Введением к истинной, достоверной, истории государственной и церковной почти у всех народов служат так называемые народные предания, которые создаёт иногда действительно совокупное творчество целого народа, иногда же напротив единичное творчество просто отдельных лиц. История нашего русского христианства начинается таким народным преданием, именно — общеизвестной повестью о путешествии на Русь или точнее говоря — через Русь апостола Андрея.
Как в вопросе о народных преданиях вообще, так и в вопросе о нашей повести нельзя решить, есть ли она произведение творчества общенародного или частного, принадлежащее в последнем случае какому-нибудь досужему грамотнику. Вероятнее и желательнее думать, конечно, первое, но нисколько не невозможно и второе.
Как бы то ни было, смысл и нравоучение повести ясны; она хочет сказать и доказать: мы — Русские составляем народ в христианской церкви никак не последний и наше христианство ведёт своё начало точно так же от самих апостолов, как и у кого бы то ни было. Апостолы не могли водворить у нас этого христианства самым делом, но они посетили и благословили нашу землю и посредством предизбрания включили её в состав церкви Христовой, которой таким образом она и стала частью с самого её начала. Хотя частью долгое время остававшейся, так сказать, in petto, только в мысли и предопределении. Если повесть принадлежит народному творчеству вообще, то она должна свидетельствовать о тщеславии предков наших, как целого народа, который не хотел оставаться в последних и, придя ко Христу около одиннадцатого часа, тем не менее, желал перевести себя в первые. Если же повесть принадлежит одному лицу, то и свидетельствует только о тщеславии её неизвестного автора.
В нашей первоначальной летописи эта повесть записана в следующем виде. Из Греции через Россию лежал путь к Варягам и далее до Рима, именно — из Чёрного моря Днепром до его верховьев, отсюда волоком до реки Ловати, которая впадает и ведёт в озеро Ильмень; из Ильменя в Волхов, в Ладожское озеро, в устье этого озера или реку Неву и в море Варяжское (Балтийское); по этому последнему к Варягам и потом до Рима. Апостол Андрей, который проповедовал евангелие по Чёрному морю, однажды пришёл из Синопа, что на южном или азиатском берегу его, в Херсонес Таврический или Корсунь и здесь узнал, что недалеко отсюда находится устье Днепровское. Пожелав побывать в Риме, апостол отправился к устью Днепра, чтобы пойти в него сейчас указанной дорогой. Когда, совершая путь, поднимался он, с сопровождавшими его учениками, на лодках вверх по Днепру, то один раз случайно (по устроению Божьему) пришлось ему остановиться для ночлега у берега под горами. Горы эти были именно те самые, на которых после построен был Киев. Встав на другой день поутру, апостол указал своим ученикам на горы и сказал: «Видите ли эти горы? Смотрите, ибо на этих горах воссияет благодать Божия, будет построен на них великий город, и Бог воздвигнет на них многие церкви». После этого апостол взошёл на горы, благословил их, помолился и на той из них, на которой после был построен город в старом значении этого слова, поставил крест. Идя своей дорогой далее, апостол пришёл к Славянам, где после построен был Новгород, то есть к племени славянскому, которое называлось этим именем в теснейшем смысле. У здешних людей он видел обычай, как они моются (в банях) и хвыщутся, и подивился на них. Затем он пошёл к Варягам и, наконец, пришёл в Рим. Повествуя в Риме, сколько успел со своей проповедью и что видел, апостол, между прочим рассказывал: «Видел я нечто весьма чудное в земле Славянской, когда шёл сюда, — видел деревянные бани, и накалят их (то есть каменки в них) докрасна и разденутся совсем донага и обольются кислым квасом и возьмут на себя пучки молодых прутьев и станут бить сами себя и до того себя добьют, что вылезут (вар. слезут, т. е. с полка) едва живы; после этого обольются холодной водой, и тогда снова оживут; и это делают постоянно, никем не будучи мучимы, но сами себя муча и таким образом делая не омовенье себе, а мученье». Римляне, слышав рассказ, дивились; апостол же, побыв в Риме, снова возвратился в Синоп.
Очень может быть, что честолюбие и тщеславие наших предков, желая достигнуть того, чтобы страна наша была посещена одним из апостолов, не особенно затруднились бы составить повесть об этом и в том случае, если бы не представлялось к этому никакого основания и никакого внешнего повода. Но внешний повод составить такую повесть именно об апостоле Андрее действительно существовал. Недоуменным с первого взгляда представляется только то, что повесть составлена так, а не иначе. Большая часть греческих сказаний об апостоле Андрее говорят, что ему досталось в удел проповедовать христианство между прочим в Скифии, и некоторые из сказаний были переведены на славянский язык в очень древнее время. А так как территория, которую занимали наши предки, находилась именно в Скифии, о чём прямо говорит и наш летописец, то надлежало бы ожидать, что составитель повести заставит апостола предпринять нарочное путешествие на Русь, а не совершить через неё путешествие только случайное, мимоходное. Может быть, составителю повести неизвестны были переведённые на славянский язык греческие сказания, говорящие о проповеди апостола Андрея в Скифии; может быть, он находил невероятным и неправдоподобным простирать проповедь апостола в Скифии до территории наших предков. Как бы то ни было, во всяком случае, у него было прямое или частное весьма важное побуждение представлять дело именно так, как он его представляет. Если бы вести апостола в Русь нарочно, то нужно было бы вести его для проповеди христианства людям, а не для благословения необитаемых гор. Ибо заставить его совершить весьма далёкое нарочное путешествие для последней цели значило бы сказать о нём не только нечто совсем невероятное, а даже и привлекающее на его память осмеяние. Но вести апостола в Русь для проповеди христианства людям значило бы сочинить повесть об его путешествии в Русь только для того, чтобы сказать, что приходил к нашим предкам с проповедью христианства апостол и что они остались глухи к его проповеди. Таким образом, чтобы заставить апостола Андрея посетить Русь, а при этом сохранить и добрую славу наших предков, представлялось возможным только сочинить повесть об его путешествии через Русь мимоходном, случайном. Существовали внешние поводы или предлоги и для того, чтобы сочинить последнего рода путешествие. Предкам нашим известны были в переводе на славянский язык такие греческие сказания об апостоле Андрее, которые, подробно говоря о местах его проповеди, утверждают, что Он был на северном берегу Чёрного моря, — в Тавриде или Крыму. И здесь между другими городами в Херсонесе или Корсуни. В древнее время эта Корсунь могла быть названа, так сказать, самым преддверием Руси, ибо хотя была не особенно близка к ней, но составляла тогда для неё почти такой же неизбежный и такой же знакомый рынок, какой для наших деревень составляют ближайшие к ним города, так как в ней приобретали для себя Русские все произведения европейско-азиатской цивилизованной промышленности.
Из Корсуни во времена древних предков наших был путь через Россию к Варягам, а от Варягов до Рима, как они знали, — прямой и непрерывный путь морем: таким образом, действительно выходил путь из Корсуни в Рим через Россию. Этим путём составитель повести и провёл апостола Андрея из Корсуни в Рим для того, чтобы заставить его мимоходом благословить горы киевские. Посылать апостола из Корсуни в Рим нашим путём есть одно и то же, что посылать кого-нибудь из Москвы в Петербург путём на Одессу; но представлять возможным совершенно неестественное или невероятное есть одна из привилегий составителей народных легенд. Притом, сочиняя этот неожиданный и слишком оригинальный путь, составитель повести, по всей вероятности, не считал его таким невозможно странным, каким он был на самом деле: имея недостаточные географические сведения, он, вероятно, только находил его несколько более длинным, чем прямой путь по морю Средиземному. Этот действительный путь составителю повести был известен и прямо им указывается, так что если апостола, находившегося в Корсуни при начале обоих путей, он считает возможным послать по первому, то ясно, что он не полагает между обоими путями чересчур большого различия. Если же и при всей скудости своих географических сведений составитель повести всё-таки знал, что, ведя апостола из Корсуни в Рим своим путём, он заставлял делать его совершенно невероятный крюк: то он мог находить достаточным для себя, что какой-никакой путь существовал. А затем, как это и все составители народных сказаний не сами себя обманывающие, рассчитывал на неведение и невежество своих читателей…
Необходимо думать, что повесть об апостоле Андрее явилась после времени составления первоначальной летописи и есть в этой последней позднейшая вставка. В другой повести, читаемой в той же летописи, говорится, что «сде (в Русской земле) не суть апостоли учили» и что «телом апостоли не суть сде были». Принадлежит ли эта вторая повесть самому составителю летописи или также есть в ней вставка, но, во всяком случае, она должна быть признаваема старейшей, чем наша повесть. А к повести о переложении книг на славянский язык Мефодием и Константином, внесена ли она в летопись самим летописцем (быв составлена не им) или после него, прибавляется замечание, что учитель нам — Руси (не апостол Андрей), а, как и всем Славянам, апостол Павел: «Словеньску языку учитель есть Андроник апостол, в Моравы бо ходил; и апостол Павел учил ту, ту бо есть Илюрик, его же доходил апостол Павел, ту бо быша Словене первое; тем же и Словеньску языку учитель есть Павел, от него же языка и мы есмо — Русь, тем и нам Руси учитель есть Павел». К заключению о не весьма раннем происхождении нашей повести должно вести и то обстоятельство, что заразиться тщеславием и подумать об его удовлетворении предки наши могли не сразу за тем, как приняли христианство, но только после того, как более или менее обжились в нём и как оно более или менее прочно водворилось и утвердилось в их стране, чем могла быть пробуждена их гордость.
Замечательна редакция повести, помещённая в летописи. Серьёзное, по крайней мере, наполовину перемешано в ней с шуточным и юмористическим и апостол не совсем скромным образом употреблён в орудие насмешки. Принадлежа Малороссии, редакция имеет целью наполовину прославление Киева, на горах которого апостол водрузил крест, наполовину же осмеяние великорусского Новгорода, в котором он чудился странным великорусским баням. Известно, что наши области любили смеяться одна над другой и насочиняли одна про другую множество насмешливых сказаний и присловий; известно, что в особенности любили, как и до настоящего времени любят, смеяться одна над другой две большие области — великорусская и малорусская. Редакция повести об апостоле Андрее, помещённая в летописи, представляет собой образец таких насмешливых сказаний Малороссов о Великороссах. Малоросс, у которого нет наших великорусских бань, и для которого эти бани составляют крайне смешную странность, со своим прославленным юмором говорит в повести Великороссу: быв у нас в Киеве, апостол изрёк пророчество, благословил горы и поставил на них крест. А у вас в Новгороде только подивился на вашу хитрую выдумку самим себя сечь и мучить, о чём рассказывал даже в Риме.
Естественно, что Новгородцы не желали остаться осмеянными. И вот, в ответ на киевскую редакцию повести явилась редакция новгородская. Не хотев или не умев ответить на насмешку одинаковой насмешкой, Новгородцы вознаграждают себя тем, что стараются возвысить себя над Киевлянами. Говоря о Киеве то же, что и выше, редакция новгородская умалчивает о банях новгородских и вместо того говорит, что в области Новгородской апостол проповедовал слово Божие и оставил на благословение свой жезл. То есть Новгородцы отвечают в своей редакции Киевлянам: у вас в Киеве апостол ограничился только тем, что поставил крест на пустых горах, у нас же сделал гораздо большее, заявил к нам своё благоволение более осязательным образом.
Если первоначально Русские удовольствовались только тем, что заставили одного из апостолов благословить свою землю, то естественно, что с течением времени их притязания должны быть увеличиться, тем более что позднейшая новгородская редакция повести, говорящая, что апостол проповедовал в области Новгородской слово Божие, представляла им для таковых притязаний некоторые основания. С XVI века, если не ранее, Русские начали считать и выдавать апостола Андрея за первого действительного насадителя христианской веры на Руси, и когда представлялись нужда или случай, с гордостью и твёрдостью указывали на это как на не подлежащий сомнению факт. Известный Антоний Поссевин, убеждая царя Ивана Васильевича Грозного к соединению с папой, ссылался ему на пример Греков, которые приняли унию на соборе Флорентийском. Царь отвечал: «Мы верим не в Греков, а во Христа. Мы получили христианскую веру при начале христианской церкви, когда Андрей, брат апостола Петра, пришёл в эти страны, чтобы пройти в Рим. Таким образом, мы на Москве приняли христианскую веру в то же самое время, как вы в Италии, и с тех пор доселе мы соблюдали её ненарушимою». В половине XVII века, известный старец Арсений Суханов, посланный царём Алексеем Михайловичем в Грецию для описания церковных чинов, имел с Греками горячие споры по поводу до-никоновских несогласий наших с ними в некоторых церковных обрядах. Когда Греки указывали Суханову на то, что мы — Русские приняли веру от них — Греков и, следовательно, во всём должны быть согласны с ними, он отвечал: «Вскую вы собой хвалитеся, что мы от вас крещение прияли, мы крещение прияли от апостола Андрея, когда он по вознесении Господни прииде в Византию и оттуда пойде Чёрным морем до Днепра, и Днепром вверх до Киева, и от Киева даже до Великого Новагорода, и ходя тем путём учение своё о вере Христове распространял, а иных крестил... Веру вы изначала прияли от апостола Андрея, а мы такожде от апостола Андрея». Всем иностранцам, которые приезжая в Россию или встречая Русских за границей, расспрашивали их о вере, они отвечали не иначе, как то же, что говорили Грозный Поссевину и Суханов Грекам.
Древним временам и древним людям извинительно было создавать легенды; но на нас в свою очередь лежит обязанность отличать легенды от настоящей исторической истины... Всякое сказание мы, конечно, должны принимать в том виде, как оно нам сообщается. Сказание об апостоле Андрее говорит, что он был в России потому, что хотел через неё пройти из Греции в Рим. Ясно, что сказание есть крайне несообразный вымысел, ибо оно заставляет апостола идти путём, который не только в 50 раз длиннее обыкновенного, но который в его время просто был совершенно неизвестен. Поправляя сказание и ссылаясь при этом на свидетельства писателей греческих, что апостол Андрей проповедовал, между прочим, и в Скифии, мы будем утверждать, что он мог быть в России нарочно? Но если дать веру писателям греческим относительно проповеди апостола в Скифии, то у них необходимо будет разуметь под Скифией вовсе не внутреннюю страну с её варварским населением, а только её южную окраину или северный берег Чёрного моря с находившимися на последнем греческими колониями. Как это действительно и разумеют те из писателей греческих, подробно говорящих о местах проповеди апостола Андрея, которые не имеют слишком большой наклонности к баснословию58. Что же касается до предположений, будто апостол мог доходить до наших Киева и Новгорода или хотя бы до одного первого, то оно столько же вероятно, сколько и предположение, что апостол доходил до самого Архангельска или до самого Пустозерска. В век апостолов страна наша представляла собой находившуюся за пределами известного мира неведомую и исполненную всевозможных ужасов пустыню59. Зачем бы пошёл в эту неведомую пустыню апостол Андрей? Он мог пойти в неё, как и во всякую другую подобную пустыню, только тогда, когда бы у него не было дела в черте самого тогдашнего мира и было свободное время ходить по пустыням. Но это, как всякий знает, было вовсе не так. Он не мог иметь никакой надежды утвердить сколько-нибудь прочным образом христианство в совершенно разобщённой с остальным миром варварской и населённой Бог знает кем стране: для чего же предпринимал бы он в неё путешествие? Не для того же в самом деле, чтобы ставить кресты на необитаемых горах или наблюдать такие обычаи, как паренье в банях.
Нельзя и совершенно невероятно допустить, чтобы телесно посетил нашу страну один из апостолов, но необходимо принимать, что мысленно благословили её все они, — и мы Русские, подобно всем другим народам, принявшим христианство не непосредственно из рук апостолов, «ничим же меньшие» в церкви Христовой кого бы то ни было.
20 Января и 20 Июня воспоминаются нашей церковью мученики Инна, Рима и Пинна, о которых в Менологии императора Василия сказано, что они были из Скифии, из северных пределов, — ἀπὸ Σκυθίας, ἐκ τοῦ βορείου μέρους, ученики св. апостола Андрея. Что, уча об имени Христовом и обратив многих к правой вере, они были схвачены князем варваров, -παρὰ τοῦ τῶν βαρβάρων ἄρχοντος, который и предал их мученической смерти (под 20 Января). Понимая греческое: ἀπὸ Σκυθίας, ἐκ τοΰ βορείου μέρους, в смысле: из Скифии, из северной её части, и присоединяя к этому то, что в рассказе о мучении говорится о жесточайшей зимней стуже, и о замёрзших от стужи реках, считают необходимым разуметь под Скифией ту её часть, в которой обитали наши предки — русские Славяне. Но греческое: ἀπὸ Σκυθίας, ἐκ τοῦ βορείου μέρους значит не — из Скифии, из северной её части, а — из Скифии, из северной страны, т. е., которая есть северная страна; что же касается до стужи и замерзания рек, то они имеют место на пространстве всей бывшей Скифии Греков до самой южной её границы. Впрочем, к устранению напрасных споров, существует определённое указание места деятельности мучеников. В нашем славянском Прологе рассказ о мучении заключается известием о перенесении мощей святых (оно 20 Июня, тогда как 20 Января — день кончины), в котором говорится, что тела их, погребённые некоторыми христианами, епископ (не сказано — чей и какой) вынул из могилы и положил в своей церкви. А что спустя семь лет после кончин мучеников, вследствие их явления, тот же епископ перенёс мощи «в место, нарицаемое Аликс, и (иже и?) пристанище сухо суще» (под 20 Июня). Это известие взято из особого сказания о перенесении мощей. В особом сказании, которое известно на греческом по одной рукописи Парижской публичной библиотеки XI века, говорится, что святые пострадали в Готфии и что мощи их перенесены были в приморское местечко Аликс епископом Годдою. Это значит, что святые пострадали в южном Крыму. Ибо здесь в пределах греческой Скифии и находилась так называемая Готфия. Когда во второй половине IV века Готы принуждены были из теперешней южной России удалиться от Гуннов на запад, то некоторая часть тех из них, которые жили в Крыму, не последовав за своими сородичами, остались на своих прежних местах жительства. Именно — остались две небольшие общины: Одна, занимавшая местность близ Босфора или Керчи, — Готы этой общины назывались Готами Тетракситами. Другая, занимавшая узкую приморскую полосу земли между Балаклавой и Судаком, — Готы этой общины от своей области или областцы, носившей у Греков название Дори, известны под именем Готов дорийских. И поселению этих-то вторых Готов и было усвоено название Готфии, равно как и епископам учреждённой у них епархии дано было название епископов Готфийских. В сейчас указанной нами Готфии и пострадали наши мученики. Епископ Годда, перенёсший мощи их в местечко Алиск или Аликс, был епископ Готфийский (имя епископа готское, cfr у Stritt. Memorr. popp. I, 125, — Godas). Алиск или Аликс есть нынешняя Алушта, находящаяся на берегу моря, в 42 вёрстах на северо-восток от Ялты и действительно принадлежавшая к епархии Готфийской. К сожалению, мы не имеем обстоятельной выписки из сказания о перенесении мощей, читаемого в Парижской рукописи. Но если наш славянский Пролог неошибочно воспроизводит сказание, говоря, что перенесение совершено «по седми летех» мучения святых, то это вовсе не век учеников апостола Андрея, а неизвестное время, начиная с конца IV столетия. (Никодим в своём Синаксаристе, может быть, имея под руками сказание о перенесении мощей, не называет мучеников учениками апостола Андрея, — под 20 Января).
О стопах апостола Андрея, отпечатлевшихся «на камени великом» на берегу у моря близ Херсона, см. в Степенной книге, I, 96. О пребывании апостола некоторое время на каменном мысе одного из порогов Днепровских (Ненасытицкого или по древнему и старому Неясытицкого), — у Лерберга в исследованиях, служащих к объяснению древней русской истории, русский перевод Языкова, СПб, 1819, стр. 272 fin.. Предание Валаамских монахов, будто апостол Андрей был на их острове, и будто святые Сергий и Герман, основатели монастыря, были его учениками, у преосвященного Макария, История т. I, издание 2, стр. 202, cfr описание рукописей Хлудова, № 245, л. 20. Г. Арандаренко в своих «Записках о Полтавской губернии» утверждает, что апостол Андрей был не в Новгороде Славянском или Великом, а Новгороде Северском (Черниговской губернии), и, ссылаясь на летописи Кёнигсбергскую и Воскресенскую, повествует в таком любопытном виде: «Апостол рекою Десною был тогда и в Новегороде Северском, благовестил Евангелие и почудился употреблению тамошним народом бань своих, в которых, по словам его, разжигался каждый человек наподобие раскалённого камня (!), сёк себя хворостом до изнеможения, а потом, повергаясь с журчанием в речную воду, выходил оттуда жив и бодр, как бы никогда не расжиган и не бит» (Записок ч. III, Полтава, 1852, стр. 416).
О словах: «якоже реша». В повести, помещённой в летописи, о путешествии через Русь апостола Андрея есть ссылка на кого-то или на что-то, выраженная словами: «якоже реша». В первом издании Лаврентьевского списка летописи, сделанном Археографической Комиссией, это «якоже реша» поставлено так, что как будто оно относится к следующему за тем описанию пути и путешествия апостола (Якоже реша, Ондрею учащю в Синопии и пришедшю в Корсунь...). На основании чего хотят видеть в этих словах ссылку летописца (разумей: автора повести) на народное предание, которое сообщило ему сведения о посещении нашей страны апостолом. На самом деле, как это и поправлено во втором издании Лаврентьевской летописи (а также во втором издании и летописи Ипатьской), помянутые слова относятся не к последующему, а к предыдущему, именно — к тому, что Андрей, брат Петров, учил по Чёрному морю, и должны быть понимаемы так: Чёрное море называется Русским морем; по этому морю учил Андрей, брат Петров, «якоже реша», то есть, как о том сказали или говорят некоторые. В этих словах автор повести, несомненно, ссылается или на Епифания и Метафраста вместе, или на которого-нибудь из них одного.
Дополнительное предположение. Мы принимаем, что повесть об апостоле Андрее, читаемая в летописи, состоит из двух частей — из географического введения о путях из Греции в Киев и через Киев, и из самого рассказа о путешествии апостола. Но возможно, что считаемое нами за введение в повесть составляет географическое замечание или географическое сообщение, принадлежащее самому летописцу, и что оно-то и подало повод неизвестному ревнителю славы своего отечества и своей церкви составить повесть о путешествии апостола. В географическом замечании или сообщении, с одной стороны, говорится, что через Россию можно было совершить круговое путешествие, которое, начинаясь Понетским или Чёрным морем, приводило бы опять в то же море. А с другой стороны — оно (замечание — сообщение) оканчивается словами, что Понетское море слывёт Русским морем и что по нему, т. е. в городах по берегам его, как пишут, учил апостол Андрей, брат Петров. По Чёрному морю, читалось в летописи, учил апостол Андрей, а море это слыло Русским морем: у ревнителя славы своего отечества и своей церкви могла явиться мысль сделать апостола, учившего по морю, слывшему Русским, до некоторой степени апостолом и самой страны Русской. А сообщение летописца, что через Россию можно было совершить круговое путешествие, которое бы начиналось Чёрным морем и оканчивалось тем же морем, указывало способ, как сделать апостола Андрея до некоторой степени апостолом и самой страны Русской. Стоило усвоить апостолу, учившему по Чёрному морю, желание побывать в Риме, который лежал на нашем круговом пути, — и он мог быть проведён в Рим, с тем, чтобы потом опять возвратиться на Чёрное море, путём через Россию, через Киев и Новгород…