Валентин Томберг
Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма
Валентин ТОМБЕРГ.
МЕДИТАЦИИ НА ТАРО.
Путешествие к истокам христианского герметизма
От издателя
Отличие `Медитаций на Таро` от общеизвестных трудов по герметизму и оккультным наукам, прежде всего в принципиальной новизне исполнения: это - классика именно современной эзотерической мысли. Предпринятая автором попытка переосмысления в контексте современности самих основ герметизма - Великих Арканов Таро - увенчалась ошеломляющим успехом. Необычайность этих `писем неизвестному другу` - т.е. читателю-единомышленнику - в которых показана глубинная связь запечатленных в Библии, Упанишадах и Каббале эзотерических знаний, в том, что их автор использовал в качестве опорной точки `эзотерическое христианство`, а именно, в его понимании, учение Церкви как заведомый итог и ключ к пониманию всего пути человечества, к решению всей суммы его проблем и стоящих перед ним задач.
От автора.
Эта книга о Старших Арканах Таро была задумана в виде серии медитаций на каждом соответственно — а именно в виде «писем неизвестному другу», т. е. каждому, кто прочтет их внимательно и добросовестно, сумев таким образом извлечь из книги некий особого рода опыт, донести который она призвана, и составив с её помощью сравнительно исчерпывающее представление о христианском герметизме. При этом читатель достаточно опытный и проницательный без особого труда обнаружит, что в этих письмах автор — быть может, в силу самого избранного им жанра — невольно сказал между строк о самом себе гораздо больше, чем это обычно можно наблюдать в книгах по герметизму.
|
|
В оригинале письма написаны на французском — не только потому, что, начиная с XVIII века, на этом языке существует особенно обширная литература о Таро, богатством и размахом вполне соответствующая этому уникальному, интереснейшему явлению, но и, главным образом, потому, что именно во Франции как нигде жива (и по сей день процветает) полнокровная и мощная герметическая традиция, в которой, обогащая друг друга, сочетаются дух свободного исследования и дух благоговейно-бережного отношения к ней. Иными словами, моя задача будет исполнена, если мне удастся, посредством этих писем, приобщить читателя к самой жизни этой традиции, т. е. послужить той же цели, которой оправдано их появление: стать ее органической частью, внеся и свою скромную лепту.
Поскольку, таким образом, книга обязана своим появлением естественному чувству благодарности — а именно желанию быть сколько-нибудь полезным упомянутой традиции, исток которой, теряясь в легендарной древности, восходит к самому Гермесу Трисмегисту, — составляющие ее письма с необходимостью суть конкретная манифестация этой традиции, всецело определенная самой ее спецификой — от тех или иных идей или озарений, осмысляемых именно под знаком герметизма, вплоть до их конкретного воплощения, их последующей реализации. Цель писем — не только и не столько способствовать, разумеется, возрождению герметической традиции в нынешнем столетии, сколько, прежде всего, помочь читателю (точнее — неизвестному другу) погрузиться в ее поток — окажется ли это погружение, по его выбору, кратковременным или безвозвратным. Поэтому, например, причина чрезмерному, быть может, обилию цитат и ссылок на различных авторов — от древних до современных, — отнюдь не какого-либо рода намерение развернуть высокую полемику или, скажем, блеснуть эрудицией. Единственное оправдание моему в этом смысле усердию — попросту потребность, прибегнув к их помощи, использовать цитаты как зов, обращенный к мастерам традиции, к ее бессмертным предстоятелям, призываемым во свидетельствование неугасимого духовного света, который они олицетворяют и который запечатлен в Старших Арканах Таро; отблеск этого света я и пытался уловить. Это значит, что результаты моих попыток — посвященные Арканам двадцать два письма — суть не что иное, как духовные упражнения, которые откроют вам, дорогой неизвестный друг, доступ к живой традиции в ее полноводном русле, чтобы с их помощью стать причастным к избранному союзу духов, которые служили ей и служат неизменно.
|
|
Именно в указанном смысле различные сопутствующие цитаты представляют собой всего лишь «вспомогательное средство» к установлению этой связи, этой драгоценной причастности. Ибо традиция как таковая не сводится к одним лишь запечатленным в ней мыслям, тем или иным идеям или же соответствующим деяниям: ее звенья — прежде всего живые существа, благодаря самоотверженным усилиям которых мы имеем возможность пользоваться плодами их неустанного духовного подвижничества. Суть традиции, сама ее сердцевина и ось — не столько само учение, сколько неразрывная связь духов, пролегающая сквозь тысячелетия.
|
|
К сказанному мне нечего добавить; ответы на все остальные вопросы, которые могут возникнуть по поводу книги, вы найдете, надеюсь, в ней самой.
Примите, дорогой неизвестный друг, мой прощальный привет из-за последней черты.
Письмо I. Маг
«Дух дышит, где хочет, и; голос его слышишь, а не знаешь,
откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким,
рожденным от Духа».
Ин. 3:8
«В эту счастливую ночь
В глубокой тайне, ничьим недоступный взорам,
Погруженный во мрак и безмолвие,
Не нуждаясь в ином путеводном свете,
Храню я то, что горит в моем сердце».
Сан Хуан де ла Крус «Песнопения души»
Дорогой неизвестный друг,
Слова Христа, которые я процитировал, послужили мне ключом к пониманию Первого Старшего1Аркана Таро, именуемого «Маг», который сам, в свою очередь, является своеобразным ключом к остальным Старшим Арканам. Поэтому я и воспользовался в качестве эпиграфа к этому письму цитатой из Писания. Затем мною приведены строки из «Песнопений души» Сан Хуана де ла Крус (67: р. 29)2, поскольку они, на мой взгляд, пробуждают те ее глубины, которые затрагиваются при обращении к Первому, ключевому Аркану. Ибо Старшие Арканы — это подлинные символы, т. е. с ними связано «магическое, ментальное, психическое и нравственное воздействие», рождающее именно те новые понятия, идеи, чувства и стремления, которые требуются при деятельности более глубокой,.нежели просто исследование и интеллектуальное постижение. Чтобы приблизиться к ним, необходимо поэтому состояние не только глубокого, но и последовательно углубляемого созерцания. Ведь именно потаеннейшие глубины души приходят в движение и приносят плоды при медитации на Арканах Таро. Значит, необходима та самая «ночь», о которой говорит Сан Хуан де ла Крус, — «ночь», где можно было бы уединиться «в тайне», в которую неизбежно погружаешься всякий раз при медитации на этих символах. Такого рода деятельность, всего более подходящая затворникам, всегда должна вершиться в уединении.
Старшие Арканы Таро — это не аллегории и не какие-либо «секреты» или «тайны», поскольку аллегории суть не что иное, как всего лишь образные представления абстрактных понятий, а тайны — это лишь определенные факты, действия, разновидности того или иного учения или соответствующей практики, которые кто-либо удерживает при себе из личных соображений, чтобы ими не воспользовались другие — те, кому он не желает их открывать. Старшие Арканы Таро — это символы в подлинном смысле слова. В каждом из них скрыт особый смысл, который открывается в зависимости от глубины медитации. То, что они открывают, нельзя назвать тайнами, т. е. чем-либо, что при желании можно утаить; это именно арканы — нечто совершенно иное. Аркан есть то, без знания чего невозможна сколько-нибудь плодотворная деятельность в той или иной сфере духовной жизни; то, что должно деятельно присутствовать в нашем сознании — и даже подсознании, — чтобы раскрыть в нас дар свершения открытий, рождения новых идей, воплощения новых художественных образов. Словом, от Арканов зависит плодотворность нашего творчества в любой области духовной жизни. Аркан — это тот «фермент» или «энзим», наличие которого стимулирует духовную и психическую жизнь человека. Именно символы являются носителями этих «ферментов» или «энзимов» и взаимодействуют с ними, если к этому взаимодействию подготовлен сам склад ума и уровень нравственности того, кто их воспринимает, т. е. если он «нищий духом» и не страдает самым опасным духовным недугом — самодовольством.
В свою очередь, как аркан —нечто высшее по сравнению с секретом или тайной, так и мистерия, или таинство, — нечто высшее по сравнению с арканом. Таинство — не только «стимулирующий фермент»: это духовное событие, по своей важности сравнимое разве лишь с физическим рождением или смертью; это изменение духовных и психических побуждений в целом, полная перемена сферы3сознания. Семь таинств Церкви суть семь цветов радуги, в которых преломляется белое сияние одной-единственной Тайны, главнейшего Таинства, известного как Второе Рождение, о котором в ночной беседе-посвящении Христос говорил Никодиму (см. эпиграф). Именно это христиане-герметисты подразумевают под Великим Посвящением.
Разумеется, в таком «посвящении» (initiatio), если под ним понимать Тайну Второго Рождения (которое и есть Великое Таинство), никто никого не посвящает. Оно приходит свыше и обладает протяженностью и удельным весом вечности, где и пребывает «Инициатор», — здесь же, в дольнем, можно встретить лишь соучеников, товарищей по посвящению, которые узнают друг друга по тому, что «имеют любовь между собою» (Ин. 13: 34—35). В сущности, нет никаких «учителей»; есть лишь один-единственный Учитель; именно Он — подлинный, единственный Посвящающий. Конечно, всегда найдутся учителя, которые преподают каждый собственное учение, сообщая в процессе посвящения те или иные тайны, секреты, которые им известны, тем, кто и становятся таким образом «посвященными»; но все это не имеет ничего общего с Таинством Великого Посвящения.
Поэтому в христианском герметизме, — в той его части, где речь идет о конкретном человеке, — никто никого не посвящает. Среди христиан-герметистов никто не претендует на титул и функции «инициатора» или «учителя» — ибо все являются соучениками, и каждый в каком-то смысле учитель и ученик других. Именно об этом говорит пример Св. Антония Великого:
«Ревнителям же добродетели, к которым ходил, он искренно подчинялся и в каждом изучал, чем особенно преимуществовал он в тщательности и в подвиге: в одном наблюдал его приветливость, в другом неутомимость в молитвах; в ином замечал его безгневие, в другом человеколюбие; в одном обращал внимание на его неусыпность, в другом на его любовь к учению; кому удивлялся за его терпение, а кому за посты и возлежания на голой земле; не оставлял без наблюдения и кротости одного и великодушия другого; во всех же обращал внимание на благочестивую веру во Христа и на любовь друг к другу. Так, с обильным приобретением, возвращался на место своего подвижничества, сам в себе сочетавая воедино, что заимствовал у каждого, и стараясь в себе одном явить преимущества всех» (6: гл. 4, с. 7).
Совершенно сходным образом должен относиться христианин-герметист к традиционным знаниям и наукам — естественным, историческим, филологическим, символоведческим, теологическим, философским; такое отношение составляет, в сущности, обучение самому искусству учиться.
И в этом смысле как раз Старшие Арканы Таро побуждают нас учиться и служат проводником в этом обучении, поскольку являются завершенной, целостной и неоценимой школой медитации, исследований и духовных устремлений, несравненной школой искусства учиться.
Таким образом, христианский герметизм — это отнюдь не какой-либо соперник религии или официальной науки. Заблуждаются те, кто видят в нем «истинную религию», «истинную философию» или «истинную науку». Христиане-герметисты — не учителя, но слуги. Они не претендуют (что было бы по меньшей мере ребячеством) на какое-либо преимущество над священными чувствами искренно верующих, или над плодами достойных восхищения усилий ученых, или над произведениями гениальных творцов. Нелепо полагать, что герметисты, скажем, скрывают от профанов тайны предстоящих научных открытий. Они, например, как и никто на сегодняшний день, не знают эффективного лекарства от рака. Более того, они были бы чудовищами, если бы, владея секретом средства против этого бича рода человеческого, не обнародовали его. Такое средство им неизвестно, и они первыми признают исключительную заслугу того благодетеля человечества, того спасителя, который это средство изобретет.
Столь же несомненны для христиан-герметистов величие и заслуга Франциска Ассизского и многих других, исповедующих так называемую «экзотерическую», «общедоступную» религию. Более того, в их понимании каждый искренно верующий потенциально является Франциском Ассизским. Священнослужители, люди науки и искусства во многом их превосходят. Герметисты это прекрасно осознают и не тешат себя убеждением, что их удел более возвышен, вера — глубже, знание — более совершенно или что они в чем-либо более компетентны. Они ни от кого не скрывают свою религию, свою науку и своё искусство, со временем долженствующие якобы заменить общеизвестные религию, науку и искусство — прошлого или настоящего. То, чем они обладают, не связано с каким-либо преимуществом или объективным превосходством над той религией, наукой и искусством, которые известны человечеству; достояние герметистов — лишь единая душа религий, науки и искусства. В чем же состоит миссия сохранения этой «единой души»? На этот вопрос я отвечу следующим конкретным примером.
Вам, я думаю, небезызвестно, что в Западной Европе — Англии, Франции, Германии — весьма многие (не только писатели и публицисты) проповедуют идею так называемых «двух Церквей», или «двух эпох»: Церкви (или эпохи) Петра и Церкви (или эпохи) Иоанна. Согласно этому воззрению речь собственно идет о том, что Церкви Петра (и прежде всего ее зримому символу — институту папства) настанет конец и ее сменит дух Иоанна, «его же возлюбил Иисус», — того Иоанна, который «возлежал у груди Иисуса», слыша биение Его сердца. Иначе говоря, «экзотерическая» Церковь Петра проложит путь «эзотерической» Церкви Иоанна, которая и будет Церковью совершенной свободы.
На это можно заметить, что Иоанн, добровольно подчинившийся Петру как главе и руководителю апостольской общины, не стал преемником Петра после его смерти, хотя надолго его пережил. Возлюбленный ученик Христа, слышавший биение сердца Христова, всегда был, есть и будет его олицетворением и стражем, и поэтому он никогда не был, не есть и никогда не будет вождем или главой Церкви. Ибо как сердце не призвано замещать голову, так и Иоанн не призван наследовать Петру. Разумеется, сердце — вместилище жизни тела и души, но именно голова принимает решения, управляет, наделяя ее смыслом, деятельностью всего организма в целом — и головы, и сердца, и всех остальных органов. Миссия Иоанна заключается в том, чтобы оберегать и хранить жизнь и душу Церкви вплоть до Второго Пришествия. Поэтому Иоанн никогда не претендовал — да и не мог бы претендовать — на право руководства телом Церкви. Он животворит это тело, но не он руководит его действиями.
Сходным образом герметизм, живая герметическая традиция, оберегает и хранит единую душу всей истинной культуры. Можно добавить: герметисты неотрывно внимают биению сердца духовной жизни человечества. Они не мыслят себя иначе как хранителями той жизни, той души, которая едина и для религии, и для науки, и для искусства. У них нет какого-либо преимущества или превосходства ни в одной из этих сфер: и святые, и ученые (настоящие ученые), и гениальные художники — их старшие собратьями наставники. Сам смысл их жизни — мистерия того единого сердца, которое бьется во всех религиях, философиях и науках прошлого, настоящего и будущего. И, вдохновляемые примером Иоанна, возлюбленного ученика Христа, они менее всего претендуют на ведущую роль в религии, науке и искусстве, в жизни общества или в политике, — однако они всегда наготове и не упустят случая послужить религии, философии, науке, искусству, принести пользу в социальной и политической жизни человечества и тем привнести дыхание жизни единой души, — подобно единению в Таинстве Святого Причастия. Герметизм является лишь стимулятором, «ферментом» или «энзимом» в организме духовной жизни человечества. В этом смысле он уже сам по себе аркан, т. е. предвестник — а точнее, прообраз — Таинства Второго Рождения, или Великого Посвящения.
Таков дух герметизма. Рассмотрим теперь, руководствуясь этим духом, Первый из Старших Арканов. Что собой представляет первая карта Таро?
Молодой человек в шляпе с широкими полями, напоминающими горизонтальную восьмерку, стоит за небольшим столом, где расположены: желтая ваза; три желтых и четыре красных кружка в двух стопках, причем каждый кружок разделен посредине линией; красный стаканчик и две игральные кости; нож, рядом ножны; и, наконец, желтая сумка, из которой все это извлечено. У молодого человека — это и есть Маг — в правой руке (зеркально, т. е. как если бы изображение проецировал зритель) жезл, а в левой — какой-то напоминающий шар желтый предмет. Держит он их совершенно непринужденно, без каких-либо признаков напряжения, неловкости или спешки, с улыбкой глядя вдаль, — т. е. он взял их как бы случайно, играючи, без определенной цели.
Займемся истолкованием карты. Прежде всего достойно внимания, что присуттвующий здесь ряд символов, с помощью которых постигается тайный смысл Арканов (что и составляет смысл или цель игры в Таро), открывается образом забавляющегося мага, фокусника. Как это понимать?
Первый Аркан, — принцип, лежащий в основе всех прочих Старших Арканов, — это аркан согласования личных усилий и духовной реальности. В ряду Арканов ему отведено первое место потому, что без его постижения (т. е. без овладения им в теории и на практике) невозможно понять смысл и назначение остальных: именно Маг призван раскрыть практический метод подхода ко всем Арканам. Это «Аркан Арканов» в том смысле, что ов раскрывает то, что должен знать и к чему должен стремиться каждый, кто нуждается в школе духовного совершенствования, вся полнота которой заключена в игре Таро; иначе обучение будет без пользы. Первый, фундаментальный принцип эзотеризма (который есть путь опытного постижения духовной реальности — реальности духа) сводится, в сущности, к следующей формуле:
Прежде научись сосредоточению без усилий; работу преобразуй в игру; всякое иго, которое принял, сделай благим, и всякое бремя, которое несешь, легким.
Абсолютная серьезность этого указания — а точнее, предписания, или даже предостережения — подтверждается его непосредственным источником — словами Самого Учителя: «Иго Мое благо и бремя Мое легко» (Мф. 11: 30).
Рассмотрим по порядку три части этой формулы, с тем чтобы постичь Аркан «релаксированной активности», или «усилия без усилий». «Прежде научись сосредоточению без усилий ». — Что под этим подразумевается в теории и на практике?
Сосредоточение, а именно способность концентрировать максимальное внимание на минимальном пространстве (по словам Гёте, тот, кто желает исполнить что-либо достойно и с совершенством, «der sammie still imd unersehlafft. im kleinsten Punkt die grosste Kraft»4, т. е. должен «непоколебимо и неотступно направлять величайшую силу в мельчайшую точку»), является практическим ключом к достижению успеха в любой области. Современная педагогика и психотерапия, школы молитвы и духовных упражнений — францисканцы, кармелиты, доминиканцы, иезуиты, — всевозможные оккультные школы и, наконец, древняя индийская Йога — все они согласны в этом утверждении. На первой же странице «Йогасутр», классического труда Патанджали, сформулирована (во втором афоризме) практическая и теоретическая сущность Йоги — ее ключ и, так сказать, «первый аркан»:
Yoga citta vritti nirodha («Йога есть прекращение колебаний ментальной субстанции»5).
Другими словами, это и есть искусство сосредоточения. Непроизвольное движение мысли и воображения — непроизвольные «колебания» (вритти6) «ментальной субстанции» (читта) — происходят автоматически; такое движение противоположно сосредоточению. Следовательно, сосредоточение возможно лишь при условии покоя и безмолвия, которые достигаются посредством прекращения непроизвольной, хаотичной деятельности ума и воображения.
Поэтому состояние «безмолвствования» предшествует тем состояниям, которые характеризуются словами «знать», «желать»7и «сметь». Вот почему в пифагорейской школе начинающих, или «слушателей», вначале подвергали искусу пяти лет молчания. Ученику разрешалось говорить только тогда, когда он «знал» и «смел» — т. е. лишь после того, как он освоил искусство молчания, что и составляет искусство сосредоточения. Право «говорить» получали те, чья речь более не была всего лишь результатом хаотичной игры «помыслов» и фантазий, — те, кто смел (т. е. был способен) их укротить, благодаря практике внутреннего и внешнего безмолвия, и благодаря той же практике знал, что говорит. Практикуемое, например, в монастырях траппистов безмолвие — silentium, — предписываемое для часов уединения, является лишь разновидностью того же исходного требования: «Йога есть прекращение колебаний ментальной субстанции», — или: «сосредоточение есть безмолвствование ума и воображения».
Необходимо, однако, различать два противоположных по сути вида сосредоточения: незаинтересованное — и заинтересованное. Первое — то, которое благодаря усилию воли свободно от порабощения страстями, всеми видами одержимости и привязанности, тогда как второе является следствием преобладания той или иной страсти, одержимости или привязанности. В состоянии сосредоточения находится как молящийся монах, так и разъяренный бык; но если первый пребывает в покое созерцания, то второй вне себя от бешенства, ибо сильные влечения также реализуются в концентрацию высокой степени. Поэтому высоких степеней сосредоточения самопроизвольно достигают обжоры, скряги, гордецы и одержимые, — хотя, разумеется, это скорее состояние одержимости, чем сосредоточения.
Подлинное сосредоточение — это свободное действие в состоянии мира и покоя, предполагающее в качестве обязательного условия наличие незаинтересованной и несвязанной воли, ибо само состояние воли является при сосредоточении определяющим и решающим фактором. Поэтому, например, в Йоге от начинающего требуется в первую очередь освоение практики яма (пять правил нравственного поведения) и нияма (пять принципов воздержания и очищения), после чего он может приступать к следующему этапу — освоению собственного тела посредством физических (асана) и дыхательных (пранаяма) упражнений, — и лишь затем он вправе овладевать практикой трех степеней, или этапов, собственно сосредоточения (дхарана, дхьяна и самадхи — концентрация, медитация, созерцание).
И Сан Хуан де ла Крус, и Св. Тереза Авильская единодушны в том, что сосредоточение, необходимое для духовной молитвы, является результатом нравственного очищения воли. Поэтому всякие усилия сосредоточиться бесполезны, если воля при этом чем-либо увлечена. «Колебания ментальной субстанции» нельзя свести к безмолвию, если их не погасит собственным безмолвием воля. Именно умолкшая воля приводит при сосредоточении к покою и безмолвию мысли и воображения. Вот почему великие аскеты являются также и великими мастерами концентрации. Это очевидно и не нуждается в доказательствах. Однако нас интересует не концентрация вообще, а именно частный ее вид: сосредоточение без усилия. Что это такое?
Взгляните на канатоходца. Ясно, что он полностью сосредоточен, иначе просто бы рухнул наземь. На карту поставлена сама его жизнь, и спасает его именно и только лишь предельная концентрация. Или, по-вашему, это его мысли и воображение заняты тем, что он делает? Найдется ли человек, способный предположить, что он прикидывает и размышляет, просчитывает и планирует, прежде чем сделать очередной шаг по канату?
Будь это так, он бы немедля упал. Чтобы удержаться на канате, он должен подавить всякую деятельность интеллекта и воображения, — погасить «колебания ментальной субстанции», поскольку это единственный способ испытать свое мастерство. Вместо разума головы во время его выступления включается ритмика, т. е. разум тела — его дыхательной системы и системы кровообращения. Собственно говоря, с точки зрения интеллекта и воображения это такое же чудо, как чудо Св. Дионисия, апостола Галльского и первого епископа Парижского, по традиции8отождествляемого с учеником Св. Павла — Св. Дионисием Ареопагитом. Св. Дионисий «...за исповедание Святой Троицы был перед статуей Меркурия обезглавлен мечом. И тотчас тело его восстало, и он взял в руки голову, и, ведомый Ангелом и великим светом, шел две мили от места, называемого Монмартр, к месту, где по его воле и Промыслу Божьему покоится доныне» (135: pp. 620—621).
Точно так же во время представления голова канатоходца (т. е. интеллект и воображение) и его тело функционируют раздельно. Он совершенно так же движется от одной точки к другой, неся, так сказать, в руках собственную голову, направляемый тем разумом, который отличен от разума головного и действует посредством ритмической (двигательной) системы его тела. Искусство и способности канатоходца, жонглера или мага в основе своей сходны с чудом Св. Дионисия, поскольку у каждого из них, как у обезглавленного святого, происходит перемещение центра, управляющего сознанием, из головы на уровень грудной клетки — из церебральной системы в двигательную.
Самопроизвольная концентрация, сосредоточение без усилия есть не что иное, как перемещений управляющего центра сознания в двигательную систему — из сферы мыслей и воображения в сферу нравственности и води. Об этом говорит горизонтальная восьмерка, форму которой напоминают поля шляпы на голове у Мага, равно как и его непринужденная поза. Ибо горизонтальная восьмерка — это не только символ бесконечности, но также символ ритма — ритмического дыхания и кровообращения, а именно — символ вечного ритма, или вечности ритма. Поэтому-то Маг олицетворяет состояние концентрации без усилия, т. е. такое состояние сознания, при котором центр, управляющий волей, низведен (точнее было бы сказать — «вознесен») из головного мозга в ритмическую систему, где «колебания ментальной субстанции» сведены к безмолвию и покою и больше не препятствуют сосредоточению.
Концентрация без усилия — т. е. такое состояние, где нечего подавлять и где созерцание столь же естественно, как дыхание или биение сердца, — является состоянием совершенного покоя сознания (т. е. мысли, воображения, чувств и воли), сопровождаемое полной релаксацией нервов и мышц. Это абсолютное безмолвие желаний и воображения, отрешение памяти и помыслов от всего постороннего. Можно сказать, что все существо человека в целом становится подобным недвижной водной глади, отражающей безмерное звездное Небо и его гармонию. И воды глубоки, — о, как они глубоки! И тишина растет, она все глубже... О, какая тишина! Она нарастает, пронизывая волна за волной все естество человека: накатывает волна тишины, за ней другая, еще глубже, но потом и она растворяется в безбрежном океане безмолвия... Случалось ли вам когда-нибудь пить тишину? — Если да, то вы знаете, что такое сосредоточение без усилия.
Начав с этих кратких мгновений безмолвия, переходят затем к минутам, в течение которых длится это «сосредоточение без усилия», а после доводят его длительность до четверти часа и более. Со временем такое безмолвие станет тем главным, что неизменно присутствует в вашей жизни. Это подобно непрерывному богослужению в церкви Сакре-Кёр на Монмартре — богослужению, которое длится в то время, как парижане работают, торгуют, развлекаются, спят, умирают... Совершенно так же в душе устанавливается «постоянное богослужение» безмолвия, длящееся непрерывно, пока сам человек может быть занят чем угодно — работой, беседой, размышлением... В этой «зоне безмолвия» можно уединиться как во время работы, так и в минуты отдыха. И со временем вы освоите не только сосредоточение без усилия, но и деятельность без усилия. Именно об этом говорится во второй части вышеприведенной формулы:
преобразуй работу в игру.
Преобразование работы, которая является долгом, в игру наступает благодаря присутствию этой «зоны безмолвия», откуда веет таинственным и сокровенным дыханием — оно-то и делает работу игрой, осеняя ее своей чистотой и свежестью. Ибо под «зоной безмолвия» подразумевается не только то, что душа пребывает в состоянии покоя как такового, но и главным образом то, что она входит в соприкосновение с небесным, или духовным миром, который живет и движется в согласии с душой. Тот, кто обрел безмолвие в уединении концентрации без усилия, уже никогда не бывает одинок и выпавшее ему бремя больше не несет в одиночку: отныне с ним его разделяют небесные, горние силы.
Таким образом становится эмпирической — доступной постижению на собственном опыте — истина, заключенная в третьей части формулы:
сделай всякое иго, которое принял, благим и всякое бремя легким.