампань-Фулканелли был намерен привлечь внимание читателей к своей подлинной личности посредством этого герба. Здесь мы сталкиваемся с очень серьёзной проблемой. Возникает вопрос: с чего начались все эти таинственные шифры и манипуляции смыслом (и где они закончатся)? Фулканелли есть фонетическая аллюзия на имена Вулкана, бога-кузнеца, работающего с огнём, — совершенно логичный алхимический намёк, — а также Гелиоса, бога солнца, который тоже в данном контексте более чем уместен, поскольку солнце символизирует золото и философскую серу. Вопрос в том, начал ли Шампань со щита и затем шёл в обратной последовательности, или же, «l'ecu final » в качестве анаграммы имени Фулканелли пришло ему в голову уже после изобретения алхимического псевдонима и вдохновило на идею герба и девиза на ломаной латыни? Если бы не удивительная глубина и важность работ Фулканелли — которые читатель и любой, кто изучает алхимию, должен оценить для себя сам, — у нас возникло бы сильное искушение отбросить всю эту сагу с продолжением как искусно задуманный и превосходно исполненный розыгрыш или, если угодно, тайный заговор. Особенно ввиду противоречивого характера месье Шампаня. Однако если бы это было так, стоило бы задать ещё один, последний вопрос: чего ради всё это было затеяно? Шампань умер от болезни, причиной которой стало его собственное пьянство. Канселье, по его собственному признанию, так и не смог получить эликсир. Никто из прочих Гелиопольских братьев не получил никаких выгод от всей этой истории с Фулканелли. Всё остальное до сих пор скрыто завесой тайны. Не менее озадачивает и тот факт, что Амбелен искренне считает, будто Шампань преуспел в создании золота. Не в 1922 году, когда, по словам Канселье, Фулканелли осуществил трансмутацию, а «примерно за два-три года до своей смерти». Он также утверждает, не приводя в доказательство никаких доводов, что трансмутация была проведена у Шампаня на квартире в доме 59-бис по улице Рошешуар в присутствии Буше, а «возможно, и Канселье». (Канселье, напомним, говорил, что эксперимент имел место в Сарселе в присутствии Гастона Соважа, Шампаня и с ним лично в качестве оператора.) Далее Амбелен утверждает:
«Был ли полученный металл чистым золотом или просто походил на него цветом, весом и неподверженностью обычным реакциям? Сейчас определить трудно. Трудно судить со всей точностью. Остаётся положиться на результаты точнейшего научного анализа».
Позднее он пишет, что из этого золота сделали довольно большое кольцо-печатку, которое Шампань носил на безымянном пальце правой руки. На нём были выгравированы фигура Бафомета, рогатого дьявола, окружённая пересекающимися треугольниками (как на магической печати Соломона), месяц, рогами указывающий вверх, и алхимические символы Солнца, Луны и Земли. Это кольцо после смерти Шампаня перешло к одному из его учеников, десять лет спустя заболевшему болезнью Паркинсона. В 1962 году Амбелен писал: «Он всё ещё жив, но тело не подчиняется ему. Кольцо-печатка из алхимического золота (очень мягкого, поскольку оно было совершенно чистым) до сих пор у него на пальце». (Я несколько раз писал месье Амбелену в надежде побольше узнать об этом таинственном кольце и его владельце — наряду с другими волнующими подробностями его исследований загадки Фулканелли, но до сих пор не получил никакого ответа.) Итак, давайте суммируем мнения Канселье относительно сделанных Амбеленом выводов об идентичности Шампаня и Фулканелли. Прежде всего — и это, возможно, наиболее важно — Канселье отрицает, что Жюль Буше, являвшийся главным источником информации Амбелена, был близким другом Жана-Жюльена Шампаня. Кроме того, он никогда не был одним из Гелиопольских братьев. Канселье довольно саркастически замечает: «Должно быть, Жюль Буше еженедельно навещал Шампаня в течение двадцати лет в обстановке строжайшей секретности, поскольку я никогда его там не встречал. Я видел его два или три раза в самом начале, в 1922 году, в арнувилльской развалюхе Шампаня вместе с Гастоном Соважем, а в следующий раз мы встретились только в 1946 году». Это, следует отметить, весьма важное замечание, поскольку Канселье и Шампань прожили на одной лестничной площадке на рю Де-Рошешуар около десяти лет. О посвящении на принадлежащем Буше экземпляре своей книги «Две алхимические ложи» Канселье также сардонически замечает: «Разумеется, он лучше, чем кто бы то ни было, знал тайну личности Фулканелли — главным образом поскольку несколько раз слышал упоминавшееся в разговорах имя Учителя и даже никогда не имел чести встречаться с ним лично». Канселье категорически отрицал, что Шампань когда-либо создавал золото и тем более делал из него кольца-печатки. Также он опровергает сообщение Амбелена, что Шампань инкогнито посещал издателя Шемита.
«Я ручаюсь, что он (Шемит) никогда не встречался с Жюльеном Шампанем и что последний никогда не сопровождал меня в визитах к Шемиту. По этому вопросу у меня есть два заявления, одно в рукописной форме, другое — в печатной, в которых факты излагаются достаточно прямо и ясно».
Также он сказал, что владеет документами, подписанными Шемитом и датированными один 6 апреля 1926 года, а второй — 6 ноября 1929 (то есть когда Шампань был ещё жив), которые удостоверяют, что единственным владельцем текстов «Тайны соборов» и «Философских обителей», а также иллюстраций к ним является лично он, Канселье. По его словам, Фулканелли поручил ему опубликовать обе книги и передал все права на роялти — «как он и обещал, в качестве вознаграждения за мою долгую службу и ученичество». Однако он добавляет, что ни то ни другое не сделали его богачом. В ответ на утверждение, что Шампань лично написал предисловия к обеим книгам и заставил его подписать их, Канселье также достаточно прямо заявил, что не стал бы этого делать и предоставил бы Шампаню самому подписывать свои работы. Кроме того, предположение, что Канселье не писал этих предисловий, само себя опровергает по двум важным пунктам: 1) их стиль значительно отличается от стиля остального текста, написанного Фулканелли (или, по теории Амбелена, Шампанем); 2) он остаётся неизменным во всех последующих предисловиях, написанных уже после смерти Шампаня. Канселье утверждает, что оригинальные рукописи Фулканелли были вовсе не на линованной квадрилле цвета сепии, как полагает Амбелен, а на белой нелинованной бумаге. Более того, они написаны его, Канселье, наклонным почерком, поскольку были продиктованы ему непосредственно Фулканелли. Кроме того, было всего два (а отнюдь не восемь) набора гранок, корректуру которых делал тоже он, по инструкциям Учителя. Канселье отрицает, что Шампань «подделал» иллюстрации для книг Фулканелли, раскрашивая бледные фотографические увеличения. «Он был подлинным мастером карандаша и кисти, — говорит Канселье, — подобно тому как виолончелист полностью владеет своим инструментом». Однако он подтвердил, что Шампань экспериментировал в области спагирики — то бишь получения медицинских препаратов с помощью алхимических методов — и готовил «целебные тинктуры» на маленькой пузатой жаровне. Они с Шампанем ставили опыты в больнице Бруссэ — где, как ошибочно заявляет Амбелен, Шампань и умер, — но не с мазями, а с гипсовыми повязками и под наблюдением доктора Бросса и профессора Лобри. Он резонно замечает, что, если бы, как говорит Амбелен, Шампань умер в больнице, ему вряд ли удалось бы забрать себе его «тросточку и последние одежды». Мы уже приводили слова Канселье, что он просто отдал костыли Шампаня сестре милосердия, а также причины, по которым он не стал бы присваивать указанные предметы. Что касается каморки Шампаня на рю Де-Рошешуар, то Канселье сообщает, что там не было никаких залежей книг, громоздившихся вдоль стен; единственными печатными материалами там были семь томов «Новой иллюстрированной энциклопедии Ларусса». Вот как он описывает жилище Шампаня — комнатку площадью едва в двенадцать квадратных метров:
«Когда вы входили, прямо перед вами оказывалось обращённое на юг створчатое потолочное окно, расположенное в откосе крыши и делящее потолок пополам. С полом оно сходилось под острым углом, и это пространство было забито всякими вещами и домашней утварью. Слева от двери стояла деревянная кровать, далее — упиравшийся в потолок маленький шкафчик, который стоит теперь у меня; далее, занимая собой всё оставшееся пространство у стены, стоял стул, на котором громоздились все семь томов „Новой иллюстрированной энциклопедии Ларусса“. Справа от стены отходил мраморный камин; между ним и откосом потолка бок о бок стояли два сундука; в первом хранили уголь, второй, больше размером, служил шкафом. Справа за дверью в углу комнаты располагался альков, отгороженный занавеской, свисавшей с балки, которая отходила от каминной трубы. Картину довершали маленький стол и второй стул».
В принципе невозможно, чтобы у Шампаня по этому адресу была алхимическая лаборатория, равно как и в Вилльер-ле-Бель, у его родителей, которые, следует отметить, переехали туда только в 1913 году.
«Единственное помещение, заслуживающее наименования лаборатории, которое он мог использовать, было в отдельной комнатке на рю Вернье. Я бывал там каждую неделю с лета 1916 года, пока туда не въехала какая-то семья», — говорит Канселье который именно в то время исполнял обязанности агента Шампаня, обеспечивая того заказами на художественные работы.
Что же до эксцентричных выходок Шампаня — спанья одетым, использования парафиновой лампы в качестве маяка, магических благовоний и путешествий вне тела, — Канселье отвергает их как «форменный бред, который оттолкнёт одних и покажется романтическим и значительным другим». В ответ на обвинения Шампаня в розыгрышах и злых шутках, Канселье говорит, что сам Жюль Буше, который умер в 1957 году, был знатным рассказчиком небылиц и любил придумывать себе псевдонимы вроде Эрью ле Бук или Жюлиус Усербо, которые были анаграммами его настоящего имени. Далее он сообщает, что среднее имя Шампаня было вовсе не Юбер, как утверждает Амбелен, а, по забавной случайности, такое же, как у его (Канселье) дедушки по материнской линии. И наконец, Канселье справедливо замечает, что сочинения Фулканелли говорят сами за себя и свидетельствуют, что их автор был человеком высочайших достоинств, поэтому многие писатели были бы просто счастливы выдать их за свои.
Глава четвёртая
Практика
Учёные, в особенности когда они покидают поле своей непосредственной специализации, оказываются такими же обычными, упрямыми и неразумными людьми, как и все остальные, а необычайно высокий интеллект лишь делает их предубеждения значительно более опасными, ибо даёт возможность облекать их в чрезвычайно гладкие и возвышенно звучащие рассуждения. Г. Ю. Айзенк. Смысл и бессмысленность в психологии Теоретическая физика приобретает всё более и более оккультный характер, радостно ниспровергая все ранее незыблемые законы природы и обращаясь к таким сверхъестественным понятиям, как дыры в пространстве, негативная масса и даже текущее вспять время… Величайшие физики… ощупью движутся в сторону синтеза физики и парапсихологии. Артур Кестлер. Корни совпадения
В том виде, в котором она существует сегодня, алхимия, как мы уже говорили, функционирует на трёх различных уровнях, или, если угодно, в виде трёх определённых школ. Одна из них придерживается мнения, что алхимия представляет собой чисто психодуховное явление, а лабораторные исследования и эксперименты — всего лишь замысловатое, но бессмысленное заблуждение. Эта школа наряду с современным западным оккультизмом часто включает некую разновидность духовной алхимии, выступающей в одеяниях сексуальной магии или тантризма или продвинутых йогических техник направлений Шакти и кундалини. В этой системе различные биологические жидкости тела — некоторые из которых, как утверждается, ещё не открыты ортодоксальной наукой — фактически исполняют роли тех или иных веществ, участвующих в алхимическом процессе.
