Социально-экономические, политические, культурные аспекты истории сибирских городов в XVIII–XIX вв. не только глубоко и детально исследованы на страницах многочисленных научных, научно-популярных и краеведческих изданий, но и явились предметом историографического осмысления [1]. В этом обширном пространстве мнений и суждений, многие из которых и сегодня дискуссионны, заметное место занимает публицистическое наследство идеологов сибирского областничества Н.М. Ядринцева и Г.Н. Потанина, неоднократно привлекавшее внимание историков, активно использовавших материалы о социально-экономическом развитии сибирских городов и, прежде всего, статью Г.Н. Потанина «Города Сибири» [2], хотя интересные, яркие зарисовки внешнего облика городов и городского быта, социальный анализ содержатся во многих газетных и журнальных заметках и письмах областников.
В период демократического подъема 60-х гг. XIX в. образованные выходцы из Сибири активно включились в поиск всегда злободневных для русской интеллигенции вопросов о том, кто виноват и что делать. Правительственная политика превратила Сибирь в колонию, место каторги и ссылки, штрафную окраину империи, обрекая ее тем самым на ужасающую экономическую и культурную отсталость. Суровая природа и климат, малонаселенность огромной территории за Уралом, удаленность от центра страны лишь усугубляли бедственное положение. Задачи преобразования и поступательного развития Сибири, с точки зрения областников, могли быть решены лишь усилиями местного образованного общества, и важнейшей задачей, стоящей перед патриотами края, было всяческое и всемерное содействие образованию и просвещению в Сибири.
В работах областников нет определения интеллигенции, хотя сам термин встречается очень часто, но из контекста совершенно ясно, что под интеллигенцией понимался весь культурный слой общества, т.е. вся его наиболее образованная и мыслящая часть, состоящая из различных социальных слоев населения. Города Сибири, о которых писали Н.М. Ядринцев, Г.Н. Потанин и о которых они знали не понаслышке, рассматривались ими прежде всего как источник формирования и как среда обитания интеллигенции: «Города в Сибири — это точки на общественном теле Сибири, которыми она воспринимает лучи света, идущие с Запада: В Сибири, вследствие отсутствия земских учреждений, деревня живет без интеллигенции. Поэтому вся умственная и культурная жизнь в Сибири ограничивается городами, в деревнях же сплошная умственная пустыня» [3].
Именно с городами, общественными и культурными центрами, связывали и Ядринцев, и Потанин в будущем развитие наук, литературы, искусства, складывание общественного мнения. Настоящее же сибирских городов виделось им в более, чем мрачном свете: «Что наперед всего бросается в глаза человеку, вновь приехавшему в Сибирь?:Его прежде всего поражает отсутствие общества в Сибири; он видит перед собой население, живущее разрозненными интересами: Не встретит он здесь ни кружков, объединяющих интересами ума и чувства:, ни отдельных личностей, проникнутых любовью к краю: Общественные предприятия совершаются здесь только на бюрократической инициативе; местное общество, участвуя в них взносами, не участвует нимало нравственно. Словом, nm встретит здесь хилое, безжизненное, скучное общество» [4]. Главная причина столь плачевного состояния общественной и культурной городской жизни заключалась, по мнению Г.Н. Потанина, которое разделялось всеми областниками, в том, что интеллигенция была не только до крайности малочисленной, но и «заезжей»: «Это последствия тех ненормальных условий, в которые поставлен вопрос о сибирской интеллигенции: Сибирь крайне скудно снабжена учебными заведениями высшего разряда, а потому снабжается интеллигентскими силами из европейской России» [5].
Значительная часть этой интеллигенции состояла из русских чиновников, стремящихся, как правило, более всего к личной наживе, менее всего — к процветанию Сибири. Демократы-публицисты оставили подробную и яркую характеристику чиновничества, обратив внимание на процветавшие в их среде взяточничество, казнокрадство, беззаконие. Примечательна в этом отношении опубликованная А.И. Герценом в «Колоколе» корреспонденция Г.Н. Потанина «К характеристике Сибири», метко и зло охарактеризовавшая высшее административное звено в Сибири — власть генерал-губернаторов, подчеркнув их полный произвол и бесконтрольность [6]. Не менее убийственные характеристики нравственного и культурного уровня алтайских горных инженеров, живших в неслыханной в Сибири роскоши, содержались во многих статьях и письмах Потанина: «Инженеры имели и благородные увлечения; кто-нибудь собирал коллекции аквамаринов, другой увлекался конным спортом и рисовал портреты с конских перлов; третий набивал руку в архитектурном вкусе и т.д. В 60-х годах уже можно было встретить в гостиных Барнаула сочинения Герцена, но влияние Герцена на мозги барнаульских инженеров было так же поверхностно, как влияние Вольтера на придворных Екатерины II» [7].
Вместе с тем, резко обличая чиновничий произвол, Г.Н. Потанин сделал исключение для Иркутска: «Нигде местное богатое купечество не подвергалось такому сильному воздействию чиновничьей среды, как в столице Сибири; эти чиновники иногда с университетским образованием, наезжавшие из европейской России, поднимали в местном обществе не только запросы внешней культуры, но и приучали его интересоваться и русской литературой и вопросами общественной и государственной жизни» [8]. Иркутск занимал особое ме-
сто в жизни Потанина, он всегда выделял его из других сибирских городов, подчеркивал, что этот город не случайно называли сибирскими «Афинами». Заслуга в этом принадлежала не только образованным чиновникам; Иркутску здесь «повезло», но и, пожалуй, еще в большей степени политическим ссыльным — декабристам, петрашевцам, польским повстанцам. Областники неоднократно подчеркивали просветительскую деятельность ссыльных: «Многие сибирские города испытали на себе благотворное влияние интеллигентных ссыльных:» [9] Но их усилий было явно недостаточно для того, чтобы разбудить дремлющие умственные силы края. Понятно, таким образом, горячее стремление областников и их неустанная многолетняя практическая деятельность, направленная на открытие в Сибири университета, создание сибирской печати и развитие литературы, все, что обеспечило бы появление местной интеллигенции, просвещенной и патриотически настроенной: «Переворот умов (в Сибири) и пополнение пустоты в (сибирских) головах — вот роль, нам предстоящая» [10].
Во многих статьях, заметках, письмах прослеживается живой интерес к событиям в культурной жизни сибирских городов. В «Восточном обозрении», редактором которого был Н.М. Ядринцев, постоянно помещались сведения об открытии публичной библиотеки, музея, народного театра, литературных и музыкальных вечерах в том или ином городе. Г.Н. Потанин подчеркивал активную научную и просветительскую деятельность городских отделений Географического общества, положительно оценивал создание Обществ попечения о начальном образовании в Томске, Барнауле. Ни одно сколько-нибудь значительное культурное событие не оставалось незамеченным. Но с сожалением в частной переписке и Потанин, и Ядринцев отмечают, что «:все же не такое оживление, какого надо было бы» [11], все это — «чудеса личной энергии. Вся страна живет тем, что то там, то здесь завелся хороший человек» [12].
В обширной малонаселенной, бедной интеллигенцией Сибири созидательная энергия каждой образованной личности, независимо от социального происхождения, приобретала особое значение, не случайно в «Городах Сибири» Потанин привел много фактов благотворительной деятельности иркутских купцов, называя фамилии, суммы, пожертвованные на открытие школ, училищ, музеев, стипендии для студентов и курсисток. Сибиряковы, Трапезниковы, Баснины — представители замечательной буржуазии, за которыми было будущее Сибири. Но Потанин далек от идеализации сибирского купечества в целом и резко замечает, что в отличие от Иркутска «томская филантропия имеет мещанский грошовый характер». Столь разное отношение сибирских купцов к нуждам просвещения и благотворительности автор объясняет характером их торговли: иркутское, кяхтинское купечество, торговавшее мехами, золотом, чаем, совершало регулярные поездки в западную часть России, на них более сказывалось цивилизующее столичное влияние, тогда как западносибирские купцы ездили большей частью на Ирбитскую ярмарку, получая го-
раздо меньшую прибыль, чем их собратья в Восточной Сибири. Г.Н. Потанин с яркой выразительностью показал, как материальные факторы, в данном случае характер торговых операций, определяли отличительные социально-психологические черты: «Иркутянин негоциант, томич прасол; он ходит в фартуке. Негоциант ищет удовольствий в чтении книг, в беседе с учеными, в путешествии с просветительной целью; выскочка из просолов находит их только в удовольствии своих животных потребностей; первый видит удовольствие в употреблении своих денежных средств на просветительное предприятие; выскочка из прасолов — в сжигании сторублевых бумажек на свечке» [13].
Заметки, статьи, принадлежащие перу идеологов областничества, содержат краткие, но красочные описания внешнего облика сибирских городов, подчеркивающие те или иные способы организации городского пространства, ландшафта, численность и занятия населения, зарисовки различных социальных типов. Но наибольший интерес, на наш взгляд, представляют суждения, передающие саму суть образа жизни того или иного сибирского города, формирующегося под воздействием хозяйственных, политических, культурных факторов на протяжении длительного времени и выраженного в материальных и духовных ценностях его жителей, обычаях и традициях, или, выражаясь современным языком, городской ментальности. Логическим продолжением мысли о самобытности Сибири неизбежна должна была стать мысль о самобытности сибиряков, о самобытных чертах их жизни. «Сибиряк более спиритуалист, чем сенсуалист, в сибирской жизни нет сентиментальности, она груба и утилитарна.
Сибиряки носят на себе печать сухости, сдержанности, скрытности чувств, они как бы стыдятся показаться чувствительными. То, что другие не стесняются выражать открыто, они таят; таково их чувство даже к родине, обнаруживать которое они считают предосудительным. Сибиряк предпочитает казаться сухим, практичным, насмешливым, но не простодушным, увлекающимся и открытым. Сибирский ум склонен всего к критике, сатире, чем к лирике и поэзии. Чувство его запрятано, покрыто какой-то корой, которую надо пробить и растопить.
Словом, натура сибиряка — совершенно иное. Ее нельзя сравнивать с пылкой, одаренной воображением, страстью других племен и народностей. Великорусские свойства под влиянием исторических и социальных условий выражались здесь своеобразно. Особая впечатлительность, особая нервная система, привычка сдерживать душевные настроения обусловливает и степень восприимчивости и увлечения» [14].
«Физиономии» же сибирских городов различны и зачастую нелицеприятны: «Обозрение клубов по городам дает мне мысль предложить Вам охарактеризовать вообще наши сибирские города: Омск — с его нищими детьми в солдат[ских] тятькиных шинелях с болтающ[имися] рукавами, с военн[ыми] вестовыми на крыльцах в июньские полдни, с магазинами, наполненными лен-
тами, эполетами и другой мишурой, город с его барабанным боем и парадами, по поводу которого еще Паллас сказал, что Марс не покровительствует музам; Томск — с гуртовыми лавками кож, железа, с преобладанием цилиндра над каской, оттесненной на второй план, с гостиницами под суздальскими названиями: «Золотой якорь», «Венецианская ночь» и пр.; Барнаул, находящийся в постоян[ном] сношении с Петербургом, [а потому] с гаванск[ими] сигарами, с фортепьяно Вирта или теперь другого [музыкального] корифея, с последними произведениями немецкой крити[ческой] литерат[уры] на столах, с кабинетами аматеров архитектуры, коневодства, аквамаринов, с меценатством искусству и проезжим виртуозам, с изысканным обедом и последн[ей] парижской модой, город, в котором уже во времена Палласа разводили артишоки и варили пиво на пивн[ом] заводе, тогда как в остальной Сибири мужики не умели сеять даже лен:» [15]
При всей внутренней разнородности каждый сибирский город с точки зрения областников представлял собой социокультурное целое. Ментальность сибирского города и различных групп его населения — бесспорная культурологическая реальность, отмеченная Г.Н. Потаниным.
Публицистика, эпистолярное наследие Г.Н. Потанина, Н.М. Ядринцева содержат информативные и глубокие рассуждения о роли и месте городов в общественной и культурной жизни Сибири, их общих и отличительных, в сравнении с Европейской Россией, чертах. Многие оценки полемически заострены и не бесспорны, что объясняется искренней заинтересованностью в прогрессивных преобразованиях, способных ликвидировать социально-экономическую, культурную отсталость. Анализ городской темы в творчестве областников показывает широкий демократизм их воззрений. Актуальность борьбы за пробуждение местных умственных сил от вековой спячки, развитие местной литературы, печати, высшего образования и т.д. — подобные преобразования отстаивали не только сибирские патриоты, но и общественные деятели европейских провинций России.
Примечания
1. См., например: Рутц М.Г. Западно-Сибирский город первой половины XIX в. в исторической литературе // Города Алтая. Барнаул, 1986. С. 113–135.
2. Потанин Г.Н. Города Сибири // Сибирь, ее современное состояние и ее нужды. СПб., 1908. С. 234–260.
3. Там же. С. 234.
4. Потанин Г.Н. Роман и рассказ в Сибири // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1986. Т. 7. С. 233–234.
5. Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1986. Т. 7. С. 61.
6. Колокол. М., 1962. Вып. III. Л. 72; I. VI. 1860. С. 604–606.
7. Потанин Г.Н. Города Сибири: С. 255.
8. Там же. С. 236.
9. Там же. С. 238.
10. Потанин Г.Н. — А.Д. Шайтанову (апр. 1869, г. Омск) // Потанин Г.Н. Письма. Иркутск, 1977. Т. 1. С. 33.
11. Там же. С. 41.
12. Ядринцев Н.М. Судьба сибирской поэзии и старинные поэты Сибири // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 92.
13. Потанин Г.Н. Города Сибири: С. 246, 244.
14. Ядринцев Н.М. Судьба сибирской поэзии и старинные поэты Сибири // Литературное наследство Сибири. Т. 5. С. 92.
15. Потанин Г.Н. Письма. Иркутск, 1977. Т. 1. С. 134–135.
М.Г. Рутц
(Алтайский государственный университет)
К ВОПРОСУ О СОСТОЯНИИ ГОРОДОВ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ
В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX В.
Вопросами сибирского городоведения занимались и занимаются отечественные исследователи [1]. Интерес к проблеме города не угасает. Русские дореволюционные исследователи, определяя состояние городов России в первой половине ХIX в., останавливаются на критериях того, что должно отличать город от деревни [2]. По их мнению, это численность населения, его плотность, размер и характер застройки, дифференциация населения, занятия населения, торгово-промышленная и культурная роль города, административное значение. Следуя за источниками, определим состояние западносибирских городов в дореформенный период.
Удельный вес городского населения к 1860 г. по Западной Сибири составлял 6,4%, по России этот показатель был равен 10%. Однако ряд губерний имел и меньший удельный вес городского населения, например, Вятская, Самарская губ. [3] К 1860 г. городское население Западной Сибири располагалось в трех городах с численностью от 1 до 2 тыс. чел., девяти городах от 2 до 5 тыс. чел., трех с населением от 10 до 15 тыс. чел. и двух — от 15 до 20 тыс. чел. [4] Можно констатировать малолюдность городских поселений. Обращаясь к плотности населения, рассмотрим прежде общероссийские данные: только в Москве и Санкт-Петербурге плотность городского населения составляла 42 чел. на дом, в губерниях она составляла 10 – 14 чел., в 10 губерниях и областях 8 – 9, а в 23 губерниях до 5- 8 чел. на дом [5]. Плотность населения западносибирских городов имела значительные колебания, но в основном в нижних общероссийских границах, т.е. от 5 до 8 чел. на дом. Средняя плотность населения по городам Западной Сибири составляла 7 чел., по отдельным городам это выглядело так: в Омске и Березове более 9 чел. на дом., Тобольске, Томске и Каинске более 7 чел., в остальных — 6 чел. и менее, самая маленькая плотность населения была в Нарыме — 4 чел. Следовательно, в большинстве городов Западной Сибири, как, впрочем, и
России, почти каждая семья жила в собственном доме. Чаще всего это были деревянные дома, редко с каменным фундаментом, еще реже — из кирпича. По количеству частных каменных домов на первом месте стояла Тюмень — 21, затем Тобольск — 18, Туринск — 12, Ишим и Курган имели по 3 каменных дома, и по 1 каменному дому имели обыватели Тары, Ялуторовска и Омска. 37 зданий казенного и общественного назначения располагалось в Тобольске и 30 в Омске [6]. Таким образом, преобладали деревянные постройки, внешний облик которых ничем не отличался от сельских.
Обращаясь к данным о социальном составе городского населения Западной Сибири в 1880 г., следует отметить его однородность. Так, мещане и цеховые составляли 36,5%, «прочие» как продукт городской дифференциации — только 18,9%, купцы — 4,3% [7]. Преобладание в городах мещан определяет и e ` *b%` занятий основного населения: наряду с ремеслом и торговлей огромную роль продолжали играть сельскохозяйственные занятия, многие горожане держали скот и птицу. Говоря о характере занятий жителей западносибирских городов, следует иметь в виду внутреннюю дифференциацию городов по функциональному назначению. Не все города были культурными центрами. Единственный существенный признак, которым вполне обладали городские поселения, — роль административных центров, средоточие местных правительственных лиц и учреждений. Не секрет, что для административных нужд городом мог стать населенный пункт, мало тому отвечающий, например, село. Такое административное творчество имело место и в попытке переноса центра губернского управления из Томска в Колывань, в то время с. Чаусский острог. Определив всю абсурдность данного мероприятия, Томск оставили губернским городом [8]. В другом случае для нужд административного управления был создан из с. Кийское г. Мариинск.
Ведомости о доходах и расходах городов показывают, насколько скудным был городской бюджет. По городам Западной Сибири доходная и расходная части редко достигали 20 тыс. руб., часто издержки превышали доход [9]. В случаях особенно бедственного положения местные власти обращались в центральные органы с просьбой о помощи. И правительство было вынуждено приходить на помощь городам пособиями из казны, как по ходатайству администрации Иши-
ма для укрепления берега реки, либо изменяя статус города в случае невозможности несения расходов по содержанию административного аппарата, как в решении вопроса об упразднении ратуши в Нарыме [10].
Итак, за редким исключением города Западной Сибири, как и России в целом, не в полной мере отвечали тем критериям, что отличают город от деревни.
Примечания
1 Гагемейстер Ю. Статистическое обозрение Сибири, составленное по высочайшему Е.И.В. повелению при Сибирском комитете. Ч. 2. СПб., 1854; Кабо Р.М. Города Западной Сибири: Очерки историко- экономической географии (ХVII — первая половина XIX вв.). М.,1949; Миронов Б.Н. Русский город в 1740 – 1860-е годы: демографическое, социальное и экономическое развитие. Л., 1990; Резун Д.Я. Городское население Тобольской губернии на рубеже XIX в. // Демографическое развитие Сибири периода феодализма. Новосибирск, 1991. С. 38 – 47; Ивонин А.Р. Население городов юга Западной Сибири в дореформенную эпоху по данным церковного учета православного населения // Историко-демографические проблемы Сибири. Барнаул, 1995. С. 3 – 27 и др.
2 Город и Городовое положение 1870 года (Г.И. Шрейдера). // История России в XIX веке. Т. 4. СПб., б.г. С. 1 – 29.
3 РГИА. Ф. 1265. Оп. 10. Д. 145. Л. 117; Ф. 1281. Оп. 6. Д. 106. Л. 170, Рашин А.Г. Население России за 100 лет (1811 – 1913). М., 1956. С. 98; Статистические таблицы Российской империи. Вып. 2. Наличное население за 1858 г. СПб., 1863. С. 182 – 183.
4 Тобольские губернские ведомости. 1861. © 51; Томские губернские ведомости. 1861. © 40, 50.
5 Город и Городовое положение 1870 года... С.5.
6 Подсчитано по: РГИА. Ф.1265. Оп. 10. Д. 145. Л. 89 – 90. Ф. 1281. Оп. 6. Д. 106. Л. 154 об. – 159; Тобольские губернские ведомости. 1861. © 51; Томские губернские ведомости. 1861. © 40, 50.
7 Рутц М.Г. Социальный состав городского населения Западной Сибири в первой половине XIX в. // Демографическое развитие Сибири периода феодализма. Новосибирск,1991. С.97.
8 РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 59. Л. 1 – 13.
9 РГИА. Ф. 1265. Оп. 10. Д. 145. Л. 87 об., Ф. 1281. Оп. 6. Д. 106. Л. 152 – 153.
10 РГИА. Ф. 571. Оп. 5. Д. 416. Л. 1 – 3., Ф. 1264. Оп. 1. Д. 183. Л. 1 – 3об