2 марта
Позавчера наша оппозиция его много вспоминала, я тоже решил кое что вспомнить, но не прямо в день смерти, поскольку это не про его хорошие дела и замечательные человеческие качества.
Очень старая статья в "Московском комсомольце"
https://www.compromat.ru/page_12493.htm
"Акт второй: “Немцов начал бегать...”
На следующий день состоялся захват заложников. Скомкав график выступлений, Немцов одним из первых примчался к месту трагедии. Здесь уже были Лужков, Политковская, Аслаханов, Кобзон... По словам Кобзона, для переговоров террористы из числа присутствующих попросили Немцова, Хакамаду и самого певца. Кандидатуру Лужкова они завернули с порога: московский мэр был им не нужен. Да и цену за свою голову, по меркам террористов, столичный градоначальник запросил немыслимую — находящихся в зале женщин и детей.
Кобзон сообщил директору ФСБ Патрушеву об утвержденных бандитами кандидатурах. Тот дал “добро”. Патрушевское “добро” стало для Немцова полной неожиданностью. Поход в ДК он предпринять не мог ни при каких обстоятельствах. Потому что приехал на Дубровку на самом деле для другого. Борис Ефимович прибыл на собственный пиар — рекламировать себя, любимого. По нотам был расписан “пиаровский” сценарий, заготовлены фразы... Дубровка, заложники, ДК — все это было фоном, массовкой, театральными декорациями, призванными оттенить обаяние актера первого плана.
Антракт
“Когда мы с Хакамадой шли в театральный центр, Немцов весь как-то сжался, вдруг начал бегать, хвататься за мобильный, потом замедлил шаги... — вспоминает Кобзон. — Не очень-то он стремился попасть в центр...”
Точку в метаниях Бориса Ефимовича поставил Кобзон. “Промедление смерти подобно, — отрезал он. — Сейчас они оскорбятся, что мы не идем, шлепнут кого-нибудь, и на нашей совести все это будет. Пойдем, Ирина, вдвоем”.
И они пошли. Вдвоем. Но Немцов не был бы Немцовым, если бы не оставил за собой последнее слово. “Да, принято решение, они вдвоем должны идти”, — с готовностью закивал он оперативникам. Всем своим видом Борис Ефимович напоминал человека, переживающего второе рождение. Правда, рекламная акция была безнадежно сорвана. Но зато и на заклание идти не пришлось. Все-таки сложная штука — большая политика...
“Поступил как настоящий джентльмен — женщину вперед пропустил”, — едко прошелся в тот момент Лужков по капитулянту.
Акт третий: “Я решаю все!”
Вообще-то Кобзон не хотел распространяться о том, что на самом деле случилось возле телецентра. Подтолкнул его к этому опять же Немцов — своими заявлениями, в которых чуть ли не открытым текстом утверждал, что в действительности “все было не так, как на самом деле рассказывает Кобзон”. “Ведь не хотел говорить — вынудили!..” — с досадой прокомментировал эти эскапады Иосиф Давыдович.
“Немцов в центр так и не зашел, — продолжал певец. — Но, когда мы с Ириной Муцуовной вышли оттуда, набросился на нас с криками: “Срочно в Кремль!” Деваться было некуда — мы поехали в Кремль на моей машине. Уже в машине Немцов попросил у меня телефон Абу Бакара, одного из главарей банды. Свой телефон Абу Бакар на всякий случай дал мне в присутствии Хакамады. Мне было не жалко — я дал Немцову телефон. Он о чем-то долго-долго говорил с боевиками, кричал: “Я решаю все!” Все это происходило в присутствии моего водителя. Уже тогда я понял, что его никто не уполномочивал вести с боевиками никакие переговоры. Когда мы приехали в Кремль, мое убеждение укрепилось. Так что все свои переговоры Немцов вел уже после визита в ДК, в моей машине, а не до него, как он утверждает. И то лишь потому, что я дал ему телефон Абу Бакара... И это было уже после того, как он струсил, но до того, как он рассказал о “закрытом режиме” в СМИ. Постыдно и бесчестно, и как-то совсем уж не по-мужски...”
Акт четвертый. Шоу должно продолжаться...
После “жеста настоящего джентльмена” Немцов прочно выпал в осадок. Актер первого плана потерялся в театральных гримерках. Не появился он и тогда, когда заложников из ДК выносили все, кто оказался поблизости. Упущена была еще одна уникальная возможность пропиариться. Немцов с бесчувственным заложником на руках — как это было бы круто! Опять подвел инстинкт самосохранения. Во время штурма могло ведь и рвануть — надо было держаться от ДК подальше...
И пока еще “Норд-Ост” оставался на слуху, Борис Ефимович в третий раз лихорадочно переписывает сценарий. Выяснилось, что за время отсиживания на дальних подступах к месту событий у депутата накопился “гамбургский счет” к “столичным чиновникам, которые были ответственны за организацию неотложной медицинской помощи”. Оказывается, нерадивые чиновники “ждали, что придется иметь дело с трупами”. “Я понимаю, что если бы все это в чистом поле случилось, но в центре Москвы?!” — заходится в праведном гневе видный политик."
Потом он неоднократно в этом оправдывался.
"- "Октябрь. 2002 год. Захват террористами Норд-Оста, этот эпизод связан со мной лично, так как я там был. Было введено чрезвычайное положение. Я тогда был лидером фракции и депутатом Государственной Думы. Террористы долго держали наших заложников, и я впервые в своей жизни, и последний раз, по просьбе руководства страны, стал участвовать в переговорах с террористами, а именно с Абубакаром (организатор теракта - Руслан Эльмурзаев, известный как «Абубакар»). Его потом убили."
- "Говорил я с террористами по своему знаменитому телефону, через которые слушаются мои разговоры. Суть моего разговора была такова - террористы требовали прекратить войну в Чечне, вывести от туда войска. Каких либо финансовых требований не было. В итоге мы договорились, на том что за каждый мирный день в Чечне, они будут отпускать людей из центра на Дубровке (здание Театрального центра) и действительно, как вы помните, были отпущены десять золожников, среди них дети, женщины и пожилые люди. Затем было принято совместное решение, в результате наших телефонных разговоров, что я пойду к ним переговоры и тут мне позвонил Владимир Путин..."
- "Владимир Владимирович сказал мне лично - "Послушай, пусть кто угодно идет, а вы с Лужковым не ходите туда (имеется ввиду с мэром Москвы Юрием Лужковым)." Затем мне также позвонил Чубайс и тоже мне сказал не ходить. Всё это было мне сказано без объяснения каких либо причин. Но затем, Владимир Путин мне пояснил так, - "Я ввел чрезвычайное положение в стране, я руководитель государства, и я беру на себя всю ответственность, поэтому я вас прошу не ходить туда, потом я вам все объясню."
- "И я с дуру, клянусь вам, это была одна из моих серьезных ошибок, согласился с ними, не ходить к террористам. Ну, а дальше известно что было, там погибли люди. Потом выяснилось что они использовали газ, они не хотели нормально спасать людей. Людей они клали спиной на пол, у них языки западали, впоследствии смертельный диагноз был совсем не от отравления от газа, а от асфиксии, также как и у утопленников, эти люди просто задохнулись."
- "Власти не хотели кого либо спасать и в итоге погибло 130 человек. И это невозможно простить Владимиру Путину. После всего этого, я пошел в Кремль и задал один вопрос - "Почему меня и Лужкова, Путин не пустил на переговоры с террористами? Ответ Волошина (Александр Волошин, в 2002 году являлся руководителям Администрации Президента РФ) был просто гениальным, он мне ответил - Путин следил за вашими с Лужковым рейтингом и он у Вас сильно вырос...""
Путин отговорил, потому что рейтинг слишком высокий, не позволил собой рисковать.
Но и пытался обвинять Кобзона во вранье.
А в последствии он сам неоднократно обращался к теме Норд-Оста с точки зрения того как власть там все плохо сделала.
В общем одно действия но человек раскрылся просто с самых разных сторон, и струсил, нельзя чтоб его драгоценная личность подвергалась такой опасности, и не стеснялся самым откровенным образом пиариться на происходящем тогда ужасе, тогда уже были убитые, пытался влезть как посредник в переговоры между боевиками и властью, причем совершенно топорно и безответственно, подвергая опасности заложников. И потом еще конечно пытался врать перекладывать вину на других и обвинять тех кто в ДК все таки пошел во лжи.
И я тут хочу отметить вот эту его особенность. Скажем мягко осторожность если речь идет о его собственной персоне при реальном риске для жизни. Он в течении своей оппозиционной карьеры неоднократно говорил о том что ему угрожают, что его хотят убить, и что даже в итоге убьют. Вот мне думается на самом деле это была просто поза, пиар, не верил он сам в это, а если бы реально решил что это так, то оказался бы за границей быстрее чем слово "ой" произносится. В угрозу собственной жизни он не верил, во всяком случае со стороны Кремля, в котором бывал часто. Реальная угроза пришла к нему оттуда, откуда он её не ждал и совсем без предупреждения.
На мой взгляд лучшая книга по теракту на Дубровке была написана историком Александром Дюковым. Мои рекомендации.
https://www.labirint.ru/books/714767/