Я начал эту книгу с описания первой встречи Адольфа Гитлера, канцлера нацистской Германии, с премьер-министром Англии Нэвиллом Чемберленом, которая состоялась в 1938 году. Я выбрал именно это событие, поскольку оно является примером одного из страшнейших обманов в истории и содержит важный урок того, почему ложь часто достигает успеха. Давайте вспомним, что к моменту встречи Гитлер уже отдал секретный приказ о нападении немецкой армии на Чехословакию. Однако, чтобы полностью мобилизовать армию для нападения, необходимо было еще несколько недель. Желая воспользоваться преимуществом внезапности, Гитлер скрыл свое решение начать войну. Он сказал Чемберлену, что сохранит мир, если чехи рассмотрят его требование о пересмотре границ между двумя странами. Чемберлен поверил Гитлеру и постарался убедить чехословацкое правительство не мобилизовывать свою армию, поскольку еще имелись шансы сохранить мир.
В каком-то смысле Чемберлен был добровольной жертвой, желавшей, чтобы ее ввели в заблуждение. В противном случае ему пришлось бы признать полный провал своей политики по отношению к Германии, в результате чего возникала угроза для безопасности его собственной страны. Урок, который можно извлечь из этой истории, заключается в том, что иногда жертва, сама того не желая, содействует обману. Бывает, в какой-то момент узнать правду гораздо неприятнее, чем поверить лжи, поэтому жертва воздерживается от критических суждений и пренебрегает противоречиями в информации.
Хотя я и считаю до сих пор, что этот важный урок относится ко многим другим случаям обмана и касается не только глав государств, однако теперь, через семь лет после первой публикации этой книги, боюсь, что читатели могут сделать неправильные выводы из рассказа о встрече между Гитлером и Чемберленом. Они могут подумать, что если бы Чемберлен не хотел быть обманутым, то Гитлеру не удалось бы ввести его в заблуждение. Исследования, проведенные нами с момента выхода в свет этой книги в 1985 году, указывают на то, что даже соперник Чемберлена Уинстон Черчилль, который предупреждал о коварстве Гитлера, вероятно, и сам не смог бы уличить фюрера во лжи. Если бы даже Чемберлен пригласил специалистов по выявлению лжи из Скотленд-Ярда или из британской разведки, то и они, наверное, не справились бы с этой задачей.
|
|
В этой главе рассматриваются последние результаты наших исследований, которые привели меня к новым выводам. Я расскажу о том, кто может уличить лжеца и как это лучше делать. Я добавлю также несколько новых советов о применении наших экспериментальных результатов в реальных жизненных ситуациях. Эти советы основаны на моем, полученном в течение последних пяти лет, преподавательском опыте работы с людьми, ежедневно имеющими дело с подозреваемыми во лжи.
Поскольку Гитлер был воплощением зла, из приведенного примера можно также заключить, что для национального лидера ложь вообще недопустима. Но такой вывод был бы слишком простым. В следующей главе исследуется вопрос о том, когда ложь в общественной жизни может быть оправдана, и рассматривается ряд известных инцидентов из недавней политической истории Америки. Анализируя лживые заявления бывшего президента Линдона Джонсона о военных успехах США во вьетнамской войне, а также решение NASA (Национальная администрация по аэронавтике и космическим исследованиям) о запуске космического челнока «Челленджер», принятое, несмотря на серьезный риск его взрыва, я поднимаю вопрос о том, можно ли отнести эти случаи к категории самообмана. И если да, то должны ли люди, которые лгали самим себе, все же нести ответственность за свои действия?
|
|
Кто может уличить лжеца?
Когда я писал эту книгу, то думал, что изучаемые мною приемы, которыми люди пользуются, чтобы скрыть сильные эмоции, переживаемые в момент произнесения лжи, почти не имеют отношения ко лжи дипломатов, политиков, уголовников или шпионов. Я боялся, что профессиональные верификаторы – полицейские, агенты Центрального разведывательного управления (ЦРУ), судьи, специалисты по психологии и психиатрии, работающие в правительстве, – могут излишне оптимистично оценивать свое умение отличать ложь от правды по поведенческим признакам. У меня было желание посоветовать тем, чья работа требует оценки правдивости или лживости, не доверять никому, кто утверждает, что умеет судить об обмане по поведенческим признакам, которые в системе уголовного права носят название образа действия. Я хотел предупредить их не слишком полагаться на свою собственную проницательность.
Теперь же у меня есть неопровержимые доказательства того, что я был прав, предупреждая профессионалов осторожнее относиться к вынесению суждений о лжи и правде. Но я обнаружил еще и то, что мои опасения несколько преувеличены. К моему удивлению, оказалось, что некоторые специалисты прекрасно узнают ложь по поведенческим признакам. Я узнал, что это за люди и как они этому научились. И теперь у меня есть основания думать, что мои знания о лжи и эмоциях применимы и к определенным случаям обмана в области политики, уголовного права и разведки.
|
|
Возможно, я никогда не узнал бы об этом, если бы уже не написал эту книгу. Обычно профессор психологии, занимающийся экспериментальными исследованиями в лаборатории, не встречается с людьми, работающими в системе уголовного права или в мире разведки и контрразведки. Эти профессиональные верификаторы узнали обо мне не по моим научным публикациям, которые выходят вот уже двадцать лет, а из газет, поместивших отчеты о моей работе в связи с выходом в свет книги. Вскоре меня пригласили руководить семинарами для городских, государственных и федеральных судей, адвокатов, полицейских и операторов детекторов лжи ФБР, ЦРУ, Агентства национальной безопасности, Агентства по борьбе с наркотиками, Секретной службы США и американской армии, флота и военно-воздушных сил.
Для этих людей ложь не является теоретическим вопросом. Они относятся к своей работе и к моим советам с полной серьезностью. Они не похожи на студентов, которые верят профессору на слово только потому, что он выставляет им оценки и является авторитетом, написавшим книгу. В этой аудитории мои научные регалии ставили меня скорее в невыгодное положение. Моим слушателям нужны были реальные жизненные примеры, которые они могли бы тут же использовать в своей работе. Я мог бы рассказать им, как трудно уличить лжеца, но им необходимо было принимать решения уже завтра, и ждать результатов дальнейших исследований они не могли. Они хотели получить любую помощь, какую я мог им оказать, за исключением предупреждений быть более осторожными, но относились к моим советам весьма скептически.
Но, как ни странно, эти люди оказались гораздо более гибкими, чем представители научного мира. По сравнению с большинством членов университетских ученых советов они проявляли значительно большую готовность к пересмотру принципов своей работы. Как-то за ленчем один судья спросил меня, не следует ли ему сделать перестановку в зале суда, чтобы видеть не затылок свидетеля, а его лицо. Такая простая мысль никогда не приходила мне в голову. С тех пор, выступая перед судьями, я всегда вношу такое предложение, и многие судьи уже сделали в залах суда перестановки.
Некий агент секретной службы рассказывал мне, как трудно отличить правду от лжи, когда человек после своих угроз в адрес президента вдруг заявляет, что все это несерьезно и что его основной целью было лишь произвести впечатление на приятеля. Лицо этого агента буквально исказилось от ужаса, когда он вспомнил как Сара-Джейн Моор, признанная не настоящей убийцей, а «чокнутой», 22 сентября 1975 года была ошибочно выпущена на свободу и всего через несколько часоввыстрелила в президента Джеральда Форда. Я сказал агенту, что на своих семинарах могу предложить им только очень незначительные дополнительные сведения, которые повысят точность их работы, скорее всего, не более чем на 1%. «Грандиозно, – ответил он, – давайте».
Мы с моим коллегой Морином 0'Салливаном всегда начинали семинары с небольшого теста для оценки умения участников узнавать ложь по манере поведения. Этот тест заключался в просмотре видеофильма об эксперименте, описанном мной в главе 1, в котором участвуют 10 студенток-медсестер. Каждая из них рассказывает о своих приятных чувствах, испытываемых при просмотре фильма о природе и грациозных животных. Пять из десяти девушек говорят правду, остальные лгут. На самом деле они смотрели ужасный фильм неприятного медицинского содержания, но пытались скрыть свои истинные чувства и убедить аудиторию, что фильм приятен.
Я даю этот тест по двум причинам. Во-первых, не хочется упускать возможности выяснить, насколько точно эти люди, которые имеют дело с самой ужасной ложью, могут в действительности уличать лжецов. А во-вторых, уверен, подобный тест – хорошее начало для семинара. Для аудитории сразу становится более понятным, как трудно определить, когда люди лгут. Я соблазняю их словами: «У вас есть уникальная возможность узнать правду о своей способности уличать лжецов. Вам постоянно приходится судить, но часто ли вам удается проверить, правильно вы рассудили или нет? Теперь у вас есть такая возможность. Вы узнаете ответ всего через 15 минут». Сразу же после проведения теста я сообщаю правильные ответы. Потом прошу поднять руки тех, у кого 10 правильных ответов, 9, 8 и т. д. Затем подсчитываю результаты на доске, чтобы каждый слушатель мог сравнить свой уровень с общим показателем группы. И в результате, кроме всего прочего, хотя я и не ставлю перед собой такой цели, после этой процедуры вся группа узнает результативность каждого участника.
Большинство участников семинара не лучшим образом справляются с моим тестом. Но подобный печальный урок вполне соответствует цели моей миссии, заключающейся в том, чтобы сделать этих людей более осторожными в вынесении суждений о правде или лжи. На первых семинарах я боялся, что мои слушатели будут возражать против проведения теста, опасаясь продемонстрировать на публике свое неумение уличать лжецов. Я ожидал, что, обнаружив, насколько плохо они справляются со своей задачей, они перейдут в наступление, поставят под сомнение корректность моего теста и будут утверждать, что ложь, показанная в видеофильме, не имеет никакого отношения к той лжи, с которой приходится иметь дело им. Но такого не было ни разу. Эти мужчины и женщины, работающие в правоохранительных органах и разведке, хотели, чтобы коллеги убедились в их умении уличать лжецов. Они проявляли гораздо больше смелости, чем мои ученые коллеги, когда я предоставлял последним такую же возможность – в присутствии своих студентов и коллег продемонстрировать свое умение уличать лжецов.
Узнав о своих плачевных результатах, эти профессиональные верификаторы отказывались от метода «пальцем в небо», на который многие из них до сих полагались. Они начинали гораздо осторожнее относиться к определению обмана по манере поведения. Кроме того, я обычно предостерегал их и относительно множества стереотипов, которыми пользуются люди, когда пытаются отличить правду от лжи по поведенческим признакам – например, считается, что если человек во время разговора ерзает или смотрит в сторону, то он обязательно лжет.
В качестве более конкретного совета я на примерах из жизни показывал им, как пользоваться опросником, описанным в главе 7. Более того, я постоянно указывал как и в предыдущих главах этой книги, каким образом эмоции могут выдавать и как обнаружить признаки таких эмоций. Я показывал им фотографии людей с различными выражениями лица, причем очень быстро (в течение доли секунды), чтобы они научились легко считывать микровыражения. Я пользовался видеозаписями запечатлевшими примеры разнообразной лжи, на которых они могут упражняться в своих недавно приобретенных навыках.
В сентябре 1991 года наши открытия, касавшиеся деятельности профессиональных верификаторов, были опубликованы.
Оказалось, что лишь одна профессиональная группа показывает результаты, превышающие уровень случайных догадок, – это Секретная служба США. Примерно половина ее агентов узнавали ложь с точностью около 70%, а почти треть - с точностью 80% и выше. Хотя я и не могу с уверенностью утверждать, почему именно Секретная служба столь сильно превосходит остальные профессиональные группы, думаю, причина здесь в том, что многим агентам приходилось заниматься личной охраной – наблюдать за толпой, пытаясь по каким угодно признака вычислить того, кто может угрожать человеку, которого они охраняют. Такого рода бдительность является хорошей подготовкой для того, чтобы замечать тончайшие поведенческие признаки.
Многие люди немало удивляются, когда узнают, что все остальные профессиональные группы, имеющие дело с ложью (судьи, адвокаты, полицейские, операторы детекторов, работающие в ЦРУ, ФБР или Агентстве национальной безопасности, военные специалисты и психиатры), демонстрируют результаты на уровне случайных. Не менее удивителен и тот факт, что большинство из них не знают о своем неумении обнаруживать обман по манере поведения. Перед началом теста мы задавали им вопрос о том, как они оценивают свое умение, и их ответы обычно не имели ничего общего с истинными результатами. Однако и сразу же после проведения теста их ответ оставался неизменным.
Меня удивляло, когда хотя бы кто-то из этих профессиональных верификаторов мог довольно точно узнавать обманщиц, поскольку показанная им ситуация и люди были им совершенно незнакомы. Я придумал ситуацию, показанную в видеофильме, для того чтобы смоделировать состояние пациентки психиатрической клиники, которая хочет лишить себя жизни, но скрывает свои планы, поскольку для их выполнения ей необходимо освободиться от постоянного медицинского наблюдения. Она должна скрывать свою тревогу и убедительно притворяться, что больше не испытывает депрессии. Испытываемые в данный момент сильные отрицательные эмоции прикрывались положительными эмоциями. С такими ситуациями приходится часто сталкиваться только психиатрам и психологам, но и они как группа тоже показывали результаты на уровне случайных. Почему же Секретная служба США так хорошо обнаруживает такой тип обмана?
Тогда я еще не понимал этого, но после обдумывания наших открытий у меня возникло предположение о том, когда именно можно уличить лжеца по поведенческим признакам. При наличии у подозреваемого сильных эмоций верификатору не нужно иметь много информации ни о нем, ни о ситуации. Если человек кажется испуганным, виноватым или возбужденным и его вид не соответствует тому, что он говорит, вероятность того, что этот человек лжет, весьма высока. Если речь подозреваемого постоянно прерывается (паузы, «гм-м» и т. п.), а причин, по которым он мог бы не знать, что сказать, нет и такая манера речи нехарактерна для него, то и в этом случае, вероятно, он лжет. Если подозреваемый не испытывает сильных эмоций, то поведенческих признаков обмана будет гораздо меньше. Если лжецу не приходится скрывать сильные эмоции, то для его успешного уличения специалисту необходимо быть гораздо лучше осведомленным об особенностях ситуации и качествах самого лжеца.
Когда ставки высоки и подозреваемый боится быть пойманным или испытывает азартное желание обмануть специалиста (я называю это «восторгом надувательства»), то есть шансы, что специалисту удастся узнать правду, даже не имея подробных сведений о специфике ситуации или особенностях подозреваемого. Однако существует одно очень важное «но» – не все подозреваемые боятся быть пойманными даже при очень высоких ставках. Опытные преступники, которым уже приходилось неоднократно успешно лгать, не боятся, как не боятся и донжуаны, много раз скрывавшие свои прошлые истории, и опытные дипломаты. А невиновные подозреваемые, которые боятся, что им не поверят, даже говоря правду, выглядят так, будто лгут, особенно если на карту поставлено слишком многое (см. обсуждение ошибки Отелло.
Если лжец уважает того, кого пытается обмануть, и разделяет его ценности, то, скорее всего, он чувствует себя виноватым из-за этой лжи, и поведенческие признаки выдадут его ложь или мотивируют признание. Но верификатор не должен поддаваться искушению и думать о себе слишком хорошо, предполагая, что лжец испытывает к нему уважение. Недоверчивая или слишком придирчивая мать должна знать за собой эти качества и не ждать, что дочь, обманывая ее, будет чувствовать себя виноватой. Несправедливый начальник должен знать, что подчиненные считают его несправедливым, поэтому ему не следует полагаться на то, что в случае обмана чувство вины может выдать их.
Никогда не следует доверять чьим-либо суждениям, вынесенным при полном отсутствии информации о подозреваемом или ситуации. При выполнении моего теста у верификаторов не было никакой возможности познакомиться с людьми, о которых им приходилось выносить суждения. Увидев человека только один раз и не имея о нем никаких других сведений, они должны были решить, кто лжет, а кто говорит правду. В таких обстоятельствах лишь очень немногие справлялись с задачей. Сделать это было возможно, но для большинства оказалось очень трудно. (Позднее я объясню, каким образом те, кто справился, смогли вынести верное суждение на основе столь скудной информации.) У нас есть еще один вариант этого теста, где каждый человек показан дважды. Когда верификаторы имеют возможность сравнить поведение человека в двух ситуациях, их суждения становятся точнее, хотя даже и в этом случае большинство людей показывают результаты, незначительно превышающие уровень случайных.
Опросник, составленный для ситуации, когда на карту поставлено очень многое, помогает при выявлении лжи оценить, какие признаки скорее всего будут присутствовать: явные, маскирующие или поведенческие. Он помогает определить, будут иметь место боязнь разоблачения, угрызения совести или восторг надувательства или нет. Специалист ни в коем случае не должен считать, что определить ложь по поведенческим признакам можно всегда. Он должен сопротивляться соблазну разрешить сомнения в правдивости подозреваемого, полагаясь лишь на свои способности.
Хотя Секретная служба оказалась единственной организацией, специалисты которой показали результаты выше случайных, в остальных профессиональных группах тоже нашлись отдельные представители с высокими результатами. Я продолжаю исследовать вопрос о том, почему лишь немногие люди умеют точно определять обман. Как они этому научились? Почему не все могут научиться выявлять ложь с такой же точностью? Можно научиться этому умению или это скоре талант, который человеку либо дан, либо нет? Эта странная мысль впервые пришла мне в голову, когда оказалось, что моя одиннадцатилетняя дочь выявляет ложь примерно с тем же успехом, что и лучшие представители Секретной службы США. Она не читала моих книг и статей. Может быть, у моей дочери и нет никаких особых талантов; возможно, и вообще большинство детей узнают ложь лучше, чем это делают взрослые. Мы только еще начинаем исследование этого вопроса.
И ключ к ответу на вопрос о том, почему некоторым людям удается точно определять ложь, дали сами участники теста. Мы попросили их рассказать, какими поведенческими признаками они пользовались при вынесении суждении о правдивости или лживости. Сравнив ответы всех профессиональных групп, мы обнаружили, что те, кому удается точно определять ложь, пользуются информацией, которую дает выражение лица, голос и тело подозреваемого, в то время как те, кто не справляется с этой задачей, основывают свои суждения только на словах подозреваемых. Этот результат, несомненно, полностью соответствует тому, о чем я говорил в предыдущих главах этой книги, но никто из участников семинара не читал ее до прохождения теста. Те, кому удается точно определять ложь, знали, что гораздо проще обмануть с помощью слов, чем скрыть выражение лица, голос или движения тела. Это не значит, что слова не имеют значения - очень часто лжеца выдают противоречия в сказанном, и весьма возможно, что всесторонний сложный анализ речи может помочь выявлению лжи, – но не следует полностью концентрировать внимание только на содержании сказанного. Нам еще надо выяснить, почему далеко не все верификаторы обращают внимание на соответствие между словами подозреваемого и, например, выражениями его лица и голоса.
Новые поведенческие признаки обмана
Дальнейшие исследования, проведенные в течение последних двух лет, подтвердили и расширили результаты, касающиеся важности мимики и голоса при выявлении обмана. Оценивая по видеозаписям выражения лиц студенток-медсестер в момент произнесения ими лжи или правды, мы обнаружили различия между двумя типами улыбок. Когда студентки на самом деле получали удовольствие, на их лицах были улыбки более прочувствованные (см. Рисунок 8), а когда лгали, на их лицах были так называемые улыбки-маски (в дополнение к улыбающимся губам видны признаки грусти (Рисунок 3), страха (Рисунок 4), гнева (Рисунок 5 и Рисунок 7) или отвращения).
Существование различных типов улыбок подтвердилось также исследованиями детей и взрослых, проводившимися в Америке и других странах при самых различных обстоятельствах, не ограниченных ситуациями, связанными с ложью. Мы обнаружили, что при искренних улыбках ощущения людей и процессы, происходящие в их мозгу, отличаются от того, что происходит при всех прочих улыбках. Лучшим признаком искренности улыбки, вызванной ощущением удовольствия, является участие в ней не только губ, но и мышц, расположенных вокруг глаз.
Однако морщинки в виде «паучьих лапок» у внешних уголков глаз не всегда указывают на искренность улыбки. «Паучьи лапки» являются достоверным признаком искренности улыбки только в том случае, если человек испытывает не очень большое удовольствие и улыбается слегка. При широкой улыбке губы сильно растягиваются, что само по себе приводит к появлению «паучьих лапок», и тогда надо обращать внимание на брови. В случае искреннего удовольствия в улыбке участвуют мышцы глаз, и тогда брови чуть-чуть опускаются. Это тонкий признак, но, как мы выяснили, люди могут замечать его и без всякой специальной подготовки.
Мы также обнаружили, что во время лжи тембр голоса студенток становился выше. Предполагается, что тембр голоса человека, наслаждающегося приятной и спокойной сценой, не должен повышаться. Однако такое изменение тембра указывает на эмоциональное возбуждение и само по себе еще не является признакомобмана. К тому же не у всех лгавших девушек голосовые и мимические признаки обмана присутствовали одновременно. Тем не менее при использовании обоих источников информации результаты определения лжи оказались лучше: «рекордный уровень – 86%. Но это означает, что все же было 14% ошибочных суждений, даже основываясь на двух таких признаках, как мимика и голос, мы сочли, что говорившие правду лгут, а лгавшие говорят правду. Таким образом, хотя эти признаки справедливы для большинства людей, нельзя сказать, что они применимы ко всем. Я не думаю, что когда-нибудь мы получим набор поведенческих признаков, которые будут одинаково справедливы для всех людей. Некоторые люди от природы склонны к актерству, и их трудно поймать на лжи, другие же настолько своеобразны, что признаки лжи, справедливые для других, к ним не относятся.
В новой, еще не законченной работе мы с доктором Марком Фрэнком обнаружили первые подтверждения моей мысли о том, что некоторые люди от природы артистичны и являются отличными лжецами, а некоторые не умеют лгать и им не удается обмануть никого. Мы с доктором Фрэнком поставили эксперимент, в котором участники могли лгать или говорить правду согласно двум сценариям. По первому сценарию они могли имитировать кражу, взяв из портфеля 50 долларов. Если им удавалось убедить «следователя», что они не брали денег, то деньги можно было оставить себе. По второму сценарию они должны были высказать свое мнение по какому-нибудь острому вопросу, например аборты или смертная казнь, причем они могли говорить правду или лгать. Фрэнк обнаружил, что те, кто успешно лгал в первой ситуации, столь же успешно лгали и во второй, а те, кого было легко уличить в неискренности высказанного мнения, так же легко попадались и в ситуации с кражей.
Многие из приведенных в предыдущих главах рассуждений наводят на кажущуюся очевидной мысль, что успех каждой конкретной лжи гораздо больше зависит от характера лжи, чем от способностей самого лжеца. Но, скорее всего, оба эти фактора играют определенную роль. Некоторые люди лгут настолько мастерски или настолько неумело, что ситуация и специфика конкретной лжи не имеет значения; все равно первым удастся обмануть, а вторые будут уличены во лжи. Однако большинство не относится к крайним категориям, и для таких людей успех лжи зависит от того, кому они лгут, о чем лгут и что поставлено на карту.
Можно ли уличить лжеца в зале суда?
В результате опыта обучения полицейских, судей и адвокатов в течение последних пяти лет я натолкнулся на одну забавную мысль, которую теперь использую на своих семинарах: похоже, вся система уголовного права была придумана человеком, явно желающим, чтобы выявить обман по манере поведения обвиняемого на суде было никоим образом невозможно. Подозреваемому дается возможность подготовиться и прорепетировать свои ответы заранее, до того как судьи или присяжные будут оценивать их правдивость, а это повышает его уверенность в себе и уменьшает боязнь разоблачения. Один–ноль в пользу подозреваемого.
Допрос и перекрестный допрос проводятся спустя месяцы, а то и годы после совершения преступления, когда эмоции, связанные с этим событием, уже побледнели. Два–ноль в пользу подозреваемого.
В ожидании начала суда, назначаемого тоже далеко не сразу, подозреваемый успевает так много раз повторить свою лживую историю, что и сам может наконец в нее поверить; и, давая показания, он, в некотором смысле, уже не будет лгать. Три–ноль в пользу подозреваемого.
Как правило, адвокат подготавливает своего подзащитного к перекрестному допросу, вплоть до репетиций, а заданные вопросы часто допускают односложные ответы «да» или «нет». Четыре– ноль в пользу подозреваемого.
Теперь представьте себе невиновного обвиняемого, который ужасно боится, что на суде ему не поверят. Если ему не поверили полицейские, прокурор и судья, когда он до суда обращался с просьбой об освобождении, то почему должны ему поверить присяжные? Признаки этого страха могут быть интерпретированы неверно и приняты за страх действительного преступника, который боится, что будет уличен. Пять–ноль в пользу настоящего преступника.
В то время как у судей и присяжных мало возможностей положиться на поведенческие признаки, этого нельзя сказать о человеке, который проводит первый допрос подозреваемого. Как правило, это полицейский или иногда, в случаях, связанных с детьми, – социальный работник. Самые большие шансы определить по поведенческим признакам, что подозреваемый лжет, именно у них. Подозреваемый еще не успел прорепетировать свои ответы и, скорее всего, либо боится быть уличенным, либо испытывает чувство вины за совершенное. Несмотря на самые лучшие намерения полицейских и социальных работников, они часто не подготовлены к тому, чтобы задавать непредвзятые и ненаводящие вопросы. Их не учили оценивать поведенческие признаки правдивости и лжи, и они необъективны, поскольку их профессия обязывает их делать определенного рода предположения.
Они считают, что почти все люди в чем-либо виновны и конечно же лгут, что возможно, и верно для большинства из тех, кого они допрашивают. Когда я впервые предложил мой тест по определению лжи офицерам полиции, оказалось, что многие из них сочли лжецами всех, кого увидели в фильме. «Никто никогда не говорит правду», – твердили они мне. Что же касается присяжных, то они, к счастью имеют дело с подозреваемыми в уголовных преступлениях не постоянно и потому не столь склонны предполагать, что подозреваемый обязательно виновен.
Сигнальные флажки в расследовании дела адмирала Пойндекстера
Поведенческие признаки, связанные с мимикой, движениями тела, голосом и манерой говорить, сами по себе еще не являются признаками обмана. Они могут быть признаками эмоций, которые не соответствуют содержанию сказанного. Или могут указывать на то, что подозреваемый перед тем, как что-нибудь сказать, обдумывает свои слова. Эти признаки являются сигнальными флажками, указывающими на область, которую надо исследовать. Они подсказывают верификатору, что происходит нечто, требующее выяснения, что надо задать дополнительные вопросы и тем самым проверить информацию и так далее. Давайте рассмотрим пример того, как могут работать такие сигнальные флажки.
В середине 1986 года США продали партию оружия Ирану, надеясь таким образом освободить американских заложников в Ливане, захваченных группой террористов, действовавших под руководством Ирана или симпатизировавших этой стране. Администрация Рейгана заявила, что продажа оружия не является выкупом за заложников, а входит в политику улучшения отношений с новым умеренным исламским руководством Ирана, которое пришло к власти после смерти аятоллы Хомейни. Но вскоре разразился крупный скандал, поскольку стало известно, что часть прибыли от продажи оружия Ирану при прямом нарушении закона, принятого конгрессом (поправки Боланда), была тайно использована на покупку оружия для контрас, проамериканской группировки никарагуанских повстанцев, которые выступали против нового просоветского сандинистского руководства этой центрально-американской страны. На пресс-конференции 1986 года президент Рональд Рейган и генеральный прокурор Эдвин Миз сами рассказали о переводе средств для контрас. И в то же время они утверждали, что ничего об этом не знали. Они заявили, что советник по национальной безопасности вице-адмирал Джон Пойндеккстер подал в отставку, а его коллега подполковник флота Оливер Норт освобожден от своих обязанностей в Совете национальной безопасности. Газеты пестрели новостями об этом скандале» а проведенные опросы показали, что большинство населения все же не поверило заявлению президента Рейгана о том, что он не знал о незаконном переводе средств для контрас.
Через восемь месяцев подполковник Норт давал показания комиссии конгресса, которая расследовала этот скандал. Норт сказал, что часто обсуждал это дело с Уильямом Кейси, директором ЦРУ. Однако Кейси умер за три месяца до начала слушания дела. Норт сообщил комиссии, что Кейси предупреждал его, что он (Норт) будет «мальчиком для битья» и, возможно, в этой роли придется выступить и Пойндекстеру, поскольку им придется прикрывать президента Рейгана.
Затем комиссия конгресса выслушала показания Пойндекстера, который заявил, что самолично одобрил план подполковника Норта перевести доходы от продажи оружия контрас. Он утверждал, что воспользовался предоставленной ему властью, даже не сообщив президенту о своем решении, чтобы оградить Рейгана от «политически взрывоопасной проблемы», которая и в самом деле наделала столько шума впоследствии. «Решение принял я», – заявил Пойндекстер самым обыденным тоном.
Только один раз за все время допроса, а именно когда его спросили о ленче с покойным директором ЦРУ Уильямом Кейси, Пойндекстер сказал, что не может вспомнить, о чем они говорили за ленчем, а помнит только, что они ели сэндвичи. Сенатор Сэм Нанн настаивал на ответе, довольно резко съязвив по поводу провалов в памяти Пойндекстера, и в течение последовавших за этим двух минут на лице Пойндекстера дважды промелькнули микровыражения гнева, тембр его голоса повысился, он четыре раза сглотнул, а в его речи было много пауз и повторений. Этот момент показаний Пойндекстера иллюстрирует четыре важных пункта.
Если изменения в поведении не ограничиваются какой-либо одной областью (либо выражение лица, либо голос, либо изменения в нервной системе, на которые указывают непроизвольные глотательные движения), то это серьезный сигнал о том, что происходит нечто важное, на что необходимо обратить особое внимание. Конечно же не следует игнорировать и признаки, относящиеся только к одному типу поведения, особенно когда ничего другого просто нет, но если признаки касаются различных аспектов, то они гораздо надежнее и обычно свидетельствуют о более сильных эмоциях.
Гораздо менее рискованно интерпретировать изменение поведения, чем какую-либо черту, которая постоянно повторяется в поведении человека. Пойндекстер не часто колебался, делал паузы в речи, глотательные движения и тому подобное. Следя за изменениями в поведении, верификатор постоянно должен иметь в виду явление, которое я называю «капкан Брокау» (см. главу 3 (Глава 3 ОБНАРУЖЕНИЕ ОБМАНА ПО СЛОВАМ, ГОЛОСУ И ПЛАСТИКЕ)). Сосредоточившись на изменениях, мы не будем введены в заблуждение своеобразием поведения подозреваемого.
Если изменения в поведении появляются в связи с какой-либо определенной темой или вопросом, они указывают на область, которую необходимо исследовать. Несмотря на то, что конгрессмены придирчиво допрашивали Пойндекстера по многим вопросам, Пойндекстер не выказывал подобных признаков до тех пор, пока сенатор Нанн не спросил его про ленч с директором Кейси. Подозрительное поведение Пойндекстера прекратилось, когда Нанн оставил вопрос о ленче и перешел к другой теме. При возникновении предположения, что группа поведенческих изменений появляется в связи с конкретной темой, специалист должен попытаться проверить, действительно ли изменения вызывает именно эта тема. Это можно сделать, оставив тему и перейдя, как Нанн, к другим вопросам, а затем неожиданно вернуться к этой теме вновь и вновь проверить, появится набор поведенческих изменений на раз или нет.
Верификатор должен попытаться придумать другие объяснения для изменений в поведении и учесть возможность, что они могут и не являться признаками обмана. Если Пойндекстер лгал, отвечая на вопросы о ленче, то, вероятно, был этим расстроен. Религиозность вице-адмирала известна; его жена даже читала псалмы в церкви. Скорее всего, ему было неприятно лгать, даже если он считал, что его ложь оправдана национальными интересами. Вполне возможно, что он также боялся быть уличенным во лжи. Впрочем, существуют и другие варианты, которые тоже следует рассмотреть.
Пойндекстер давал показания в течение многих дней. Предположим, что во время перерыва на ленч он всегда совещается со своими адвокатами и ест сэндвичи, приготовленные женой. Допустим, что сегодня, когда он спросил жену, приготовила ли она сэндвичи, она пришла в раздражение и сказала: «Джон, я не могу каждый день делать тебе сэндвичи, неделю за неделей, у меня есть и другие дела!» А если они с женой редко сердятся друг на друга, Пойндекстер мог расстроиться из-за этого. Позднее, когда Нанн спросил его о ленче и он упомянул сэндвичи, не нашедшие выхода эмоции, возникшие от ссоры с женой, всколыхнулись, и мы видели проявления именно этих чувств, а не признаки вины, вызванной ложью по поводу какого-то аспекта дела Иран-контрас или боязни быть уличенным во лжи.
Я никогда не узнаю, насколько обоснована подобная линия рассуждений. Я только хочу подчеркнуть, что специалист должен всегда пытаться рассмотреть альтернативные объяснения и собрать информацию, которая может помочь их исключить. Пример с Пойндекстером указывает лишь на то, что ленч с Кейси – «горячая» тема. Мы не знаем, с чем это связано, поэтому не должны приходить к поспешному заключению, что Пойндекстер лжет, пока не исключены все другие объяснения.
Актерские способности Оливера Норта
Показания подполковника Оливера Норта иллюстрируют еще одну мысль, высказанную в этой книге. Норт является ярким примером тех, кого я называю «прирожденными актерами».
Я не утверждаю, что Норт действительно лгал (хотя его и обвинили в том, что он солгал во время своих предыдущих показаний в конгрессе), а хочу сказать лишь то, что если он лгал, то определить это по его поведению мы бы