— Госпожа Нандха, а вы не пропустите свой сериал? — спрашивает Кришан.
— Нет-нет, сегодня очередную серию перенесли на 11:30 из-за финального матча с Англией.
— Ах вот оно что, — отвечает Кришан, обожающий крикет. Когда Парвати уйдет, он сможет включить приемник. — Не обращайте на меня внимания.
Он начинает сверлить отверстия в шпалах, постоянно ощущая на себе пристальный взгляд сидящей у него за спиной госпожи Нандха.
— Кришан, — вдруг окликает она.
— Да, госпожа?
— Сегодня такой... такой приятный день, а когда я сижу у себя внизу, то слышу, как вы таскаете что-то, стучите, сверлите, но я ни разу не видела, как вы работаете, а вижу только готовый результат вашего труда.
— Понимаю, — отвечает Кришан. — Вы мне не мешаете.
Но он лжет, ее присутствие нервирует его.
— Госпожа Нандха, — говорит Кришан, укладывая последнюю шпалу. — Мне кажется, вы можете пропустить свою программу.
— Да? — восклицает Парвати. — О, я никогда не замечаю времени. Впрочем, ничего страшного, я посмотрю повтор вечером.
Кришан берется за мешок с компостом, вскрывает его садовым ножом, и часть жирного коричневого удобрения проливается у него между пальцами на поверхность крыши.
От горящей собаки исходит омерзительный маслянистый дым. Джайн Джашвант и мальчишка-подметальщик стоят с закрытыми глазами. Закрыты ли они в молчаливой молитве или просто от возмущения, господину Нандхе не дано знать. Через несколько мгновений пес превращается в маленький клубок огня. Другие собаки продолжают, тявкая, беззаботно прыгать у ног Сыщика Кришны. Они слишком глупы, подчинены жестким программам, вложенным в них создателями, чтобы понять, какая опасность им угрожает.
— Вы подлый и жестокий человек, — говорит джайн Джашвант. — Ваша душа черна, как уголь, вам никогда не достичь чистого света мокши.
Господин Нандха сжимает губы и направляет оружие на новую жертву — маленького скуби с печальными глазками и желто-коричневым мехом с фризским рисунком. Почувствовав внимание к себе, существо начинает махать хвостиком и ковыляет, весело помахивая высунутым языком, к Сыщику Кришны, пробираясь между немыслимым множеством других собачек-роботов. Господин Нандха считает организацию Обществ защиты животных недопустимым социальным излишеством. В Варанаси нечем кормить детей, что уж тут говорить о брошенных собаках и кошках. А убежища для киберлюбимцев вызывают у него просто откровенное возмущение.
— Садху, — спрашивает господин Нандха, — что вам известно о компании под названием «Одеко»?
Это не первый визит представителя полиции в Приют сострадания к искусственной жизни. В джайнизме идет непрекращающаяся дискуссия относительно того, наделены ли так называемые киберлюбимцы и человеческие творения с искусственным интеллектом душой. Джашвант принадлежит к старой школе Дигамбары. Все, что живет, движется, поглощает пищу в том или ином ее виде и способно к воспроизводству, — это джива. И потому, если человеческих деток утомляют их киберскуби или если верный друг цепной киберпес по восемнадцать раз за ночь вызывает полицию, для всех подобных существ есть место, где о них позаботятся, а не только рамнагарская свалка. Здесь находят прибежище многие отработавшие свой срок сарисины. За последние три года господин Нандха со своими аватарами дважды наведывался сюда, чтобы произвести массовое уничтожение киберхлама.
Джашвант ожидал его на пороге своего грязного магазинчика, расположенного в оживленном деловом районе Джанпура. Кто-то или что-то успело его заранее уведомить о при ходе полиции. Значит, господин Нандха явно здесь сегодня ничего не найдет. Пока Джашвант медленным шагом приближается к Сыщику Кришны, чтобы приветствовать представителя министерства, подметальщик, десятилетний мальчишка, с завидным усердием сметает метелкой с пути святого насекомых и всякую другую живую мелочь. Во всем следуя учению Дигамбары, Джашвант не носит никакой одежды. Он очень крупный мужчина, с обилием жира на животе, сильно страдающий от кишечных газов из-за диеты с высоким содержанием углерода.
— Садху, я расследую трагический инцидент, в котором погибли люди. В нем замешан нелицензированный сарисин. Наши данные указывают, что он был загружен из здешних мест.
— В самом деле? Мне трудно в это поверить. Но если уж вы считаете необходимым, то пожалуйста — проверяйте все наши компьютерные системы. Я уверен, что у нас все в полном порядке. Мы занимаемся помощью несчастным живым существам, господин Нандха, а не противозаконными спекуляциями.
Впереди идет мальчик-подметальщик. На нем только коротенькое дхоти, и кожа у него блестит, как будто ее натерли маслом, смешанным с золотыми блестками. Господин Нандха видел таких же мальчиков и во время прежних визитов. Все они одинаковые — с тусклым, ничего не выражающим взглядом и каким-то избытком кожи.
Внутри самого помещения стоит тот же гул, который Сыщик Кришны помнит по своим предыдущим посещениям. На цементном полу — тысячи киберсобачек, кружащих по комнате. Металлические стены звенят от их скрипа, лая, завывания и даже своеобразного пения.
— Больше тысячи за последний месяц, — сообщает Джашвант. — Наверное, из-за того, что все боятся войны. В грешные времена люди начинают переоценивать ценности. Многое из прежде любимого выбрасывается как ненужное.
Господин Нандха вытаскивает пистолет и прицеливается в приземистую крошечную комнатную собачонку, которая сидит на задних лапах, высунув розовый пластиковый язычок и помахивая передними лапами и хвостом. Стреляет в нее. Индра-Громовержец медленно приближается к киберскуби.
— Садху, скажите мне прямо, вы поставляли искусственный интеллект первого уровня в компанию «Паста Тикка»?
Джашвант ворочает головой, словно от боли, но это не ответ. Выстрел из пистолета подбрасывает собачонку на полтора метра в воздух. Она падает на спину, дергается и начинает дымиться.
— Плохой, злой человек!..
Подметальщик поднимает метелку так, словно собирается вымести господина Нандху вместе со всеми его грехами.
Не исключено, что внутри метлы есть отравленные иглы. Сыщик Кришны пристальным презрительным взглядом приводит мерзкого мальчишку в смущение.
— Садху.
— Да! — отзывается Джашвант. — Конечно. И вам это хорошо известно. Но он оставался в нашей сети...
— Куда он пошел от садху? — спрашивает господин Нандха и снова поднимает свое оружие.
Он прицеливается в идущую вразвалочку стальную таксу, такую добродушную, затем переводит дуло пистолета на великолепную киберколли, абсолютно неотличимую от реальной, идеально аутентичную во всем, начиная от пластиковой шерсти и заканчивая интерактивными глазами. Джайн Джашвант издает едва слышный вопль ужаса и душевной муки.
— Садху, я вынужден настаивать.
Джашвант как будто хочет что-то сказать.
Индра выбирает жертву, прицеливается и стреляет — в то мгновение, когда у господина Нандхи появляется подобное намерение. Киберколли издает долгий пронзительный стон, заставляющий умолкнуть лай и тявканье кругом, изворачивается дугой, от которой мгновенно сломался бы позвоночник у любой реальной собаки, и падает на цементный пол.
— Ну, садху?
— Прекратите, прекратите, ведь вы за это попадете прямиком в ад!..
Господин Нандха снова прицеливается и вторым выстрелом добивает несчастную киберколли. Следующей жертвой становится роскошная полосатая визла.
— Бадринат!.. — кричит Джашвант. Господин Нандха слышит, как несчастный джайн от ужаса громко испускает газы. — Сундарбан Бадринат!..
Господин Нандха сует пистолет в карман пиджака.
— Вы мне очень помогли. «Рэй пауэр». Весьма интересно. Пожалуйста, оставайтесь здесь и никуда не выходите. Сюда скоро придет полиция.
Уходя, господин Нандха отмечает, что мальчишка очень ловко управляется и с огнетушителем.
Рам Сагар Сингх, главный комментатор крикетных матчей в Бхарате, вещает о последних новостях из радиоприемника, работающего на солнечных батарейках. Кришан задремал у решетки с гибискусом, погрузившись в воспоминания. Всю жизнь с ним беседовал этот медленный голос, который был для него ближе и мудрее голоса бога.
В один из школьных дней отец разбудил Кришана до рассвета.
— «Нареш инженир» стоит сегодня у калитки* [термин в крикете] в Уль-Хаке!
Их сосед Тхакур вез обувную кожу одному покупателю в Патну и с радостью взял отца и сына Кудрати в свой пикап. Не очень комфортно, но вполне вероятно, что «Нареш инженир» в последний раз стоит у калитки...
Свою землю Кудрати получили от Ганди и Неру. Землю, отнятую у заминдара и переданную земледельцам Бихарипура. История этой земли — предмет гордости, не просто наследство семейства Кудрати, а наследие всей страны. И имя ей — Индия, а не Бхарат, не Авадх, не Маратха, не Бенгальские Штаты. Вот почему отец Кришана обязательно должен увидеть величайшего бэтсмена** [отбивающий мяч в крикете] Индии своего поколения. Ради чести семьи.
Кришану было восемь лет, и он впервые приехал в город. До того он видел матчи только по спортивным каналам «Стар Эйша», но они не давали даже отдаленного представления о количестве народа, окружившего стадион «Мойн Уль-Хак». Ему никогда раньше не приходилось видеть такое количество людей в одном месте. Отец уверенно вел Кришана сквозь кружащуюся во множестве водоворотов разноцветную толпу, чем-то напоминающую яркую ткань.
— Куда мы идем? — спросил Кришан, почувствовав, что они движутся наперекор общему потоку, устремленному к турникету.
— Билеты у Рама Виласа, моего двоюродного брата, племянника твоего дедушки.
Он помнит, как оглядывался по сторонам на бесконечный рой лиц, постоянно чувствуя прикосновение руки отца. И тут понял, что толпа значительно больше, чем показалось сначала. Мечтая о широком зеленом поле, о трибунах в отдалении, об аплодисментах тысяч болельщиков, он забыл конкретно договориться с кузеном Рамом Виласом о месте встречи. Теперь ему придется обходить по кругу территорию «Уль-Хака» и, если потребуется, всматриваться в каждую попадающуюся по пути физиономию.
Проходит целый час в нестерпимой жаре, толпа редеет, но отец Кришана продолжает упорный поиск. Внутри громадного бетонного овала выкрики громкоговорителей начинают представлять игроков. У индийцев принято приветствовать их громом аплодисментов и радостными возгласами. И тут отец с сыном понимают, что «дедушкина племянника» здесь не было и в помине. Так же как не было и никаких билетов. В похожей на шатер тени главной трибуны стоит маленький торговец съестным. Господин Кудрати снова хватает сына за руку и тащит его по асфальту. Когда до них начинает доноситься запах прогорклого горячего масла, Кришан вдруг видит то, что так возбуждало его отца. На стеклянном прилавке стоит радиоприемник, исторгающий глупейшую поп-музыку.
— Сынок, настрой на матч, пожалуйста, — невнятно бормочет отец продавцу горячей снеди. Он сует ему горсть рупий. — И немного этих паппади.
Торговец заворачивает какую-то еду в кусок газеты.
— Нет, нет, нет! — в отчаянии почти вопит отец Кришана. — Вначале настрой. А потом давай еду. На волне 97,4...
Сквозь шум помех пробивается голос Рама Сагара Сингха. Великолепное британское произношение, голос поставлен на Би-би-си... Кришан усаживается на землю с кульком горячих паппади, прислоняется спиной к теплой стальной тележке и начинает слушать репортаж.
Да, таковы его воспоминания о последних иннингах «Нареш инженир»: он сидит у тележки торговца паппади под стенами крикетного стадиона «Мойн Уль-Хак», слышит Рама Сагара Сингха и слабый, почти воображаемый стук биты, а затем нарастающий рев толпы у себя за спиной. И так почти целый день, пока на автомобильную стоянку не начинают опускаться предвечерние тени.
Кришан Кудрати улыбается во сне. Тень от вьющегося гибискуса падает на его закрытые веки, холодное дуновение проносится по лицу. Он открывает глаза. Над ним стоит Парвати Нандха.
— Мне следовало бы отругать вас за то, что вы спите в рабочее время, за которое я вам плачу.
Кришан бросает взгляд на часы на приемнике. У него еще есть десять минут, но он встает и выключает радио. Игроки ушли на перерыв, а Рам Сагар Сингх, как обычно, проходится по своему громадному компендиуму фактов из истории крикета.
— Мне просто хотелось узнать, что вы думаете о моих новых браслетах, которые я собираюсь надеть на сегодняшний прием, — говорит Парвати, одну руку положив на бедро, словно танцовщица, а другой размахивая перед Кришаном.
— Если вы не будете трясти ею, возможно, я разгляжу их и скажу вам свое мнение...
Металл сверкает на солнце, ослепляя Кришана. Инстинктивно он протягивает вперед руку. И вот его рука уже обнимает госпожу за талию. Понимание того, что он делает, на мгновение парализует Кришана. Он высвобождает руку и говорит:
— Очень красиво. Они золотые?
— Да, — отвечает Парвати. — Моему мужу нравится дарить мне золото.
— Ваш муж очень вас любит. Вы будете первой звездой на вечеринке.
— Спасибо.
Парвати наклоняет голову, теперь она немножко стыдится своей несдержанности.
— Вы очень добры ко мне.
— Вовсе нет, я просто говорю правду. — Солнце и тяжелый аромат земли делают Кришана смелее. — Простите, но мне кажется, что вы слышите ее не так уж часто, как вы того заслуживаете.
— Вы слишком безапелляционны! — мягко укоряет его Парвати. — Вы слушали репортаж с крикетного матча?
— Да, из Патны. У нас двести восемь на пять.
— В крикете я совсем ничего не понимаю, — отвечает Парвати. — Это такой сложный вид спорта... и в нем так непросто выиграть.
— Стоит только начать разбираться в правилах и стратегии, и он покажется вам самой увлекательной игрой, — возражает Кришан. — Крикет ближе всего из английских нововведений к дзен.
— Мне хотелось бы побольше о нем узнать. О нем так много говорят на светских вечеринках. И я чувствую себя такой дурочкой, когда стою там и ничего не могу ответить. Скорее всего я не смогу осилить политику и экономику, но вот крикет — совсем другое дело. Вы мне поможете?..
Господин Нандха едет по Нью-Варанаси по направлению к «Дидоне и Энею», магазину, где продаются записи английской камерной оперы.
Господину Нандхе он нравится за хороший выбор английского барокко. На краю его сенсорного конверта, словно слух о муссоне, напоминание о сегодняшней вечеринке у Даваров. Как бы он обрадовался любому предлогу, который позволил бы ему отказаться от приглашения. Господин Нандха боится того, что Санджай Давар объявит о счастливом зачатии наследника. Брахмана, как он подозревает. Это вновь заведет Парвати. Он несколько раз объяснял ей свою точку зрения по данному вопросу, но она понимает только одно — муж не хочет подарить ей ребенка.
Настроение господина Нандхи вновь портится.
Какой-то шум в его слуховых зонах: звонок от Морвы, из налогового управления. Из всех сотрудников министерства Морва — единственный, к кому господин Нандха чувствует уважение. Есть какое-то изящество и даже красота в способности выслеживать преступление по бумагам. Здесь имеешь дело с расследованием в его самой чистой и сакральной форме. Морве никогда не нужно покидать кабинет, не нужно бродить по улицам, он никогда не сталкивается с насилием, не носит оружия. Зато стоит ему сделать всего несколько легких жестов и моргнуть глазами, как его мысль летит с двенадцатого этажа, где расположен кабинет, во все концы света. Чистый интеллект, исторгнутый из тела, проносящийся из холдинг-компании туда, где укрываются от налогов, где происходит оффшорное сокрытие данных, а оттуда — к счетам условного депонирования. Абстрактный характер этой работы восхищает господина Нандху. Сущность без всякой физической оболочки. Чистый поток. Движение нематериальных денег через мельчайшие кластеры информации.
Ему удалось выследить «Одеко». Компания оказалась весьма загадочной, занимающейся туманными инвестиция ми. Зарегистрирована где-то на Карибах и, по многим свидетельствам, склонна разбрасываться астрономическими суммами на самые невероятные проекты. Среди прочего в Бхарате «Одеко» инвестирует Центр искусственного интеллекта при университете Варанаси; проектно-конструкторский отдел при «Рэй пауэр» и несколько «теплиц» по производству сарисинов низкого уровня — по сути, практически нелегальных. Однако это совсем не те сарисины, которые способны, сорвавшись с цепи, устроить погром того типа, с которым Сыщик Кришны столкнулся в цехах «Пасты Тикка». Даже такие часто рискующие венчурные компании, как «Одеко», не пойдут на столь опрометчивый шаг и не вступят в отношения с сундарбанами.
Американцы боятся подобных джунглей — как, впрочем, всего, что находится за пределами их границ, и потому охот но нанимают господина Нандху и ему подобных для ведения бесконечной войны с нелегальными сарисинами. Но у господина Нандхи торговцы информацией вызывают восторг. У них есть энергия и предприимчивость. Им есть чем гордиться. Слава о сундарбанах Бхарата, Бенгальских Штатов, Бангалора и Мумбаи, Нью-Дели и Хайдарабада идет по всему миру. Они — обитель мифического поколения три-сарисинов, способных к чувствам, намного превосходящим человеческие чувства, сарисинов, чей разум во много раз выше человеческого и подобен разуму богов.
Сундарбан Бадринат занимает всего лишь скромный пятнадцатый этаж на Видьяпите. Соседи торговца информацией скорее всего даже не подозревают, что рядом с ними живет кибернетический дэв. Пробиваясь к месту парковки и истошно сигналя, господин Нандха вызывает свои аватары. Джашванта кто-то предупредил. Торговцы информацией располагают таким количеством разведывательных каналов, которые чувствительными щупальцами пронизывают всю мировую паутину, что их можно считать ясновидящими. Запирая автомобиль, господин Нандха видит, как улицы и небо наполняются божествами — каждый из них величиной с гору. Шива просматривает беспроводной трафик, Кришна — экстра- и интранет, Кали заносит серп над спутниковыми антеннами Нью-Варанаси — с тем, чтобы мгновенно обрубить от Бадрината все, что задумает само воспроизводиться. «Вред — наша радость, шалости — наша работа», — поет хор.
И вдруг все исчезает. Всплеск статического электричества. В небе больше нет богов. «Дидона и Эней» замирает на середине мелодии. Господин Нандха вырывает хёк из уха.
— Дорогу! Дорогу!.. — кричит он пешеходам.
В первую же неделю работы в министерстве господин Нандха на собственной шкуре почувствовал, что такое полномасштабный электромагнитный импульс. У него нет ни каких сомнений относительно того, откуда исходит угроза. Взбегая по ступенькам в фойе и лихорадочно набирая запрос о помощи на лопочущем что-то нечленораздельное палме, Сыщик Кришны вдруг понимает, что мимо проносится нечто, слишком большое для птицы и слишком маленькое для самолета, почти мгновенно растворившееся на ярком небе Варанаси. Несколькими секундами позже весь пятнадцатый этаж вспыхивает и рассыпается в прах.
— Бегите! Спасайтесь!.. — кричит Нандха, а дымящиеся обломки падают прямо на оцепеневших от неожиданности зевак.
В голове у Сыщика Кришны остается одна громадная, вытесняющая все остальное мысль: ему, по-видимому, не удастся сегодня забрать свой костюм у Мукхерджи.
Шахин Бадур Хан, Наджья
Премьер-министр Саджида Рана сегодня в золотом и зеленом. Члены ее кабинета знают, что когда премьер одевается в цвета национального флага, следует ожидать рассмотрения вопросов, имеющих непосредственное отношение к сохранению престижа страны. Саджида Рана стоит у восточного конца длинного тикового стола в сияющем мраморном министерском зале Бхарат Сабхи. По стене развешены живописные полотна в позолоченных рамах, изображающие ее предшественников на посту премьер-министра и великих политических деятелей прошлого. Среди них портрет ее отца, Дилджита Раны: он в судейском облачении. Ее дед — Шанкар Рана, в шелковой мантии члена Совета при английской королеве. Джавахарлал Неру в костюме изысканного покроя, с отчужденным и немного испуганным лицом, как будто предвидящий, какую цену придется заплатить грядущим поколениям за его поспешную и грязную сделку с Маунтбеттеном* [Английский дипломат, последний вице-король Индии]. Махатма, Отец индусов. Лакшми Баи, воительница Рани, стоя в стременах, командует войсками, наступающими на Гвалиор. И — правители из другой могущественной индийской династии с именем Ганди: Соня; убиенный Раджив; мученица Индира, Мать Индии.
На мраморных стенах и потолке зала заседаний кабинета министров искусно изображены сцены из индуистской мифологии. При всем том акустика в помещении великолепная. Даже шепот мгновенно разносится по всему залу. Саджида Рана опускает руки на полированное дерево.
— Мы выдержим, если первыми нанесем удар по Авадху?
B. C. Чаудхури, министр обороны, обращает из-под тяжелых век взгляд ястребиных глаз на руководителя страны.
— Бхарат выдержит. И Варанаси выдержит. Варанаси вечен.
В гулком зале ни у кого не возникает ни малейших сомнений относительно того, что могут означать его слова.
— Но сможем ли мы победить?..
— Нет. На это нельзя рассчитывать. Вы же видели, как Шривастава, получив статус наибольшего благоприятствования, жал руку Маколею в Белом доме.
— Следующим будет Шанкар-Махал, — говорит Ваджубхай Пател, министр энергетики.
— Американцы постоянно что-то вынюхивают вокруг «Рэй пауэр». Авадхам даже не нужно будет побеждать, они просто смогут нас купить. Старый Рэй, как мне стало недавно известно, находится в гхате в Маникарне и делает сурья намаскар.
— А кто же управляет всем его чертовым заведением? — спрашивает Чаудхури.
— Астрофизик, производитель упаковочных материалов и эстрадный комик.
— Да помогут нам боги!.. В таком случае есть только один выход — сразу сдаться, — бормочет Чаудхури.
— Я не могу согласиться с тем, что слышу за этим столом, — говорит Саджида Рана. — Людям нужна война.
— Людям нужен дождь, — суровым тоном возражает Бисванат, министр охраны окружающей среды. — Единственное, что им по-настоящему нужно, — это муссон.
Саджида Рана смотрит на помощника. Шахин Бадур Хан увлечен разглядыванием мрамора, его внимание поглощено вульгарными древними божествами, ползающими друг по другу, по стенам залы и по потолку. В воображении он стирает наиболее грубые детали — слишком выпирающие конусы грудей, вызывающий выступ лингама. Бадур Хан сводит все в андрогинное смешение мраморной плоти, время от времени приобретающее то одну, то другую не слишком значимую форму. Его фантазии вдруг переключаются на увиденный мельком в коридоре аэропорта изгиб скул, элегантный поворот шеи, идеальные очертания безволосого черепа...
— Господин Хан, ваше мнение о ситуации в Бенгале?
— Их планы — утопия, — отвечает Шахин Бадур Хан. — Как и всегда, бенгальцы хотят продемонстрировать, что способны найти высокотехнологическое решение любой проблемы. Айсберг — не более чем пиаровский ход. У них примерно такие же трудности с водой, как и у нас.
— Да-да, именно так.
Теперь говорит Ашок Рана, министр внутренних дел. Шахин Бадур Хан не собирается демонстрировать свое неприятие непотизма, но считает, что нужному человеку должность необходимо подбирать по его возможностям.
Делая вид, что он тщательно проанализировал все нюансы проблемы, Ашок готовится произнести короткую речь в поддержку точки зрения сестры, какой бы она ни была.
— Людям нужна вода, и если для этого потребуется начать войну...
Шахин Бадур Хан издает вздох — едва заметный, но все же достаточно громкий для того, чтобы Ашок его услышал.
В дискуссию вступает министр обороны Чаудхури. У него высокий голос со сварливыми интонациями, неприятным эхом отдающийся от мраморных поверхностей стен, от сплетающихся фигурок богов.
— Наилучший вариант, который предлагается Стратегическим управлением сухопутных сил, заключается в нанесении превентивного удара по самой плотине. Нужно по воздуху перебросить туда небольшой отряд десантников, чтобы они захватили ее и удерживали до последнего, а затем отступили к границе. Тем временем мы окажем нажим на ООН с требованием размещения международных сил в данной зоне.
— Если американцы раньше нас не потребуют введения санкций, — возражает Шахин Бадур Хан.
Вокруг длинного черного стола катится гул одобрения.
— Отступать?.. — Ашок Рана не может поверить своим ушам. — Наши отважные джаваны наносят мощный удар по авадхам, а затем убегают, поджав хвост. Как это воспримут на улицах Патны? Неужели Стратегическое управление сухопутных сил окончательно лишилось иззата?
Шахин Бадур Хан чувствует, как меняется настроение в зале. Болтовня о гордости, отважных солдатах и трусости возбуждает присутствующих.
— Можно мне высказать свою точку зрения? — произносит он во внезапно воцарившейся абсолютной и немного страшноватой тишине.
— Мы всегда рады выслушать ваше мнение, — говорит Саджида Рана.
— Мне представляется, что главная опасность для нынешнего правительства кроется вовсе не в спорах с Авадхом по поводу плотины, а исходит от тех, кто инсценирует демонстрации на развязке Саркханд, — осторожно произносит он.
Со всех концов стола слышатся возражения. Саджида Рана поднимает руку, и воцаряется тишина.
— Продолжайте, господин Хан.
— Я вовсе не настаиваю на том, что войны не будет. Хотя, вероятно, моя позиция относительно нападения на Авадх уже достаточно ясна всем присутствующим...
— Бабья позиция, — прерывает его Ашок Рана. Шахин слышит, что Ашок добавляет шепотом помощнику: — Позиция мусульманина.
— Я говорю об опасностях для правительства. Мне представляется достаточно очевидным, что главнейшая угроза — это внутренние распри и гражданская война, разжигаемая Шиваджи. Пока наша партия пользуется массовой поддержкой населения, в том числе и в вопросе любых военных действий против Авадха, все переговоры будут вестись именно нашим кабинетом. Насколько я помню, мы пришли к согл шению, что военные силы можно использовать только для того, чтобы заставить авадхов сесть за стол переговоров, то есть для нас они лишь инструмент инициации мирного процесса, как бы высоко ни ставил Ашок доблесть наших войск.
Шахин Бадур Хан выдерживает взгляд Ашока Рана достаточно долго, чтобы дать тому понять, что считает его болваном, не по заслугам занявшим свой пост.
— Тем не менее если авадхи и их американские покровители найдут поддержку политической альтернативе у населения Бхарата, Дживанджи сможет выступить в роли миротворца. Он приобретет славу человека, остановившего войну, заставившего вновь течь Ганг, посрамившего горделивых Ранов, которые опозорили Бхарат. И тогда на протяжении жизни целого поколения наша партия не сможет переступить порог этого кабинета. Вот что стоит за спектаклем на развязке Саркханд, а вовсе не праведный гнев индуистов Бхарата, вызванный фактом попрания древних традиций. Дживанджи планирует поднять против нас толпы черни. Он мечтает о том, чтобы, проехав на священной колеснице Кришны по бульвару Чандни, въехать на ней прямо в этот зал!
— Есть ли какая-нибудь информация, на основании которой мы могли бы его арестовать? — спрашивает Дасгупта, министр иностранных дел.
— Задолженности по выплате налогов? — под приглушенный смех присутствующих отпускает шутку Випул Нарвекар, советник Ашока Раны.
— У меня есть предложение, — невозмутимо продолжает Шахин Бадур Хан. — Я предлагаю дать Дживанджи то, чего он хочет, но только тогда, когда мы сами этого захотим.
Премьер-министр Рана наклоняется вперед.
— Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду, господин Хан.
— Именно то, что я сказал. Давайте позволим ему собрать миллион своих верных последователей. Давайте позволим ему проехаться на боевой колеснице, и пусть его шиваджисты пляшут, следуя за ней. Пусть он станет голосом индуистов, пускай его агрессивные речи пробудят в толпе чувство оскорбленного достоинства. Пусть он вовлечет страну в войну. И если мы выступим в роли голубей, то Дживанджи станет ястребом. Мы знаем, что он способен довести толпу до настоящих бесчинств. Но в приграничных городах эту агрессию можно будет направить против авадхов. А те, в свою очередь, обратятся к Дели с просьбой о помощи, и начнется эскалация конфликта. И не потребуется слишком много усилий, чтобы заставить господина Дживанджи направить свою грозную колесницу прямо на плотину Кунда Кхадар. Конечно, авадхи нанесут ответный удар. Но как раз тогда мы и вмешаемся в качестве пострадавшей стороны. Вина падет на Шиваджи, так как они все и начали. Авадхи вместе с американскими покровителями окажутся в крайне не ловкой ситуации и без всяких проволочек будут готовы сесть за стол переговоров с нами — как со стороной, представляющей разум, здравомыслие и по-настоящему взвешенный подход.
Саджида Рана резко встает.
— Вы, как всегда, великий дипломат, господин Хан.
— Я просто служу народу...
Шахин Бадур Хан покорно опускает голову, но замечает взгляд, брошенный на него Ашоком Раной. Тот явно вне себя от гнева.
Слово берет Чаудхури:
— При всем уважении к вам, секретарь Хан, я должен сказать, что вы, как мне кажется, недооцениваете силу воли на рода Бхарата. Бхарат — это нечто гораздо большее, чем Варанаси и проблемы, связанные со строительством станций метро. Я знаю, что в Патне живут простые и любящие родину люди. Там считают, что война объединит общество, и это выбросит Дживанджи на политическую обочину. И мне представляется весьма опасной тактикой разыгрывать столь утонченные дипломатические сценарии во времена серьезной угрозы для существования государства. Мимо нас течет тот же Ганг, что и мимо вас, и вы не единственный, кто чувствует жажду. Как вы сказали, госпожа премьер-министр, людям нужна война. Я не хочу начинать ее, но считаю, что мы должны это сделать, то есть первыми нанести стремительный удар.