…Это случилось около полудня. Повозки остановились на обед, вокруг загорелись костры, над которыми в больших котлах варилась еда. Снова в воздухе поплыл сладковатый запах конины, который уже вызывал отвращение не только у Лиды, но даже и у сдержанного Ивана Семеновича. Лида с ужасом думала о том, что вскоре им принесут на обед это противное сладкое мясо и его придется все-таки есть, потому что нельзя ведь жить без еды… Правда, ела девушка опостылевшую конину только тогда, когда на этом настаивал Иван Семенович. Сегодня Лида тоже протестовала, хотя и без особой надежды на успех.
– Ну мне же противно, Иван Семенович! – жаловалась Лида. – Просто не могу смотреть на конское мясо! Лучше обойдусь одним молоком.
– Нельзя, Лида. Я понимаю, что противно. Думаете, мне приятно? Закройте глаза и ешьте.
– От него несет конским потом…
– Заткните нос!
– Да и вкус у него такой, что…
– Спрячьте язык, чтобы не чувствовать вкуса, и глотайте!.. Нет, я не шучу, Лида. Наоборот, говорю серьезно. Надо есть! Мы не можем позволить себе ослабеть. Перед нами еще немало препятствий, которые даже трудно предусмотреть. Поймите это! Скоро наступит день, когда нам понадобится вся наша физическая сила и ловкость. Значит, мы обязаны готовиться к этому. Никаких возражений, милая моя! Вы только подумайте, что сказал бы Артем, если бы узнал, что вы объявили голодовку?
Лида уже не спорила. Она почему-то покраснела и принялась за еду. Что ж, если надо…
И вот сегодня во время обеда около повозки пленных снова зазвучали голоса. Может быть, кто-нибудь из невольников принес весточку от Артема!.. Лида выглянула из-под войлока и обомлела.
У их воза стоял Гартак. Его сопровождали трое старейшин, которые всегда ехали в свите молодого вождя. Двое слуг уже ставили у повозки лесенку, покрытую красным ковром, готовя торжественный вход вождю. Вид у самого Гартака был более важным, чем когда-либо до сих пор.
– Иван Семенович, сюда идет Гартак! – прошептала испуганно Лида.
– Одно могу сказать, Лида, – спокойно, – нахмурил брови геолог. – Только одно слово – спокойно!
– И тот текст, да?
– Похоже, что пришло для него время.
Иван Семенович отступил в глубь повозки и оттуда смотрел, как раздвинулась войлочная завеса и к ним вошел сопровождаемый старейшинами Гартак. Он уверенно улыбнулся девушке и, должно быть, в знак высокой благосклонности неуклюже поклонился ей, чего до сих пор никогда не бывало.
Лида, прислонившись к стенке воза, ждала, что будет дальше.
Гартак заговорил по-скифски. Его скрипучий, неприятный голос действовал на нервы, хотя он и старался говорить ласково. О чем шла речь, оставалось, конечно, непонятным. Но, должно быть, он считал свои слова необыкновенно приятными, так как несколько раз улыбнулся, показывая мелкие неровные зубы.
Наконец он кончил и показал рукой на выход из воза, как бы приглашая Лиду выйти. И вдруг девушка догадалась: Гартак получил согласие Дорбатая обвенчаться с ней, не дожидаясь окончания траурного шествия и торжественных похорон тела Сколота! Вот что привело его сюда, да еще со свитой, – чтобы перевести ее к себе… Какой ужас!
Гартак все еще показывал рукой на выход, улыбался и ждал. Лида замерла. Ока не могла произнести ни слова. Руки и ноги у нее отяжелели, от лица отхлынула кровь. Тогда Гартак схватил девушку за плечо и подтолкнул к выходу. Лида, забыв о всех суровых предупреждениях Ивана Семеновича, резко вырвалась и закричала:
– Никогда, никогда!
Гартак удивленно смотрел на нее: он, очевидно, не ожидал сопротивления. И тогда тихо, но очень убедительно заговорил Иван Семенович:
– Лида, милая моя, возьмите себя в руки. Девочка, опомнитесь! Вы губите все наше дело. Ну?
Лида спохватилась. Да, надо что-то делать, но что? Она совершенно растерялась, забыла даже про инструкцию Артема.
– Говорите, я слушаю вас, Иван Семенович, – взмолилась девушка.
– Надо думать, он получил разрешение Дорбатая. Что ж, значит, пришла пора прибегнуть к тексту, который вам прислал Артем. Итак, начинайте! Серьезно, вдумчиво, с убежденностью. Но не враждебно, помните – не враждебно! Начали!
Гартак удивленно переводил взгляд с Ивана Семеновича на Лиду. Он не знал, что предпринять. Лида овладела, наконец, собой. Ей было стыдно, что, растерявшись, она забыла о тексте Артема. А ведь он был сочинен именно для такого случая!
Собрав силы, девушка поднялась и почти вплотную подошла к Гартаку, смело посмотрела на него. Новоявленный вождь не выносил прямых взглядов и сразу же отвел глаза в сторону. Лида заговорила. Она старательно заучила текст, и Гартак услышал:
«Слушай меня, Гартак! Я – девушка другого племени. У нас иные законы и обычаи. По нашим законам вождь не может вступить в брак, прежде чем не докажет свою доблесть в бою и не воздаст последние почести покойному его предшественнику. Я согласилась стать твоей женой, но только после того, как ты исполнишь законы моего племени. Иначе мои боги покарают и меня и тебя, Гартак! А сейчас оставь меня. Выполни то, что я сказала!»
Голос девушки звучал уверенно, даже вдохновенно. Волнение придало ее словам особую силу и торжественность, и речь эта произвела на Гартака большое впечатление. Он явно растерялся, не зная, что делать дальше.
Возможно, будь на его месте решительный, смелый человек, он просто не обратил бы внимания на увертку Лиды. Но Ронис рассчитал верно: Гартак был трус, и он испугался гнева чужих богов. Теперь он растерянно озирался. Его спутники даже не пытались подбодрить жениха, ибо сами в глубине души не одобряли его поспешности, нарушения священных традиций, пусть даже с разрешения Дорбатая…
Гартак понял, что старейшины не на его стороне. Он круто повернулся и ушел, не глядя ни на Лиду, ни на своих спутников. Отдав какой-то приказ – в его голосе звенели нотки плохо скрываемой злости, – он с помощью слуг взобрался на коня и ускакал. Вслед за ним удалились старейшины, также не обмолвившись ни словом.
Лида облегченно вздохнула и вопросительно посмотрела на Ивана Семеновича: доволен ли он? Вместо ответа геолог обнял девушку и расцеловал ее.
– Чудесно, милая моя, чудесно! – возбужденно и радостно говорил он. – Результаты необыкновенные! Молодец, Лида! Я горжусь вами!
…Новые события не заставили себя долго ждать. Ежедневно Дорбатай проводил большие торжественные жертвоприношения. И каждый день он увеличивал количество жертв, чтобы усилить страх скифов перед богами и, конечно, перед ним, главным служителем грозных сил. Неизвестно было, думал ли он также и о том, чтобы воздействовать на пленных чужеземцев. Можно было предполагать, что это тоже входило в его намерения, так как вот уже два раза пленных выводили из повозки и доставляли на место, где происходили жертвоприношения. Сегодня вечером положение изменилось: повозки были расставлены полукругом и выходить из них не было нужды. Все, что происходило в центре этого полукруга, чужеземцы могли видеть и без того.
И как бы ни закрывал Иван Семенович войлочные края кибитки, установленной на повозке, как бы ни прятала голову Лида, пытаясь ничего не видеть и не слышать, – страшные звуки доносились до них, от этого нельзя было избавиться.
Все события дня, включая и напряженную, опасную беседу с Гартаком, окончательно сломили стойкость девушки. Вначале она только дрожала от страха, когда Дорбатай открывал торжественное богослужение и зазвучали первые слова мрачных молитв, предшествовавших кровавым человеческим жертвам. А потом… потом Лида не могла уже ничего сделать с собой. Хлынули горячие слезы, они лились неудержимым потоком, увлажняя руки, которыми она старалась закрыть лицо, заткнуть уши, чтобы не слышать того, что происходило снаружи. Она кусала себе пальцы, изо всех сил пробовала сдержаться, но это было невозможно.
Нервничал и Иван Семенович. Он еще надеялся, что Лиде удастся побороть себя, хоть как-нибудь сдержаться, как это бывало раньше. Но сегодня все было иначе, плач Лиды постепенно превращался в нервный, истерический припадок. И теперь Иван Семенович уже не знал, что предпринять, как успокоить ее.
Наконец выкрики снаружи стихли. Еще звучали тимпаны, но и они словно бы утомились. Иван Семенович сильно затянулся. Приятно было чувствовать, что трубка понемногу успокаивает его. А Лида?
Девушка лежала неподвижно. Плечи ее уже не вздрагивали. Только изредка слышалось глухое всхлипывание. Но ровное дыхание свидетельствовало о том, что сильное нервное возбуждение сменилось сном: девушка чересчур сильно утомилась и незаметно для себя уснула.
Трубка давно уже погасла, уже и повозка двинулась с места, слышны были голоса скифов, погонявших лошадей, уже шелестела под колесами высокая сухая трава, а Иван Семенович все еще сидел и смотрел сквозь дверной проем кибитки. Он видел далекую желто-розовую полосу леса, за которым поднимались крутые каменные обрывы. Как и всегда, верхней части обрывов нельзя было рассмотреть, она пряталась среди низких серых облаков. И странно было представить себе, что за этими непроницаемыми облаками скрывается каменный свод, сотни метров каменной породы и только выше, далекодалеко, существует настоящий залитый солнцем мир, откуда они попали сюда…
Там, в лесу, под обрывом, где-то прячутся Артем и Дмитрий Борисович. Как у них дела? Как чувствует себя в условиях суровой и жестокой жизни Дмитрий Борисович, этот взрослый ребенок, запальчивый и прямодушный человек, такой беспомощный в повседневных делах? За Артема Иван Семенович не беспокоился: парень уже не раз доказывал, что может постоять и за себя и за других. И подумать только, какие чудесные черты проявились за это время у юноши: куда девались его грубость и невоспитанность? Вот что может сделать с человеком внезапное изменение жизненных условий: то, что было до сих пор скрыто, таилось где-то в глубинах души, вдруг вышло наружу, превратилось в находчивость, решительность, отвагу и самоотверженность. Прекрасный парень Артем!
Чьи-то руки коснулись Ивана Семеновича. Он вздрогнул от неожиданности. Зеленоватые глаза Лиды с мольбой смотрели на геолога, она смущенно улыбалась. Девушка хотела что-то сказать и не решалась.
– Иван Семенович, простите меня! Я такая глупая… Не смогла перебороть себя. Мне так стыдно…
– Да оставьте вы об этом! Прошло – и хорошо. Посмотрите лучше сюда, где вы видели такое красивое небо? А? Какие прекрасные облачка, правда?
Девушка отмахнулась:
– И небо противное, серое, и облаков никаких нет – одни серые тучи…
Иван Семенович смущенно признался:
– В самом деле, облачков нет… Странно, я же только что видел их. Даже любовался. И вас хотел порадовать.
– Это вы все придумали, Иван Семенович, чтобы переменить тему разговора, – улыбнулась Лида. – Ведь вы хорошо знаете, что здесь не бывает облаков…
В проеме кибитки показалась женская фигура. Рабыня принесла пленным кислое молоко. Она поставила на пол глиняный кувшин, боязливо осмотрелась вокруг, достала листок бумаги и подала его Лиде, а затем тихо уселась на край воза спиной к проему.
– Записка от Артема! – радостно воскликнула Лида.
– Читайте!
– Вот что он пишет: «Почему давно нет ответа? Беспокоимся. Как ведет себя Гартак? Твердо ли помнишь записку? Имей в виду, от нее многое зависит. Наши дела идут хорошо. Теперь нас уже много! Приближается желанный час вашего освобождения. Жду подробного ответа, в частности, на мое предыдущее письмо, в котором я…» – тут Лида неожиданно смутилась и неумело закашлялась.
– Ну, дальше? – лукаво спросил геолог.
– Все, Иван Семенович, – ответила Лида.
– А мне показалось…
– Ну, есть еще одна маленькая деталь, – Лида окончательно смешалась.
– Ну, если деталь, да еще маленькая и несущественная, то бог с ней, – улыбнулся Иван Семенович. – Что ж, надо немедленно ответить, не так ли? Кажется, там, в записной книжке, еще осталось несколько листков?
– Еще много, Иван Семенович, вы не беспокойтесь! Я научилась писать мелко-мелко. И потом – ничего лишнего я ведь не пишу. Вы же знаете…
– Можете писать все вплоть до… маленьких деталей, – хитро улыбнулся геолог и начал внимательно набивать свою трубку табаком.
Глава восемнадцатая
Варкан принимает решение. – Дорбатай вершит расправу. – Скифские знахари. – Смерть в огне. – Исторические параллели Артема. – Современный Дон-Кихот. – Клятва Варкана. – «Слышишь ли ты, Лида?»
Один за другим проходили дни, до тоски похожие друг на друга. Траурная процессия, растянувшаяся больше чем на километр, медленно двигалась к легендарным Геррам. Кони шли неторопливо, тяжело скрипели гигантские возы. Даже пешеход мог без труда обогнать процессию!
Эта медлительность очень раздражала Артема, который с нетерпением ждал решительных событий. А они могли наступить лишь тогда, когда скифы доберутся до Герр! Когда же это произойдет?
Варкан и Ронис успокаивали его. Дмитрий Борисович старательно переводил их слова:
– Эта медлительность, говорят они, на пользу нам, Артем. Тем более что Лида и Иван Семенович находятся в полной безопасности. Ведь после того как Лида пригрозила Гартаку гневом чужих богов, он не станет торопить ее с браком.
– Еще бы!
– То-то и оно. А тем временем силы Дорбатая тают, а наши растут! Все идет хорошо, говорят Варкан и Ронис.
Грек добавил:
– Меня просто радует медленное движение процессии. Скажу больше: если бы шествие затянулось еще на какое-то время, было бы только лучше. Помните, я как-то говорил вам, что вся эта затея с похоронами ослабит силы Дорбатая и старейшин? Дело в том, что распался порядок жизни племени, где все группы жили обособленно, а рабы и невольники были лишены возможности общаться. Сейчас все смешалось. Ежедневные жертвоприношения Дорбатая довели рабов до крайнего отчаяния. Недовольство все сильнее охватывает и свободных, но бедных скифов; вы можете об этом судить по тому, как растут наши ряды. О, с тех пор как было задавлено последнее восстание, мы многому научились! – Ронис стиснул кулак и стукнул им по стволу дерева, под которым велась беседа.
Он с нетерпением ждал, пока археолог переведет его слова, так ему хотелось высказаться до конца.
– На этот раз кровь убитых и замученных Дорбатаем моих несчастных братьев будет отомщена!
Варкан вразумительно сказал:
– О Ронис, сейчас в тебе говорят не мысли разумного и уравновешенного человека, каким ты должен быть, а оскорбленные чувства!..
– Но ведь я человек из плоти и крови, и мне свойственны человеческие чувства! Или ты забываешь об этом, Варкан? – воскликнул Ронис.
– Нет, не забываю. Но помню также и то, что жажда мести никогда не приводит к добру. У нас иная цель, Ронис! И ты не хуже меня это знаешь.
Грек опустил голову и после долгой паузы произнес:
– Ты, пожалуй, прав! Кровь моих соплеменников затуманила мне глаза…
Варкан поспешил перевести разговор на другую тему. Он понял, как тяжело было Ронису подавить в себе чувство мести, для которого, к сожалению, было слишком много оснований.
– Я хотел обратить внимание вот на что, – сказал Варкан. – Не знаю, принял ли ты это в расчет… Если бы Дорбатай и старейшины знали что-нибудь о нашей подготовке, они не вели бы себя так сурово по отношению к охотникам и скотоводам. Ведь в последние дни Дорбатай, словно нарочно играя нам на руку, теснит, оскорбляет этих бедняг. С ними обращаются как с рабами. Вот они и бегут к нам. И их стало, как мне кажется, слишком много…
– Чем же это плохо? – невольно вырвалось у Артема.
– Тем, что Дорбатая может обеспокоить исчезновение многих людей, и он поймет, в чем дело. Поэтому я решил, начиная с нынешнего дня, не принимать в наш отряд новых людей. У нас сил хватит: пусть лучше все недовольные остаются там. Они будут влиять на других и помогут нам в решающий час. А этот час, несомненно, приближается, да еще как!
Последние слова Варкана прозвучали для Артема как музыка. Приближается время решительного боя. Еще немного – и восстание вспыхнет. А тогда… тогда решится все, все!
Отряд Варкана продвигался вслед за траурной процессией. Постепенно в нем оказались едва ли не все молодые воины, бывшие в свое время самой надежной частью отряда умершего вождя. После смерти Сколота молодые воины быстро убедились в том, что Дорбатай и его сообщники не собираются прощать чего бы то ни было приближенным покойника, которых они считали своими врагами.
Сколот умер, и его окружение потеряло поддержку. Каждый, кто когда-либо пользовался расположением старого вождя, был на подозрении у Дорбатая. А еще хуже было тем, кто при Сколоте высказывался против вещунов или заносчивых старейшин. Такие люди были обречены. И это было ясным для всех, в первую очередь для них самих.
Да, теперь Дорбатай не прощал ничего. Его зоркие безжалостные глаза словно видели перед собой длинную череду людей, которым следовало отомстить или просто убрать с дороги. Давно уже старый вещун считал излишним какие бы то ни быдр проявления человеческих чувств; он видел перед собой не живых людей, а лишь пешек на доске, где он вел азартную игру. Больше их или меньше – для него это было безразлично. Пешки созданы для того, чтобы ими распоряжался хладнокровный игрок, не задумываясь об их судьбе. Ведь главное – выиграть борьбу за власть! Именно так и вел себя Дорбатай…
Каждый день старый вещун торжественно налагал суровые проклятия на кого-либо из людей, которых он подозревал. И это было концом человека – у него вещуны отбирали все имущество, каким бы ничтожным оно ни было. Такой человек сразу же низводился до уровня рабов, и никто из скифов уже не осмеливался помочь ему. Ибо помогать проклятому богами означало вызвать такое же проклятие и на самого себя.
Впрочем, проклятие и следовавшее за ним лишение имущества были не самой страшной мерой. Старый вещун прибегал и к более жестоким приемам, чтобы еще больше запугать племя и удержать его в руках. Три молодых охотника, близкие друзья Варкана, до этого выступали против власти вещунов и даже осмеливались насмехаться над ними, без должного уважения относились они и к знатным старейшинам. Дорбатай расправился с ними.
…Первый из охотников был обвинен в неуважении к священным обычаям племени. Обезоруженного, его привели к Гартаку. Новый вождь сидел на возвышении, убранном красным войлоком и коврами. Около него стоял холодный и суровый Дорбатай в торжественном одеянии. Старейшины заняли места вокруг них. Внизу толпились скифы, бросая сочувственные взгляды на обреченного человека. Молодой скиф держался твердо и мужественно.
Гартак поднял руку, и суд начался.
Дорбатай скрипучим, безжизненным голосом спросил охотника:
– Признаешь ли ты, что изменил старым обычаям? Признаешь ли ты, что оскорбил богов?
Охотник отвечал:
– Нет! Не виновен я в том, в чем меня обвиняют. Я никогда не изменял священным обычаям. Я не оскорблял богов. Я лишь заступился за девушку-сироту, у которой помощник вещуна обманом отнял последний скот. Он сказал, что такова воля богов. Но справедливые боги не могли обречь беззащитную сироту на голодную смерть! Вот почему я заступился за девушку. Разве это можно считать проступком перед богами и нарушением священных обычаев?..
Многие скифы понимали, что слова молодого охотника – чистая правда. В толпе послышался ропот, сочувствие явно было на стороне подсудимого. Гартак растерялся. Его испугало возмущение толпы, Зато Дорбатай хорошо владел собой. Вскинув руки вверх, он громко и уверенно произнес:
– Помощник вещуна выполнял волю богов, иначе они покарали бы его. А вот ты отступник, и они карают тебя. Молчи и не спорь! Мы сами теперь спросим великих богов. Они скажут нам всю правду, и мы поступим с тобой, как они повелят. Эй, позвать сюда предсказателей!
Трое жрецов-энареев, и правда очень похожих на женщин, приблизились к возвышению с толстыми пучками лоз в руках. Они положили лозы на землю и, воздев руки, начали молитвенную песнь, умоляя богов дать с небесной высоты свой ответ. Обвиняемый мужественно ожидал конца позорного судилища. И вместе с ним ожидали все присутствовавшие.
Помолившись, жрецы-энареи торопливо начали перекладывать лозы, всматриваясь в них. Они бормотали священные слова молитв. Толпа хмуро молчала. А обвиняемый даже пожал плечами: разве могут сказать что-либо против него эти лозы, если о поступке вещуна, ограбившего девушку, знают все?..
Но вот жрецы закончили. Главный из них выступил вперед и произнес:
– О великий, мудрый вождь Гартак! О мудрый и святой слуга богов Дорбатай! Боги ответили нам. Мы слышали их грозные голоса! Этот человек повинен! Боги гневаются на дерзкого, ибо он оскорбил их и предал священные сколотские обычаи.
Обвиняемый побледнел. Но когда Дорбатай снова спросил его, признает ли он себя виновным теперь, когда боги изрекли свое вещее слово, молодой охотник, державшийся с прежним мужеством, сказал:
– Они лгут, эти колдуны. Боги не могли дать такого ответа. Я ни в чем не виновен.
Дорбатай зловеще ухмыльнулся.
– Привести сюда других жрецов, – приказал он. – Выполним наши священные обычаи!
Теперь пришли шесть энареев. Конечно, они подтвердили то, что сказали первые.
И снова молодой охотник смело отверг обвинение. Тогда на зов Дорбатая пришли двенадцать энареев – высшая скифская жреческая инстанция. Все было в соответствии со священными обычаями племени. Когда и двенадцать знахарей подтвердили, что боги требуют суровой кары охотнику, Дорбатай обратился к Гартаку:
– Ты должен вынести приговор, великий и мудрый вождь.
Не глядя на обвиняемого, который не сводил с него глаз, Гартак ответил заученными словами:
– Пусть свершится воля богов! Обвиняемый должен быть наказан!
Дорбатай взмахнул рукой, и появился уже заранее приготовленный воз, доверху наполненный сухим хворостом. В повозку были запряжены свирепые быки. Молодого охотника связали и положили на телегу. Затем подожгли сухой хворост, который вспыхнул, как солома, и хлестнули быков. Испуганные животные умчали в степь этот страшный костер на колесах…
А Дорбатай, проследив холодным взглядом за путем пылающего воза, торжественно поднял руки вверх и повелел молиться великим богам и благодарить их за то, что они справедливо указали на преступника, изменившего священным обычаям сколотов.
Двое других охотников, как и первый, были друзьями Варкана, и, вероятно, в этом и была их главная вина. Они погибли не при столь торжественной обстановке, Одного из них помощники вещуна ночью зарубили секирами. Потом они распустили слух, что он был преступник, тайно молившийся греческим богам. Грозные скифские боги обрушили на богоотступника острые секиры, а затем забрали свое оружие на небо. Простодушные скифы верили этому.
…Третий молодой скиф погиб во время охоты от дротика, который, как утверждали вещуны, опять-таки упал с неба. Были свидетели, видевшие, как это произошло. Правда, дротик не полетел обратно на небо, но в том, что он оттуда свалился, сомнений не оставалось. И только Дорбатай и ближайшие его помощники знали, как зовут того «бога», который по их приказу заранее взобрался на дерево, стоявшее на пути охотников, и казнил обреченного.
…Прекратив принимать людей в свой отряд, Варкан делал исключение лишь для тех, кому угрожала прямая расправа Дорбатая. Но и этих людей было так много, что отряд продолжал расти.
Еще больше было тех, которые оставались среди участников траурной процессии, но были готовы помочь Варкану и Ронису в их заговоре. Там они и впрямь были полезнее. Будучи надежными союзниками Варкана, они в то же время усыпляли бдительность врагов. К тому же Варкану трудно было бы прокормить большое количество людей.
По священным обычаям племени скифы не имели права вступать в бой, если только на них не нападут, до тех пор, пока тело умершего вождя не будет предано земле. Пользуясь этим, Варкан позволял себе время от времени совершать лишь небольшие набеги и угонять лошадей из больших табунов Дорбатая. Воины Варкана действовали ловко, даже не прибегая к оружию.
Артем шутил по этому поводу:
– Получается как в той легенде, которую рассказывал во время пира Ормад.
– Это не легенда, дорогой мой Артем, а историческая быль, – поправил его Дмитрий Борисович.
– Все равно! Похоронное шествие племени к Геррам можно сравнить разве что с продвижением огромного войска Дария. А нас – с тогдашними скифами, которые избегали боя, ограничиваясь партизанскими набегами… Видите, Дмитрий Борисович, как помогает опыт – безразлично, легендарный или исторический?
Артем и Дмитрий Борисович понемногу учились пользоваться скифским оружием. Артем, отдавая предпочтение луку, добился кое-каких успехов. Он уже научился попадать в ствол дерева с пятнадцати метров. Да, это был уже успех, хотя Артему далеко еще было до искусства Варкана и других скифских воинов или охотников: те попадали в цель с тридцати, а то и сорока метров!
Кроме того, Артем стрелял метко лишь тогда, когда ему ничто не мешало. Достаточно было юноше хоть немного разволноваться, видя перед собою не ствол дерева, а какую-либо живую цель – зайца или лисицу, – как его стрелы начинали будто нарочно падать далеко от избранной мишени.
Дмитрию Борисовичу больше нравилась секира на длинной ручке, которую он впервые взял в руки перед внезапным нападением воинов Дорбатая на лесной лагерь. Археолог уже ловко орудовал ею. Его сухощавая высокая фигура и длинные жилистые руки как бы удлиняли ручку секиры. Когда он, зловеще поблескивая очками, вызывал на учебный бой Варкана, тот вынужден был защищаться со всей серьезностью. Блестящая секира в руках темпераментного Дмитрия Борисовича становилась грозным оружием.
– Только одно мне не нравится, Дмитрий Борисович, – как-то пошутил Артем. – Слишком уж вы с этой секирой похожи на знаменитого рыцаря Дон-Кихота Ламанчского…
– Что?.. – побагровел археолог.
– Да вы не сердитесь, это же правда. Ей-богу! Такой же вы длинный, как Дон-Кихот, такой же… стройный. Нет, нет, простите, я не то хотел сказать, просто неудачно выразился, честное слово! – выкручивался Артем, видя, как длинная и жилистая рука Дмитрия Борисовича потянулась к его уху. В самом деле, разве можно было допустить, чтобы могущественному колдуну-чужестранцу, который умеет вызывать из-под земли огонь и гром, драли уши, как простому сорванцу?
На всякий случай Артем надвинул боевой шлем на самые уши. И он и Дмитрий Борисович носили теперь эти металлические круглые шлемы с вырезом для лица. На этом настоял Варкан. Ронис его поддержал, говоря:
– Зачем напрасно рисковать? Излюбленный скифский боевой удар – в голову. Нужно носить металлический шлем, тогда будет намного меньше опасности… Ведь неизвестно, что может случиться…
Траурная процессия двигалась вот уж который день, а таинственные Герры все не показывались… Отряд Варкана неотступно следовал по лесу за продолжавшим свой путь племенем, не отрываясь от него ни вперед, ни далеко в сторону. Благодаря этому ни на один день не прерывалась хорошо налаженная связь отряда Варкана и Рониса с их единомышленниками в лагере Дорбатая.
Артем же широко пользовался этой возможностью, чтобы поддерживать переписку с Лидой и Иваном Семеновичем.
Теперь они обходились без помощи Дианы. Да и не стоило тревожить врагов страшной поскиной и напоминать таким образом о том, что бежавшие пленники находятся где-то рядом. Обязанности письмоносцев выполняли рабы. Гартак приставил к Лиде двух рабынь, которым приказано было выполнять любые пожелания его невесты. Он не подозревал, что рабыни, как и почти все невольники племени, гораздо больше считались с распоряжениями Рониса и его помощников, чем с приказами Гартака. Рабыни, искренне привязавшиеся к Лиде, брали у нее письма и передавали их мужчинам-рабам, а те по ночам переправляли почту в лесной лагерь.
…Беседа продолжалась. Только что Варкан закончил переговоры с двумя охотниками из лагеря Дорбатая, сообщившими недобрые новости. Варкан посоветовался с Ронисом и, дав охотникам наставления, отпустил их. Он не скрывал своего плохого настроения. Еще печальнее был Ронис. Охотники подтвердили, что Дорбатай готовит новое моление с большими жертвоприношениями.
Ронис грустно смотрел в костер на вспыхивающие языки пламени. Варкан попробовал окликнуть его – погруженный в свои мысли Ронис не отвечал. Тогда молодой скиф подошел к нему и обнял друга.
– Уже недолго ждать, – сказал он. – Еще дня два-три, и наступит конец всему тому, что угнетает и мучает тебя. Неужели ты не веришь мне, Ронис?..
Грек поднял голову. Его большие черные глаза сверкнули в свете костра. В голосе чувствовалась большая боль, когда он отвечал Варкану:
– Я верю тебе, Варкан! Разве иначе я находился бы здесь? И я знаю, что мы победим! Но порой ненависть туманит мне голову, и я уже ни о чем не могу думать, кроме мести Дорбатаю и его вещунам. Когда я думаю о многих моих братьях, которых он убил… и еще убьет, я не могу больше сдерживать себя. Если Дорбатаю удастся спастись, мое сердце не выдержит этого!
– Ты отомстишь ему, Ронис!
– Я мечтаю об этом! Ну, а если я погибну?.. Нет, нет, Варкан, я не боюсь смерти. Я боюсь только, что не сумею отомстить. Вот что жжет мою грудь, вот когда я теряю покой, вот когда мне хочется, забыв обо всем, броситься в битву! Слушай меня, Варкан. Никогда до сих пор я ни о чем не просил тебя. Но теперь хочу, чтобы ты торжественно обещал мне выполнить мою единственную просьбу.
– Слушаю тебя, Ронис.
– Если я погибну в бою и мне не посчастливится стать мстителем за моих братьев, если судьба помешает мне убить собственной рукой коварного, злобного зверя, палача Дорбатая, убей его ты, Варкан! Убей его! Исполни мое самое горячее желание, покарай мерзкого выродка, о Варкан!