— Лежишь-полёживаешь? — услышал Петька.
В двух шагах стоял Олег.
— Чего уставился? — усмехнулся он.
«Кто это выдумал, что улыбка у него, как у того киноартиста?..»
— Первый раз видишь?
«…Она же хитрая и лживая».
— Вставай, хватит лежать.
«Эти голубые глаза, оказывается, холодные и злые».
— Ты слышал, что тебе сказали?
«А я верил ему больше, чем самому себе. Подчинялся во всём, готов был жизнью пожертвовать ради него, если понадобится».
— Встать! — резко приказал Олег.
«Я из-за него Ксюшку обидел».
— Я кому приказываю? — голос у Олега сорвался, и последнее слово он не сказал, а смешно взвизгнул.
«Как же я раньше не разглядел его? Неужели у меня головы не было?»
— Что ты так смотришь на меня? Обиделся, что ли? — вдруг заискивающе спросил Олег и улыбнулся. — Хочешь, пойдём Мишку спасать? Я же пошутил.
«Теперь ясно, кто он такой. А я — дурак безголовый. Самому соображать надо».
— Знаешь, как Родина поступает с предателями? — перестав улыбаться, неожиданно тихо спросил Олег.
Только теперь Петька поднялся с земли и твердо ответил:
— Да, знаю, как Родина поступает с предателями. — Потом, помолчав секунду, добавил: — И с подлецами.
Уходя, Петька ни разу не обернулся. Он не боялся, что Олег ударит его в спину. Он чувствовал себя правым. А раз правым, то, значит, и сильным.
Глава семнадцатая
Спасение
Ксюшка мчалась по переулку, но за спиной не было слышно настигающего топота. Она оглянулась, её никто не преследовал, и девочка побежала тише.
Коленка теперь была сине-лиловая, местами даже чёрная и вся в пыли. Но, странное дело, боль в ней прекратилась. Пробежав немного, удивлённая Ксюшка остановилась.
Вы, ребята, конечно, догадались, почему и где произошла эта остановка. Ксюшка сразу узнала Мишку, поняла, что он застрял и что сейчас ему очень плохо. Руки у Мишки отекли, шея с затылком были красными и потными.
Ксюшка мигом влезла на забор, спрыгнула в чужой сад и подошла к Мишкиной голове.
Уши у Мишки были пунцовыми. Казалось, на них вот-вот полопается кожа и брызнет кровь. А глаза его стали косыми. Мишка упорно смотрел на кончик собственного носа.
— Надо уши мылом намылить, может, тогда голова выскользнет, — сказала Ксюшка.
— Уходи! Мне и так хорошо! — грубо прохрипел Мишка,
— Ты чего? — удивилась Ксюшка.
— Обойдусь без твоей помощи. Марш отсюда! Разорительница клумб.
Ксюшка глубоко вздохнула, хотела что-то сказать, но не сказала и решительно взялась рукой за доску, пытаясь её оторвать.
— Видеть тебя не могу, — хрипел Мишка, — убить тебя мало! Такую!
Ксюшка молча дёргала доску.
— О-ой! Берегись! Береги-ись! Сила! — заорал вдруг Мишка, и голос его неожиданно стал звонким: — Беги! Чего стоишь! Разорвёт!
Ксюшка оглянулась.
Известная свирепостью овчарка Садоводовых Сила мягко бежала прямо к ним. Глаза её хищно блестели. Привязанная к ошейнику цепь бесшумно волочилась по траве.
Ксюшка моментально оказалась на заборе, но вдруг спрыгнула в крапиву, подбежала к Мишкиной голове и загородила её.
Сила была уже близко. Замахав на неё руками, девчонка завизжала:
— С ума ты сошла! Куда бежишь? Не видишь, человек застрял! Уходи-и-и!
От её визга собака остановилась, зарычала. Ксюшка выдернула куст крапивы и ткнула ею в собачий нос. Сила затрясла мордой, взвыла. Ксюшка хлестала и хлестала по собачьей морде. Сила бросилась на девчонку, и Мишка услышал, как с треском рвётся платье. Сейчас от Ксюшки останется одно мокрое место. А может, и его не останется.
Но тут за спиной у Силы раздался звонкий и требовательный лай. Сила оглянулась. В прыжке от неё стоял чёрный лохматый пес. Собака угрожающе зарычала и снова двинулась к девчонке. Чёрный пёс залаял ещё требовательней, и Сила поняла, что сначала надо разделаться с этим дерзким незнакомцем.
Она прыгнула, пытаясь одним махом придавить и задушить его. Пёс отскочил к яблоне, и клыки Силы, промахнувшись, щёлкнули в воздухе. Будто вторя им, лязгнула цепь.
Сила остервенела от неудачи и снова пружинисто взлетела над землёй, чтобы обрушиться на врага всей своей тяжестью. Пёс еле увернулся, и Сила с размаху врезалась в дерево лбом. Яблоки так и посыпались на землю. Собака стояла на разъезжающихся лапах и качалась, будто пьяная. Но пёс не бросился, не вцепился в обезоруженного противника. Он ждал в сторонке, всем своим видом говоря: «Это же неприлично — бить лежащих».
Третий прыжок Силы был страшен своей неожиданностью и коварством. Пёс не успел отскочить, и собаки сцепились в страшный рычащий комок. Цепь, как сумасшедшая змея, извивалась по траве.
Прибежавший с клещами Гришка метался за собаками, пытаясь поймать цепь, но она ускользала из-под рук, больно ударяя по пальцам своими металлическими звеньями. В конце концов ему это удалось. Но Сила оправдывала своё имя. Недаром Гришкин отец кормил её сырым мясом.
— Чего стоишь? Помоги! — крикнул Гришка, чуть не прикусив язык.
Ксюшка подбежала, и они в четыре руки стали оттаскивать Силу. Ошейник сдавил ей горло. Собака захрипела, выпустила пса, и, наконец, Гришка сумел увести её во двор.
Чёрная морда Барбосыча была в крови, ухо разорвано, на боку висел выдранный клок шерсти.
— Пёсик, миленький! — бросилась к нему Ксюшка с протянутыми руками.
Но Барбосыч вдруг исчез в бурьяне. Он скромно не принял благодарности и, кроме того, как настоящий мужчина, он не любил всякую сентиментальность.
Гришка вернулся к забору усталый и злой. На Ксюшку не обратил никакого внимания, как будто её и не было.
— Стоишь? — крикнул он Мишке и ехидно улыбнулся. — Профессор! Я тебе покажу десятичные дроби! Давненько не решал я десятичных дробей.
Мишка молчал.
Он молчал и тогда, когда отдирали доску, хотя ему казалось, что отдирают его собственные уши. Но как только доска с треском отскочила, Мишка рухнул, как подрубленный, и заорал. Всё то, что накопилось в нём за время этого унизительного стояния закорюкой, вдруг прорвалось в истошном крике.
Тогда Гришка и Ксюшка схватили его под мышки и потащили в сад. Он стал орать ещё сильнее. Но они всё-таки втащили его и положили на траву.
Орал он длинно и жалобно, будто пел. Ни о каком поединке сейчас не могло быть и речи. Одна из враждующих сторон явно была не в форме. Констатировав это, Гришка отошёл чинить забор. Мишка тут же замолк на высокой ноте и закрыл глаза.
— Уходи из моего сада, чего пришла? — бубнил Гришка, прилаживая доску, — дай молоток, не видишь, руки заняты.
Ксюшка подала.
— Девчонок ещё тут не хватало. Бантики-фантики. Подвинь доску к себе, а то криво.
Ксюшка подвинула.
Но прибивать было нечем, потому что Гришка забыл принести гвозди. Пришлось опять идти в дом.
А у Ксюшки вдруг снова заболела коленка. Боль вернулась внезапно. Ксюшка схватилась за дерево и стала раскачивать ногой, надеясь, что она, хоть немного, замолкнет. Платье было разорвано. За сестрёнкой она опоздала. Та снова осталась в продлённой группе. И теперь-то уж Ксюшке обязательно влетит от родителей.
…Когда последняя доска в заборе была прибита, Гришка поискал в карманах, потом осмотрел траву у забора и подозрительно глянул на Ксюшку.
— Куда клещи дела?
— Я не брала. На что они мне? — сказала Ксюшка, еле скрывая боль.
— Только свяжись с девчонкой, обязательно что-нибудь пропадёт. Миш, не видел клещи?
Но Мишка спал, смешно шевеля губами, будто во сне считал что-то.
— Считай, считай, скоро посчитаемся, — Гришка вырвал куст крапивы, который жалил Мишкино ухо.
— А может, ты клещи из кармана выронил, когда за гвоздями бегал? — спросила Ксюшка.
И они разбрелись по саду, обшаривая траву.
Глава восемнадцатая
Ты живой?
Петька бродил вдоль Гришкиного забора, как потерянный. Все доски были целы, а от Мишки не осталось и следа.
Куда же он делся? После того, как Петька всё узнал об Олеге, ему приходили в голову только мрачные мысли. Представилось, что Скорая помощь отвезла Мишку в больницу, и лежит он сейчас на операционном столе, а белый стерильный врач, наклонившись над ним, ампутирует ему уши.
Петька проклинал себя за то, что из-за Олега бросил товарища в беде. Разве так поступают настоящие друзья?
Тут из сада донёсся какой-то странный, не совсем понятный звук. Петька прислушался. Ему показалось, что в нескольких шагах отсюда, не торопясь, пилят кусок фанеры,
Петька заглянул в сад через глазок от сучка и в следующее мгновенье уже был по ту сторону забора.
Никакой фанеры не пилили. Это Мишка так отлично храпел во сне. Петька схватил его за плечи и посадил.
— Ты живой? — глупо спросил он.
— Делится без остатка, — спокойно ответил Мишка.
— Сам вылез, да? Говори!
— Давненько не решал я десятичных дробей, — совсем тихо произнёс Петькин друг и повалился на траву.
Петька знал, что трясти его бесполезно. Нужно набраться терпения и ждать, когда он сам проснётся.
Петька уселся поудобнее и стал ждать. Ему было о чём подумать.
Глава девятнадцатая
Хочу быть мальчишкой
В Гришкином саду сидели четверо. Вернее, трое, потому что Мишка лежал. А если уж очень точно говорить, то двое, так как Гришка стоял поодаль, прислонившись к яблоне.
Ксюшкина распухшая коленка была вымыта и замотана белой тряпочкой, из-под которой зеленел лист подорожника.
Молчали.
— Это она меня спасла, — прервал тишину Мишка, потирая нос и счастливо улыбаясь.
— Хочу быть мальчишкой и буду, — неожиданно весело заявила Ксюшка. — Мой папка хотел мальчишку, а родилась я. Всё равно докажу, что я мальчишка. Пускай радуется.
И только теперь ребята поняли, почему она не отращивает косичек.
Петька удивлённо смотрел на Ксюшку, а она вдруг смутилась, опустила глаза и стала обеими руками закрывать дыру на подоле платья. И Петька тоже почему-то засмущался, начал внимательно разглядывать комара на руке, будто увидел это насекомое первый раз в жизни.
А Мишка сказал:
— Конечно, хорошо, если б ты мальчишкой была. Тогда б мы с тобой, знаешь, как дружили?! Вот только…
И тут Ксюшка, будто волшебница, которая умеет читать мысли, тихо-тихо спросила:
— Почему вы все не верите мне?
— Потому что ты вруша, — наконец заговорил Петька, — мне сегодня за Волгой врала, что у тебя щи в глазу?
Ксюшка молчала.
— Ну признайся, что врала, хоть раз скажи правду, — почти умолял Петька.
— Так правда же? Щи! — тоненько крикнула Ксюшка.
Ребята отвернулись.
— Я щи подогревала, уронила ложку в кастрюлю, а они как брызнут прямо в глаз. Потом долго в глазу кто-то царапался. Хотите, я вам те щи покажу и ложку?
— Не надо, — остановил её Петька и улыбнулся.
Ему всё стало ясно. А Мишка продолжал допытываться:
— Про Бабу-Ягу тоже скажешь, не врала?
— Тоже.
— А кеды ей зачем?
— Так он же в турпоходы ходит.
— Кто он? Баба-Яга?
— Ну да, Феликс Матвеич. Это артист. Помните, мы всей школой в ТЮЗ ходили на сказку? Он там Бабу-Ягу играл. А я с ним в «Спортивном магазине» познакомилась. Он даже в гости меня приглашал и дал адрес: проспект Ленина, дом 38, квартира 35. Вот.
Теперь замолчал и Мишка.
— Это вам Олег сказал, что я вруша. Ему-то вы верите.
И грустно задумалась. А Мишка вдруг испуганно потянул Петьку за штанину:
— Слушай, а как же операция «Секрет»?
Он осёкся, не выдал ли секрета. Но Гришка шарил в траве, отыскивая клещи, которые будто в воду канули. Ксюшка тоже думала о чём-то своём. Они не слышали.
— Лежи, лежи, — жестом остановил его Петька, — приходи в себя. Теперь у нас будет совсем другая операция.
И обратился к Ксюшке:
— Эх ты, говоришь правду, а доказать не умеешь. Что же ты за человек?
А Ксюшка захлопала ресницами, да как запоёт:
Угадай-ка, угадай-ка,
Интересная игра…
Гришка перестал шарить в траве и повертел пальцем около головы.
— Ты что, того?
Но Петька его одёрнул.
— Не смей. Ты ничего не понимаешь.
Ей больно. И Гришка тут же замолчал.
— Пошли, сейчас во дворе собрание будет, по дороге всё расскажу, — продолжал Петька.
— Бабушка уже разве сдала экзамен? — удивилась Ксюшка.
— А мы сами. Без бабушки. Я теперь знаю, кто разорил клумбу, — он мельком взглянул на Ксюшкино платье. — Ты домой иди. Без тебя разберёмся.
Ксюшка кивнула.
Ребята видели: с Петькой что-то произошло. Он стоял перед ними, серьёзный, сосредоточенный и очень уверенный. Будто повзрослел. Казалось, что он стал выше ростом.
— Пошли! Время идёт! — двинулся Петька.
Мишка, наконец, поднялся. И тут все трое с удивленьем уставились на него. Через всю Мишкину щеку краснела глубокая вмятина.
Нет, это было не ухо от вышитого Варвариного кота. На щеке были — клещи.
Гришка и Мишка встретились глазами и молча сказали друг другу, что драка их откладывается. На некоторое время.
Глава двадцатая
Пусть будет девчонкой
Ребят собралось целый двор. Убедить их в том, что Ксюшка всегда говорит правду, Петьке было нетрудно. Зато раскрыть глаза на Олега оказалось гораздо трудней. Тут одних слов было мало. Требовались факты.
— Олег, выйди, поговорим! — крикнул Петька, подойдя к раскрытому окну.
Но Олег не вышел. Двор настороженно молчал.
— Думаешь, не слышим, как ты топаешь? — вставил Мишка. — Я давно твои шаги через стенку выучил.
Шаги прекратились. Но Олег даже не показался в окошке.
Тогда Гришка ухватился за подоконник, подтянулся и заглянул в комнату. Комната была пуста, только на полу валялись Олеговы босоножки носами в разные стороны. Видно, Олег сбросил их, услышав Мишкины слова.
Гришка ловко перемахнул через подоконник и очутился в комнате. Он выбрал одну из босоножек и спрыгнул во двор к ребятам. На подошве красовалась заплатка, которая, по словам Мишки, была похожа на запятую, только большущую, а по словам Гришки — на щенячий хвост, только малюсенький. Гришка показал её всем, а потом вдавил подошву в землю рядом с бандитским следом на клумбе. Отпечатки оказались совершенно одинаковыми. Это было убедительно.
Двор возмущённо загудел.
— Эх ты, Олег, враль несчастный, — крикнул кто-то из ребят.
— Не Маслов ты, а Маргаринов! — поддержал другой голос.
— Малгалин не хочу, он не вкусный, — картаво произнёс мальчуган в полосатых трусах и сморщил рожицу.
Гришка опять вспрыгнул на подоконник и швырнул босоножку в комнату. Она плюхнулась на пол, повернулась носом к раскрытому окну и посмотрела на Гришку своей блестящей застёжкой. Может быть, ей захотелось убежать от своего хозяина?
И вдруг Гришке показалось, что кто-то всхлипывает в ванной. Но, возможно, это просто капало из крана.
В это время Петька увидел Ксюшку. Она успела переодеться. Платье было узкое, и поэтому шла она не размашистым, мальчишеским шагом, а какой-то незнакомой походкой. И от этой необычной походки появилось в ней что-то новое. Красивое. Даже то, что она прихрамывала, очень шло к ней сейчас. Петька и раньше видел её в этом платье, но только теперь разглядел, какое оно весёлое. Оказывается, всё платье в окошках. Вокруг них голубое, а в самих окошках — оранжевое, будто внутри свет горит.
Ребята во дворе шумели, выкрикивали всякие обидные для Олега слова. А мальчуган в полосатых трусах размахнулся и даже швырнул мяч, но он не долетел до дома. Будь во дворе камни, не сдобровать бы Олеговым стёклам.
Лицо у Ксюшки треугольное, веснушчатое, но Петьке казалось: будь оно другим — и глядеть бы в него не стоило.
«Ну зачем ей становиться мальчишкой? — подумал Петька. — Пусть будет девчонкой. На всю жизнь».
Отчего Петька так подумал, они сам не знал.
Ксюшка остановилась поодаль и ничего не спрашивала. Ребята, увидев её, постепенно смолкли.
— Слыхала, Олег фамилию переменил, — крикнул Мишка, — он теперь не Маслов, а Маргаринов.
Она улыбнулась и подошла к ребятам.
Во дворе появились обе Петькины бабушки. У маминой мамы было вконец расстроенное лицо, и она, как ни странно, казалась от этого моложе.
— Успокойся, доченька. Всякое бывает, — говорила ей папина мама. — Хочешь, я тебе на ужин манной каши сварю?
Ребята окружили бабушек. Мамина мама посмотрела на всех совершенно убитым взглядом, тихо сказала: «Срезалась», и уголки губ её предательски дрогнули.
Общий вздох ужаса замер в воздухе.
— Тройка, — добавила она и вытащила из кармана носовой платок.
Все облегчённо вздохнули и зашевелились.
— Не расстраивайтесь, Зоя Иванна! Тройка — чепуха! Пересдадите!
Но каждый из ребят понимал, что для бабушки тройка равносильна колу, потому что она никогда кроме пятёрок ничего не получала.
Бабушка горько улыбнулась, спрятала платок в сумку, потом оглядела всех и сказала:
— Сейчас устроим собрание. Я вижу, вы уже собрались. Меня ждёте?
— Нет, — чистосердечно сказал Мишка, — не ждём.
Бабушка в упор посмотрела на Петьку.
— Сами выяснили? Узнали, кто поломал цветы?
— Да, — твёрдо ответил Петька.
Бабушка не спросила, кто это. Может быть, она давно догадывалась о виновнике? Сразу повеселев, повернулась ко второй бабушке.
— Тебе не кажется, что у нашего внука появляется своя голова на плечах?
Папина мама кивнула.
— А как же! Давно пора, — и заторопилась в дом: у неё были свои хозяйственные заботы.
А мамина мама неожиданно разбежалась да как даст ногой по мячу, который лежал на асфальте.
Раздался очень знакомый всем ребятам звон, от которого всегда хотелось бежать врассыпную и вспоминалась прокуренная комната домоуправления. На тротуар посыпались стёкла. Во дворе стало тихо, как бывает на стадионе перед одиннадцатиметровым штрафным ударом. Потом Гришка деловито и серьёзно сказал:
— Не бойтесь, Зоя Иванна, вину мы возьмём на себя.
И тут Ксюшка разразилась смехом. Ребята возмущённо посмотрели на неё, потом — туда, куда она показывала. Дружный хохот потряс двор.
Бабушка даже растерялась. Ребята прямо хватались за животы, а Гришка упал на лавочку и от смеха дрыгал своими циркульными ногами.
Бабушка хотела было обидеться, но, посмотрев туда, куда указывали ребята, чуть не зарыдала от хохота и обхватила руками дерево. Воробьи стаей слетели с крыши, уселись на Олегов подоконник и недоуменно глядели на хохочущих людей.
Оказывается, учёная бабушка выбила стекло в своей собственной комнате.
Когда, наконец, бабушка смогла говорить, она шёпотом попросила ребят:
— Не проговоритесь, пожалуйста, обо мне моей дочке, Петиной маме. А то она опять скажет, что это — непедагогично!
Эпилог
Моя повесть подошла к концу. После этой истории Присмотрись и Разглядика к Петьке больше не приходили, но не потому, что забыли о нём. Просто Петька теперь научился сам разбираться во всём. А у волшебных человечков очень дел много. Они знакомятся с другими ребятами. Могут встретиться и вам.
Клумбы во дворе больше никто не разорял. И ещё тут появилась теперь неразлучная четвёрка. Это — Петька, Мишка, Ксюшка и… Барбосыч. Он живёт у Петьки, предан своему хозяину, любит его товарищей и особенно подружился с бабушкой. С маминой мамой. Они быстро нашли общий язык и друг в друге просто души не чают. Оказалось, что в бабушке всю жизнь дремала собачница, и теперь она, наконец, проснулась.
По утрам Барбосыч с удовольствием ходит в киоск бабушке за газетами. А ещё она приучает его носить хозяйственную сумку.
Когда бабушка готовится к экзаменам, Барбосыч сидит возле и внимательно на неё смотрит. Бабушка, конечно, исправила свою злосчастную тройку и опять получает одни пятёрки. Говорят, что последний раз, когда она отвечала профессору и от волнения что-то забыла, то из открытого окна вдруг послышался негромкий собачий лай. И бабушка всё правильно вспомнила. После этого она купила Барбосычу полкило конфет «Кис-кис». Это его самые любимые.
А когда во дворе появляется Гришка Садоводов, то всем кажется, что неразлучная четвёрка превратилась в неразлучную пятёрку.
Только Сила не любит, когда Гришка ходит сюда, потому что потом от него пахнет Барбосычем.
Гришка и Мишка до сих пор ещё так и не додрались, но это не мешает им крепко дружить.
Олега Маслова больше нет во дворе. Его родителям опять дали новую квартиру совсем в другом конце города. Как он сейчас живёт и с кем дружит, ребята не знают. Но в местной газете недавно было напечатано ещё одно его стихотворение.
Ребята возмутились и хотели пойти в редакцию, только Ксюшка сказала, что человек, который пишет хорошие стихи, не может быть окончательно плохим. Но Мишка говорит, что может. Они спорят об этом. Не знаю, до чего доспорятся.
Вот, собственно, и всё об этой истории.
Когда я несла свою рукопись в редакцию, на троллейбусной остановке мне встретился Петька. С тех пор он вырос, и я не сразу узнала его. Мы сели с ним на скамейку в сквере напротив Дома Советов, и Петька, захлёбываясь, рассказал мне о событиях, которые недавно произошли с ним и его друзьями. Меня это сильно взволновало. Я пока не буду всего рассказывать вам, скажу только, что Барбосыч сейчас на улицу не выходит. Он, забинтованный, лежит дома. В него стреляли. Выхаживают его всем двором, особенно Ксюшка, которой он спас жизнь. Каждое утро в Петькину квартиру стучит ветеринарный врач. Как только я немного освобожусь от начатых дел, то постараюсь описать вам всё это в следующей книжке.