Сказки про соль
Когда я был маленький, я думал: вот бы попасть в такую страну, чтобы ни птицы, ни звери меня не боялись. Бежит, например, заяц. Я ему кричу: «Зайка, зайка!» Он и остановится. А я его поглажу - ну, беги дальше!
А если волк... Ну, так я крикну: «Уходи, уходи прочь!» И он - во все лопатки. И чтоб к птице можно было подойти и разглядеть ее.
А то чижика какого-нибудь иначе как за двадцать шагов, да еще сквозь ветки, и не подсмотришь - не подпустит. Чего там чижика, когда кошку чужую на лестнице не погладишь: она сразу спину дугой, хвост трубой - прыск, прыск! - и на чердак... А по лесу идешь, так будто и никакие звери там и не живут, - все от тебя прячутся и притихнут. Один раз белку видел - и то только хвост. Может, и не белкин.
Я больших спрашивал, - есть ли такие места где-нибудь, чтоб звери к себе подпускали? А большие только смеялись и глупости говорили: «На вот, возьми соли, насыпь зайцу на хвост, тогда он тебя и подпустит».
И так было обидно! Я вырос, а обиды не забыл, но уж надежды подманить зайца у меня, конечно, не осталось. Я уже моряком стал, пароходным механиком. Попал как-то на китобойный корабль.
Киты, конечно, от нас удирали полным ходом. И было отчего: мы их из пушки били. Ядром. А впереди ядра приделана пика: называется гарпун. А от пики идет к пароходу веревка.
Но я смотреть на это не любил. Да и смотреть не на что было: сверху небо, внизу вода, а по воде лед. Мы все время плавали в холодных странах.
Раз поднялась буря. Нас куда-то понесло. Я все у машины сидел и не спрашивал, где это мы плывем.
Вдруг как-то слышу - наверху все кричат:
- Земля! Трава, зеленая трава!
Я не поверил и выскочил на палубу. Смотрю, верно: берег, на нем зеленая трава, горы, на небе солнышко. Всем стало очень весело. Даже петь начали.
Капитан остановил пароход, и все стали проситься на траву погулять.
Мы выехали на лодке на берег - и давай бегать по траве. Я ушел совсем далеко за холмы, а когда устал, лег посреди луга.
Вдруг смотрю - что такое? Беленькое что-то. Я привстал. Смотрю: зайчик. Весь белый, настоящий зайчик.
«Смешно! - подумал я. - Зеленая трава, а заяц белый. У нас зайцы серые летом бывают».
Я боялся шевелиться, чтобы не спугнуть зайца.
Гляжу: и другой выскочил. А вот их уже три. Фу ты! Уже десяток!
Я устал неподвижно сидеть и шевельнулся. Зайцы посмотрели на меня и поскакали, да не от меня, а ко мне!
Что за чудо: обступили - их уже с сотню было вокруг меня - и разглядывают: что я за диковинный зверь такой?
Я двигался как хотел. Даже папиросу закурил. Зайцы на задние лапки становились, чтоб меня лучше разглядеть.
Мне так весело и смешно стало, что я начал с зайцами говорить:
- Ах вы, шельмы! Да в самом ли это деле? Да неужто это бывает, чтобы зайцы не боялись? А вот я вас сейчас напугаю!
Зайцы только посматривают, ушками потряхивают.
- Да я вас из ружья сейчас!
Нарочно я: ружья-то у меня никакого не было.
Я как хлопну в ладоши, да как крикну: «Пиф! паф!»
Зайцы подскочили. Наверно, удивились. Вот чудак какой! Но никто не побежал, а просто травку стали щипать - тут же, рядом со мной.
Теперь вот, если б была соль, можно б каждому на хвост насыпать.
Тут я хватился: на пароход, пожалуй, пора.
- Ну, - говорю, - прощайте, храбрые зайчишки!
И зашагал.
Смотрел только, чтобы на зайцев не наступить.
А куда идти? Где пароход? В какой стороне? Совсем забыл!
Впереди были горы. Дай, думаю, залезу на гору: с высоты будет видно, где море. Оттуда сразу к морю и пойду. А на море - пароход.
Стал взбираться на гору. Вдруг смотрю: что такое - коровьи следы?
Да сколько! Да это целое стадо шло!
«Ага! - подумал я. - Коли тут стадо, - значит, есть и пастух. Значит, здесь люди живут. Вот я пастуха и расспрошу, почему у них зайцы такие храбрые».
А следы коровьи все уже да уже. Вот уж, видно, гуськом шли и дорожку протоптали, и дорожка ведет на кручу. Да так круто, что я уж стал на четвереньках царапаться. А сам думаю: мне здесь через силу, а как же коровам тут лазать? Удивительные какие коровы! Здесь только козам скакать.
И вот уж я долез до самого верха: вниз глянуть страшно. И вот передо мной камень; прямо не знаю, как влезть.
Я уцепился руками, поддал ногами и выскочил животом на камень.
Вот бы передохнуть!
Какое тут передохнуть! В десяти шагах от меня стоит большой, рогатый зверь, весь лохматый, шерсть до полу и на ногах острые копыта. И прямо на меня глядит.
Поглядел немного и пошел на меня.
Я подумал: «Назад надо!»
Да куда там назад: если мне с этого камня под кручу прыгать, так я покачусь вниз, как камешек, и останутся от меня одни «дребезги». Туда вниз посмотреть - и то голова кружится.
А спереди - этот рогатый. Сейчас как боднет!..
У меня душа в пятки ушла. Закрыл я глаза со страху: будь что будет!
И вот с закрытыми глазами слышу: зверь ко мне подходит. Вот совсем подошел.
Слышу, как жарко дышит.
Я не выдержал, один глаз приоткрыл, а мы с ним - нос к носу!
Он воздух ноздрей потянул, фыркнул в бок. Повернулся и... потихоньку пошел назад.
Я дух перевел: не хочет, значит, меня бодать! Раздумал.
Я встал на ноги. И вот что я увидел: целое стадо таких зверей, штук двадцать, паслось тут на горе. Каждый из них, если б захотел, мог меня забодать и растоптать. Но, видно, никто из них не собирался на меня нападать.
Я вдруг вспомнил, что видел таких на картинке, даже вспомнил, как назывались. Называется этот зверь - овцебык.
Я огляделся - и там, за быками, увидел море. Подумал: «Ничего, пока они меня не трогают, я, может быть, угляжу спуск и пойду вокруг горы».
Спуска я никакого не нашел и тут услышал гудок нашего парохода. Это значит: хватились меня, зовут. А меня-то нет, и никто не знает, что я на этой горе. Людей тут нет. Пропаду!
Мне оставалось одно - идти прямо на быков. Эх, была не была! Распугаю.
А самому - во как страшно!
Я заорал не своим голосом. Завертел руками, как мельница, и ногами затопал.
Быки все на меня оглянулись, своих телят и маток затолкали в середину, сами вокруг стали и рога вперед выставили.
Я сразу присмирел и даже на землю сел. А быки постояли-постояли, - видят, что я ничего не делаю, и опять взялись траву щипать.
А пароход гудит, гудит!
Я чуть не заплакал. Я снял фуражку и стал быкам говорить - никого не было, так что не стыдно.
Я сказал:
- Вы знаете, честное слово, мне просто на пароход надо! Я никому ничего не сделаю. Только, пожалуйста, пожалуйста, не бодайте меня, не кусайте меня!.. Я только пройду, честное слово!
Быки посмотрели, как я говорю, и ничего.
Я пошел. Прямо на стадо. Все приговаривал сначала:
- Миленькие, я, честное слово, только так... Я на пароход.
Одного даже слегка погладил.
Потом пришлось протолкнуться между двумя. Тут уж я посмелей:
- Дорогу-то дайте же, в самом деле! А то стали - ни пройти ни проехать!
Дальше смотрю: один лег как раз у меня на пути.
Я уж крикнул:
- А ну, вставай!
Лежит, проклятый, и ухом не ведет.
- Да вставай ты!
Я вплотную подошел и ткнул ему под брюхо ногой.
Ух, шерсть какая на них большая: сапог так и ушел, как в сено!
А бык ничего: только мыкнул, не спеша встал на колени, как домашняя корова, поднялся и отошел нехотя вбок. Я его еще ладошкой подтолкнул.
Я прошел через стадо. Спустился с горы и побежал по долинке - скорей к морю! Пароход уже гудел тревожно.
Я бежал со всех ног. Все думал, какие это быки на вид только страшные, мохнатые. А если их выстричь, как овцу, окажется легкая зверюшка, вроде козы. Понятно, что они на такие кручи царапаются: копытца-то у них острые.
Вдруг смотрю: что такое? Две собаки.
Нет, какие там собаки, - волки! Чистейшие полярные волки. Этих-то я уж знаю. Не раз с парохода видел.
И бегут прямо на меня. Нюхают землю, меня не видят.
Ветер дул от них, и моего человеческого духа на них не несло. Они меня не чуяли и бежали, глядя в землю.
Я встал как вкопанный: авось не заметят, пробегут мимо.
А они все ближе да ближе.
И тут, понимаете, что случилось: мушка, паршивенькая маленькая мушка села мне на нос.
Я рукой боюсь шевельнуть: где тут до мухи, когда волки сейчас съедят? А она, дрянь, на свободе расхаживает да мне в нос.
И вот что тут случилось.
Защекотало, защекотало у меня в носу, я как чихну - ап-чхи! Во весь дух.
Волки стали. На миг глянули на меня... Да как бросятся наутек. Только я их и видел.
Я припустил вперед и скоро прибежал к морю. В лодке уж меня ждали, и пароход ругался - гудками, конечно.
На пароходе я спросил капитана:
- Какая это земля?..
- Восточный берег Гренландии, - ответил капитан.
- Ну, ладно, - сказал я. - Но что же это за страна такая? Ведь здесь все шиворот-навыворот: зайцы сами тебе чуть за пазуху не скачут, диких быков - хоть поленом гоняй, а волки от человеческого чиху, как от пушки, врассыпную!
И про себя подумал: «Совсем как мне маленькому хотелось, чтобы соль на хвост сыпать».
Капитан улыбнулся.
- А это, - сказал он, - это вот почему. Людей тут нет. И не было. Зайцы и овцебыки совсем с человеком не знакомы. И поэтому не боятся его.
- А волки почему же боятся? - спросил я.
- А волки пришли сюда недавно. По льду перешли из Америки. И они отлично помнят, что такое человек. И что за инструмент у него - ружье. Им и неохота связываться с человеком.
Вот что сказал мне капитан. И я думаю, что это правда.
Румынская народная сказка:
“Соль в кушанье”
Тогда это было, когда и в помине не было. Не случись оно в ту пору — не было б и разговору.
А случилось это в ту самую пору, когда на тополе груши росли, а на раките фиалки цвели, когда медведи хвостами виляли, а волки, словно братьев, ягнят обнимали, когда блох ковали, а они до неба сигали и на землю сказки присылали.
Ну а тот, кто нашим словам не внемлет, сам без меры врет.
Жил-был царь, у него было три дочери. Остался царь вдовцом и всю свою любовь отдал дочерям. Заботливо воспитывал их отец, наукам учил, от горя и болезней оберегал. Подросли дочки и всегда старались утешить отца — царь все горевал со дня смерти их матери.
Решил однажды царь задать своей старшей дочери такой вопрос:
— Дочь моя, скажи, как ты меня любишь?
— Как люблю, отец? Люблю я тебя так же, как люблю мед.
Царевна сказала так потому, что считала, будто ничего слаще меда на свете нет. Только на такой ответ и хватило ума у старшей царевны.
— Дай тебе Бог долгих лет счастливой жизни мне на радость, дочь моя! — ответил ей довольный царь.
Спросил царь среднюю дочь:
— А ты, дочь моя, как сильно меня любишь?
— Как сахар, отец.
Ничего лучшего средняя царевна не смогла придумать.
— Дай Бог тебе всякого добра, живи мне на радость, дочь моя! — ответил царь, довольный ответом и средней дочери.
Надо сказать, что обе эти царевны были льстивыми и хотели показать отцу любовь, какую на самом деле вовсе не испытывали.
А царь обрадовался ответу старших своих дочерей, потому что и сам считал: лучшей любви, более сладкой, чем мед и сахар, и быть не может.
Взглянул царь на младшую, царевна робко стояла в стороне, и спросил ее:
— А ты? Как ты любишь меня, дочь моя?
— Я люблю тебя, отец, как соль в кушанье! — ответила царевна с сияющим любовью лицом. Она опустила глаза, оробев от своей смелости и от того, что отец на нее, самую младшую, тоже обратил внимание.
Услышав ответ младшей царевны, сестры так и прыснули со смеху и отвернулись. А царь нахмурился.
— А ну-ка, подойди ко мне, негодница,— сердито сказал он,— подумай, что ты мне ответила? Так вот как, значит, ты меня любишь? Для того ли я старался воспитывать вас, берег и учил, хотел, чтобы равных вам по уму и на всем свете не было? Поди прочь от меня с твоей солью!
Младшая царевна готова была сквозь землю провалиться, горестно ей стало, что невольно обидела отца, она его и взаправду очень обидела.
— Прости меня, отец, не хотела я тебя обидеть. Моя любовь к тебе, если не сильнее любви моих сестер, то и не хуже меда и сахара.
— Вот как? — грозно прервал отец свою младшую дочь.— Ты еще осмеливаешься сравнивать себя с сестрами? Прочь из моего дома, бесстыжая, и чтоб я о тебе больше никогда не слышал!
И не дав дочери и слова сказать, царь удалился, оставив царевну в слезах.
Сестры принялись ее утешать, но слова их шли не от сердца, и потому-то еще больше опечалилась царевна.
Поняла младшая царевна, что и сестры не жалеют ее. Решила она уйти из дому куда глаза глядят.
Надела царевна самое старое платье и пошла бродить из деревни в деревню, пока не пришла ко двору соседнего царя.
Подошла царевна к воротам царского дворца и стала ждать.
Увидела ее ключница, вышла и спросила, что ей надобно.
Царевна ответила, что она, мол бедная сирота и хочет поступить к кому-нибудь служанкой.
На счастье царевны, недавно ушла у ключницы помощница, и ей нужна была другая. Осмотрела царевну ключница с головы до ног зорким взглядом, девушка ей понравилась.
Спросила царевну ключница, какую она потребует плату. Та ответила, что не хочет назначать плату, пока не подойдет время, чтобы смогли оценить ее работу. Сколько полагается, столько пусть ей и заплатят.
Ключнице понравился такой ответ, и она взяла царевну к себе в помощницы. Объяснила девушке все, что она должна делать, передала ей связку ключей, ту, что обычно носила при себе.
Царевна была девушка старательная и смышленая; тотчас же принялась она убирать комнаты и шкафы, ключи от которых доверила ей ключница.
Оказалось, что царевна умела хорошо стряпать, печь пироги, варить варенье, готовить всякие тонкие блюда и подавать их к царскому столу. Вскоре доверили ей и царские кладовые со всеми запасами.
Все были довольны царевной, потому что она исполняла порученное дело разумно и честно, да и не болтала попусту.
Молва о прилежности, уме и скромности помощницы ключницы дошла вскоре и до самой царицы. Та пожелала увидеть девушку. И вот царевна предстала перед царицей. На ее вопросы она отвечала умно, почтительно, но без подобострастия.
Царице девушка очень понравилась. Кроме того, она поняла, что помощница ключницы не простая крестьянка. И взяла ее царица к себе в служанки.
Куда бы ни пошла царица, повсюду брала она с собой свою новую служанку. Если царица садилась за рукоделье, она и ее сажала с собой рядом. Какие вышивки выходили у девушки — просто загляденье!
Но больше всего нравились царице умные речи девушки. И полюбила ее царица, как родную дочь. Царя удивила благосклонность царицы к своей служанке.
Был у царя с царицей единственный сын, они гордились им и любили его беспредельно.
Вот отправился царь на войну и взял с собой царевича, чтобы приучить его к военному делу.
Случилось так, что царевича опасно ранили и пришлось отправить его домой.
Уж как горевала царица, уж как плакала она над бедным своим сыном. Ночь за ночью проводила она у постели, а когда силы оставляли ее, поручала ухаживать за сыном своей верной служанке. Днем и ночью то одна, то другая дежурили у постели раненого царевича.
Ласковые слова, нежность, красота и скромность служанки пробудили в сердце раненого царевича чувство, какого он еще не испытывал.
Шло время, царевич мало-помалу стал выздоравливать. Однажды, беседуя с матерью, царевич сказал ей:
— Матушка, я хочу жениться...
— Кто же она? Знаю ли я ее?
— Не сердись, матушка. Люблю я твою новую служанку, люблю, как самого себя. Сколько ни перевидал я царевен и королевен, ни одна мне так не полюбилась...
Воспротивилась было царица, стала отговаривать сына от женитьбы, но царевич продолжал стоять на своем.
«Ну что ж,— подумала царица,— избранница царевича девушка хорошая, кроткая, честная и прилежная...»
Теперь осталось только убедить царя, чтобы и он дал свое согласие.
Упросили они царя, и дал он своему сыну благословение на брак с любимой девушкой. После помолвки назначили день свадьбы. Стали созывать народ на пир. Невеста попросила, чтобы позвали и ее отца, но скрыла, что она — царская дочь.
В день свадьбы прибыли все гости. Веселились с утра до поздней ночи. Столы царские так и ломились от разных яств, напитков, пирогов, да таких вкусных, что у гостей слюнки текли.
Невеста сама научила поваров и стряпух, что и как подавать к столу. Лишь для одного гостя приготовила она угощение собственными руками и наказала своему верному слуге, чтобы угощение он поставил перед царем, приглашенным по ее просьбе, а другим гостям этих блюд ни в коем случае не подавал.
Слуга сделал все так, как ему приказала царевна.
Гости сели за стол, едят, пьют и веселятся, а царю, отцу невесты, кусок в горло не лез. Он то и дело поглядывал на невесту.
Уж очень она походила на его младшую дочь, ту, что он выгнал из дома, но как могла она стать невестой царевича?
Беспокойно было царю от этих мыслей, но спросить кого-нибудь, кто эта девушка, он не решался.
Глядя на веселье гостей, захотелось и царю поесть и повеселиться вволю. Но когда слуга подал ему кушанье, царь, едва попробовав, тотчас перестал есть. Слуга то и дело убирал со стола нетронутые блюда, приготовленные для царя самой царевной.
Дивился царь на то, с какой охотой едят другие гости: ведь все, что подавал ему слуга, очень уж было невкусным!
Царь решил спросить соседа своего — нравятся ли ему кушанья. Тот ответил, что таких вкусных блюд он давно не ел. Попробовал царь из тарелки соседа: кушанье в самом деле превкусное.
От голода у царя засосало под ложечкой. Но разве можно есть то, что подавали ему? Не вытерпел он, поднялся и громогласно спросил:
— Послушай, царь, ты, видно, позвал меня на свадьбу сына, чтобы насмехаться надо мной?
— Помилуй, твое величество, как можешь ты обо мне думать такое? Все люди добрые видят, что я тебя принял с таким же почетом, как и других именитых гостей...
— Прости меня, царь, но это не так. Всем гостям подают кушанья очень вкусные, а те, что подают мне, в рот взять нельзя!
Разгневался отец жениха и приказал позвать сюда поваров, чтобы найти виновника и предать его смерти.
А весь секрет состоял в том, что царевна приготовила все кушанья для своего отца без соли, а лишь с медом и с сахаром. Солонка перед царем и та была наполнена толченым сахаром. Напрасно бедный царь брал из солонки то, что он принимал за соль, и сыпал в свое кушанье: вместо того, чтобы стать вкусным, оно делалось еще слаще, а стало быть, и еще противнее.
Но вот поднялась невеста и обратилась к царю-свекру: — Не вини поваров, это я приготовила нарочно такие кушанья для царя. А царь этот — мой отец. Нас у моего батюшки было три дочки. Стал нас отец спрашивать по очереди, как мы его любим. Старшая сестра ответила, что любит его, как мед. Средняя — что любит, как сахар. А я сказала, что люблю его, как соль в кушанье. Думала я, что нет более крепкой любви, чем такая. Но отец рассердился и выгнал меня из дому. Только не пропала я — сами видите, чего добилась честным трудом. Вот сегодня я и хотела доказать отцу, что без меда и сахара человек может прожить, а без соли нет. Я сама приготовила для него кушанья без соли. А теперь рассудите своим царским умом, кто из нас был прав: я или мой батюшка...
Царь-свекор да и все гости в один голос заявили, что жестоко было изгнать дочь из дома, да еще за такой умный ответ.
Тут и отец невесты признал, что не сумел оценить свою младшую дочь, и попросил у нее прощения.
Царевна поцеловала руку отца и тоже попросила прощения.
«Соль»-чешская сказка
Жил на свете король: король как король — в золочёном кресле сидел, на голове корона. И было у него три дочери.
Все три красивы, да не одинаковой красой. Старшая пышна, как роза. Средняя горда и стройна, словно лилия. А младшая… Младшую только с фиалкой лесной и сравнишь. С фиалкой, что прячется в траве под листиком, свою красу от всех таит. Не всякий её приметит, а кто разглядит — вовек не забудет, станет она тому милее самых ярких садовых цветов.
Король, ясное дело, всех трёх дочерей любил. Двух старших — королевской любовью, а младшую — отцовской. Как взглянет на неё, так и тает у него сердце в груди, словно воск перед огнём.
Вот однажды гулял король с дочерьми по саду и спросил их:
— Скажите мне, каждая в свой черёд, как вы нас, своего отца, любите.
— Государь, — ответила старшая, — если на одну чашу весов положить мою любовь, а на другую — всё золото, что на свете есть, ни одна не перетянет. Люблю вас, как золото.
— Ну, что ж, — сказал король, — коли золото не перетянет, значит, крепко ты нас любишь.
— Государь, — заговорила средняя, — если собрать в одну груду все драгоценные каменья, блеск их сравнится с сиянием любви к вам в моём сердце. Люблю вас, как драгоценные камни.
— Вижу, дочь, что и ты нас дорого ценишь. А ты, моя маленькая голубка, что ответишь?
Помолчала младшая королевна и так сказала:
— Как соль, я люблю вас, государь мой отец.
Нахмурился король.
— Подумай, дочка, опомнись! Что ты говоришь? Нас, короля, с простой солью равняешь…
Склонила королевна голову и повторила:
— Люблю вас, государь мой отец, как соль. Потому что соль дороже золота и драгоценных каменьев.
Тут король сделался словно грозовая туча, что сейчас загремит громом. Так и случилось: заблестела в королевских очах молния, прогремел гневный голос:
— Вот тебе наше слово! Тогда тебя прощу, когда соль и вправду станет дороже золота и драгоценных камней. А такого никогда не будет! Иди прочь с моих глаз! Видеть тебя не хочу, знать тебя не желаю!
Тихонько заплакала королевна и пошла из сада.
В коморке под лестницей разыскала она бедную служанку, что вечно золу выгребала да кастрюли чистила, и выпросила у неё старое платье. Не хотела, чтобы её по дорогому наряду узнали. Боялась опозорить отца, что родную дочь из дому выгнал.
Ушла королевна из дворца, куда глаза глядят, куда ноги ведут.
А король велел отныне забыть, что была у него когда-то третья дочь, велел никогда её не поминать ни словом, ни помыслом.
Королевский указ — приказ. Если кто и вспоминал о младшей королевне, то втихомолку, от людей таясь.
Скоро сосватал заморский королевич старшую дочь, что была пышна, как роза. И отдал король за ней в приданое почти всё золото из королевских кладовых. Так сказал:
— Любит она нас, словно золото, сама говорила. Пускай же в чужом королевстве ей золото о нас напоминает.
Забрала золото старшая дочь, уехала и думать об отце забыла.
Каждому цветку свой черёд. Не засиделась и средняя дочь, стройная и гордая, как лилия. За ней король дал в приданое почти все драгоценные камни из королевских кладовых.
— Пусть их блеск, — сказал, — напоминает ей о сиянии нашего лица.
Уехала и эта дочь в далёкое царство и до конца своих дней ни разу об отце не вспомнила.
Живёт король один в большом дворце. Нет при нём дочерей…
Да ведь была у него когда-то младшая, любимая дочка. Где она теперь? Что с ней?
А с младшей королевной вот что случилось. Обида и горе гонят её всё дальше и дальше. День идёт, ночь под стогом ночует. На рассвете опять в путь пускается. Так и забрела в густой лес на границе королевства, где ни тропок, ни дорожек нет. Совсем заблудилась, куда идти, не знает.
Вдруг из тёмной пущи, из лесной гущи вышла ей навстречу старушка. Вся сгорбленная, посохом подпирается, за спиной вязанка хвороста. Как ни устала королевна, сняла с её плеч вязанку, на свои плечи перекинула.
— Вижу, вижу, доброе у тебя сердце, девушка, — сказала старушка. — Да нет твоей доброте приюта. Идём ко мне.
Привела королевну в свою избушку. Стали вместе жить. Королевна ей ничего не рассказывает. Старушка девушку ни о чём не спрашивает. А дружно, ладно живут. Всей домашней работе королевна научилась: и очаг топит, и воду носит из ручья, и хлеб в жаркой печи печёт.
Вот однажды полоскала она бельё в озере. Тут послышался топот коня, и выехал из леса молодой охотник. На шапочке перо, в руке лук, у пояса в колчане стрелы, к седлу два зайца приторочены. А на кафтане королевские знаки нашиты.
Увидел охотник девушку, остановил коня. Смотрит, словно зачарованный, глаз с неё не сводит. Острые стрелы в его колчане любую дичь сразят, да сейчас ему не до охоты. Самого пронзила стрела, что острее всех стрел на свете. Любовью та стрела зовётся.
И девичье сердце та стрела пронзила. Зарделись стыдливым румянцем щёки у королевны, подхватила она бельё и бросилась бежать.
Прибежала к старушке, плачет и смеётся, слова не вымолвит.
— Знаю, знаю, — говорит старушка, — он в лесу часто охотится, в озере коня поит.
— Ну, так я больше к озеру не пойду, — отвечает королевна. — Ведь он королевич, а я бедная девушка.
Старушка головой покачала.
— Ничего ты мне не рассказывала, да мне слов и не нужно. Всё я ведаю, все твои тайны мне открыты. И ты, как он, королевского рода. Настанет пора вернуться тебе к отцу. Вернёшься, тогда и королевич твоим будет.
— Нельзя мне! Государь мой отец сказал, что меня дочерью признает, если соль станет дороже золота и драгоценных каменьев.
— Как он сказал, так и исполнится, — старушка ответила.
На следующее утро на ранней зорьке открыла королевна глаза, смотрит — нет старушки, и посоха её нет. Значит, ушла куда-то.
Ждёт, ждёт королевна с утренней зари до вечерней, с вечерней до утренней, да опять до вечера, да опять до утра…
Не раз, не два приезжал королевич на берег озера и к избушке подъезжал. Только пряталась от него королевна. За куст схоронится либо под елью притаится. Он уедет — она слёзы льёт.
А тем временем в королевстве её отца чудные дела твориться стали.
Прибежал к королю повар, докладывает:
— Ваше королевское величество, беда у нас случилась: растаяла вся соль, солить нечем.
— Что за беда! — пожал плечами король. — Соль растаяла — соли чем-нибудь другим.
— Эх, ваше королевское величество, её ничем не заменишь.
— Ну, не соли совсем!
Так и ушёл бедный повар на кухню.
Подали королевский обед. Король попробовал одно блюдо — есть не стал, попробовал второе — в сторону отодвинул. Призвал повара и говорит:
— Где хочешь, соль достань! Хоть купи, хоть отними. Повар отвечает:
— Ах, ваше королевское величество, во всём королевстве соли не осталось.
Делать нечего! День король поголодал, на второй без соли поел, на третий — на еду смотреть не хочет.
Созывает совет. Советуется, где соли раздобыть.
Советники головами качают. Плохи дела в королевстве, люди болеть начали, коровы молока не дают, у овец шерсть повылезла. Сулили за соль золото и драгоценные каменья, да никто не продаёт. Надо бы к морю обозы послать, где солевары соль варят. Да высадились там на берег войска, тьма-тьмущая — соседние короли меж собой войну затеяли. Ни пройти, ни проехать.
Скоро и сам король занемог. И вспомнил он свою младшую дочь.
«Дурень я, старый дурень! — сокрушается. — Ведь младшая дочка меня и впрямь больше всех любила. А я ничего не понял! Да как её вернуть? Где-то она теперь?»
А королевна в лесной избушке тоже одна горюет, об отце вспоминает.
Просыпается как-то утром, видит — вернулась старушка. Хлопочет, что-то в мешочек насыпает.
— Здравствуй, бабушка, — обрадовалась королевна.
Старушка отвечает:
— Здравствуй, моя красавица, и прощай! Иди к отцу. Всё как по писанному, как по сказанному сделалось. Дам я тебе соль в мешочке, дороже она теперь золота и самоцветов. И ещё возьми вот этот прутик. Когда повеет тебе в лицо тёплый ветер, пойдёшь ему навстречу. Пройдёшь три долины, три вершины, ударишь прутиком о землю, и расступится перед тобой земля. Там ты найдёшь своё приданое.
Жалко было королевне со старушкой расставаться. Однако поплакала, попрощалась и пошла.
Шла, шла и пришла ко дворцу своего отца, где она родилась, где выросла. Хотела во дворец войти, а стража её не пускает.
— Иди, — говорят, — прочь, девушка! Король болен, никого видеть не хочет.
Королевна отвечает:
— Несу я королю такой подарок, что его сразу вылечит.
То ли поверила стража, то ли не поверила, а пропустила девушку.
Знакомыми лестницами, знакомыми переходами поднялась девушка в королевскую опочивально и низко поклонилась королю. Хочется ей обнять отца, поцеловать ему руку, да не смеет.
Не узнал отец своей дочери.
— О чём пришла просить, девушка? — спрашивает.
— Прикажите принести кусок хлеба, ваше величество.
Хлопнул в ладони король, приказал принести ломоть хлеба. Взяла девушка хлеб, круто посолила из своего мешочка и поднесла к устам. Король увидел соль, даже затрясся весь.
— Дай и мне кусочек, — просит.
Съел хлеб, круто посоленный, и на ноги вскочил.
— Вот теперь я здоров! До чего же вкусно! Чем тебя отблагодарить, девушка? Чего ты в дар хочешь?
— Хочу вашей любви, государь мой отец! Любите меня, как соль! Больше мне ничего не надо.
Тут король и узнал свою дочь, к груди прижал. Нарадовались они, наговорились.
А уж люди прослышали, что вернулась под отчий кров младшая королевна, да ещё мешочек соли с собой принесла.
Потянулись люди ко дворцу. Королевна никому не отказывает, хоть немножко соли, да даст.
Стал пустеть мешочек. Король чуть не плачет, дочку уговаривает:
— Что ты делаешь, неразумная! Как же мы сами без соли жить будем?!
— Как ваши подданные, так и мы проживём, — отвечает королевна.
Только отдала королевская дочь последнюю щепотку, подул ей в лицо сильный тёплый ветер. Взяла королевна прутик и пошла навстречу ветру за приданым, что старушка сулила.
Прошла три долины, взошла на три вершины и ударила прутиком о землю. С грохотом земля расступилась, скалы раздвинулись, и открылся перед ней ход в пещеру.
Смело королевна туда вступила и тотчас зажмурилась. Блестят и искрятся стены пещеры, чертог за чертогом вглубь уходят. Ни в каком дворце такой красы не увидишь! Дивные травы радугой переливаются, звенят тихонько. Цветы что драгоценные камни сверкают. Озирается королевна и думает: то ли из стекла тут всё, то ли изо льда?
Вдруг слышит голос:
— Не изо льда, не из стекла всё тут, королевна! Это соляное царство. Соль — твоё приданое!
Голос знакомый. Будто старушка с ней в бедной хижине разговаривает. А самой старушки не видать нигде.
— Рада я такому приданому, — вымолвила королевна, — да жаль эту красу рушить.
Отвечает ей старушкин голос:
— Не бойся, королевна, много чертогов в соляном дворце, вновь та краса возродится. Не иссякнет соль в подземном царстве.
Смолк голос. А королевна сняла с головы платок, набрала в него соли и домой пустилась за три вершины, через три долины. Кого ни встретит, делится доброй вестью, рассказывает, как пройти к соляной пещере.
Ох, как обрадовался король! Позвал повара и велел закатить пир, какого никто не видывал.
Уж каких только яств повар не наготовил — и жареное, и пареное, и печёное, и варёное! Только на радостях пересолил малость все блюда, но гости не жаловались, каждый ел, сколько мог, да похваливал.
Гостей съехалось превеликое множество. И среди них — кто бы вы думали?! — тот самый молодой охотник, королевич из соседнего королевства.
Опустила королевна ресницы, из-под ресниц лишь на него и глядит. А он, как увидел королевну, словно окаменел. Весь вечер храбрости набирался и, когда начались танцы, подошёл к ней сказал:
— Не бывает такой красоты дважды. А я поклясться готов, что не во сне вас в первый раз увидел. Откройте мне эту загадку, королевна.
Королевна лукаво усмехнулась.
— И я молодого охотника у озера не во сне видела!
Дальше и рассказывать нечего. Это про беды да горе долог рассказ. А про счастье что долго говорить! Счастье — оно счастье и есть. Всякому понятно.
Вышла королевна замуж за королевича, как старушка обещала.
Отшумела свадьба. Говорит королевна молодому мужу:
— Надо старушку навестить, что мне второй матерью стала. Если б не она, не встретились бы мы с тобой.
Поехали в дальний лес. Королевна хорошо дорогу знала, да не нашла лесной избушки. Вдоль и поперёк весь лес обыскали — и следа избушки нет. И старушка куда-то пропала.
Верно, сделала волшебница своё доброе дело и навсегда ушла из этого леса.