Каждому поколению свойственно находить соответствие себе в том или ином мифологическом или легендарном персонаже, который рассматривается с точки зрения проблем сегодняшнего дня, — Эдипе как универсальной эмблеме, Прометее, Фаусте и Сизифе — как отражении современного состояния. Настоящее время, по мнению многих исследователей символизирует Нарцисс.
Приходит новая стадия индивидуализма: нарциссизм означает возникновение новоготипа человека с повышенным вниманием к самому себе и своему телу. Развенчание политических и социальных идеалов принимает невиданные прежде размеры; пришел конец революционным ожиданиям и студенческим волнениям; иссякает контркультура; осталось мало причин, которые еще могут гальванизировать на длительный срок энергии масс. Res publica утратило свою жизненность; великие «философские», экономические, политические или военные проблемы вызывают почти такой же интерес, к которому примешивается равнодушие, как и любой другой факт; все «вершины» постепенно рушатся, поскольку оказываются вовлеченными в широкомасштабную операцию по социальной нейтрализации и обезличиванию. Похоже на то, что в этом приливе апатии уцелела лишь частная сфера; следить за своим здоровьем, сохранять собственное материальное благополучие, освобождаться от «комплексов», занимать вакансии, то есть жить без идеалов, без высоких целей — все это стало теперь возможным…
Мы живем, не заботясь ни о своих традициях, ни о последующих поколениях: чувство причастности к истории оказывается забытым в той же мере, что и социальные ценности и институты. Когда грядущее представляется угрожающим и неопределенным, остается уповать на настоящее, которое мы не перестаем лелеять, приспосабливать к своим нуждам, вновь и вновь возвращая себе молодость. Нарциссизм порожден всеобщим забвением социальных ценностей и конечных целей. Незаинтересованность общества в смысле своего существования и преувеличенное значение собственного «Я» идут рука об руку: в политических системах «с человеческим лицом», ориентированных на удовольствия, собственное благополучие, дестандартизацию, все направлено на развитие чистого индивидуализма, иначе называемого «пси», освобожденного от влияния окружающей среды и направленного на возвышение данного субъекта.
Неонарциссизму недостаточно нейтрализовать социальный мир, лишая социальные институты их эмоциональных вкладов; на этот раз обеспечивается само «Я», оно теряет свою идентичность, причем, как ни парадоксально, благодаря его сверхобогащению. Подобно тому, как общественная сфера эмоционально опустошается вследствие избытка информации, роста потребностей и эмоций, наше «Я» утрачивает свои ориентиры и свою целостность благодаря избытку внимания: «Я» стало расплывчатым. Именно распад этого «Я» вырабатывает новую разрешительную и гедонистическую этику: усилия больше не в моде; все, что является принуждением или жесткой дисциплиной, обесценивается в пользу культа желаний и их немедленного удовлетворения;
Занятый лишь самим собой, стремящийся к личному совершенству и равновесию, нарцисс препятствует разговорам о мобилизации масс; в настоящее время призывы к авантюрам, к политически рискованным шагам не находят отклика; если революция окажется деклассированной, то не стоит приписывать это «предательству» бюрократов: пламя революции гаснет из-за соблазнов персонализации мира.
Свойственное нарциссам обожание собственного тела, ежедневно проявляемое в тысяче мелочей: переживания, связанные с возрастом и появлением морщин, заботы о здоровье, о «фигуре», о гигиене, ритуалы контроля и ухода за собой (массаж, сауна, спорт, соблюдение режима); ставшие культом посещения солярия и терапевтических кабинетов (злоупотребление услугами врачей и фармацевтов) и т. д. Бесспорно, отношение индивида к телу претерпело изменения, которые можно сравнить с демократическими переменами в отношении к другим индивидам; нарциссизм является результатом появления именно этого нового социального образа человеческого тела. Отныне тело не является чем-то вызывающим отвращение или машиной; оно обозначает нашу сущность, которой нам больше незачем стыдиться и которую отныне можно демонстрировать обнаженной на пляжах или на спектаклях в его истинном виде. Поскольку тело обрело свое достоинство, его следует почитать, то есть неизменно следить за его надлежащим функционированием, противиться его одряхлению, бороться с признаками его деградации, постоянно стараясь обновлять его посредством хирургии, занятий спортом, диеты и т. д.: «физическое» уродство стало чем-то мерзким.
Существующий сегодня страх перед старостью и смертью является составным элементом неонарциссизма: безразличие к будущим поколениям усиливает страх смерти, в то время как ухудшение условий жизни лиц преклонного возраста и постоянная потребность человека в том, чтобы его ценили, восхищались его красотой и обаянием, делают невыносимой мысль о старости. Из этого следует, что процесс персонализации, систематически выводя за рамки трансцендентальность всяческих явлений, обусловливает существование без цели и смысла, а также без головокружительного воздействия самообольщения. Индивид, запертый в своем «гетто» предназначений, отныне оказывается лицом к лицу с перспективой смерти, не имея никакой «трансцендентальной» поддержки (политической, моральной или религиозной). То, что препятствует истинно высказаться против скорби, это не скорбь сама. Оказавшись в персонализированных системах, отныне приходится терпеть и поддерживать себя в соответствующей форме, усиливать надежность тела, выигрывать время и соревноваться с ним.
Подобно всем великим дихотомиям, с противоречием между телом и душой покончено; процесс персонализации, повышенное внимание к психологизму стирают противоречия, жесткие иерархические отношения, путают ориентиры и обозначенные величины. Если тело и сознание поменяются местами, если тело, подобно бессознательному началу, заговорит, то его надо будет любить, прислушиваться к нему; нужно, чтобы оно могло выразить свои требования, чтобы оно вступало в контакт; отсюда возникает желание открыть свое тело изнутри, настойчивый поиск своей идиосинкразии, идет ли речь о самом нарциссизме, этом факторе психологизации тела, этом инструменте победы над субъективностью тела.
Процесс персонализации охватил саму норму, как охватил производство, потребление, образование или информацию. В «интимистском» обществе аутентичность и искренность становятся главными добродетелями, и индивиды, поглощенные своим собственным «Я», оказываются все более неспособными «играть» социальные роли: мы стали «актерами, лишенными искусства». Ликвидация общественных ролей и принуждение к аутентичности породили неучтивость, проявляющуюся, с одной стороны, в отказе от безличных отношений с «незнакомыми» в городах и уходе наподобие избалованных детей в наше интимное гетто, с другой стороны — в ослаблении чувства принадлежности к той или иной группе и соответственно в акцентировании феноменов своей исключительности. Однако это не означает, что индивид оказывается предоставленным себе самому себе, освобожденным от всякой социальной кодификации.
В мире экономики сначала царит явное соперничество, которому чужд всякий моральный или исторический смысл: культ self-made man и обогащение как признак индивидуального и социального успеха — его пройденный этап; отныне «успех» имеет не более чем психологическое значение: «Стремление к богатству имеет лишь одну цель — возбудить в людях восхищение или зависть» Живя в системах самовлюбленных нарциссов, каждый заискивает перед начальниками, чтобы добиться повышения, желает, чтобы ему завидовали, а не уважали его; и общество, безразличное к будущему, представляется нам бюрократическими джунглями, где налицо происки и повсеместное соперничество.
Наконец, под влиянием неофеминизма значительно ухудшились отношения между мужчиной и женщиной, поскольку и тот, и другая оставили за бортом умиротворяющие правила галантности. Женщина, с ее сексуальными требованиями и невероятной способностью к многократному оргазму становится в глазах мужчины угрожающим, путающим и вызывающим страдания партнером: «Призрак полового бессилия преследует воображение современного мужчины» из-за страха перед женщиной и ее свободной от всяких ограничений сексуальностью. В таких условиях мужчина питает ничем не сдерживаемую ненависть к женщине, как об этом свидетельствует обращение с нею в современных фильмах с многочисленными сценами насилия. Одновременно, феминизм вызывает в женщине ненависть к мужчине, приучает ее к мысли, что он ее враг, источник угнетения и разочарований, при этом предъявляя мужчине гораздо больше требований, чем тот способен удовлетворить. В результате взаимные ненависть и упреки превратились в норму.
Если нарциссизм в самом деле представляет собой новую стадию индивидуализма, то следует допустить, что он сопровождается своеобразным отношением к чужому «Я»… Другое «Я», в качестве анонимной точки отсчета, оказывается в загоне в той же мере, как и социальные институты и высшие ценности. Homo psychologicus жаждет не столько возвыситься над остальными, сколько оказаться в обществе раскоканных и коммуникабельных людей, среди «симпатяг», среди лиц, которым чужда заносчивость и чрезмерная претенциозность. Культ относительного конкретизирует или вырабатывает психологические условия для общения, разрушает последние безымянные преграды между людьми; осуществляя это, он становится фактором демократической революции, постоянно работающим над устранением социальных различий. Само собой разумеется, что битва за признательность не прекращается; она скорее приватизируется, проявляясь главным образом в интимных кругах, при решении соответствующих проблем; стремление к признательности монополизируется менталитетом нарциссов, оно становится как бы полупроводником — не столько конкурирующим началом, сколько началом эстетичным, эротичным, эмоциональным. Столкновение сознаний приобретает личностный характер Вот почему агрессивность индивидов, желание доминировать и раболепие сегодня наблюдаются не столько в групповых отношениях и социальных конфликтах, сколько в сентиментальных межличностных отношениях. Гедонистическое общество лишь делает вид, что порождает терпимость и снисходительность; в действительности же тревога, неуверенность, уныние никогда еще не достигали таких масштабов. Нарциссизм питается скорее ненавистью, чем восхищением.
Наша цивилизация, как недавно отметила газета «Монд», породила «поколение глухих». Действительно, молодые люди утратили 50 % своей способности слышать. В мире возникает новая волна равнодушия, которое не сопровождается даже экстазом самолюбования; сегодня нарцисс балдеет, окруженный усилительными колонками или надев наушники, самоудовлетворяя себя с помощью тяжелого рока. Между тем «классические» неврозы XIX века — истерии, фобии, состояния одержимости, благодаря которым возник психоанализ, уже не являются основными формами болезней. Недуги, вызванные нарциссизмом, все реже принимают формы заболеваний с четко выраженными симптомами и чаще проявляются в виде «душевных расстройств», которые носят рассеянный характер и поражают весь организм, производя ощущение внутренней пустоты и бессмысленности жизни, обусловливая неспособность воспринимать предметы и людей. Признаки невроза, которые были реакцией на авторитарный и пуританский капитализм, появились в обществе, где царит вседозволенность, и привели к типичным для нарциссов недугам с побочными, спорадическими эффектами. Пациенты не страдают какой-то определенной болезнью, симптомы смутны и разрозненны; душевные расстройства определяются тенденцией к сокращению жестких ограничений и размыванием устойчивых критериев: вместо невротического раздражения появилась характерная для эпохи нарциссизма неуверенность. Неспособность чувствовать и переживать. Более того, все большее число людей будут охвачены эмоциональным безразличием, обусловленным нестабильностью в личных взаимоотношениях. Не придавать межличностным отношени-им большого значения, не чувствовать себя уязвимым, вырабатывать в себе невосприимчивость к эмоциям, жить одному. Страх быть обманутым, боязнь неукротимых страстей приводит к тому, что этот процесс хорошо прослеживается как в защите личной жизни, так и в отделении секса от чувства, на что ориентированы псе «прогрессивные» идеологии. Проповедуя cool sex и свободные отношения, осуждая ревность и собственничество, люди, по существу, «упорядочивают» секс, очищают его от всякой эмоциональной нагрузки и вызывают в себе состояние индифферентности, равнодушия, чтобы защититься от любовных разочарований и от собственных увлечений, которые могут нарушить душевное равновесие. Сексуальная свобода, феминизм и порнография направлены к одной и той же цели: воздвигнуть преграды перед эмоциями и удерживать людей от сильных привязанностей. Мы наблюдаем конец сентиментальной культуры, конец happy end, конец мелодрамы и возникновение «прохладной» культуры, где каждый живет как бы в бункере равнодушия, защищенный от собственных и чужих страстей. Сентиментальность постигла та же участь, что и смерть; стало неудобно проявлять свои чувства, пылко объясняться в любви, проливать слезы, чересчур бурно демонстрировать страсти. Как и при смерти кого-то из близких или знакомых, чувствительность тут становится досадной помехой: если вас охватывают эмоции, надо вести себя достойно, иначе говоря — сдержанно.
Чем больше в городе появляется возможностей для встреч, тем острее люди чувствуют свое одиночество; чем свободнее становятся отношения, с которых сняты прежние ограничения, тем реже появляется возможность познать полноту чувства. Повсюду мы видим неприкаянность, пустоту, неумение чувствовать, оказаться на седьмом небе; отсюда стремление мчаться вперед, приобретая новый «опыт», который в действительности представляет собой потребность однажды испытать сильное чувство. Почему же я не могу любить и содрогаться от любви? Налицо безутешность чересчур запрограммированного в его поглощенности самим собой нарцисса, желающего испытать привязанность со стороны другого «Я», чтобы оторваться от самого себя, и все-таки запрограммированного в недостаточной степени, чтобы стремиться к эмоциональным отношениям.