Постояльцы «Степной» поначалу побаивались моего бультерьера. Слухами земля полнится – и все знали, на что этот пёс способен. Но вскоре привыкли. Увалень Дэник стал всеобщим любимцем. Лишь начальник экспедиции Владимир Маркович (таким оказалось настоящее имя главного заводского представителя на полигоне, а Вольдемар было его прозвище) пса невзлюбил. Ну и Дениска, отвечая взаимностью, рычал на начальника пару раз, из-за чего Вольдемар обещал пожаловаться на меня руководству Отряда. Ведь служебной инструкцией запрещено провозить домашних животных на полигон.
Но угрозы свои воплотить в жизнь Вольдемар не успеет. В начале зимы отправится он по рабочим делам в Киров. Прямо на перроне его окружат люди в штатском и, посадив в чёрную «Волгу», отвезут в «Красный замок» купца Булычёва.* А потом следы выявленного шпиона, как оказалось, много лет работавшего на турецкую разведку, затеряются в следственном изоляторе ФСБ.
[* Особняк купца Т.Ф.Булычёва (архитектор И.А.Чарушин) – с 1920-х годов – местонахождение органов госбезопасности Кировской области.]
Мы с Серёгой по очереди выезжали на «КАМАЗе» катать наши ракеты по высушенным зноем пыльным степным дорогам полигона. Потели вместе с шоферами, трясясь в мареве раскалённых кабин. Для дорожно-транспортных испытаний (прозываемых нами попросту «тряски») требовалось намотать двенадцать тысяч километров по пересечённой местности.
Не только «трясками» запомнилась та поездка. Местные офицеры, так полюбившие пьяные посиделки в нашей гостишке, взяли над членами экспедиции шефство. Возили нас, северян, по местным природным достопримечательностям.
Благодаря им, эмбинским офицерам, успели мы между делом нарыбачиться от души на арыках и речках. Русла речек пересохли, превратившись к осени в цепочки вытянутых больших луж. Наживка была в дефиците. Каждый дождевой червь – если не на вес золота, то на вес серебра – точно. Зато на одного червяка, мелко порезанного на кусочки, можно было выловить целый таз жирных карасей. Каждый заброс – поклёвка, не успеешь до десяти сосчитать.
А чего стоила ночная охота! Когда гонялись мы датые на четырёх армейских «УАЗах» за стадом сайгаков. Слепили их фарами, стреляли на ходу. Ночь, скорость, степь. Рычание моторов, грохот выстрелов, пьяные выкрики офицеров, ветер в лицо! Было весело, но, кажется, я ни в кого не попал.
Возили нас даже в лес за грибами. Целый час ехали по голой до горизонта степи. Когда приехали в лес, я вначале не понял, а потом чуть не оборжался. Лесом здесь называли кучку невзрачных кустов, скромно спрятавшихся в низинке. Весь этот «лес» легко уместился бы на территории размером с хоккейную площадку. Тем не менее, пару вёдер красноголовиков мы насобирали – на хорошую грибовницу для заводчан и «друзей экспедиции» хватило!
Что ещё? Жарили шашлыки из местной баранины во дворе нашей гостиницы, объедались спелыми арбузами. Поначалу никак не мог я привыкнуть к местным мухам, точнее, к их количеству. Что-то невероятное: таких огромных туч этих насекомых больше нигде не видывал. Первое время постоянно отгонял я маленьких агрессоров, усиленно махая газетой над сочными кусками жареного мяса и над блестящими влагой ломтями арбуза. Но видя, что никто в благородном этом порыве не думает мне помогать, что всем на всё пофиг, отступился и я.
Так и сидели мы «на свежем воздухе», в постоянно меняющем форму живом жужжащем облаке. Замахнув очередную стопку, я протягивал руку к шампуру с мясом, которое, казалось, шевелится из-за ползающих по нему паре сотен мух. Долго тряс им. Насекомые соскакивали, но далеко не улетали, висели в воздухе тут же, в нескольких сантиметрах от трясущегося шампура. Я быстро (чтобы не залетела в рот муха) откусывал и клал шампур с мясом обратно на поднос. Мухи сразу же возвращались на место.
– Как же они меня заманали, – вздыхал я. – И что это за казнь египетская!
– Внимания особо не обращай, – советовали старожилы гарнизона. – Мухи эти не заразные, не помоечные, а, скажем так, «природные», степные, экологически чистые.
– Да я бы не обращал, кабы они мне в нос да в уши не лезли!
Наши маленькие пикнички сопровождалось всегда винно-водочными возлияниями. Выпивка помогала терпеть мух. Привезённое с собой пойло давным-давно закончилось (экспедиция большая, плюс офицеры). Закупались в магазине, а в неурочное время – у жены Вольдемара. Брали у этой спекулянтки нами же привезённую кировскую водку по тройной цене. Это называется «сделали бизнес по-русски»! Стандартный норматив для затаривания – десять пузырей. В выходные (у нашей экспедиции выходные начинались вечером в четверг и заканчивались к обеду в понедельник) закупать водку ползали дважды в сутки: утром и вечером (иногда ночью).
Периодически, будучи более-менее трезвым, я заказывал разговор с Кировом в местном отделении связи. Но точно выяснить обстановку не получалось. В начале октября наконец-то «похолодало»: столбик термометра опустился к тридцатиградусной отметке. Местные жители с непривычки даже позалазили в кофты и свитера. Подходил к концу срок нашей долгой командировки, пролетевший для меня слишком быстро.
Кульминацией пребывания на полигоне стали показательные ракетные стрельбы, то есть наше участие в них в качестве зрителей. Устраивалась «показуха» для высокопоставленных ближневосточных гостей арабской национальности. От гостей этих – завёрнутых в белые мантии, с клетчатыми платками-арафатками на головах – зависело заключение многомиллионного контракта на поставку систем ПВО. Поэтому всё должно было пройти чики-пуки – без сучка, без задоринки.
Для большей зрелищности стрельбы проводились ночью, в темноте. Дул свежий ветерок. Теплолюбивые гости, кутаясь в русские армейские бушлаты, надетые поверх своих белых «простыней», тянули ароматный разлитый из термосов кофе. Прозвучал, усиленный мегафонами, обратный отсчёт. Сопровождающий офицер, тыкая пальцем в чёрное небо, показывал кивающим арабам летящий вдали огонёк. То шла по заданной траектории ракета-мишень «Пищаль» (тоже производства нашего завода), которую смекалистые вояки предусмотрительно набили порохом под завязку.
Прожектора освещают площадку. Звучит новая команда. Из ожившей боевой машины комплекса «Тор» тут же с грохотом выпрыгивает, подброшенная катапультой, зенитная ракета. Взлетев на двадцатиметровую высоту, ракета повисает в воздухе на мгновение. Сердце замирает. Ракета начинает заваливаться набок! Но тут же врубается мощный твёрдотопливный двигатель, и ракета, ускоряясь, стремится к цели. Она летит всё быстрее, оставляя позади неровный огненный след.
Когда зенитная ракета поразила мишень – уж долбануло, так долбануло! Поражены были и арабы. Изумлённые, восторженные стояли они на открытой «трибуне» наблюдательного пункта. На лицах потомков пустынных кочевников (среди которых, кстати, были наследный принц и министры) застыл священный трепет. Ещё бы – полыхнуло на полнеба, несколько секунд на НП было светло, как днём. А от грохота уши заложило надолго. Знать, хорошая ракета, мощная!
Понравились стрельбы и мне – не зря на полигон съездил! Была б моя воля – я остался бы в этой дыре года на три-четыре, пока там у нас в Кирове всё не устаканится. Но был я – человек подневольный, следовало возвращаться. Не получив из дома явных сигналов об опасности, но и не надеясь впрочем на то, что ситуация с Чубэном и Карлосом сама собой разрулилась, я направлялся домой.
Плана на сей раз у меня не было.
***
Возвращался, понятно, с опаской. Сразу по приезду взял на работе неделю без содержания, чтобы самому выяснить обстановку. Временно перебрался к ещё одному сослуживцу – добродушному тридцатилетнему здоровячку Косте Котову. Он жил тогда в своём деревянном доме в самом центре города (в конце 90-х весь их частный сектор снесут, чтобы освободить место для элитных хором новых русских). Он жил тогда с первой женой (в 2001-м, вернувшись из командировки на пару дней раньше срока, обнаружит Костя на собственном супружеском ложе красавицу-жену в окружении сразу двух кавказских жеребцов). Он жил тогда… (в 2005-м Костино сердце остановится, скрученное инсультом, когда вторая жена не нальёт ему стопку на опохмелку).
Дениску поселили на веранде, но с утра и до вечера валялся он на полу в гостиной. После поездки на Эмбу стал бультерьер каким-то уж слишком спокойным, даже вялым, ровно в старичка превратился. То ли дорога дальняя вытрясла из Дениски всю лихость, то ли под воздействием тамошней жары весь его дух боевой испарился.
«Неужели он таким и останется? А может он бациллу какую-то в Казахстане подхватил? – думал я, глядя на скукожившегося, зажавшего нос между лапами пса. – С одной стороны – хорошо, проблем меньше. Но с другой…» Больно было видеть необузданного бойца, вышедшего слишком рано на пенсию.
Первый день в гостях у Кости прошёл ничего, спокойно. Конспирацию соблюдали, всё как положено. А потом начались выходные. Костя предложил «посидеть», и мы хорошенько поддали. Конспирация на этом закончилась. С великим трудом я очухался лишь в понедельник. Костя уехал уже на работу, его вечно бурчащая, недовольная красавица-жена тоже смоталась. Притворив скрипучую калитку, я направился к ближайшему киоску за пивом. Размышлял полупьяно: «Может всё уже успокоилось, сигнал «тревога» пора отменять?»
Протянул в оконце ларька мятые купюры, но вожделенную полторашку забрать не успел. В правую почку сквозь куртку впилось что-то твёрдое. Ствол! Что же ещё? Мои руки вмиг оказались вывернутыми, задранными вверх за спиной. Лицо врезалось в стальные прутья решётки, защищавшей витрину киоска от грабителей. Я успел разглядеть радостно-цветные пакетики «Yupi», «ZUKO», «Invite» – растворимых фруктовых «соков», а также ряды распечатанных пачек с сигаретами на продажу поштучно. Щека от удара заныла. В голове лишь одно вертелось: «Вот и приплыл, вот и приплыл».
Через минуту я «плыл» уже в неизвестном направлении на чёрном тонированном «Гранд Чероки» в окружении четырёх угрюмых бугаёв. И бугаи эти были не чета тем пацанам, что подрезали наш «ЗИЛ» на «зубиле». Крепкие, взрослые (лет под тридцать), с каменными лицами. Чего-то особенного в ихобликах, вроде, не было. Лишь у того, что рулил, на правой щеке виднелась особая примета: толстый неровный рубец. Шрам, возможно, оставленный ножом, тянулся от мочки уха к подбородку. Это всё, что успел заприметить, пока на голову не надели брезентовый мешок. Защёлкнулись наручники на запястьях. Машина остановилась, я подумал – на перекрёстке. Но хлопнули двери, и я понял, что двое из моих похитителей вышли. Донёсся знакомый скрип калитки.
«Ё-моё! Они идут в Костин дом, там же Дэник!» Я машинально дёрнулся, тут же ощутив рёбрами боль от врезавшегося в них ствола. Зашептал быстро-быстро:
– Слушайте, я хочу лишь сказать, что пёс сейчас не опасен, болеет…
– Не з-заткнёшься – мы и т-тебя усыпим, – был мне ответ.
«Усыпим! Тоже что ли собачник?» Я знал, что на сленге собачников, кошатников и всяких там врачей-ветеринаров усыпить животное – значит его умертвить.
– Давайте я сам пса выведу… Дайте хоть попрощаться…
Из дома донёсся хлопок – выстрел из пистолета с глушителем. Собачьего визга я не услышал. Дэник никогда не визжал от боли. Похоже, он просто не чувствовал боль. Ни свою, ни чужую… Ну вот. Всё! Открылась задняя дверь, и что-то тяжёлое грохнулось в багажник. Дэник! Что же ещё? И мы поехали.
Хуже поездки той – в жизни не было. Сзади, в багажнике валялся труп моего четвероногого друга. Позвякивали железно лопаты. Пыльный брезентовый мешок мешал дышать. Башка и так трещала с похмела, а тут ещё эти мысли: «Дениска мёртвый – легко отделался. А что ждёт меня за оторванные яйца Карлоса, за отгрызенную лапу Чубэнова пса?» Страшные картины, рисовавшиеся в голове (а может и слишком высокая скорость, из-за которой я, словно маятник, раскачивался на поворотах) вызвали приступы тошноты. Я боролся с приступами, как мог, но после очередного нырка на ухабе не выдержал.
Чувствуя, что сдержаться не в силах, резко подался вперёд, задрал до носа мешок, раздвинул колени и давай блевать на пол. Самое интересное, что в такой ситуации я ещё умудрялся заботиться, чтобы мне на одежду не попал собственный блевантин. В результатеблевнёй испачкал спинку переднего кресла и коврики. А запах! Испоганить крутую бандитскую тачку – именно этого мне и не хватало для полного «счастья»!
Дважды получив рукояткой пистолета по шее, я выслушал рассказ о моём скором будущем. Пересказывать нет смысла, но услышанное не добавило оптимизма. Если в двух словах, то перед смертью мне предстояло помучиться хорошенько; что называется, «от всей души».
Частые остановки на светофорах и ускорения после них сменились плавной быстрой ездой. Стало понятно: меня везут за город, в сторону глухих вятских лесов. На всякий случай прощался с жизнью. Я мало пожил и не был готов умереть. Но бывает ли вообще к этому кто-то готов? Едва ли! Примерно через час скорость замедлилась, вновь начались повороты, ухабы. Наконец машина остановилась. «Вот и приплыл!» – вновь пронеслось в голове. Оставалось узнать лишь – куда.
Сердце стучало, грозя выпрыгнуть через горло. Несколько минут томительного ожидания с невесёлыми размышлениями о том, насколько богатая фантазия у Карлоса: ведь кому, как не ему, доверит Чубэн столь деликатное дельце – месть за Алмаза. А Карлос уж постарается, в этом я даже не сомневался. Затем меня провели в помещение (дом?), мы спустились по лестнице (в подвал?). Здесь с головы моей наконец-то и сняли мешок.
Вначале я увидел в тусклом свете мёртвого Дэника, валяющегося на каменном полу подле моих ног. Тело пса лежало на боку, лапы вытянулись, от чего казались ещё длиннее. На охи и вздохи у меня ни сил, ни желания не осталось. Честно признаюсь: в тот момент заботила меня лишь собственная участь. Дрожа то ли с похмелья, то ли от страха, поднял я голову.
***
Жалкое моё состояние не способствовало наблюдательности. Я не разглядывал помещение, да и темновато было. И холодно (возможно, сказывалось моё самочувствие). Скажу лишь, что зал, где я очутился, можно описать двумя словами – мрачная роскошь. Размером и высотой потолков помещение равнялось примерно малому актовому залу в здании правительства Кировской области (а это, поверьте, вопреки названию, совсем не маленькое помещение), вот только окна отсутствовали. Вместо них по стенам висели большие картины в золотых рамах. Позолота блестела в тусклом свете, льющемся из плафонов. Я стоял в центре, а в глубине помещения, в дюжине шагов от меня, на небольшом возвышении восседал на массивном резном деревянном стуле человек, одетый в чёрные брюки и тёмно-серую водолазку.
Зал по-особому освещался. В лицо мне смотрели несколько ламп, впрочем, не таких ярких, как в киношных полицейских комнатах для допросов. Вообще, место, куда меня поставили, было самым освещённым. Напротив, лицо человека, восседавшего на резном стуле, скрывала тень, сквозь которую угадывались лишь отдельные черты: прямой нос, широкие скулы, аккуратная бородка.
Но странно – над плечами человека виднелись искусно вырезанные деревянные птицы – орлы с разинутыми хищно клювами. Птиц было хорошо видно, а лицо между ними – нет. Эти резные орлы – продолжение спинки стула (скорее трона) – казалось, сидят у «тёмного человека» на плечах.
По сторонам зала стояли люди – десятка два. Карлоса не увидел. Но среди стоящих я узнал одного, и сердце ушло в пятки. Чубэн! Вот кого я хотел бы видеть в самую последнюю очередь! Но тут же дошло до моих пропитых мозгов: Чубэн здесь не главный, он лишь один из многих. Это меня и удивило, но и дало маленькую надежду – значит, решать судьбу мою будет не он, а человек, восседавший на «троне».
Украдкой я присмотрелся к «тёмному человеку». Он сидел в горделивой позе, чуть склонившись к своим подчинённым. Высокий и стройный. Сквозь тень проступали контуры его аккуратной причёски над высоким лбом. В одном голливудском фильме, виденном мною, был главный герой – монарх средневекового королевства. В повадках того киношного короля неведомым образом сочетались грубость и утончённость, коварство и прямота. «Тёмный человек», восседавший на «троне», напомнил мне монарха из фильма. Те же уверенные манеры, ясно дающие понять окружающим – кто тут главный. Да, он и вправду король, этот «тёмный человек». Король своего криминального государства, подданные которого выполнят любые его распоряжения, предпочитая при этом оставаться в тени, как и их босс.
Тёмный Король – так я его про себя обозначил.
Понятно было, что не ради меня собрал «король» в этом зале «придворных». Вопрос – что со мной делать – был для него проходным, скорее всего лишь разминкой перед решением настоящих дел. «Но ведь для чего-то меня сюда притащили. Сразу не грохнули – значит, есть шанс. Возможно, я нужен этому человеку как пешка в его неведомой мне игре. В шахматах пешками чаще жертвуют, но иногда их выводят в ферзи. Возможно, Тёмный Король собирается меня, или всю эту ситуацию как-то использовать с выгодой для себя?»
Я вспомнил бригадира Гену и его рассказ о власти и о системе сдержек и противовесов. Но дальше уже стало не до воспоминаний. Человек на троне кивнул, и Чубэн, выйдя вперёд и указав на меня, заговорил:
– Он самый! И пёс его. Вначале бойца моего, честного пацана, в инвалида превратил, затем моего Алмаза. Ещё и лапой отгрызенной из окошка в меня запустил, гадёныш! Что делать с ним– решать, конечно, тебе. Но могилу он заслужил, в натуре! Я предлагаю отдать его Карлосу, пусть тот сам за себя поквитается, авторитет восстановит. Думаю, этот вариант – оптимальное решение проблемы. Да, это будет жестоко, но справедливо.
Воцарилась тишина. Чубэн вернулся на своё место в строю. Я лихорадочно пытался сообразить: что же сказать, если позволят мне защищаться, но мысли мои растекались, словно жидкие экскременты по унитазу.
– Справедливо?! – уверенный, чёткий, хорошо поставленный голос хозяина разрезал воздух зала. В тишине, ставшей абсолютной (ни единого шороха, ни единого вздоха) Тёмный Король говорил, как печатал. – Справедливо ли ставить людей на счётчик ни за что, ни про что?! Зарвался твой Карлос, вот и получил ответку. И именно это, как ты, Николай, говоришь, жестоко, но справедливо!
Услышанное меня ободрило, согрело, мне даже стало вдруг жарко чуть не до пота. «Всё-таки есть правда на белом свете! Не зря «король» этот восседает на троне!» Но что это? Присмотревшись внимательнее к Дэнику, я увидал, что нос его чуточку дёргается, совсем чуть-чуть, но… Тут до меня допёрло – Дениска жив, его действительно лишь усыпили. Усыпили буквально, а не в переносном смысле. Иначе зачем было тащить в «тронный зал» дохлого пса? Но радость, охватившая было меня, недолго длилась.
– Справедливость! Именно за ней вы все сюда приезжаете. Справедливость в нашем мире дорого стоит, – вещал человек с трона. – Так вот, в случае с Карлосом – парняга прав. А в случае с твоим, Николай, псом – нет.
Я вновь похолодел. Сейчас этот человек объявит мне приговор, обжаловать который уже вряд ли удастся. Когда-то я боялся Карлоса, думал, что в мире этом страшнее Карлоса зверя нет. Но потом я узнал, что Карлос (жестокий и ужасный!) для Чубэна всего лишь шестёрка, слуга. И тогда уже его величество Чубэн стал для меня самым страшным из всех двуногих. Но теперь видел я: есть люди, для которых Чубэн – лишь мелкая сошка. Этот Тёмный Король, будь он неладен. Интересно, а над ним кто-нибудь есть? Существует, наверное, «смотрящий по стране», но встреча с ним мне, к счастью, пока не грозит. Ситуация моя была, конечно, аховая, но всё ж до общероссийского уровня Денискины деяния пока вроде не дотянули.
– Бультерьера, отгрызшего лапу, надо кончать, – хозяин зала твёрдо печатал слова. Резные орлы над его плечами, казалось, ещё более хищно разинули клювы. – И парнягу этого накажем сурово; так, чтоб запомнил. Но беспределу здесь места нет. Чтобы парняга прочувствовал всё как следует, решим так: пусть собственноручно прикончит своего бультерьера. Не здесь, не сейчас. Сначала пусть оба очухаются, а там, как говорится, «в трезвом уме, в здравой памяти»… Это и будет ему наказанием. Дадим парняге три дня сроку. Каким способом он убьёт своего пса – пусть сам решает. Одно условие – через три дня отрезанную голову бультерьера должен он предъявить лично Чубэну. В этом справедливость, я полагаю. Таково оптимальное решение проблемы. И такой урок парняга запомнит!
Во вновь надетом на голову брезентовом мешке вели меня обратно к машине. Мешок был надет, но завязан неплотно. Впрочем, всё, что я мог видеть в узкую щёлку – лишь каменная дорожка, да стриженая трава рядом с ней. «Я жив! Я всё ещё жив!» Но радости ненадолго хватило, вскоре сменили её нехорошие мысли: «Как быть? Конечно, ветеринар может «усыпить» собаку с помощью укола, Дэник не будет мучиться. Но даже если аккуратно «усыпить» бультерьера, голову ему отрезать всё равно придётся – таково условие назначенного наказания. А кому это «счастье» достанется? Только мне». Как ни странно, в таком наказании на самом деле заключалась некая справедливость: мучать опасного пса смысла нет, грохнуть и точка. А меня, как хозяина провинившейся собаки, помучить морально – самое оно.
Тут я чуть не споткнулся обо что-то мягкое, живое, вёрткое. Из-под ног донёсся нервный лай. Я ощутил собачий нос, тычущийся в мои, пахнущие бультерьером брюки. В узкой щёлке мелькнули чёрные кудряшки, малиновый ошейник. «И Тёмный Король тоже собаковод! Ну, правильно, в загородной резиденции с собакой веселее!» Конечно, не ожидал я, что хозяин преступного мира держит пуделя, но сильные мира сего имеют право класть на чужое мнение прибор – большой и толстый. Тут донёсся до моих ушей издали детский голосок:
– Ержик, ко мне! Я тут, я тут!
Звонкий мальчишеский смех удалялся. За ним удалялся заливистый собачий лай. Ну вот, всё понятно. Пуделёк, этот Ёжик, или как там его, Ержик – игрушка мальчишки – сына (племянника, внука?) хозяина резиденции. В самом деле, ведь не с питбулями же саблезубыми ребёнку играть!
Окончательно Дениска оклемался после снотворного к следующему утру. Весь день я провёл в родительской квартире в невесёлых раздумьях. Моей жизни теперь ничто не грозило; по крайней мере, если я исполню предназначенное мне в наказание. Бежать куда-либо не было смысла. От Тёмного Короля не скроешься, достанет хоть на краю Казахстана. В участи своей – не принеси я Денискину голову – сомневаться не приходилось. Угроз и обещаний расправы от хозяина «тронного зала» я не услышал, но этого и не требовалось, чтоб понять: лучше не рыпаться.
Надумал завтра с утра звонить в ветклинику насчёт «усыпления», а после идти в хозмаг за пилой. Я решил почему-то, что пила для такого случая требуется обязательно новая, а после нужно будет её закопать. Мешок (тот самый брезентовый, что был у меня на голове) мне оставили похитители. Именно в нём я и должен был принести Чубэну Денискину голову.
Вечерело. Валяясь на своей широкой кровати, я размышлял. Вертел в руках стеклянную китайскую зажигалку, рассматривая, как переливается внутри неё горючая жидкость. И довертел – зажигалка, выскользнув, скатилась между стеной и кроватью. Вытащить из-под двуспальной кровати зажигалку, лежащую у стены, непросто – снизу рукой не достанешь. Пришлось кровать двигать. Глянув сверху в образовавшийся проём, присвистнул. Рядом с зажигалкой лежала на полу чёрная Генина сигаретина. Та самая, которую я потерял после похода в ночной клуб. Всё это время торчала она зажатая меж стеной и кроватью, дожидаясь своего звёздного часа. И дождалась! Я разглядывал её заворожённо, вспоминая как тяжело после этого «табачка» отходить; понимая, что не следует мне курить; зная уже, что не смогу удержаться.
«Ведь я был тогда пьяный. А Гена предупреждал: с бухлом не мешать! Сейчас я тверёзый – значит, можно!» Недолго посомневавшись, я вынырнул на лоджию, чиркнул зажигалкой и… Окружающее пространство преобразилось. Краски стали ярче, звуки чётче, запахи острее. Вдыхал тягучий дым, а во мне закипала энергия. Мысли закручивались в спираль. Я почти физически чувствовал, как шевелятся извилины в черепушке. Нужно лишь сосредоточиться, решение придёт обязательно. Выбрасывая с пятого этажа окурок, я уже знал, что делать!
Прогулявшись к железной дороге, принёс я домой подходящий размером и весом камень. Бультерьер, отодвинутый со своего места, равнодушно наблюдал, как я заворачиваю камень в его подстилку, а свёрток этот запихиваю в брезентовый мешок. Горловину мешка завязал плотно, затянув узел, насколько хватило сил. Что ж, можно идти с отчётом к Чубэну.
Поднявшись на дребезжащем лифте, я нажал белую кнопку звонка. Долго не открывали, пришлось звонить ещё дважды. В другой раз я бы ушёл, но сейчас чутьё, обострённое волшебным табачком, подсказывало – там кто-то есть. Наконец бронированная дверь отодвинулась на ширину мощной цепочки. Выглянувший амбал пробасил:
– Чего тебе?
– Не чего, а кого. Я к Чубэну. Вот, мешок со всем содержимым принёс. Но отдам лично в руки!
Толстая дверь затворилась. И я стал ждать. Чем-то закончится моя авантюра? В другое время я бы, наверное, сдрейфил, но сигаретина… Прошло минут пять, прежде чем меня впустили. Ещё один амбал, пощупав карманы и проверив подмышки, провёл меня в гостиную. Там сидел за столом сам Чубэн. Конечно, не на троне сидел, а на самом обычном стуле. Да и «зал» по сравнению с резиденцией «короля» был, в общем-то, так себе. Чубэн вертел в руках какую-то светлую фарфоровую статуэтку, или игрушку – космическую ракету с торчащими из иллюминаторов двумя собачьими мордочками. Одна мордочка напоминала Дениску, во всяком случае, так мне тогда показалось, другая – Алмаза. «Кстати, где он?» Без Алмаза весь мой план грозил рухнуть, словно карточный домик.
– Ну что, принёс голову друга? – ухмыльнулся Чубэн.
Приподняв мешок, я ответил вопросом на вопрос:
– Ну что, слабо твоему Алмазу проглотить кусочек того, кто отгрыз ему лапу?
– Слабо? Сейчас узнаешь как слабо! – Чубэн, поставив на столик статуэтку, край которой был отколот, громко позвал. – Ал-ма-аз! Ал-ма-зик! Ко мне! Ужин с доставкой на дом прибыл!
Приковылял на трёх лапах Алмаз. Встал в паре метров. Вытянув нос, принюхался. Тут-то я и сунул ему в морду мешок с подстилкой, пахнущей Дэником. Бедный Алмаз! Учуяв запах обидчика, в ужасе бросился он из комнаты. Визг, истерика! Жалкое зрелище! В комнате появился один из амбалов с глазами круглыми, словно маленькие блюдца.
– Что там с Алмазом? – зло бросил Чубэн.
– Э-э-э… Ну-у… Типа припадок, – амбал развёл руки, не зная как объяснить, похоже он явно не был мастером разговорного жанра. – Короче, под стол на кухне спрятался Алмаз и дрожит весь, и судорогами бьётся.
– Судя по всему, у него аппетит пропал! – вставил я шпильку. И, протянув мешок Чубэну, добавил:
– Твой пёс моего Дениску даже мёртвого боится. На, держи. Может, для себя холодец сваришь? Куда положить?
– Проваливай, гнида, со своим холодцом! Крысам на помойке скормишь! Только перейди мне дорогу ещё один раз, и я тебя самого крысам скормлю!
Мне только этого и надо было! Вышел во двор, а там – как по заказу помойная машина вытряхивает в своё чрево содержимое мусорных контейнеров. Тут же пришла классная идея. «Ну, мне сегодня фартит!» Зная, что за мной, скорее всего, наблюдают, даже очень надеясь на это, я подошёл к контейнерам. Повздыхал немного для виду, да и сунул мешок с «собачьей головой» в неочищенный ещё бак. Через пару минут мусоровозка приняла в чрево кузова содержимое и этого контейнера, ещё пятью минутами позже уехала со двора. «Дело сделано! Все довольны!» Теперь я очень сильно хотел спать – похоже, табачок Гены переставал действовать. Кое-как добравшись до квартиры, я рухнул в постель.
***
Просыпался тяжело. Не успел глаза разлепить, а курить уже очень хотелось. Жаль, Гениных сигарет на сей раз уж точно не осталось, а обычные в этом случае меня выручить не могли. «Хорошего помаленьку, – размышлял я, всё ещё кутаясь в одеяло, – А ведь помогла мне вчера эта чёрная дурь обдурить Чубэна! И идея пришла после курёхи, и наглость для осуществления задуманного появилась! Теперь всё. «Отрезанная голова» предъявлена и, типа, выкинута на помойку. Остаётся лишь по-тихому пристроить Дениску. Да, пожалуй, надо будет позвонить Гене – не продаст ли мне пачку клёвых таких сигарет?»
Откинув одеяло, медленно свесил ноги с кровати. На полу прямо передо мной валялся дырявый носок. Принялся шарить взглядом по комнате в поисках второго. Пришлось нагнуться, а затем и встать на четвереньки, чтобы глянуть под кресло. Словно удар электричества прошиб моё сознание. Не веря собственным глазам, всё так же на четвереньках подобрался я к креслу и вытащил из-под него брезентовый мешок. «Не может быть! Я, кажется, спятил!» Даже понюхал его. Мешок пах брезентом и блевнёй, значит точно – он самый!
Всё ещё сомневаясь в поставленном себе диагнозе, вывалился в прихожую. Так и есть! Дениска, как ни в чём не бывало, нежился на собственной серой подстилке. Я даже пощупал её – не мерещится ли мне она. Оказалось – не мерещится! Значит, не было ничего вчера вечером: ни смелого похода к Чубэну; ни камня, завёрнутого в подстилку и ловко выданного за голову бультерьера. Глюки! Всё глюки! Долбаная чёрная сигаретина! Тут я решил: лучше сдохну, но Гене звонить не стану. Хватит! Отныне никакой дури!
Итак, ловя отходняк, трясущимися руками накручивал я диск телефона. Хриплым от засухи в горле голосом договаривался с ветеринаром об «усыплении» бультерьера. Затем на негнущихся ногах ходил в хозяйственный за ножовкой. К вечеру всё было готово. Срок подходил, следующее утро станет для Дениски последним. Дома все знали об этом. Лишь о предназначении ножовки родителям я ничего не сказал.
Под стать настроению членов нашей семьи хмурилась и погода. Забарабанил по подоконнику мелкий осенний дождик. Мать, утирая слёзы, готовила «приговорённому» прощальный ужин. Пельмени со сметаной. Что же ещё? Я же, чуток оклемавшись, вывел пса на заключительную большую прогулку. Дождик дождиком, но пройтись по всем окрестным местам «боевой славы» у Дэника другой возможности больше не будет.
Нахлобучив капюшон, вёл не слишком желавшего гулять под дождём пса на поводке. Поколебавшись перед выходом, я оставил и шлейку, и намордник висеть на крючке. Для решения такого причин было сразу три. Во-первых, накрапывал дождь, и все умные собаки вместе со своими хозяевами прятались по домам. Во-вторых, как я уже говорил, из Казахстана Дениска вернулся какой-то сам не свой. С тех пор он не рыпался ни на двуногих, ни на четырёхлапых. Жаль, исправился слишком поздно. Ну, а в-третьих, была это последняя в жизни прогулка Дениски, и мне хотелось дать ему чуточку больше свободы.
Все причины эти я зачем-то старательно про себя перечислил, выходя из подъезда. Но когда, обогнув соседний дом, шли мы по узкой извилистой тропинке поросшего травой пустыря, понял: единственная причина не надеть на бультерьера шлейку и поводок – моя тупость! Точнее моя плохо соображающая, до сих пор не пришедшая в себя после Гениной сигаретины голова.
Открывшаяся картина была мне знакома до мельчайших подробностей. Бред? Дежа-вю? Или кукушка окончательно упорхнула? Дениска двигался впереди, я, стараясь не задевать высокую мокрую траву, следом. Мы прошли уже треть пустыря, как вдруг с противоположного конца, вынырнув, словно из-под земли, на нас двинулась дама с собачкой. Чёрный пудель снова без поводка. А хозяйка – словно в облаках витает.
«Вот дерьмо! Ведь это всё уже было!» Я помнил самую первую нашу с Дениской прогулку. Помнил, какой погоней за пудельком кончилось дело. Ни разу с тех пор не встречал я бывшую мою школьную учительницу литературы Ларису Михайловну с её кудрявым питомцем. А тут я веду Дэника на последнюю прогулку – и снова: извилистая тропинка в высокой мокрой траве и они! На том же месте! Бывают ли подобные совпадения? Или мне снова чудится? Вам понятно теперь – после всех предыдущих глюков я всерьёз опасался за своё психическое здоровье.
Дениска же в лучших традициях жанра начал отрабатывать прежний сценарий. Вначале замер, встал, как вкопанный, навострив уши, напряжённо смотрел в сторону приближающейся дамы и её собачки. Затем бультерьер начал прятаться от беспечного пуделька за травку, склонил здоровенную морду, уши прижал.
На этом, к моему огромному облегчению, совпадения с нашей прошлой встречей закончились. Лариса Михайловна – светловолосая, длинноногая, шикарная – закончив витать в облаках, спустилась на грешную землю. Она заметила меня, когда нас разделяло шагов двадцать пять. Узнала, конечно. Недовольно поморщилась, приметив прячущегося в траве бультерьера. Окликнула своего чёрного, в малиновом ошейнике пуделя:
– Ержик, ко мне!
В тот вечер соображал я не слишком быстро, но... «Ёжик, Ержик… В малиновом ошейнике… В малиновом!» Пока калейдоскоп мыслей медленно складывал в моей черепушке беспорядочную мозаику в законченный рисунок, на пустыре неожиданно появился новый персонаж – ротвейлер Джек! И вслед за ним – «семейка Аддамс» – муж с женой, мои старые «добрые» знакомые. Их кабан-ротвейлер – как обычно, без намордника, без поводка. Не приметив по-прежнему прячущегося в траве Дениску, Джек с ходу бросился на пуделя.
В тот самый момент, когда Джек вцепился в чёрного пуделька, калейдоскоп в моей голове, наконец, закончил вращение. В одно мгновение голова прояснилась, всё встало на свои места. Я вспомнил, где видел малиновый ошейник этого пуделя. Лариса Михайловна – та самая школьная учительница не раз являвшаяся мне в моих армейских эротических грёзах – кем приходилась она Тёмному Королю? Женой, любовницей, или какой-нибудь там двоюродной племянницей? Какая разница! Главное, она ему кем-то приходилась, раз пуделёк её свободно бегал по королевскому огороду. А тот мальчонка – наверняка её сын (их сын?). Значит, имеет она «доступ к телу», может замолвить словечко!
– Немедленно уберите собаку! – Лариса Михайловна, покраснев, сжимала кулачки. Гнев делал её ещё привлекательней.
– А вы чего, собственно,раскомандовались? – «семейка Аддамс» – муж и жена, оба невысокие, кряжистые, с рожами, как у их ротвейлера – приближались не спеша, вальяжно. Меня же вниманием не удостоили, похоже, не признали. Хозяева Джека по-прежнему выставляли своего пса королём и не прочь были они, чтобы их ротвейлер потрепал чужую собаку. Похоже, прошлый Денискин урок их не исправил.
– Да скорее вы! Ему же больно! – возмущалась училка.
– А не надо было отпускать с поводка, если пудель ваш такой нежный!
От такой наглости Лариса Михайловна, словно воздухом поперхнулась. Потеряв дар речи, она всплеснула руками, и я поймал её беспомощный взгляд. Наблюдая, как ротвейлер, не спеша, основательно мутузит визжащего пуделя, медленно опустился я на корточки рядом с Дениской. Чувствовал, как напряжён бультерьер, слышал частое биение его сердца. Дрожа словно лист на ветру, прячась в траве, Дэник следил за собачьей вознёй. Я зашептал горячо:
– Ну, что, Тринадцатый, считай это подарком судьбы. Твой шанс. Самый последний! Целься в ротвейлера. Видишь того, большого? Промахнёшься, сцапаешь пуделя – всё, туши свет, завтр<