— Квантовое излучение. Виртуальные частицы этой вселенной — мы называем ее «Вселенная-288», — попадая под действие законов нашей вселенной, превращаются в фотоны.
Совсем даже не «ничто», думает Вишрам, всматриваясь в свет другого времени и пространства. И ты ведь знаешь, что оно такое, Соня Ядав.
Свет Брахмы...
КАЛКИ
Шив
Мать всегда ждет своего сына.
Для Шива это было возвращением домой. Он шел по узким гали между хижинами, пригнувшись, пролезал под электрическими проводами, старался идти по картонному настилу, так как даже в самую страшную засуху переулки Чанди Басти были залиты жидкой омерзительной грязью. Путь, по которому пролегала здесь улица, постоянно менялся по мере того, как одни лачуги разрушались, а к другим пристраивались дополнительные помещения, но Шиву были хорошо известны некоторые приметы, которыми он и руководствовался: «Неуничтожимые автомобильные детали Господа Рамы» — место, где братья Шаси и Ашиш разбирали на части «фольксваген»; «Швейная машинка господина Пиллаи» под зонтиком; Амбедкар, агент по торговле детьми, сидящий на высоком крыльце и курящий приятную травку. И повсюду устремленные на него взгляды самых разных людей — людей, уступающих ему дорогу; людей, делающих ритуальные жесты, чтобы уберечься от сглаза; людей, пристально следящих за ним, ибо они заметили нечто иное, далекое от их образа жизни, нечто, демонстрирующее вкус, стиль и дорогую обувь, нечто значительное. «Нечто», что в их понимании, несомненно, было шикарным мужчиной.
Его мать бросила взгляд на тень Шива от двери своего дома. Он швырнул ей деньги, горсть грязных рупий. У него в руке оставалось немного мелочи, которую дал тот человек, что утащил остатки «мерседеса». Шив остался ни с чем, но сын обязан выплатить хотя бы часть своего долга матери. Она делает вид, что хочет отмахнуться от денег, но Шив замечает, что на самом деле она сует их под кирпич у очага.
Он вернулся. Вся обстановка в комнате состоит лишь из чарпоя в углу, но у него здесь по крайней мере будет крыша над головой, тепло и пища два раза в день и, самое главное, уверенность в том, что никто и ничто, никакая «машина смерти» с ятаганами вместо рук не найдет его здесь. Правда, и здесь Шива подстерегает одна опасность. Страшная опасность. Он снова может легко погрузиться в обычную рутину: немного поесть, немного поспать на солнышке после обеда, немного поворовать, немного пошататься и поболтать с друзьями, поглазеть на девиц — так незаметно и пройдет день, за ним год, а потом и вся жизнь. Нет, он должен размышлять, искать выходы, способы расплатиться с долгами... Йогендра уже пошел рыскать по басти и по городу, прислушиваясь к тому, о чем болтают на улицах, что говорят о Шиве, кто обозлен на него и за что, а кто все еще продолжает питать к нему хоть толику почтения.
Кроме того, еще есть сестра. Лейла...
То, что когда-то было очаровательным, милым, застенчивым, но твердо стоящим на ногах семнадцатилетним созданием, сестренка, которая могла бы выйти замуж за богатого человека с положением, сделалась христианкой. Однажды вечером с подругой она отправилась на какое-то религиозное мероприятие, проводившееся каналом кабельного телевидения, а домой вернулась «рожденной заново». Но дело не кончилось на обретении Бога в Господе Иисусе Христе: теперь Лейла была абсолютно убеждена, что все остальные тоже должны обрести Его. Особенно ее са-а-амые грешные на свете братья. И вот она расхаживает со своей Библией из тончайшей папиросной бумаги, из которой, как хорошо известно Шиву, выходят такие замечательные сигаретки с марихуаной, с маленькими брошюрками и никому не нужным религиозным рвением.
— Сестренка, у меня сейчас время отдыха. А ты его нарушаешь. Если бы для тебя действительно что-то значило твое христианство, ты уважала бы брата. Мне кажется, там у них где-то сказано: люби и почитай брата.
— Настоящие братья мне — мои братья и сестры во Христе. Иисус сказал, что «из-за Меня вы возненавидите мать и отца и брата тоже».
— В таком случае это очень глупая религия. Кто из твоих братьев и сестер во Христе добывал лекарства, когда ты умирала от туберкулеза? Кто из них осмелился пойти на то, чтобы взломать аптеку богача? Ты же превратила себя в ничто. Никто не возьмет тебя замуж, если ты не станешь настоящей индуской. Твое чрево иссохнет. И ты будешь рыдать по нерожденным детям. Мне очень неприятно говорить подобные вещи, но кто, кроме меня, скажет их? Мата не скажет, твои друзья-христиане не скажут. Ты совершаешь страшную ошибку. Исправь же ее, пока не поздно.
— Самая страшная ошибка состоит в том, чтобы предпочесть ад! — презрительно восклицает Лейла.
— И что же такое, по-твоему, ад? — спрашивает Шив. Стоящий рядом Йогендра обнажает в глумливой улыбке неровные гнилые зубы.
Сегодня в полдень у Шива назначена встреча с Прийей из Мусста. Добрые времена еще не забыты. Шив минут пятнадцать пристально наблюдает за чайным киоском, чтобы удостовериться, что там, кроме нее, больше никого нет. Вот она, боль и тоска его сердца, в штанах, облегающих соблазнительный изгиб бедер, легкой прозрачной шелковой блузке, с янтарными тенями под глазами и такой бледной-бледной кожей и алыми-алыми пухлыми губами. И как же мило она дуется, когда сейчас нетерпеливо ищет его взглядом, стараясь разглядеть волосы Шива, лицо, походку среди многолюдной толпы рассматривающих ее мужчин. Она — самое главное из того, что он потерял. Но он должен выбраться отсюда. Снова подняться над этим миром. Вновь стать раджей.
Прийя подпрыгивает и издает крик восторга, увидев его. Шив берет ей чаю, и они садятся на скамейку у металлического прилавка. Она сама предлагает заплатить за чай, но он расплачивается из той горстки денег, что у него еще остались. Чандни Басти никогда не станут свидетелем того, чтобы женщина платила за чай Шива Фараджи. У нее красивые, длинные, стройные ноги настоящей горожанки. Мужчины Чандни Басти проходятся по ним похотливым взглядом, но тут же, заметив край кожаной мужской куртки рядом, поспешно отводят глаза. И идут дальше своей дорогой. Йогендра сидит неподалеку на перевернутой бочке из-под удобрений и ковыряет в зубах.
— Мои девочки и барменша скучали без меня?
Он предлагает ей биди, прикуривает от газовой горелки под бурлящим кипятильником.
— У тебя же такие серьезные проблемы! — Она прикуривает от его сигареты — традиционный болливудский поцелуй. — Ты знаешь, кто возглавляет агентство по сбору долгов «Ахимса»?
— Какая-то банда гангстеров.
— Банда Давуда. Их новая специализация — перекупка долгов. Шив, ты у них на прицеле. Это те самые люди, которые содрали кожу живьем с Гурнита Азии на заднем сиденье его лимузина.
— Торг есть торг. Они повышают, я понижаю, сойдемся мы где-нибудь посередине.
— Нет, ты ошибаешься, Шив. Они хотят получить все, что ты им должен, сполна. Ни одной рупией меньше.
Шив хохочет, изнутри его естества поднимается свободный, безумный смех. И вновь на периферии зрения появляется голубая пелена — чистый цвет Кришны.
— Таких денег нет ни у кого.
— В таком случае ты мертвец, и мне тебя очень жаль.
Шив кладет руку на бедро Прийи, и та застывает.
— Ты пришла сюда только для того, чтобы сказать мне это? Я ожидал кое-чего другого...
— Шив, на каждом углу таких «крупных шишек», как ты, по сотне, а то и больше, и все ожидают...
Она обрывает фразу, не договорив, Шив хватает ее за подбородок и с силой его сжимает, вдавив пальцы в мягкую плоть. Синяки... Обязательно останутся синяки, словно голубые розы. Прийя взвизгивает. Йогендра обнажает в улыбке резцы. Боль возбуждает, думает Шив. Происходящее привлекает взоры обитателей Чандни Басти. Он чувствует множество устремленных на него глаз. Смотрите-смотрите...
— Раджа, — шепчет он. — Я — раджа.
Наконец он отпускает ее. Прийя потирает подбородок.
— Больно, мадар чауд.
— Ты все-таки хочешь мне что-то сказать, не так ли?
— Ты этого не заслуживаешь. Ты заслужил, чтобы давудская банда разрубила тебя на куски своим роботом, бехен чод. — Девушка отскакивает, заметив, что рука Шива вновь тянется к ее лицу. — Ну ладно, скажу. Оно, собственно, ерунда, но может принести хорошие плоды, если воспользоваться информацией с умом. Очень хорошие плоды... Я подскажу тебе. Но если ты правильно воспользуешься моей подсказкой, то, как говорят...
— Кто говорит?
— Нитиш и Чунни Нат.
— Я на брахманов не работаю.
— Шив...
— Это вопрос принципа. А я человек принципиальный.
— И ты ради принципа позволишь давудовской банде сделать из тебя кебаб?
— Я не принимаю приказаний от детей.
— Но они не дети.
— Конечно, здесь они совсем не дети. — Шив опускает руку в пах и делает красноречивый жест. — Нет, на Натов я работать не буду.
— В таком случае не имеет смысла идти туда. — Прийя открывает сумочку и швыряет клочок бумаги на грязный прилавок. На нем адрес: это где-то в промышленной части города. — И тебе не понадобится эта машина.
Рядом с бумажкой с адресом девушка кладет талон на аренду автомобиля. «Мерседеса», большого, черного, четырехлитрового «мерседеса»-внедорожника, такого, на которых ездят раджи...
— Если тебе не нужно ничего из предложенного, то, как мне кажется, я могу прямо сейчас пойти и помолиться за твою мокшу.
Прийя подхватывает сумку, соскальзывает со скамейки, презрительно отталкивает плечом Йогендру и широкими шагами идет по картонному «тротуару», отчего ее роскошные бедра ритмично и искушающе покачиваются.
Йогендра смотрит на Шива. Именно тем взглядом мудрого ребенка, от которого у Шива постоянно возникает желание расколотить ему череп об оловянный прилавок и раз мазать мозги.
— Ты все никак не закончишь? — Он выхватывает из рук у Йогендры чашку с чаем и выливает ее содержимое на землю. — Все, хватит. Нам сейчас предстоят дела посерьезней.
Йогендра уходит в обычное для него обиженное молчание. Умом он настоящий брахман. И не впервые Шив задается вопросом, а не сын ли он и наследник богатого папаши, какого-нибудь главаря разбойничьей шайки, выброшенный из лимузина под неоновыми огнями Каши, чтобы мальчишка на собственной шкуре узнал, что такое настоящий мир? Выжил. И преуспел...
— Так ты идешь? — орет он на Йогендру.
Это дитя уже успело найти себе немного паана пожевать.
Вечером снова приходит Лейла, чтобы помочь матери приготовить пури с цветной капустой. Они хотят порадовать Шива любимым лакомством, но от запаха горячего топленого буйволиного масла в тесном и темном помещении у того начинается зуд, чуть ли не судороги. Сестра и мать Шива сидят на корточках у маленькой газовой плиты. Йогендра усаживается рядом с ними, помогает выкладывать готовые пури на мятый кусок газеты. Шив наблюдает за парнем. И для него самого это тоже когда-то было наполнено особым смыслом. Очаг, огонь, хлеб, бумага...
Он смотрит на Лейлу, которая придает пури форму маленьких овалов и бросает их в густой жир.
Сестра произносит в пустоту, как бы ни к кому непосредственно не обращаясь:
— Я собираюсь сменить имя. На Марту. Марта — библейское имя. Лейла же происходит от Леелавати, языческой богини, которая на самом деле одна из демонов-прислужников сатаны в аду. А вы знаете, что такое ад? — Она выкладывает пури с цветной капустой в специальный ковшик. — Ад — это огонь, который никогда не угасает, громадный темный зал, подобный храму, только гораздо больше любого храма, потому что он должен вместить всех людей, которые так и не познали Господа Иисуса Христа. Стены и колонны в том зале — десятки километров высотой, и от них исходит горячее желтое свечение, и сам воздух там подобен пламени. Я сказала — стены, но на самом деле для ада нет ничего внешнего, только твердый камень, простирающийся до бесконечности во всех направлениях, а ад вырублен внутри него. И даже если вы смогли бы сбежать оттуда, что невозможно, потому что вы прикованы к камню цепями, то все равно вам некуда было бы уйти. Все пространство заполнено миллиардами и миллиардами людей, скованных в узлы, которые висят один над другим. Тысяча таких связок вниз, тысяча в ширину и тысяча вверх. По миллиарду людей в каждой связке и тысячи, тысячи таких связок. Те, кто находится посередине, ничего не видят, но очень хорошо слышат друг друга — бесконечный стон муки. Единственный звук, который можно услышать в аду, — страшный, никогда не прекращающийся стон и вой всех миллиардов скованных цепями людей, что горят, но никогда не сгорают. Вот в чем весь ужас — гореть в адском пламени и никогда не сгореть.
Шив начинает ерзать на своем чарпое. С адом у христиан все в порядке. От жуткого рассказа у него встает член. Муки, крики ужаса, тела, корчащиеся в жутких муках, нагота, беспомощность всегда его возбуждали. Йогендра выкладывает высушенные пури в корзину. В его мертвых глазах пустота и отупение, а лицо не человеческое — скорее морда зверя.
— А суть-то в том, что длится это вечность! Тысяча лет для вечности всего лишь секунда. Век Брахмы не дотягивает даже до мгновения в аду. Проходит тысяча веков Брахмы, а ты все так же далек от конца. Ты еще в самом начале страшного пути. Вот куда вы все можете угодить. Демоны потащат вас вниз, закуют в цепи, положат на самый верх какой-нибудь связки грешников, и плоть начнет гореть, и вы попытаетесь не дышать огнем, но в конце концов все равно придется вдохнуть обжигающее пламя. И так будет длиться вечно. Единственный способ избежать ада — поверить в Господа Иисуса Христа и принять Его как вашего личного Бога и Спасителя. Другого пути нет. Только представьте — ад! Можете ли вы вообразить, что вас там ждет?
— Вот это?
Йогендра быстр и проворен, как кинжал в темном переулке. Он хватает Лейлу за запястье. Она кричит, но вырваться не может. На его лице все та же непроницаемая звериная маска, и он тянет руку девушки к кипящему маслу.
Ударом ноги по голове Шив отбрасывает Йогендру в противоположный угол комнаты: вместе с ним в разные стороны разлетаются пури. Лейла-Марта, вопя от боли и страха, бежит в другую комнату. Мать Шива отскакивает от плиты, от горячего жира, от коварного газового пламени.
— Убери его отсюда! Вон из моего дома!..
— Он уходит, — говорит Шив, двумя шагами пересекает комнату, хватает Йогендру за майку и вытаскивает его на грязную улицу.
Кровь струится из небольшой раны над ухом, но Йогендра продолжает тупо улыбаться звериной улыбкой. Шив швыряет его на противоположную сторону переулка. Йогендра не пытается отбиваться или сопротивляться, не делает никаких попыток бежать или даже беспомощно свернуться калачиком. Он принимает все удары с абсолютно равнодушным — вроде «а пошел ты на...» — выражением лица. Ударить Йогендру — все равно что ударить кота. Но коты никогда не прощают. А, черт с ним! Котов топят в речке. Шив бьет Йогендру до тех пор, пока не проходит голубизна по краям его зрения. Затем садится, прислонившись к стене лачуги, и закуривает биди. От своей сигареты зажигает еще одну и протягивает ее Йогендре. Тот без слов берет ее. Так они сидят и курят в грязном переулке. Шив давит окурок на картоне носком шикарной итальянской туфли.
Дерьмовый раджа!
— Пошли, дурак, нам нужно достать машину.
Лиза
Лиза Дурнау медленно пробирается по туннелю к самому центру астероида. Шахта настолько узкая, что она едва в ней помещается, скафандр белого цвета плотно прилегает к телу, и Лиза никак не может отделаться от мысли, что она сперматозоид НАСА, плывущий по космическому влагалищу. Девушка ползет, держась за белый нейлоновый канат, вслед за подошвами Сэма Рейни. Неожиданно ноги руководителя проекта останавливаются. Лиза отталкивается от узла на канате и повисает в пустоте, где-то посередине этого каменного влагалища — на расстоянии четверти миллиона миль от дома. Мимо нее протискивается рука робота-манипулятора, ползущая на маленьких механических пальчиках. Лиза невольно съеживается, когда та касается ее скафандра. Она с детства боится всего, что напоминает японских королевских крабов — мерзких, покрытых хитиновой оболочкой существ. Девушке когда-то часто снился кошмар, в котором она поднимала одеяло и находила там подобное крошечное чудовище, ловким броском протягивающее к ее лицу свои клешни.
— Почему остановка?
— Здесь начинается пустота. С этого места вы начнете ощущать воздействие гравитации. Как вы насчет того, чтобы ползти головой вниз?
— У вашей загадочной Скинии свое собственное гравитационное поле?
Ноги Сэма Рейни подгибаются, и он исчезает во мраке между люминесцентными трубками. Лиза видит перед собой что-то белое, вращающееся и маневрирующее. Наконец перед ней появляется лицо Сэма, смутно видное сквозь маску скафандра.
— Постарайтесь не цепляться ни за что руками.
Лиза осторожно ползет дальше, туда, где шахта делает поворот. Здесь она едва пролезает. Кроме того, как предупреждал девушку Сэм, тут можно и зацепиться за что-нибудь. Лиза морщится, почувствовав, как камень царапает ее по плечу.
С тех самых пор, как она оказалась в исследовательском центре Дарнли-285, ей приходится непрерывно ползти и протискивается куда-то, постоянно во что-то врезаясь. Дарнли представляет собой неустойчивый триумвират из астрономов, археологов и «нефтяных крыс» с севера Аляски. Величайшим открытием на Дарнли стала находка бурильщиков, когда буры просверлили скальную породу и ученые опустили туда камеры. Они нашли вовсе не какой-то супердвигатель и не мифический корабль инопланетян. Они обнаружили нечто принципиально иное...
Скафандр, которым снабдили Лизу, идеально облегает тело, почти прирастая к коже, — результат особой технологии использования нитей тоньше молекулы кислорода. Он был достаточно удобным для того, чтобы передвигаться в нем по узким шахтам внутренней части Дарнли, и в то же время достаточно прочным, чтобы оберегать человеческое тело от вредного воздействия вакуума. Лиза уцепилась за поручень на люке, все еще не будучи в состоянии справиться с головокружением, вызванным переходом из челнока. Она чувствовала, как белая ткань еще плотнее прилегает к ее телу, и видела, как члены команды один за другим ныряют в узкую нору, которая служила входом в скалу. Но вот настал и ее черед преодолеть клаустрофобию и влезть в шахту. Девушка слышала тиканье часов. В ее распоряжении было сорок пять минут, чтобы влезть внутрь, решить вопрос с тем, что находится в глубинах Дарнли-285, выбраться оттуда и вновь перейти на челнок, возглавляемый капитаном-пилотом Бет, пока челнок не начал разворот.
Оказавшись в длинной кишке астероида, Лиза Дурнау складывает руки на груди, поджимает ноги и делает очень точный кувырок. Спускаясь вниз по канату, она чувствует какую-то дополнительную помощь, словно кто-то снизу тянет ее за ноги. И вот к ней возвращается отчетливое ощущение верха и низа, и ее желудок начинает активно протестовать, возвращаясь к обычной ориентации в пространстве. Она бросает взгляд вниз, голова Сэма Рейни полностью заполняет всю шахту. Вокруг нее ореол. Где-то внизу свет.
Несколько сотен узлов вниз по шахте, и она сможет оторваться и понесется вниз стометровыми прыжками. Лиза издает радостный крик. Низкая гравитация ей значительно больше по душе, чем тягостная тошнотворная невесомость.
— Не забывайте, вам еще придется возвращаться тем же путем, — замечает Сэм.
Еще пять минут полета вниз, и свет превращается в яркое серебристое свечение. Телу Лизы такая гравитация доставляет особое наслаждение, у нее возникает ощущение, что с каждым метром она делается сильнее. Ее разум протестует против существования веса в абсолютном вакууме. Внезапно голова Сэма исчезает. Она цепляется пальцами рук и ног за стенку и пристально всматривается вниз в диск серебристого света. Ей кажется, что она видит паутину из канатов и кабелей.
— Сэм?..
— Спускайтесь вниз, пока не увидите веревочную лестницу. Крепко хватайтесь за нее и увидите меня.
Просунув ноги вперед, в своем идеально облегающем скафандре Лиза Дурнау проникает в центральную пещеру Дарнли-285. У нее под ногами паутина из кабелей и тросов, которые располагаются поверх полости в центре астероида. Уцепившись за канатную растяжку, Лиза ползет по паутине по направлению к Сэму Рейни, лежащему на сетке.
— Не смотрите вниз, — предупреждает Сэм. — Двигайтесь сюда и ложитесь рядом со мной... Теперь можно.
Лиза ложится на сетку и устремляет взгляд туда, где находится самый центр Скинии.
Объект представляет собой идеальную сферу серебристо-серого цвета размером с небольшой дом, которая висит в центре тяжести астероида на расстоянии двадцати метров от Лизы. Сфера излучает непрерывное тускло-металлическое свечение. Когда глаза Лизы понемногу привыкают к свету, идущему снизу, она начинает различать разницу в характере различных участков поверхности сферы, как бы игру света и тени. Это явление не сразу бросается в глаза, но стоит ей его заметить, как девушка начинает различать специфическое движение, какие-то волны, сталкивающиеся и сливающиеся, а затем отбрасывающие все новые дифракционные узоры, серые на сером.
— А что произойдет, если я что-нибудь туда брошу? — спрашивает Лиза.
— Все задают такой вопрос, — шепотом отвечает Сэм Рейни.
— Ну и что же произойдет?
— Попробуйте — и узнаете.
Единственная вещь, найденная Лизой, с которой можно было без особых опасений расстаться, — одна из бирок с ее именем. Она отстегивает бирку от скафандра и бросает сквозь паутину. Лиза думала, что вещица начнет плавать в вакууме. Но вместо этого она летит прямо сквозь абсолютный вакуум внутренней полости Дарнли-285.
Несколько мгновений бирка представляет собой едва различимый силуэт на фоне серого свечения, а затем исчезает в серебристом мерцании, словно монетка в воде. По поверхности пробегают волны, сталкиваются, расходятся, завиваются в недолговечные водовороты и спирали. Она падала гораздо быстрее, чем можно было предположить, думает Лиза. Девушка отмечает и еще одну особенность: бирка не прошла поверхность насквозь. Как только она соприкоснулась со сферой, то тотчас же исчезла. Была уничтожена.
— Сила притяжения увеличивается по мере приближения к сфере, — замечает Лиза.
— На поверхности она равна примерно пятидесяти g. Близко к черной дыре. За исключением того, что...
— Что она не черная. Значит... глупый, но достаточно очевидный вопрос... что же это такое?
Лиза слышит, как Сэм втягивает воздух сквозь сжатые зубы.
— Ну, это источник электромагнитного излучения в видимом нами спектре. Вот, пожалуй, и все, что можно о нем сказать. Все виды периферийного сканирования, которые мы пытались применить, не дали никаких результатов. Кроме свечения, во всех остальных отношениях мы имеем дело с абсолютной черной дырой. Светлой черной дырой.
Все это не совсем так, сразу же заключает Лиза. Дыра делает с вашими радарами и рентгеновскими лучами то же, что сделала с моей именной биркой. Она уничтожает их. Но что же все-таки происходит с ними на самом деле? И вдруг Лиза начинает ощущать легкую тошноту — тошноту, вызванную вовсе не непривычной силой тяжести, не последствиями клаустрофобии, не интеллектуальным страхом чуждого и неизвестного. В ней возникает то самое чувство, которое она очень хорошо помнит по случившемуся с ней в женском туалете на вокзале Виктория, — ощущение зарождения новой грандиозной идеи. Легкая дурнота, сопровождающая зачатие оригинальной мысли.
— Мне можно взглянуть на нее поближе? — спрашивает Лиза.
Сэм Рейни перекатывается по ячейкам сети к техникам, собравшимся в хрупком гнезде из старых сидений и ремней безопасности, устроенном вокруг видавших виды агрегатов. Фигура с женскими плечами и с именем «Даэн» на андрогинной груди передает Сэму усилитель изображения. Он цепляет прибор поверх шлема Лизы и показывает, как работать со сложным и очень мелким кнопочным управлением. Голова у Лизы идет кругом, как только она включает увеличение. Вокруг нет ничего, на чем можно было бы сфокусироваться. И тут внезапно сфера заполняет все поле зрения Лизы. Поверхность Скинии неспокойна, на ней что-то копошится.
Лиза вспоминает уроки в начальной школе, когда стекло с водой из пруда помещали под видеокамеру, и в водяной капельке вдруг обнаруживалось невероятное скопление всякого рода микросуществ. Она вращает колесико до тех пор, пока нервное трепетание броуновского движения переходит в нечто более упорядоченное. То, что вначале представлялось серебристым свечением, теперь напоминает газетный лист, на котором вместо букв — «атомы» черного и белого цвета, непрерывно переходящие друг в друга. Поверхность Скинии — это постоянное кипение самых разнообразных фрактальных форм, от медленных волновых до быстро исчезающих, разбивающихся друг о друга или сливающихся в более крупные — но и более недолговечные — образования, распадающиеся, словно след в пузырьковой камере, на экзотические и непредсказуемые обрывки.
Лиза вращает верньер, пока на графическом дисплее не отображается «х1000». Зернистое туманное изображение расширяется, превращаясь в ослепительное черно-белое свечение, сопровождающееся сильным мерцанием и исторгающее словно бы язычки пламени по несколько сотен в секунду. Изображение крайне нечеткое, но Лиза уже прекрасно знает, что именно нашла бы в основании всего этого, будь у нее возможность спуститься и посмотреть вблизи. Решетку из простых черных и белых квадратов, непрерывно переходящих друг в друга.
— Клеточные автоматы, — шепчет Лиза, висящая поверх фрактальных вихрей, загадочных узоров, волн и демонов, подобных тем, что Микеланджело изобразил в Сикстинской капелле.
Жизнь, какой ее представлял Томас Лалл...
Большую часть жизни Лиза Дурнау провела в мерцающем черно-белом мире клеточных автоматов. Ее дед Мак, характер и личность которого были результатом сложного смешения шотландских и ирландских генов, первым пробудил в ней интерес к неисчерпаемым сложностям, таившимся в простом шашечном узоре. Стоит применить несколько простейших правил цветового преобразования на основе номеров соседних черных и белых клеток — и можно на обычной доске получить филигранные барочные узоры.
В компьютере Лиза открыла для себя целые бестиарии черно-белых форм, которые ползали, плавали, кишели, лазали по экрану монитора, самым зловещим образом мимикрируя под живых существ. А внизу, в своем кабинете, уставленном богословскими фолиантами, пастор Дэвид Дж. Дурнау писал проповеди, доказывавшие, что Земле всего каких-нибудь восемь тысяч лет и что Большой Каньон есть результат Потопа.
Уже учась в выпускном классе, когда одноклассницы бросили Лизу ради Аберкромби, Фитча и модных скейтбордистов, она начала скрывать застенчивость за сверкающими стенами трехмерных клеточных автоматов. Проект, представленный ею в конце года, связывавший хрупкие формы с компьютерного экрана с барочными стеклянными оболочками микроскопических диатомовых водорослей, потряс даже учителя математики. Благодаря этому проекту девушка попала на тот факультет университета, на который мечтала попасть. Лиза была занудой. Но зато умела очень быстро бегать.
Ко второму курсу Лиза уже пробегала десять километров каждый день, пытаясь проникнуть под поверхностный блеск своего черно-белого виртуального мира и найти законы, лежащие в его основе. Простые программы, порождающие сложное поведение, — вот суть гипотезы Вольфрама-Фридкина. У Лизы не было ни малейших сомнений относительно того, что вселенная пребывает в постоянном общении с собственной структурой, но девушке хотелось знать, где находится эта точка взаимодействия. Ей хотелось подслушать тот самый шепот Бога, о котором говорят китайцы. Поиск привел ее из шашечной Искусственной Жизни в не менее фантастические пределы, населенные драконами: космологию, топологию, к «М-теории» и ее наследнице — теории «М-звезды». В каждой из рук Лиза держала по одной теоретической вселенной. Она соединила их вместе, увидела пламенную дугу, возникшую между ними, и наблюдала за тем, как они почти мгновенно сгорели. Жизнь. Игра.
— В настоящее время у нас есть несколько теорий, — говорит Сэм Рейни.
Через тридцать шесть часов после своего пребывания на Дарнли Лиза вновь находится на МКС. Она, Сэм и дама-агент ФБР Дейли составляют изящный галантный трилистник, парящий в невесомости, — неосознанное повторение стального символа, указывающего дорогу к святая святых Дарнли-285.
— Помните тот момент, когда вы уронили бирку со своим именем?
— Это идеальное запоминающее средство, — отвечает Лиза. — Все, с чем оно физически взаимодействует, разлагается в чистую информацию.
И теперь имя девушки тоже является частью такой информации. Она даже не до конца понимает, какие чувства должно вызывать у нее осознание подобного факта.
— Итак, оно все поглощает. Но что-нибудь когда-нибудь из него исходило? Какой-нибудь сигнал, например?
Она замечает, что Сэм с Дейли обмениваются между собой совершенно недвусмысленными взглядами. Дейли говорит:
— Я отвечу на ваш вопрос, но вначале Сэм должен кратко представить историческую перспективу проблемы.
— Она сказала «историческую», — начинает Сэм, — на самом деле речь идет об археологической перспективе. Но даже и это не совсем точно. Скорее о перспективе космологической. Мы провели изотопные тесты...
— Я знакома и с палеонтологией, так что не бойтесь напугать меня терминами.
— Данные изотопных тестов показывают, что возраст этой штуки — семь миллиардов лет.
Лиза Дурнау — дочь священника и потому совсем не склонна упоминать имени Господа всуе, но в данный момент она не может удержаться и произносит с благоговением: «Господи Иисусе!» Эры «Альтерры», пролетавшие незаметно и сменявшие одна другую в течение суток, дали ей некое представление о глубине Времени. Но распад радиоактивных изотопов приоткрывает дверцу в самый длинный коридор времен — в бездну прошлого и будущего. Дарнли-285 старше Солнечной системы.