Зачинается-починается сказка долгая, повесть добрая.
Ходило Ершишко, ходило хвастунишко с малыми ребятишками на худых санишках о трёх копылишках по быстрым рекам, по глубоким водам. Прожился Ёрш, проскудался. Ни постлать у Ерша, ни окутаться, и в рот положить нечего.
Приволокся Ёрш во славное озеро Онего. Володеет озером рыба Лещ. Тут лещи – старожилы, тут Лещова вотчина и дедина со всем родом-племенем. Закланялось Ершишко рыбе Лещу. Ёрш кланяться горазд: он челом бьёт, затылком в пол колотит:
– Ой еси, сударь рыба Лещ! Пусти меня, странного человека, на подворье ночь переночевать. За то тебя Бог не оставит, родителям твоим царство небесное…
Пустил Лещ Ерша ночь обночевать.
А Ёрш ночь ночевал, и две ночевал… Год жил, и два жил!… И наплодилось в озере Онеге ершей втрое, впятеро против лещей. А рыба ёрш ростом мала, да щетина у ей, как рогатины. Почали ерши по озеру похаживати, почали лещей под ребра подкалывати. Три года лещи белого свету не видали, три года лещи чистой воды не пивали.
С этой напасти заводилась в озере Онеге бой-драка великая. Бились-дрались лещи с ершами от Петрова до Покрова. И по этой лещовой правде взяли лещи Ерша в полон, рот завязали, к судье привели.
Судья – рыба Сом с большим усом – сидит нога на ногу.
Говорит Лещ:
– Вот, господин судья… Жили мы, лещи, в озере Онежском, ниоткуда не изобижены. Озеро Онего век было Лещова вотчина и дедина. Есть у меня на это письма, и грамоты, и судные записи. Откуль взялся в озере Онеге Ершишко Щетинников, не ждан, не зван? Лисий хвост подвесил, выпросился у меня в Онеге ночь перележать. И я за его сиротство, ради малых ребят на одну ночь пустил. А он, вор, ночь ночевал, и две ночевал. Год жил, и два жил… И теперь ершей в озере впятеро больше против нас, лещей. Да та худа рыба ерши ростом мала, а щетина у их, что лютые рогатины. И они по озеру нахвально похаживают, лещей под ребра подкалывают. Наши деушки-лещихи постатно себя ведут, постатно по улочке идут, а ерши наших девок худыми словами лают. С этой беды заводилась у нас с ершами драка немилостива, и по моей Лещовой таланести взяли мы Ершишко Щетинникова в полон и к тебе привели: сидите вы, судьи, на кривде, судите по правде!
|
|
Говорит судья – рыба Сом:
– Каки у тя, Леща, есть свидетели, что озеро ваше, лещово?
Лещ говорит:
– Нас, лещей, каждый знает. Спроси рыбу Сёмгу да рыбу Сига. Живут в озере Ладожском.
Спрашивает судья Ерша:
– Ты, ответчик Ёрш, шлесся ли на таковых Лещовых свидетелей, Сёмгу да Сига?
Ёрш отвечает:
– Слаться нам, бедным людям, на таковых самосильных людей, Сёмгу и Сига, не мочно. Рыба Сёмга да рыба Сиг люди богатые. Вместе с лещами пьют и едят. И хотят они нас, малых людей, изгубить.
Судья говорит:
– Слышишь, истец Лещ. Ёрш отвод делает… Ещё какие у тебя есть свидетели-посредственники?
Лещ говорит:
– Ещё знают мою правду честна вдова Щука да батюшко Налим. Живут в Неве-реке, под городом Питером.
Спрашивает судья Сом:
– Честна вдова Щука да батюшко Налим тебе, Ершу, годны ли в свидетели?
Ёрш в уме водит: «Рыба Налим – у его глаза малы, губища толсты, брюхо большо, ходить тяжело, грамотой не доволен. Он не пойдет на суд. А Щука – она пестра, грамотой востра, вся в меня, в Ерша. Она меня не выдаст».
И Ёрш говорит:
– Честна вдова Щука да батюшко Налим – то общая правда, на тех шлюся.
|
|
Посылает судья – рыба Сом – Ельца-стрельца, пристава Карася, понятого Судака по честну вдову Щуку, по батюшку Налима.
Побежали Елец-стрелец, пристав Карась, понятой Судак из Онега-озера на Ладогу, с Ладоги на матушку Неву-реку. Стали щупать, нашли Щуку. Учали батюшку Налима искать. День искали и два искали, не пили не ели и спать не валились. На третьи сутки – день к вечеру, солнце к западу – увидали под островом Васильевским колодину. Колодину отворотили – под колодиной батюшко Налим сидит.
Елец-стрелец, пристав Карась, понятой Судак челом ударили:
– Здравствуешь, сударь-батюшко Налим! Зовёт тебя судья – рыба Сом с большим усом – во славное озеро Онего во свидетели.
– О-о, робята! Я человек старой, у меня брюхо большо, мне идтить тяжело, язык толстой, непромятой, глаза малы – далеко не вижу, перед судьями не стаивал, у меня речь не умильна… Нате вам по гривенке. Не иду на суд!
Привели на суд Щуку.
Суд завелся.
Вот судья – рыба Сом – сгремел на Ерша:
– Сказывай, ответчик Ёрш, каки у тя на Онежское озеро есть письма и крепости, памяти и грамоты?
И Ёрш ответ держит:
– У моего-то папеньки была в озере Онежском избишка, в избишке были сенишки, в сенишках была клетишка, а в клетишке сундучишко под замчишком. В этом сундучишке под замчишком были у меня, доброго человека, книги, и грамоты, и судные записи, что озеро Онего – наша, ершова вотчина. А когда, грех наших ради, наше славное Онего горело, тогда и тятенькина избишка, и сенишки, и клетишка, и сундучишко под замчишком, и книги, и грамоты, и судные записи – всё сгорело, ничего вытащить не могли.
|
|
В те поры Леща, и Щуку, и всех добрых людей, которые рыбы из озера Онега, горе взяло:
– Врешь ты, страхиля! Нища ты коробка, кисла ты шерсть! Наше славное озеро Онего на веку не гарывало, а у тебя, у бродяги, там избы не бывало!
А Ерша стыд не имет. Он заржал не по-хорошему да опять своё звонит:
– Был у моего тятеньки дворец на семи верстах, на семи столбах. На полатях бобры, под полатями ковры – и то всё пригорело… А нас, ершей, знают в Питере, и в Москве, и в Соломбальской слободе, и покупают нас, ершей, дорогою ценою. И варят нас с перцем и с шафраном, и великие господа, с похмелья кушавши, поздравляют…
И честна вдова Щука не стерпела:
– Нищая ты копейка! На овчине сидишь, про соболи сказываешь! Тридцать ты лет под порогом стоял, куски просил. А кто тебя, Ерша, знает да ведает, тот без хлеба обедает. Останется у голи кабацкой от пропою копейка, дак на эту копейку вас, ершей, сотню купят. А и уху сварят – не столько наедят, сколько расплюют.
И Ёрш к Щуке подскочил и ей плюху дал:
– Вот тебе раз! Другой бабушка даст!
И Щука запастила во весь двор:
– Караул, убивают! А озеро Онего век было Лещово, а не Ершово! Лещово, а не Ершово!
Судья возгласил:
– Быть по сему! Получай, Ерш, приказ от суда: уваливай из озера Онега.
Ёрш в ответ:
– На ваши суды плюю и сморкаю!
И Ёрш хвостом вернул, головой тряхнул, плюнул в глаза всей честной братии, только его и видели.
Пошел Ершишко, пошел хвастунишко на худых санишках о трех копылишках с малыми ребятишками по быстрым рекам, по глубоким водам. По пути у Леща в дому всё окончательно выхвостал…
Из Онега-озера Ёрш на Белоозеро, с Белаозера в Волгу-реку.
Река Волга широка и долга.
Стоит в Волге-реке Осетёр. Тут Осетрова вотчина и дедина.
Закланялось Ершишко рыбе Осетру, челом бьёт, затылком в пол колотит:
– Ой еси, рыба Осетёр! Пусти меня в Волге-реке одну ночь перележать. За то тебя Бог не оставит. Родителям вашим царство небесное…
А рыба Осетёр хитра и мудра. Она знает Ерша.
– Не пущу!
Ёрш на него с кулаками. Ерша схватили, с крыльца спустили.
Ёрш придумывает: «Рыба Осетёр хитра-мудра, а если будет вода мутна, Осетёр в гости пойдёт и невода не минует».
Начал Ёрш Волгу-матушку со дна воротить, с берегов рыть. Волга-река замутилась, со жёлтым песком смешалась.
Стали люди поговаривать:
– О, сколько рыбы поднялось! Воду замутили…
Люди невод сшили, стали рыбу промышлять. А рыба Осетёр хитра-мудра: видит, вода мутна – и она дома сидит, в гости не ходит.
Это Ершу хуже ножа. Он мимо Осетровых хором свищет, рад оконцы выстегать.
– Эй ты, Осетрина, старая корзина! Отпирай окна и двери, будем драться четыре недели. И я тебе голову оторву. Схожу сейчас пообедаю и приду тебя, Осетра, убивать.
Пошел Ершишко обедать да и попал в невод. Из невода в медный котел. Уху из Ерша сварили, хлебать стали. Не столько съели, сколько расплевали. А хоть рыба костлива, да уха хороша…
Сказка вся, больше врать нельзя.