– Вы последний из чикагских Палмеров, а?
– Не совсем,– ответил Палмер.– У меня есть и кузены и еще кое-какие родственники. Между прочим, существует еще один клан Палмеров в Чикаго, с которыми у нас нет родственной связи.
– В таком случае вы последний из Палмеров-банкиров.
– Боюсь, что да.
– Но ведь у вас два сына?
– И дочь,– добавил Палмер.
– Готовите из них банкиров? – Седые брови Лумиса понимающе поползли вверх.
Палмер усмехнулся: – Ни в коем случае, если это будет зависеть от меня.– Он помолчал, затем откашлялся и сказал: – Ну, а теперь, что касается сберегательного банка «Меррей Хилл»…
– Ну что ж, говорите.
– Вся эта история со сберегательными банками действительно оборачивается так серьезно, как это кажется?
– Кажется кому? – сухо спросил Лумис.– Лэйну Бэркхардту или кому-то еще?
– Вы меня извините,– сказал Палмер,– я ведь все-таки провинциал и не разбираюсь в этих вещах как следует.
– Палмер,– прервал его старик,– каждый раз, когда мне кто-нибудь заявляет, что он провинциал и не разбирается во всех этих городских тонкостях, я в результате остаюсь без бумажника. Вот так. Ну ладно. Поговорим откровенно. Я ведь знаю, что вам поручено. Не лучше ли и вам ответить такой же откровенностью и не притворяться, будто вы считаете битву со сберегательными банками священным крестовым походом?
Палмер улыбнулся:
– Вот это уже приятная неожиданность.
– Да? – Лумис внимательно посмотрел на него. Затем кивнул, отдавая должное его умению уйти от ответа. Его большие глаза внимательно устремились в глубину зала, минуя Палмера.– Все мы здесь,– помолчав, сказал он,– понимаем; это лишь драка за наличные деньги. В настоящее время большая часть наличных денег находится в распоряжении сберегательных банков, а коммерческие банки хотят урвать побольше. При такой ситуации никто не выиграет.
|
|
– Никто, кроме публики,– добавил Палмер.
– Совершенно верно.– Лумис снова несколько раз кивнул головой.– Публика всегда наблюдает за дракой с едва скрываемым злорадством. Например, за дракой вокруг розничных цен. Причем публике совершенно безразлично, кто победит. Она просто выжидает момент, когда можно все скупить по самым низким ценам. Отличный заголовок для статьи: «Банкиры готовы перегрызть друг другу глотки». Публика обожает такие вещи. А пока банкиры дерутся, вкладчики рыщут в поисках добавочной четверти процента в год на свой капитал, как будто это может превратить их в крезов. Кто выигрывает? Публика, но не мы. Здесь мы сходимся во мнениях?
– Абсолютно.
– Человеку с таким опытом, как ваш,– быстро продолжал Лумис,– вряд ли есть необходимость объяснять, что банкиры в отличие от других людей не могут позволить себе роскоши выносить сор из избы. Прав ли я, как вы считаете?
– Да, вы правы.
– То, что будет пищей для других, для нас – отрава, не так ли? – добавил Лумис.
– Правильно.
Палмер откинулся в кресле, забавляясь этим потоком тривиальностей. «Богатый, как Крез»,– усмехнулся он,– «сор из избы», «отрава». Как мог Джо Лумис достичь таких высот с помощью столь устаревших идей? Видно, проторенная колея все же надежнее.
– …время полюбовно утрясти эту историю, если можно так выразиться,– продолжал старик,– до того, как она докатится до Олбани. Как только закон приложит к этому руку, все мы окажемся в пиковом положении.
|
|
Палмер вежливо кивнул, выждал мгновение и сказал, стараясь придать голосу как можно больше искренности: – Следует ли мне это понять в таком смысле, что вы готовы взять назад ваш законопроект о филиалах?
Лумис тяжело откинулся в кресле, и на какое-то мгновение Палмеру показалось, что он попал в цель. Это была интересная игра теперь, когда он уже знал ее подоплеку. Но кажущееся отступление Лумиса было вызвано всего лишь тем, что к их столу подошел официант. Он молниеносно обслужил их и так же молниеносно исчез. Палмер наблюдал, как старик перебирает вилкой кусочки своего цыпленка.
– Вы вовсе не поняли это в таком смысле,– наконец прервал молчание Лумис. Он взглянул на Палмера.– Меня предупреждали, что вы очень способный человек,– спокойно добавил он и опять принялся за цыпленка.
– Я только хотел сказать,– продолжал Палмер,– что трудно будет уладить это дело, пока сберегательные банки настаивают на своем законопроекте о филиалах.
– А если мы не будем его добиваться? – Глаза Лумиса оторвались от тарелки и уставились на Палмера.
– Тогда нам не из-за чего будет воевать,
– Это мнение ваше или Лэйна?
Палмер пожал плечами и отрезал кусок от своего ростбифа.
– Я думаю, эту точку зрения разделяет любой из нас.
Он попробовал ростбиф и нашел, что соус ничуть не хуже того, который он запомнил еще с первого посещения клуба.– Не будет законопроекта о филиалах, не будет и битвы из-за них.
Лумис кивнул: – У вас довольно странное представление о компромиссе, а? Всего лишь безоговорочная капитуляция! – Он взял в рот кусочек цыпленка и долго энергично жевал его.– Честно говоря, я считаю, что лучше бы Лэйн не приглашал вас на работу, молодой человек. Вы такой же несговорчивый, как он.
|
|
– Не совсем так.
– Возможно, что даже в большей мере, чем он, принимая во внимание, что вы еще новичок в этом вопросе, как вы сказали. Новому человеку надо сначала осмотреться и выждать.
– Именно выжидать – такова моя позиция,– сказал Палмер.
– Разрешите мне сообщить вам кое-что о Лэйне Бэркхардте,– начал Лумис.– Он смотрит на себя как на лидера, он и в самом деле лидер. У него все данные для руководителя высокого полета; он держит себя с достоинством, делает все со вкусом, у него прекрасная осанка, свой стиль, блеск, то есть все необходимые внешние качества. Кажется, что он просто создан для того, чтобы командовать парадом. В качестве главы ЮБТК он добавил еще коечто существенное к своим врожденным качествам – огромную финансовую мощь. Можно подумать, исходя из всего этого, что он лидер всех коммерческих банков, не правда ли? Но это не так. Ибо никто не может стать лидером. У каждого банка своя судьба; помимо всего прочего, они конкурируют друг с другом, так же как и сберегательные банки. То, что хорошо для «Юнайтед бэнк», далеко не всегда хорошо для других родственных ему коммерческих банков. И если что-нибудь плохо для ЮБТК, то все выдающиеся качества Лэйна как лидера не помогут ему убедить конкурирующие с ним банки, что они пострадают от этого. Конечно, может случиться и такое и, очевидно, случается, судя по всему. Но они пострадают еще больше, если признают Лэйна лидером, потому что в этом случае им придется частично поступиться своей самостоятельностью. При тщательном рассмотрении вы придете к выводу, что главой, выступающим от имени всех коммерческих банков, всегда должен быть человек из небольшого банка, предпочтительно откуда-нибудь с периферии, который избирается для того, чтобы представлять их общие интересы именно потому, что в действительности он выглядит пигмеем среди гигантов. Гиганты поддержат его, потому что им это ничего не стоит. Но когда на сцену выходит Лэйн, они не следуют за ним и отступают. И Лэйн уходит так далеко вперед от парада, что уже не слышит музыки.
Палмер улыбнулся не столько самой мысли, сколько тому факту, что Лумис без всяких усилий мог выразить свои мысли без тривиальностей. Если не считать музыки и парада.
– Я думаю, что фигура, шествующая с жезлом впереди и предоставленная целиком самому себе,– заметил Палмер,– это не Бэркхардт. Это я сам.
В первый раз с тех пор, как они встретились, рот Лумиса расплылся в широкой ухмылке.– Вот теперь это уже похоже на настоящий разговор,– удовлетворенно сказал он.– Меня интересовало, понимаете ли вы, в какое положение ставит вас Лэйн.
– Однако вам не понравится то, что я вам сейчас скажу,– заметил Палмер.– Видите ли, отведенная мне роль, ну, козла отпущения, что ли,– это, возможно, и правда…
– Уверяю вас, так оно и есть,– подтвердил старик.
– Однако меня это ничуть не тревожит.
Палмер наблюдал за Лумисом, который на какое-то время как бы застыл. Затем дважды кивнул головой.– Все ясно,– сказал он,– этого-то я и боялся.
Глава двадцать пятая
Конец ленча был скомкан по вине Лумиса, который и не пытался скрыть то, что торопится, отметил про себя Палмер по дороге в банк.
Особенно отчетливо это прозвучало в фразе, брошенной Лумисом при прощании: – Я поеду в город минут через сорок, пожалуй, вам не стоит меня ждать? – И в ответе Палмера:
– Да, конечно.
Теперь, сидя в такси, лавирующем в потоке движения на автостраде Ист Ривер, Палмер попытался отобрать наиболее важные из тех скудных сведений, которые он почерпнул в беседе с Лумисом. Лумис, конечно, был прав: Палмер занял чересчур непримиримую позицию. Но Палмеру было также ясно и другое: любой иной подход был бы расценен как слабость. Даже если Бэркхардт кое-что преувеличивал, все равно Лумис не тот человек, перед которым можно позволить себе проявить такую слабость. Отец принадлежал к людям той же категории, хотя и не достиг такого успеха, как Лумис. На теннисном корте или в бизнесе они были одержимы одним желанием – победить, а это лишало игру всякого удовольствия для противника. У них был один и тот же девиз – как бы ни играть, лишь бы выиграть. Впрочем, возможно, они и правы. Палмер покачал головой.
Слева промелькнули корпуса Бельвю – старый грязный госпиталь, окруженный коробками из железа и стекла. Дала ли ему что-нибудь эта встреча?
Упоминание мимоходом о Бернсе не ускользнуло от внимания Палмера. Лумис искусно обыграл даже эту, казалось бы, никчемную карту, обнаружив тем самым, что имеет специальную информацию, а также давая понять, что располагает и более существенными сведениями.
Лумис намекнул, что знает точно, какое поручение было дано Палмеру. Было ли это пробным шаром или констатацией факта – в обоих случаях не стоило придавать этому особого значения.
Обвинительная речь, произнесенная Лумисом против Бэркхардта, преследовала, по мнению Палмера, две цели: подорвать его доверие к шефу и в то же время указать на опасность разногласий, существующих среди коммерческих банков. Ни то, ни другое в настоящий момент не волновало Палмера. Он и сам не смог бы точно определить почему, но решил, что успеет еще разобраться в этом вопросе.
Но Палмер чувствовал, что перелом в их беседе наступил после того, как он признал, что положение, в которое Бэркхардт его поставил, очень уязвимо, и дал понять, что старик принял все меры, чтобы остаться в стороне.
Шофер неожиданно резко свернул вправо, и Палмер ухватился за кожаный поручень. Машина пристроилась в колонну других легковых автомашин, чтобы не оказаться у самого выезда на Сорок вторую улицу. На мгновение перед Палмером выросло здание Объединенных Наций, затем машина нырнула в проезд под ним. Палмер отпустил ремень и поудобнее устроился на сиденье. Не все ли ему равно, в конце концов, даже если старый Бэркхардт приспособил его для того, чтобы таскать для него каштаны из огня. Почему Лумис считает, что это должно иметь для него такое значение? Ведь Палмер был всего лишь служащим на окладе, а не одним из основных держателей акций банка. Его финансовое положение, бесспорно, было известно Лумису.
После продажи большого количества акций чикагского банка средней руки у человека, конечно, остается несколько больше денег, чем те, которые он тратит на карманные расходы. И несомненно, Лумис знал, что Палмер работает не ради оклада, а ради удовольствия, которое эта работа ему доставляет.
Неужели Лумис не понял, что уязвимость этой позиции Палмера связана с риском, который делает работу для него еще более увлекательной?
Когда машина свернула с магистрали и они въехали в город, Палмер кивнул, довольный тем, что сумел все расставить по местам. Впервые ему удалось это сделать. Он ведь не смог ничего объяснить Эдис. А теперь все обрело логический смысл. Он попытался вообразить, как стал бы сейчас ей объяснять свою мысль.
Палмер. Ты же знаешь, я работаю не ради денег. Просто подвернулась возможность заняться тем делом, которое я знаю лучше всего, и притом мне предоставлена полная самостоятельность.
Эдис. Такая же возможность была у тебя и в Чикаго, когда умер твой отец.
Палмер. Но там я остался бы в окружении целой армии его призраков. А здесь я как на передовой, в самой гуще ожесточенной борьбы. Такой возможности у меня никогда не было бы в Чикаго. Нет, разумеется, только здесь.
Эдис. Здесь, под пятою Бэркхардта?
Палмер. Нет, далеко за пределами его власти. Слишком далеко, чтобы он мог вмешаться, когда захочет, хотя я уверен, что он на это рассчитывал.
Эдис. Милый, предусмотрительный старичок.
Палмер. Забудем про Бэркхардта. Главное – это я. Я молод, жажду действия, власти, созидания.
Эдис. Сорок пять – это уже не молодость.
Палмер. Сорок пять мне исполнится только в декабре.
Эдис. В страховом полисе значится, что тебе сорок пять.
Палмер крепко зажмурил глаза, и из-под дрожащего века, в уголке глаза, даже показалась слеза. Почему Эдис всегда представляется ему в такой язвительной роли? Почему мысль о ней не вызывает в нем никаких чувств, кроме неприязни? Ведь у нее есть и положительные стороны.
Машина замедлила ход и остановилась у самой обочины тротуара.
Открыв глаза, Палмер увидел свой банк, его очертания на момент показались ему неровными и расплывшимися. Палмер смахнул слезинку, расплатился с шофером и вошел в банк. Ответив кивком на приветствие швейцара, Палмер, не оборачиваясь, прошел к лифту. На верхнем этаже он зашагал вдоль коридора под сверканием потолка, мимо развешанных на стенах картин, задержал взгляд на темно-зеленом ковре с золотым отливом, поравнялся с белокурой пышногрудой секретаршей.
– Они все у вас…
Только войдя к себе в кабинет, Палмер понял, что она хотела ему сказать. Несмотря на грандиозные размеры, кабинет, казалось, был полон народа. Гарри Элдер присел на край письменного стола Палмера, в его редких седых волосах отражался рассеянный свет с застекленного потолка. В одном из кресел, стоявших против стола, сидела Вирджиния. Казалось, только она одна и ждала Палмера. Мак Бернс стоял перед огромным окном, указывая человеку, которого Палмер не знал, на что-то внизу, на Пятой авеню. Другой незнакомец, вооруженный фотоаппаратом «ролли» и осветительной аппаратурой, перекинутой через плечо, озадаченно разглядывал скульптуру Ханны Керд.
– Ву-ди,– протяжно произнес Мак Бернс. Несмотря на то что это слово, казалось, оставляло мало места для его искусства, он все же ухитрился придать ему необыкновенную звучность, и оно еще некоторое время вибрировало в воздухе.
– Вуди, познакомьтесь с Джимом Стеккертом из редакции «Стар», а это – мистер Кесслер, его фоторепортер. Джентльмены, познакомьтесь – Вудс Палмер-младший.
Палмер прошел несколько шагов вперед, поочередно пожимая руки всем присутствующим. Стеккерт был худощав, с болезненным лицом и усталыми глазами, его улыбка, казалось, приводилась в движение механически, с помощью реле. Скрытный человек, у такого много не выведаешь, подумал Палмер. Фотограф Кесслер, как он вскоре заметил, был натурой иного склада.
– Это ваша работа? – поинтересовался фотограф, ткнув пальцем в скульптуру.
– Это работа Ханны Керд.
– А что она изображает?
– Портрет моих детей.
– У-у! С вас, наверно, сорвали здоровый куш.
– Вы не ошиблись,– серьезно ответил Палмер. Кесслер повернулся к Палмеру спиной, продолжая разглядывать скульптуру.– Неразрешимый ребус. Изготовлено в США,– пробормотал он.
– Мак,– начал Палмер,– не пора ли посвятить и меня в цель этого собрания? Или я должен сам догадываться?
– Неужели вы не…– Бернс остановился, нахмурился, закусил нижнюю губу и задумчиво пожевал ее.– Мне ужасно неприятно,– продолжал он, помедлив,– я думал, что вы… Я думал, я должен был… Джим Стеккерт работает в «Стар» в финансовом отделе, Вуди. Он…
– Допустим, я новичок в этом городе,– прервал его Палмер,– но мне достаточно хорошо известно, чем занимается мистер Стеккерт.– Он повернулся к Вирджинии Клэри и к Гарри Элдеру: – Может быть, кто-нибудь из вас объяснит мне?..
– Адресуйтесь к Бернсу,– ответила Вирджиния, натянуто улыбаясь.– Мы и сами не очень в курсе…
– А, понятно,– выпалил Мак Бернс и, как только все к нему повернулись, продолжал: – мистер Палмер забыл, какой сегодня знаменательный день, подумать только, прошло лишь пятнадцать лет, а он уже забыл…
– Пятнадцать лет? О чем это вы? – спросил Палмер.
– Ну, Вуди, не будьте же таким скромником, черт возьми,– прервал его Бернс и, повернувшись к репортеру из «Стар», сказал:
– Видели ли вы что-нибудь подобное?
– Конечно,– огрызнулся Стеккерт.– Всякий раз, когда ты своевременно не предупреждаешь клиента.– Он повернулся к Палмеру, и у него на лице появилась механическая улыбка.– Если верить этому типу,– Стеккерт большим пальцем руки ткнул в сторону Бернса,– сегодня пятнадцатая годовщина Пенемюнде. Улыбка на его лице механически выключилась. Палмер нахмурился: – Неужели? Черт возьми, возможно, так оно и есть.– Он подошел к столу и сел, повторив: – Пятнадцать лет!
– Значит, Бернс не выдумал? Это правда?
– За пятнадцать лет я могу поручиться,– ответил Палмер.– Но я не мог бы назвать вам точной даты.
– Ну, этого достаточно.– И Стеккерт устроился напротив Палмера. Вынув из кармана большой, сложенный пополам и замусоленный блокнот и толстый, затупившийся карандаш, он приготовился записывать.
Палмер взглянул на него и подумал: неужели все теперь делается по шаблону? Или, может, он просто придирается? Для полноты картины не хватало только, чтобы Стеккерт сдвинул бы сейчас шляпу на затылок. Но оказывается, репортеры, работающие в «Стар», все-таки имеют обычай снимать шляпу, когда входят в дом.
– Итак, с чего начнем, мистер Палмер? – обратился к нему Стеккерт.
– Можно с самого начала.
– Прекрасно, пожалуйста.
– Вы знаете, где Пенемюнде?
– В Германии. Где-то у моря.
– Правильно. Самая восточная часть Германии, на границе с Польшей. Это остров в Балтийском море, расположенный вблизи устья реки Пене, там, где она впадает в море. К северу-западу от него находится Померанский залив, а на материке – город Грейфсвальд. К юго-востоку – город Щецин и польское местечко под названием Свиноуйсте. Ясно?
– Ясно.
Палмер едва удерживался от улыбки, наблюдая за тем, как с лица Стеккерта стирались последние следы недоверия. Карандаш репортера уже делал какие-то пометки в желтом блокноте. Нагромождение фактов – вот лучший способ устранить всякие сомнения. Палмер заметил, что и фотограф перестал изображать любителя искусства и внимательно прислушивается. Да и Вирджиния Клэри и Гарри Элдер тоже слушали его с вниманием. Мак Бернс стоял у окна и любовался открывающимся из него видом. Но Палмер заметил, что на его узких губах блуждает чуть заметная улыбка.
– Наша группа ТФ состояла из двух «джипов», броневика, в котором ехал командир, и грузовика со взводом пехоты,– продолжал Палмер.– У ребят были пулеметы, базуки и несколько ружей, заряженных патронами со слезоточивым газом. Я был тогда в чине майора, и со мной были еще лейтенант и сержант. Остальные унтер-офицеры не входили в нашу оперативную группу.
– Объясните, пожалуйста, что такое…
– Да, да,– прервал его Палмер.– Это небольшая, очень подвижная группа сугубо специального назначения. Она избегает столкновений с частями противника, не входит в соприкосновение с гражданской обороной и, как правило, занимается сбором разведывательных данных. Что касается нашей группы, то она как бы представляла из себя авангард более многочисленного соединения, следовавшего за нами с интервалом в 12 часов. Моим командиром был Эдди Хейген. Генерал Эдвард X. Хейген. Большое соединение русских находилось где-то возле Пенемюнде, причем гораздо ближе, чем мы. Хейген был уверен, что они опередят нас и первыми войдут туда. Однако мы надеялись, что в случае, если они еще не решили сделать этот бросок, какой-нибудь из наших быстроходных войсковых частей все же удастся их опередить.
– Что и произошло?
– Не совсем,– сказал Палмер,– некоторые из немецких ученых-ракетчиков уже двинулись к месту расположения русских войск. Другие отправились навстречу американским войскам, и, конечно, им не пришлось долго ждать, чтобы мы их нашли. Мы могли бы, пожалуй, добраться до Пенемюнде на день раньше, но по пути туда мы не раз попадали под обстрел и у нас были раненые – лейтенант, водитель моей машины и три пехотинца. Мы везли их в броневике командира, потому что у него были хорошие рессоры. Раненых надо было бы отправить в госпиталь, но мы не могли этого сделать, так как подчинялись приказу Хейгена. Мы продвигались от Гамбурга на восток, к Ростоку, и это составило что-то около ста двадцати миль. До Грейфсвальда оставалось еще свыше шестидесяти миль. Тут нам все же пришлось оставить броневик, спрятав его в чаще деревьев: раненые не выдержали бы тряски при большой скорости. От Грейфсвальда до Вольгаста было двадцать миль, а оттуда до Пенемюнде не более пяти миль.
– Сколько немцев вам удалось взять в плен?
– Фактически ни одного. Понимаете, это же не было взятием в плен войсковых частей. Мы просто брали их под стражу, не имея возможности обеспечить надежную охрану, так как они численно значительно нас превосходили. Мы могли осуществить эту операцию только потому, что они нам позволили их обезоружить.
– Ну, а как обстояло дело с видными немецкими учеными? Как они реагировали? Что говорили?
Палмер пожал плечами: – Ученые держались несколько высокомерно, во всяком случае наиболее видные. А те, кто был рангом пониже, главным образом политические шпионы, имели довольно кислый вид. После того как мы выловили их всех, что случилось уже неделей позже, оказалось, что некоторых очень видных ученых мы упустили. Правда, у нас были фон Браун, Эрике и Гаусс, а это уже не пустяк.
– Гаусс? – переспросил Стеккерт.
– Гейнц Гаусс. Эксперт по взрывам.
– А что с ним потом произошло?
– Гаусс здесь, в Соединенных Штатах,– пояснил Палмер,– он приехал вместе с остальными. Он… Я, право, не знаю, он, кажется, работает в одной авиационио-ракетной фирме. Несколько месяцев тому назад о нем что-то писали в газетах, если я не ошибаюсь, это было в «Стар».
– Джим как раз пишет об этом,– ухмыляясь, пробормотал Бернс,– ему для этого не нужно читать газету.
– А в связи с чем о нем писали? – продолжал расспрашивать Стеккерт.
– Я сейчас уже плохо помню,– ответил Палмер,– это было связано с каким-то двигателем, работающим на новом горючем, который взорвался во время испытаний. Остальное вы можете сами уточнить.
– Вам когда-нибудь доводилось встречаться с кем-нибудь из этих людей, которых вы взяли в плен?
– Мы не брали их в плен,– поправил его Палмер.– Наша задача заключалась в том, чтобы найти этих людей, опередив русских. Те, которых мы забрали с собой, сами приняли решение сдаться.
– А вы не поддерживаете с ними никакой связи?
– Нет, никакой. С Хейгеном мы, разумеется, встречаемся, мы по-прежнему друзья.– Посмотрев на Бернса и затем улыбнувшись Стеккерту, Палмер сказал: – Я уверен, что вам было бы гораздо интересней поговорить с самими немцами или с Эдди Хейгеном. Он сейчас на гражданской службе и работает в одной из крупных компаний.
– Однако это еще далеко не все, что вы могли бы рассказать,– вмешался Бернс, направляясь к столу Палмера и одновременно поглядывая на репортера.
– Я только что собирался спросить вас,– начал Стеккерт,– как это вы, человек, связанный с такого рода деятельностью, попали в банковское дело?
– Это моя основная профессия.
– Хорошо. Тогда скажите, как вы занялись такого рода деятельностью? – спросил репортер.
– Это не совсем так, как вы…– начал было Палмер.
– Можно разными путями служить родине,– перебив его, громко заговорил Бернс.– Некоторые выращивают пшеницу, чтобы кормить свой народ. Мистер Палмер специализировался в другой области. Он банкир, а это означает, что он охраняет национальный капитал и…– Бернс остановился и облизнул губы.
– И финансирует национальную промышленность,– добавила подчеркнуто медленно Вирджиния Клэри, следя глазами за блокнотом Стеккерта.– И действует при этом в рамках национальных традиций: свободного предпринимательства и частной собственности. Есть немало учреждений, которые могут сохранить вам ваши деньги. Однако лишь коммерческий банк олицетворяет собой истинно американскую частную, приносящую прибыль организацию. Прочие организации созданы на основе иных идей – общественной собственности, отрицания значения материальной заинтересованности. Это то, что, например, наблюдается в России, где…
– …где находятся остальные немецкие ученые из Пенемюнде,– перебил ее Бернс.– Теперь ты видишь, Джим, какая здесь связь? Нет ничего удивительного в том, что банкир берет на себя ту роль, которую играл Палмер в этой войне. Одно с другим тесно связано, то и другое служит целям обеспечения охраны истинно американских идеалов.
Карандаш Стеккерта, быстро скользивший по бумаге, замедлил свой бег. Стеккерт посмотрел на Палмера и вдруг спросил:
– Значит, вы рассматриваете свою деятельность именно в таком аспекте?
– Ну конечно, нет!
Карандаш застыл в руке репортера, он удивленно раскрыл глаза:
– Как же так?
– То, что говорили мистер Бернс и мисс Клэри, не имеет абсолютно ничего общего с приказами, которые я выполнял в Пенемюнде. Когда идет война, то живешь настоящим моментом. Делаешь то, что должен делать. И не задумываешься, зачем это нужно. Просто нужно, и все…
– Он хочет сказать,– торопливо вмешался Бернс,– что не остается времени подумать, когда вокруг рвутся снаряды…
– Вздор,– оборвал его Палмер,– во время войны не раз приходилось и ждать. Судя по вашему возрасту, мистер Стеккерт, вы должны это помнить. Когда выдавался свободный час, люди предпочитали поспать. Бывало и так, что ждали подолгу, но очень мало думали, черт побери!
– Да, припоминаю,– ответил репортер.– Правда, мы не продвинулись дальше Ремагена, но я все помню.– Губы Стеккерта чуть заметно изогнулись, а в глазах вспыхнул странный огонек. Он искоса глянул на Бернса, а затем в упор посмотрел в лицо Палмеру и улыбнулся. Впервые его улыбка была искренней.
Палмер опустил глаза. Да, ситуация принимала критический оборот. Идиотская подтасовка, которой его люди из отдела рекламы решили приукрасить репортаж, могла просто уничтожить его. Любой редактор, не говоря уже о редакторе газеты «Стар», отверг бы такую грубую стряпню. Но теперь, когда его опровержение зафиксировано, Стеккерт сможет сунуть куда-нибудь часть этих идиотских измышлений хотя бы для того, чтобы разъяснить его опровержение.
(…«Мистер Палмер скромно отрицал какую бы то ни было связь между его деятельностью в период войны и его работой в качестве вице-директора коммерческого банка в настоящее время. На вопрос, не считает ли он возможным отметить некоторую общность этих задач, он отверг идею о том…»)
– Пожалуйста, чуточку в эту сторону,– услышал Палмер голос фотографа.
– Только не рядом со скульптурой,– запротестовал Палмер.
– Идите сюда,– сказал Бернс, снова встав у окна.– Отсюда открывается великолепный вид на город и особенно на парк. Кесслер сделал не менее дюжины снимков, используя яркий свет, проникающий в комнату с потолка. Палмер продолжал отвечать на вопросы Стеккерта, пока тот не кивнул с удовлетворением и не спрятал свой желтый блокнот. Уже на пороге кабинета Кесслер еще раз покосился на скульптурную группу.
– Вы не разрешите мне как-нибудь зайти и еще разок посмотреть на эту штуковину? – спросил он Палмера.
– Пожалуйста, в любое время,– предложил Палмер.
– Знаете, не пойму, что в ней такое, в этой скульптуре. Она и раздражает меня, и вместе с тем я не могу оторвать от нее глаз.
– Я думаю, что именно в этом секрет ее успеха у публики, как вы считаете?
– Не знаю, как вам сказать,– признался Кесслер и крепко пожал руку Палмеру.– Могу только засвидетельствовать, что тот, кто может ежедневно созерцать ее в течение восьми часов, несомненно, обладает мужеством.– Повернувшись к Вирджинии Клэри, он сказал: – Ну, пока, Джинни,– и вслед за Стеккертом вышел из кабинета.
В молчании, воцарившемся после их ухода, Гарри Элдер закрыл дверь и с шумным вздохом, похожим на стон, рухнул в кресло рядом с Вирджинией.
– Присоединяюсь,– сказала Вирджиния.
– Эх вы, творцы общественного мнения,– с горечью заговорил Палмер, усаживаясь за свой стол.– Неужели вы могли вообразить, что кто-нибудь примет всерьез такую чушь?
– Вуди,– нараспев протянул Бернс,– Вуди, вы же великолепно отразили эту атаку.
– Так вот, оказывается, за что вам платят деньги? – спросил Палмер.– Чтоб вы прокладывали дорогу тем, кто меня атакует?
– Вы шутите, надеюсь? – всполошился Бернс.– Неужели вы решили, что я открыл путь атакующим? Вся эта история задумана только затем, чтобы заставить вас отрицать ее. Стеккерт глотал каждое ваше слово, точно поджаренные орешки,– и Бернс тихонько фыркнул.– Большая пресса может здорово обыграть это: «Высшее проявление человечности! Совершенно новый аспект! Живое, горячее сердце под накрахмаленной рубашкой». Видите? Этот Палмер – простой и честный парень, такой же, как я! Все будут в восторге, когда репортаж появится в «Стар».
– Вам ловко удалось вывернуться,– сказал Палмер.– Человеку, который вас не знает, никогда не пришло бы в голову, что вы на это способны.
– Вы меня сразили,– жалобно проговорил Бернс.– Скажи ему, Джинни, как это было.