Я желал бы такой свободы и желал бы ответственности за нее до не перед министрами и чиновниками, а перед судом, хотя бы специальным. Вы же хотите именно произвола. Все ваше письмо есть ни что иное, как несуразная защита произвола… Вы противоречите сами себе с логикою детей, попавшихся в шалости. Вы говорите, что ничего не имеете против критики, как и ведомство иностранных дел. Но сейчас же оговариваетесь, что вы разумеете под критикой, и даете себе широкие двери в мою душу и в мои убеждения. Вы хвалите г. Семенова (не называя его), потому что он проводит идеи министерства, и обвиняете газету, как может обвинять только нелепый цензор. Вы говорите, что мин. иностр. дел «не жаловалось на меня» и «Новое Время» и не «преследовало», а затем говорите, что, так как газета проводила не министерские мнения, то получала «внушения» через гл. упр. по делам печати. Кем же эти «внушения» были продиктованы: Министром иностр. дел. Но, по вашим словам, эти «внушения» делались по высочайшему повелению. Это удивительное чиновничье измышление, и как я был прав в своем письме к вам, что чиновники все сваливают на государя. Но вам хорошо известно, что гр. Ламздорф, не будучи еще министром, при гр. Муравьеве и по его почину, конечно, многократно писал в гл. упр. жалобы на «Новое Время».
«Призываю в свидетели моего сына, Алексея, редактора-издателя «Руси», куда перешел из «Нов. Вр.» любимый вами и вам послушный г. Семенов. Он ненавидел за эти жалобы гр. Ламздорфа, объяснялся с ним и продолжал писать по своему убеждению. Все то, что ставите вы, с своей точки зрения, в упрек «Нов. Вр.», по багдадской дороге, все это писалось при нем. Вы это прекрасно знаете. Когда гр. Ламздорф назначен был на министерский пост, «Нов. Вр.» не сказало о нем ни слова, вопреки своему обычаю. Вы приезжали ко мне и просили меня сказать о нем. Я имел слабость уступить вам, и сын справедливо потом упрекал меня за это. Я не припомню, сколько именно раз гр. Ламздорф жаловался на «Нов. Вр.» и писал письма к мин. внутр. дел, но он это делал и хотел, чтоб «Нов. Вр.» пело с его голоса и его хвалило, и чтоб «Нов. Вр.» наказали. Министр иностр. дел хотел, чтоб ему был предоставлен цензурный просмотр всех статей по политике внешней, это неоспоримый факт, и печать обязана мин. внутр. дел. Д. С. Сипягину, который воспротивился этому проекту. Вы это отлично знаете, но отрицаете, вероятно, рассчитывая на то, что лицо, к которому вы обращаем свой обвинительный акт, не станет наводить справок.
|
|
«Необыкновенно курьезны ваши объяснения о цензуре депеш в мин. иностр. дел, о которой я сказал в своем письме к вам, что она произвольна, ибо запрещенные депеши мы потом печатаем, переводя из иностр. газет, когда они получаются в Петербурге. Вы говорите, что мин. иностр. дел запрещает телеграммы, которые передают «заведомую ложь, искажают цели и намерения русского правительства и т. д.» Иной характер имеют перепечатки из иностр. газет с указанием источника, они никого не вводят в заблуждение. Как вы додумались до такой аргументации, совершенно фальшивой. Во 1) вы указываете, что кроме «заведомой лжи» и проч. телеграммы запрещаются и по другим неведомым причинам, которые вы обозначили буквами: и т. п. То есть «и тому подобными» соображениями. Вот тут то и обнаруживается весь произвол в этих трех буквах: «и т. п.» Не понравилось и запретил. Ответственности никакой, жалобы не действительны и не кому жаловаться. А газете ущерб, и вы так увлекаетесь ненавистью ко мне, что это подчеркиваете, говоря, что я жалуюсь на это, потому, что вместо 3 строк телеграмм получается 2. Вы съедаете целый столбец и не возвращаете денег, что постоянно удивляет иностр. правительство. 2) Что вы говорите сознательно неправду, объясняя о перепечатках, доказывается тем, что мин. иностр. дел запрещает телеграммы из газет, с указанием источника. Я могу это доказать архивом Рус. Т. Агентства, где запрещенные телеграммы хранятся. Как же вам не совестно говорить эту неправду? В расчете на безнаказанность, на то, что письмо ваше останется клеветою в руках того лица, к которому оно адресовано и тех, к кому вы послали копии? Очевидно, так. Вы не посмели бы выставить ни одного обвинения против меня публично, потому что я публично вас опроверг бы.
|
|
До чего вы мелочны в ваших обвинениях «Нов. Вр.» доказывается, между прочим, указанием вашим на фельетон, где приводилось несколько анекдотов о кн. Горчакове. Сколько лет, по вашему, потребно для того, чтоб можно рассказывать анекдоты о министрах? Уж не хотите ли вы их приравнять к высочайшим особам? Не говорю уж о том, что кн. Горчаков был лицом выдающимся, умным, талантливым. Это не чета всяким бездарностям, которых вы защищаете с пеною у рта.
Довольно. Скажу вам еще раз, что вы поступили так с этим письмом, на которое отвечать подробно я лишен возможности, как не поступит ни один порядочный журналист. Я писал письмо к вам о вас и о вашем министре. Я не подумал бы сделать его гласным, если б вы не сделали гласным своего резкого до неприличия письма ко мне. Я написал вам, отправляя его, что не буду делать из него секрета, как вы не делали из своего. Рядом с своим письмом я воспроизвел ваше, чтоб было видно, на что я отвечаю. Вы же 4 месяца спустя, пишете ответ на мое письмо и обращаете его к лицу постороннему, причем искажаете текст моего письма, выхватываете из него фразы без всякой связи, и т. д. У вас на это не может быть никакого нравственного права. Поэтому я прошу вас сообщить мне копию с вашего письма, чтоб я мог опровергнуть те обвинения против меня, которые вы себе позволили, с целями мне неизвестными. Если вам не угодно будет исполнить эту мою просьбу, прошу вас сообщить мне имя лица, которому вы его адресовали и который мог бы судить о вашем письме более беспристрастно, имея мои разъяснения. Списком других лиц, которым вы адресовали копии с него, я не интересуюсь».
|
|
Ноября.
Напечатаны записки кн. А. И. Васильчикова, с предисловием его сына, кн. Б. А-ча. Он был у меня, упомянул о том, что он, может быть, будет у власти, что Святополк-Мирский читал его предисловие, поправил одну фразу и сказал, чтоб он спросил у меня, можно ли напечатать. Поговорил с ним. Не блещет, но очень симпатичен. Либерализмом газет был удивлен и огорчен, когда возвращался из Манчжурии. Говорил не совсем так, как у меня выше рассказано о конституции земской. Она теперь у всех в руках. Святополк сделал ошибку, по его словам, дозволив Шипову пригласить на совещание гласных и не гласных даже. Собралось 105 человек. Представили программу. Святополк сказал, что по этой программе не может допустить совещания.
— «А если мы будем совещаться, вы нас не разгоните?» — «Нет».
Они и совещались и подписали свои 11 пунктов, которые распространились быстро. Конституция делается сама собой, воруется, так сказать, но у народа уворовано больше. Чего тут разбираться. Надо брать, что плохо лежит. Печать тоже берет, что может. Святополк-Мирский, очевидно, сам не знает, что делает и не знает, что делать. Laissez faire, laissez passer. Собралось столько людей, совершенно растерянных, что будущее покрыто мраком неизвестности, а студенты требуют прекращения войны и созыва учредительного собрания. Как оно и следует, они и тут, в присутствии земцев, все-таки впереди. Требуют, разумеется, так, чтоб оба пола участвовали в выборах и в представительстве. У нас иначе нельзя. Вот она «весна», которую я провозгласил 3 нояб. 1903 г. «Право» и «Наша жизнь» в либерализме всех превзошли, затмили «Рус. Вед.» Одни «Моск. Вед.» защищают самодержавие, и в них печатаются письма с выражением сочувствия самодержавию. Какой-то дворянин Павлов там действует. Сегодня призывает дворянство высказаться и ждет «кары» на нарушителей законности. Чепуха идет прямо невообразимая и смехоподобная. Б. А. Васильчиков за созыв какого-нибудь собрания, ибо земства станут обсуждать в своих собраниях 11 пунктов и будут скандалы. Вчера в Москве, в дворянском собрании, во время концерта Собинова, шикали гимну одни, другие апплодировали, а с хоров падали прокламации. В земских собраниях не мудрено, что станут кричать «долой самодержавие». В Петербурге есть гвардия, а в провинции возможны беспорядки такие, что дело дойдет до кровопролития.
* * *
Куропаткина ругает Сахаров и многие другие. У него нет смелости, и он теряется.
— «Какой он военный, — говорил Скальковский, — когда он кроме сельтерской воды ничего не пьет».
* * *
За что адм. Алексеев получил Георгия? Государь очевидно, тоже ничего не знает, что делать и как. Его советник, кн. Мещерский, не призывается, и он остается с одним Гессе. Витте потирает руки. Еще возможно, что он воспользуется положением вещей, как наиболее умный, и будет нашим Бисмарком или вроде того.
* * *
О себе могу сказать, что ни к чорту не годен. Ни писать, ни думать.
* * *
Столыпин, боюсь, окажется просто бездарностью. Он не пишет, а прокурорствует и совсем не умно.
* * *
Можно спросить: есть ли у правительства друзья? И ответить совершенно уверенно: нет. Какие же могут быть друзья у дураков и олухов, у грабителей и воров.
* * *
Вчера был у франц. посла. Он присылал ко мне секретаря, спросить, когда он может меня застать. Я сказал, что приеду сам. Говорил он о том, что в газете проскальзывают ненавистнические нотки относительно Франции. Долго говорил о соглашении Франции с Англией, о том, что импер. Вильгельм II во Франции говорит о том, что Россия никуда негодна, а в Петербурге, что никуда негодна Франция, у которой тоже, как в России, ни флота хорошего, ни генералов.
Ноября.
Мне прислали три человека «Одесский Листок», где помещена заметка П. Тенеромо обо мне, что я будто бы приезжал к Л. Н. Толстому с тем, чтоб просить его передать мне право на его издания, и вел длинный разговор об евреях.
Ничего подобного! Мы приехали с кн. Оболенским в Ясную Поляну. Л.Н. не было. Нас встретил какой-то молодой человек еврейского типа, в русской поддевке, и стал расспрашивать об еврейской комиссии, которая в это время была в Петербурге.
Не мог также я говорить и о том, чтоб Л.Н. отдал мне право на свои сочинения. Кто такой этот Тенеромо, видно из приложенного при сем письма елисаветградца. Когда я приехал в Москву и стал рассказывать Л.Н.-чу о. свидании с ним, графиня О. A-на сказала:
— «Разве этот негодяй еще там? Я просила губернатора убрать его из Ясной Поляны».
Л.Н. опустил голову и молчал. Тенеромо в Ясн. Поляне говорил мне, что Л.Н. сердится на меня за то, что «Нов. Вр.» против евреев говорит. Я спросил Л.Н-ча, правда ли это, и у нас завязался разговор. Он говорил, что право жить где угодно должно быть неотъемлемо у всякого человека. Я указал на Соед. Штаты, которые не пускают евреев.
— «Тем хуже», сказал он.
Ноября.
Чудеса. Статья Кладо («Прибой»). Огромное впечатление. Вызывал его Мирский, затем в. к. Алексей Алекс. Мирский обещался доложить государю о соперничестве двух компаний по покупке линейных крейсеров, причем одной покровительствует Балетта (á bas l'état). Великий князь оправдывался, ссылаясь на свою старость, а месяц тому назад поднял бучу по поводу фельетона Меньшикова, доклад государю и т. д. Кажется, все подалось и почувствовало, что почва болотная, которая может засосать. Статья морского офицера против всего морского ведомства и генерал-адмирала! Это знамение времени.
* * *
Был сегодня франц. посол. Разговор о революции. Никакого сравнения с Францией XVIII века, в которой было сильное образованное третье сословие и богатое. Все партии знали, чего хотели и имели свои планы. У нас критикуют, но планов никаких. Земские пожелания «не оригинальны», сказал с иронией посол.
Декабря.
Вчера умерла Е. О. Лихачева, очень старой. Думаю, что она была моей ровесницей. Когда-то нас связывала с нею крепкая дружба. Благодаря ей, т.-е., ее настойчивости, куплено было и «Нов. Время». На Вл. Ив. она имела влияние. Когда Трубников предложил мне купить «Нов. Время», я, конечно, колебался, потому что не было денег и взять их было не откуда. Некрасов приходил ко мне (я жил в это время близко от него около Бассейной) и говорил, чтоб я не отказывался, но денег все-таки не было. Я бросался всюду и ничего не мог сделать. Сочувствия было много. Лихачев был близок к Кронебергу, варшавскому банкиру, — он что-то важное для него сделал. У него мы и решились просить денег. Лихачев поехал к нему в Варшаву и привез 30 тысяч под его и мою расписку. Когда все уже было кончено, и мне надо было ехать в гл. упр. по делам печати, чтоб подписать условие и уплатить Трубникову деньги (плата была рассрочена), я не решался. Ел. Ос. настойчиво прогнала меня из своей гостиной, где я излагал ей свои опасения и боязнь. Потом начались дрязги, которые трудно рассказывать и длинно. Соперничество Вл. И-ча, иногда мелочное; желание его стоять на первом месте, когда его не признавали; он настоял на редакторстве. Мое письмо к К., им прочитанное. Уплатил сейчас же долг Кронебергу, не сказав мне, и взял все почти из кассы. Это было в февр. 1877 г., когда он редактором не был еще. Мы помирились. Ел. Осип., хотя и обиженная, стояла за меня. Он стал баллотироваться в судьи коммер. суда. Я упрашивал его войти в газету. Не был выбран. Так тянулось вплоть до объявления войны с Турцией. Он уступил и вошел снова в газету. В 79 г. в декабре он решил выйти из газеты, с тем, чтоб я уплатил ему его часть, или он уплатит мне две части. Я колебался, боясь остаться одному. Меня уговорили уплатить ему. Так и было сделано. С тех пор ни его, ни Ел. Ос. я никогда не видал, исключая в Париже, однажды, у Кука, когда мы с женой входили, а он с Ел. Ос выходил. Все женщины и женщины во всем и всегда.
Декабря.
Сегодня в «Правит. Вест.» №279, четверг, появилось следующее:
ВНУТРЕННИЕ ИЗВЕСТИЯ.
С.-Петербург.
«6-го декабря председатель черниговского губернского земского собрания, черниговский губернский предводитель дворянства, представил его императорскому величеству по телеграфу ходатайство означенного собрания по целому ряду вопросов общего государственного свойства. На телеграмме этой его императорскому величеству государю императору благоугодно было собственноручно начертать:
«Нахожу поступок председателя черниговского губернского земского собрания дерзким и бестактным. Заниматься вопросами государственного управления не дело земских собраний, круг деятельности и прав которых ясно очерчен законами».
Тяжелое и нехорошее впечатление. Это повторение знаменитого выражения «бессмысленные мечтания». Витте, у которого я был сегодня, говорит, что он был против публикации этого. По его мнению, следовало, несколько дней спустя, лишить Муханова камер-юнкерства, без объяснения причин, ибо государь не может допустить, чтоб его камер-юнкер подавал ему такие советы. Святополк-Мирский должен подать в отставку, говорили: «что скажут земства и дворянства?». Если они «созрели», то должны протестовать, повторить прием черниговцев, т.-е. послать государю такой же адрес, или выразить чем иным свое неудовольствие. Если не созрели, то дело пройдет молча. Посудачат и только. Разве сочинители прокламаций постараются воспользоваться этим. А студенты заступятся, или нет? Любопытно.
Витте находит, что положение безвыходное, вообще. Один из вел. кн. был у него за советом. Он отвечал, что у больного такая болезнь, что лечить ее можно, но выздоровеет ли он, это зависит от бога. Витте, конечно, пользуется своим положением. С Мирским они близки, но политики не касаются, так как не сходятся. Мирский мне говорил, что государь против земства, ибо у него засела в голове записка Витте против земства. «То, что в субб. будет опубликовано, удовлетворило бы публику 3 мес. тому назад, а теперь нет», — слова Витте. Я думаю, что он не высказывается, но говорят, что он был против приглашения в госуд. совет представителей городов и земств и реформы сената. Далеко не гений. Рассказал мне, что Абаза, быв. мин. финансов, после приема Куропаткина (он принял его в халате, с трубкой в зубах), сказал: «храбрый генерал. Далеко пойдет, очень далеко. Но разочаруются в нем, — у него, душа штабного писаря». Скальковский говорит, что Витте был бы хорошим министром полиции.
Год
Мая.
Ничего не выходит. Плохо пишется. Усталость в голове. Плохо спится. Утром встаешь с головной болью. За границу не поеду.
* * *
Дурново будто бы вместо Столыпина (в «Биржевых»). Вздор оказался. Некого выбирать. Все одни и те же. Земля клином сошлась… Молодых — никого. В Думе — никого. Разбойников много, разрушителей несть числа, а правителей нет, и дело идет и пойдет под гору. Настя говорила, что гадалка нашла на ее руке самую длинную линию — фантазию, артистичность. Очень немудрено.
* * *
Теперь кто едет из Петербурга, — берет револьвер, а потом билет. Ходить с револьвером, — ведь это значит, жить на войне. А П. А. Столыпин говорил мне:
— «Теперь лучше. Революция уменьшается. Губернаторы большею частью так доносят».
Верьте губернаторам!
Ничего не будет хорошего, когда нет госуд. людей. Страна не может управляться сама собой.
* * *
Чуковскому 23 года, жена, двое детей. Талант и искренний.
* * *
Что беспокоиться о будущем, когда оно для меня такое короткое? А все беспокоишься, точно жить будешь вечно или в могиле чувствовать, что делается у живых.
* * *
Дума желала бы министров ругать по матерному. Один депутат говорил — «Меня не пугается городовой, а министр еще меньше. Надо чтобы они пугались». У министров нет мужества, нет воли, и директива Столыпина слабая и неуверенная. А они и перед ним хамы.
* * *
Кауфман предложил университет в Саратове из лести к Столыпину. Гораздо больше условий за Воронеж. Это — родина Кольцова, Никитина, Крамского, Костомарова, Веневитинова, Афанасьева. Переход в степи. Леса, пригорки, Дон, Воронеж. Петр Великий со своим флотом. Митрофаний(?). Хотелось давно сказать, но все не успеваешь. А дать некому. Такая пустыня.
* * *
Гр. Витте в гос. совете сказал, что мы с 12 декабря 1904 г. по 17 октября 1905 г. прожили не год, а, может быть, полстолетия. Постарели на 50 лет, и потому все валится из рук. Кому было 20, теперь 50, кому 50, — теперь 100. Песок из …. сыплется, а все государственные вопросы решают. А у молодых нет молодости. Тоже отупели или с ума сошли от преждевременной старости.
* * *
Читал «Записки губернатора» кв. Урусова. Самохвальство и никакого ума. «Во дворце смотрят на нападение японцев, как на укус блохи… Спокойное и даже веселое состояние духа при дворе поразило меня…»
* * *
Сто раз начинал записывать, и никогда не хватало выдержки. С. И. Смирнова (Сазонова) чуть ли не с детства ведет дневник. Прославится!
Прежде переписывался, особенно с Чеховым. А теперь не с кем.
* * *
Рядом налево живет Рождественский, а через дом Куропаткин. Я между двумя падениями, между двумя хвастунами. Я никогда не хвастался, напротив, постоянно не доверял себе и до излишества. И советников было у меня мало. Бывало, с Лелей говоришь по душе, но это давно. Писать? Ведь и без того надоело, когда столько строчишь для газеты. Кому это нужно? Ведь и сам не заглянешь.
* * *
…Первую театральную пьесу я видел лет 13. До того я не был в театре. Давали «Узкие башмачки». Потом я в корпусе играл Потерского в водевиле «Путаница», переодевался евреем и имел успех, потом сторожа в пьесе «День великого государя» (Фридрих Великий). Капитан, устраивавший в Воронежском корпусе эти спектакли, вероятно, видел во мне комика.
Мая.
Читал газеты. «Речь» приводит выписку из моего «Мал. письма» в самом искаженном порядке. Заключение: все, и капиталисты, и революционеры, и правительство — «по Сеньке и шапка, по Еремке колпак», как я сказал, но с добавлением, что и моя публицистика такая же. («Речь», 121): «Единственный вывод, который отсюда можно вывести, это тот, что по Сеньке шапка, по Еремке колпак. Очевидно, что универсальное заключение о русской жизни распространяется и на публицистику А. Суворина».
А на публицистику «Речи», на министров Витте и Столыпина, на… Думу?
Да и публицистика «Речи» такая же. Все стало дрянью, именно дрянью. Когда народ голоден, беден и невежествен, то во имя его может создать что нибудь смелый гений, а не подделывания под него, не дворяне с добрыми намерениями, но без дел, не буржуа-кадеты, у которых гораздо больше капиталов, чем талантов и ума. Брызгать слюною и приготовлять яд в своей аптеке и продавать его из-под полы — не бог весть какая заслуга. Его продают левые и открыто, даже даром раздают: сделайте одолжение, насыщайтесь и насыщайте других. «2 коп. брошюрки, — и мы от них свет увидели», — (говорит) «Русск. Бог.» (май, стр. 92, ст. Тана). «Раньше к нам никакие вести не доходили, как в заколдованное царство». И еще скажу: «дороже платить у нас денег нет. Оставьте себе рублевые книги». Мы говорили: «Дай бог доброго здоровья хоть за двухкопеечные».
* * *
— «Все Кауфмана моют, — говорят депутаты в кулуарах. — Его не отмоют, все равно, что арап».
* * *
«Речь», говоря, что я выжил из ума, говорит то же о Тане. Утешение! Не бог весть какой ум у г. Милюкова! Если бы он был у него, не то бы было. Когда он будет министром, наделает глупостей не мало. Но это будет не при мне.
* * *
«Батюшка с гвоздикой» — думские попы.
* * *
М. Ковалевский о Витте в «Русск. Вед.» что он консерватор. Это и верно теперь. Он «растерялся, когда мы говорили с ним о прошлом, растерялся, но не струсил». Когда растеряется, значит струсил. Он видит свои ошибки и ошибки Столыпина. Это барин, пожалуй, во вкусе старых бар, но без госуд. ума.
Июня.
Вчера Столыпин читал в г. Думе обвинительный акт. 55 депутатов обвиняются. Сегодня решение Думы, — выдаст ли их? Столыпин хочет, чтобы Дума не выдала, ибо хороший предлог для роспуска.
* * *
Вчера вечером умерла Маруся Иванова в Риме. Она мне говорила в 1905 г., что ее приглашали на придворные балы, она не пошла ни разу, потому что Россия воевала с Японией. В ней так и горело русское чувство. О Д’Аннунцио, с которым она познакомилась, говорила много интересного. Он страшно самолюбив, до смешного.
* * *
Читал «Записки Соловьева» в «Вестнике Европы». Очень похоже то, что он говорит о Севастопольской кампании и последствиях, с тем, что было со времени Японской войны. Слова Хомякова, что у нас с Петра после хорошего царствования — скверное. Петр — Екатерина I, Петр II — Анна, Елисавета — Петр III, Екатерина II — Павел, Александр I — Николай I. Можно продолжать: Александр II — Александр III, Николай II — хорошее ли царствование и дурное ли Александра III? Не второе-ли?
* * *
…Русские люди высшего образования обыкновенно ничего не читают поступив на службу и по прошествии некоторого времени русский человек выходит невеждой, ибо сам считает себя образованным, и другие считают его таким, а у него остались смутные понятия, ибо прежнее образование не обновлялось и не развивалось чтением; о научных предметах начнет говорить — чепуха, поклонение старым богам; если что прочтет, хвалит на удачу, восхищается без толку и без толку ругает, и все с видом знатока; особенно, если успел попасть на службе в большие чины. Учителя не составляют из этого исключения. Некогда читать!
* * *
Анекдоты о Назимове. Во время юбил. Москов. университета Шевырев предлагал пригласить актрис для изображения 9 муз. Назимов — «Зачем же только 9? Сколько угодно пригласим». Помощник его Муравьев требовал, чтобы университетские типографии набирали старым, избитым шрифтом, а набело «печатали бы хорошим, новым».
* * *
…Преобразователь вроде Петра В. при самом крутом спуске держит лошадей в сильной руке, и экипаж безопасен, а правители вроде Людовика XVI и Александра II пустят лошадей во всю прыть с горки, а силы сдерживать их не имеют, а потому экипажу предстоит гибель.
* * *
…Рабы одинакового происхождения с господами, а иногда и высшего. Крестьяне славянского происхождения, а господа — татарского, черемисского, мордовского, не говоря уже о немцах.
* * *
…Хорошо бы написать, почему журналист выше министра. Министры ничего не читают, смотрят свысока и т. д. Репортер-журналист набирается чужими мыслями и распространяет невежество, ибо разговаривает с высокопоставленными, которые говорят много вздору.
* * *
…Луиза Мишель была дочь крестьянки и аристократа. Нужна значительная примесь деспотической крови для того, чтобы создать истинного анархиста. (Бакунин, Кропоткин, Толстой).
Луиза Мишель — «Меня считали смелой, но смелость моя вызывалась только тем, что обстановка опасности увлекала мое художественное чутье».
* * *
А. Ст. говорил, что Дума сегодня будет распущена.
* * *
Озоль бежал заграницу, но на границе был арестован.
Июня, 3 ч. утра.
Американские журналисты приходили в редакцию и говорили, что они телеграфировали о роспуске Думы.
А. Ст-н по телефону сказал, что ему телефонировали, что заседание совета министров еще продолжается. Роспуск Думы еще только догадка.
* * *
Против печати, на основании особого положения, сегодня строгое распоряжение градоначальника. То же в провинции.
Это — ответ правительства Думе. Надо думать, что правительство переусердствует, как всегда, и драконовские циркуляры останутся в бездействии. Необходим был закон, а не циркуляр, и закон поумнее того, который введен был на основании 87 ст.
* * *
…«Le style, — dit М. Clavean, — с’est l'art de donner à la pensée non seulement le mot propre, mais le tour juste, le tour unique. C'est le con de le couler instantanément dans le seul moule qui lui convienne et de le require vivant aux yeux».
Мопасан о том же стиле: «Quelle que suit la chose qu’on veuille dire, il n’y a qu‘un mot pour l’exprimer, qu‘un verbe pour l'animer, qu’un adjectif pour la qualifier».
* * *
…Дума распущена в 9 ч. Из «Речи» говорили, что «Русь» говорит, что это вздор. Мы им подтвердили. Новый избирательный закон. Новая Дума — 1 ноября.
* * *
— «Наши дети разоряются на кокоток».
— «Это — девушка?».
— «37 лет».
— «А та вдова 35 лет».
— «Не вдова, — молодая женщина».
— «Обе уроды.»
— «Она — княжна, знатного рода».
— «С родословием не спят».
— «Это я живу в XX веке, а вы жили в XIX».
— «Ты женат и не имеешь права иметь любовницу».
— «Сперва женись, тогда можно и любовницу».
* * *
Роспуск гос. Думы прошел совершенно равнодушно. Само общество, к сожалению, сонно и недеятельно, а оппозиционный элемент многочислен и деятелен. Россия страшно задолжала. Если бы она обанкротилась, то и Франции досталось бы на орехи жестоко. А средств у России, как ни у одной державы.
Июня.
Вчера какой-то офицер принес копию телеграммы государя Дубровину, председателю союза русского народа. Телеграмма была послана Булгаковым в типографию и поставлена в первую полосу. Миша об нем мне сказал:
— «Государь нашел себе партию и прислал удивительную телеграмму Дубровину».
Вот она:
«Высочайшая телеграмма. Председателю союза русского народа Дубровину. — Передайте всем председателям отделов и всем членам союза русского народа, приславшим мне изъявления одушевляющих их чувств, мою сердечную благодарность за их преданность и готовность служить престолу и благу дорогой родины. Уверен, что теперь все истинно верные и русские, беззаветно любящие свое отечество сыны сплотятся еще теснее и, постоянно умножая свои ряды, помогут мне достичь мирного обновления нашей святой и великой России и усовершенствования быта великого ее народа. Да будет же мне союз русского народа надежной опорой, служа для всех и во всем примером законности и порядка. Николай».