Поэма Мильтона построена на противопоставлениях, антиномиях - света и тьмы, добра и зла, Бога-Сатаны. Светлые и страстные сцены в Эдеме перемежаются с гигантскими описаниями битв между ангелами и воинством Сатаны, о которых Адаму по поручению Бога рассказывает архангел Рафаил. Эти сцены сменяются в свою очередь остропсихологическими эпизодами, в которых Мильтон рисует переживания Евы, поддавшейся уговорам Сатаны, чувства Адама, из любви к Еве решающегося на смертный грех – вкусить запретный плод с дерева познания добра и зла. И опять психологическая тема сменяется чередой картин, в которых перед Адамом проходит будущая жизнь человечества, страдания и деяния его детей, его потомства, первые события человечества.
Сатана отходит на второй план поэмы. Мильтон, повествуя о людях, о результатах их первого непослушания, производит обзор всей человеческой истории.
«Динамичность, быстрая смена событий, проходящих перед читателем столь разнообразной чередой, - пишет Р.М. Самарин, - передают и грандиозность происходящего, и его необратимость, ощущение конца одного периода в истории человеческой души, того периода, когда она безмятежно спала, ничего не ведая об окружающем мире, и перехода к периоду, когда эта душа, пережив страшное потрясение, пробудилась для трудной и горькой жизни, полной страданий и подвигов. С большой поэтической силой раскрыто ощущение коренного переворота, оплаченного тяжкой ценой, но одарившего человека сложным даром знания, уменьем отличать зло от добра и следовать добру» [1, c.206].
Сюжет поэмы часто теряется в рассуждениях, отступлениях, а затянутые и витиеватые фразы соседствуют с фразами искусно отточенными и лаконичными. В целом Мильтон выступает, по наблюдению Р.М. Самарина, “как наследник лучших традиций Ренессанса. Его демонический Сатана весьма близок к елизаветинским героям, особенно к титанам Марло или злодеям из пьес Тёрнера и Форда. Царственные и плотски прекрасные образы его людей напоминают о наготе возрожденческой пластики и живописи. Сцены боя между бесовским и небесным воинством, наверное, навеяны некоторыми работами Тинторетто. Вся структура "Потерянного рая" говорит о прямом следовании традициям ренессансного эпоса, опирающегося на вергилиевский канон с его тремя измерениями: небеса - земля – ад” [1, c.207].
Изображение человеческой истории у Мильтона выполнено в духе классицистической стилистики, к концу поэмы переходящей в концепцию. «Но, - там же отмечает Р.М. Самарин, - в поэме бушует и другое начало - дерзкий поэтический хаос, связанный с Сатаной и его фантастическим миром, на фоне которого происходят его приключения и развертываются баталии небесных и преисподних сил. Эти гигантские фрагменты, контрастирующие с пасторальными эпизодами Эдема, близки к визионерской поэзии барокко, что проявляется и в стилистической сложности, и системе сравнений, посредством которых создан образ Сатаны: он и фрегат, несущийся на всех парусах, и гигантский гриф с огромными крыльями, и башня, и сосна, и жаба, и даже пороховой взрыв. Образ Сатаны часто переходит в символ» [1, c.207], в метафизическую эмблему.
"Пусть ад, но я в нем первый" (цит. по: [2, c.107]).
"Прими, о бездна, нового владыку.
Здесь я свободен".
В угоду христианской доктрине Мильтон изображает его злым и мстительным, вселяет то в жабу, то в змея. Однако в своем непокорном величии он предстает прекрасным, а Мильтон чаще всего возвеличивает его грандиозную трагическую фигуру.
Трактовка образа главного врага Бога в поэме Мильтона выходит за рамки библейской концепции. (см. подробнее в [11, c.156-157, 159]).
Вслед за мрачным изображением падения ратей Сатаны раскрывается полная динамики картина кипучей деятельности мятежных ангелов, которые торопятся превратить свое новое жилище – ад в столицу Сатаны, увенчанную великолепным зданием Пандемониума. Созидательная деятельность сатанистского воинства противостоит в поэме акту спокойного божеского творения.
Его Сатана мрачен и горд. Бог разверз перед ним пустыню скорби и смерти, океан неугасимых огней, страну бедствий и вечных стонов, но гордое непреклонное лицо Сатаны, опаленное небесной молнией, бесстрастно и полно презрения к победителю. "Вечный непримиримый враг с вечной жаждой мести". Он повержен, но неуничтожен. Блейк сказал о Мильтоне, что он принадлежал к дьявольскому племени, сам о том не подозревая. В битве с архангелом Михаилом Сатана выступает, подобно башне; а в своих страданиях и природе приближается к человеку. Так, в бою он был ранен, и при этом пурпурная жидкость вытекала из его эфирного существа.
Белинский увидел в Сатане "апофеозу восстания против авторитета". Бальзак назвал "Потерянный рай" поэтическим оправданием мятежа. Мильтон, по его словам, хотел написать поэму о свободе выбора, о тяжком пути к новому и неизбежной плате за него, о суровом опыте непослушания. Однако Сатана, дерзко замысливший восстание против Бога, выдвинулся в поэме на первый план, затмив собой стоика Адама.
Сатана в поэме - то огненная пирамида, то коршун, то "конь, грызущий удила", то лев и тигр. У поэта не нашлось достойных красок для Бога, но палитра его обильна для Сатаны. Он не может скрыть тайного влечения к поверженному ангелу. Вся эмоциональная сфера его образов кричит, тащит в его сторону.
"...Познанье им запрещено
Нелепый, подозрительный запрет!
Зачем ревниво запретил Господь
Познанье людям Разве может быть
Познанье преступленьем или смерть
В себе таить Неужто жизнь людей
Зависит от неведенья" [3, c.123, Кн.4]
"... Добро! Познать его так справедливо! Зло!
Коль есть оно, зачем же не познать,
Дабы избегнуть было легче Вас Господь
По справедливости карать не может,
А ежели Господь несправедлив,
То он не Бог, и ждать не вправе Он
Покорности и страха; этот страх
Пред страхом смерти должен отступать.
Зачем его запрет Чтоб запугать,
Унизить вас и обратить в рабов..." [3, c.267, Кн.9]
Многозначительность вековечных вопросов, терзающих человечество, заложена в символике библейской легенды. Причина запрета Богом познания неясна. И, как прочитывается у Мильтона, добр ли он вообще Бог запретил познание Сатана мстит ему совращением людей. Он тоже не понимает. Не отвечая прямо на вопросы, Мильтон придает им свою окраску, устами Сатаны выражая собственные сомнения.
"И что такое боги Почему
Не стать богами людям, разделив
Божественную пищу Божества первичны;
этим пользуясь, твердят,
Что все от них. Сомнительно весьма!
Я вижу, что прекрасная Земля,
Согрета Солнцем, производит все,
Они же - не рождают ничего.
А если все от них, - кто ж в это Древо
Вложил познание Добра и Зла,
Так, что вкусивший от его плода
Без их соизволенья, в тот же миг
Премудрость обретает Чем Творца
Вы оскорбите, знанье обретя
Чем знанье ваше Богу повредит" [3, c.267-268, Кн.9]
Правда, выиграло ли человечество от познания добра и зла Адам, словно отвечая на этот вопрос, говорит:
«Добро и зло познали мы: Добро
Утратили, а Зло приобрели» [3, c.278-279, Кн.9]
Мильтоновского Бога нельзя назвать положительным образом. И Адам его пресен, что, в общем-то, как говорилось, не соответствовало первоначальному замыслу поэмы. Сатана с его воинством должен был олицетворять отрицательную и всеобщую идею неправоты, а Бог с архангелами - положительные идеалы и всеобщую идею справедливости. Но эмоциональный перевес оказался на стороне Сатаны с его воинством. Сознавал ли это сам автор Бог-отец, Всевышний, Иегова остался где-то за пределами воображения. Он бесплотен, в эфирном мире иногда раздается лишь его голос, и только. В поэме и он и его воинство суть абстракции. Бог не имеет лика. И он не внушает симпатий. Мильтон не нашел убедительных объяснений всем его жестокостям. И, прежде всего, смысла первородного греха, повлекшего за собой утрату рая и смертность. Смысл греха по Мильтону - в обретении разума, лишившего человека покоя и счастья (см. трактовку этого [4, c.282-284]).
Правда, Лессинг в набросках продолжения "Лаокоона" дает несколько иное объяснение смысла такого соотношения мильтоновских фигур: дело не в том, пишет он, что Мильтон представил Сатану "слишком сильным и отважным". Богу Мильтона "не нужны те усилия, которые приходится прилагать для достижения своих намерений Сатане, и он остается безмятежным и спокойным перед лицом самых яростных действий и предприятий своего врага" [5]. Вот это спокойствие, дескать, и оказывается непоэтичным. В этом есть доля истины, ведь и рай Данте не столь впечатляющ, как ад. В данном перекосе изображения, впрочем, - специфика искусства как такового, призванного поддерживать интерес изображением страстей, конфликтов, раздирающих драм, противоречий, смятений, борьбы.
В первой песне Мильтон произносит крамольную фразу: "зажги в сердце моем свет, дабы смог я оправдать в глазах человека твои деяния". Умиленный слабохарактерный Адам, типичный раб божий, и тот в своем разговоре с Богом выражает протест и неприятие самой божеской природы. "Но что же обо мне ты думаешь» - говорит ему Бог.
"Вполне ли я блажен
Ведь я во всей Вселенной одинок
Извечно и не ведаю нигде
Подобного и - менее всего -
Мне равного" [3, c.235, Кн.8].
Весь ужас одиночества Бога, вознесенного над всеми (а несчастья такого рода еще ни разу не были предметом художественного изображения), горше которого трудно представить, для Адама неприемлем. И Адам отвечает:
"Ты совершенен Сам в Себе, и нет
В Тебе изъяна. Человек не так
Устроен; совершенствуется он
Лишь постепенно, ищет посему
Подобного себе..." [3, c.235, Кн.8]
Сатане удается соблазнить людей именно потому, что он лучше понимает их.
Иногда он принимает облик Ангела, блистая красотой. Бог для него - тиран, которого воспевают, раболепствуя, подобострастные ангелы, достойные лишь его презрения. Он горд подобно Прометею, но у него нет благородства последнего, Сатана оскорблен в своем личном достоинстве, и, тем не менее, его наблюдения точны и умны, он умело пользуется неопределенностью замыслов Бога, отчего бунт его выглядит привлекательным. "Я прикоснулся, я вкусил - и жив" [3, c.266, Кн.9]. Иными словами, Сатана у Мильтона более человечен. Именно ему оказывается доступным чувство, которого не знает суровый пуританский бог Мильтона - жалость. Сатана и его приверженцы связаны узами верности и единодушия. Поэт подчеркивает, что падшие ангелы "и в померкшей славе верны остались Сатане". Иное на небесах, где царствует безжалостная непреложность. Р.М. Самарин человечность Сатаны видит в "его неукротимом бунтарском духе, в его готовности переносить муку и вновь кидаться в роковое соревнование со своим непобедимым, но от этого тем более ненавидимым противником". "Образ Сатаны, - по его мнению, - очеловечен еще и тем, что он показан в изменении, в развитии. Один из ангелов, он становится их вождем только в силу того, что восстает против бога. В битвах со своим противником он обретает свое заманчивое и угрюмое обаяние... Сила Сатаны Мильтона именно в том, что он, при всей своей титаничности, человечен. Его гордыня, его ненависть, его властолюбие, его страстность, его смелость - это черты человеческие, но только во много раз усиленные поэтической фантазией Мильтона" [2, c.107].
В отличие от обрисовки бога Сатана Мильтона портретизирован. Если в "Возвращенном рае" он прежде всего искуситель, и никаких других черт в нем нет, то Сатана в "Потерянном рае" приближается к романтическим образам в своей импозантности, многогранности и двойственности.
"Не понимаю, - писал У. Лэндор в "Воображаемых разговорах" (1824-1853), - что побудило Мильтона сделать Сатану столь величественным существом, столь склонным разделять все опасности и страдания ангелов, которых он совратил. Я не понимаю, с другой стороны, что могло его побудить сделать ангелов столь подло трусливыми, что даже на призыв творца ни один из них не выразил желания спасти от вечной погибели самого слабого и ничтожного из мыслящих существ". А П.Б. Шелли в "Защите поэзии" отмечал: "Ничто не может превзойти энергию и величие образа Сатаны... в "Потерянном рае". Ошибочно считать, будто он был предназначен стать общедоступной иллюстрацией воплощенного зла... Мильтон настолько исказил распространенное убеждение (если это можно считать искажением), что не дал своему богу никакого нравственного превосходства над своим дьяволом” [7, c.426]. А в другой статье добавлял: “Потерянный рай” привел в систему современную мифологию… Что касается Дьявола, то он всем обязан Мильтону. Данте и Тассо представляют его нам в самом неприглядном виде. Мильтон убрал жало, копыта и рога; наделил величием прекрасного и грозного духа – и возвратил обществу” [8, c.402].
По мнению B. Белинского, возвеличение Сатаны над Богом было у Мильтона непреднамеренным, представляя апофеозу восстания против авторитета [9]. Если перечислять положительные стороны Сатаны Мильтона, то нельзя пройти мимо того, что, вдохновленный желанием сокрушить непререкаемый авторитет Бога, Сатана не подавляет своих сподвижников своей властью. В лагере мятежных ангелов царит своеобразная "демократия", котораяпроявляется в изображении "совещаний" адских духов. Бог же - это закостеневший в пуританской суровости античный громовержец.
"И все же нельзя сказать, что поэма Мильтона есть полное опровержение религиозного мировоззрения, - читаем у А. Аникста. - Бог является у поэта воплощением определенных моральных принципов, которые были ему дороги. Сатана, при всей своей человечности, страстности и свободолюбии, все же, как он сам говорит, "добру служить не будет никогда". Бог представляется Мильтону абстрактным воплощением принципа добра; образ его, правда, не возбуждает человеческих симпатий, но он символизирует утверждение положительных начал жизни, в отличие от Сатаны, который, по замыслу поэта, должен быть абстрактным воплощением зла. Но в том-то и дело, что между замыслом и его воплощением возникло существенное расхождение. Мильтон вышел за пределы схемы, согласно которой в Боге выражались добрые начала жизни, а в Сатане - зло... Результатом этого явилось противоречие, составляющее существенную черту всего произведения в целом: пуританин Мильтон стоит на стороне Бога, республиканец Мильтон отдает все свои симпатии бунтарю Сатане" [10]. До Мильтона такого Сатаны еще не было.
Иначе решает вопрос о "положительности" Сатаны Мильтона Р.М. Самарин: "Отметим, - пишет он, - что вопрос об отношении Мильтона к Сатане, вопрос авторской сознательной оценки этого образа не разрешается только указанием на то, что из-под пера Мильтона Сатана вышел далеко не таким, каким хотел изобразить его поэт. Да, Белинский был прав, указывая на это противоречие и высоко поднимая образ Сатаны над другими образамипоэмы, как делали это и многие другие исследователи Мильтона. Однако при всей своей грандиозности образ Сатаны - именно в тех его проявлениях, где Сатана особенно человечен, - не только задуман Мильтоном как образ отрицательный, но и является таковым по существу. Уже давно было подмечено, что "архивраг" Мильтона сродни многим злодеям и тиранам, созданным гением елизаветинской драматургии. Мильтон поясняет, что внутренний мир Сатаны искажен и обезображен властолюбием, мучительным эгоизмом. Отсюда и его цинизм, и духовная опустошенность, причиняющая ему страдания: потому Сатана с завистью смотрит на счастье людей в Эдеме. Великий Сатана внутренне надломлен именно тем, что он не устоял в борьбе с собственным эгоизмом, со своими гигантскими себялюбивыми мечтами. В такой сложной форме ставит Мильтон проблему индивидуализма, постоянно тревожившую его. Общее решение этой проблемы весьма примечательно: злобный и эгоистический замысел Сатаны независимо от него идет на пользу человеку, ведет его в суровую школу жизни, в которой человек совершенствуется. В такой мифологической форме высказывает Мильтон свою догадку о диалектике, о противоречивых связях в мире" [2, c.108].
Конечно, ошибочны поиски тех мильтонистов, которые выискивают по крупицам детали поэмы, якобы доказывающие тождество Сатаны с Кромвелем, а Бога с королем. Такая расстановка сил в поэме невозможна хотя бы потому, что аристократическое начало воплощено в Сатане, которого Мильтон называет и императором, и султаном, и тираном, а в Боге, при всей художественной неубедительности этого образа, воплощены силы добра и разума. Как полагает Р. Самарин, нет сомнения в том, что в могучем образе Сатаны отражены страсти и порывы той общественной бури, участником и поэтом которой был Мильтон. Но «первое непослушание» было выражением ложного выбора: поэт стремился объяснить происшедшее в свете кальвинистского учения о свободном выборе, который предоставлен человеку богом. У кальвинистов в этом учении не было полной ясности. Разрешение свободного выбора парализовалось полновластием провидения. Первый человек имел право свободного выбора, но его грех был предопределен. Принятие свободного выбора оборачивалось трагической неспособностью первого человека сделать этот выбор правильно. Ложный свободный выбор англичан, принявших в 1660 г. дьявольское наваждение Реставрации, отдал их в руки Карла 2 и «кавалеров». Но это был свободный выбор, и последствия его надо было не просто оплакивать, а осмыслять и пытаться изменить. Свободный выбор был и у мятежного ангела, когда он из приближенного господа бога стал конспиратором, собравшим вокруг себя других недовольных, и во главе их принял на себя угрозу божьего гнева. Два ложных выбора показаны в поэме, но если Адам стремится загладить фатальную ошибку своей жены и свою человеческую слабость, из-за которой он не смог оставить Еву одну под грозой божьего гнева, то Сатана остается нераскаявшимся и в своей решимости, в своей гордости – великолепным против воли поэта.
Сложные противоречия, отразившиеся в замысле поэмы, сказались в ее образной системе. Есть противоречие между ее гигантскими, часто хаотическими картинами и стройной ученой композицией в духе традиции эпопеи Возрождения. Образ Сатаны часто переходит в символ, в эмблему, близкую к эмблематике английских «поэтов-метафизиков» и поэтов голландского и немецкого барокко в религиозной лирике.
Наконец, следует остановиться на паре Адам-Ева. У Мильтона Адам согрешает из благородства, дабы не оставить Еву одну, а разделить вместе с ней все тяготы наказания. Если Ева согрешает из любопытства, легкомыслия, незнания, то Адам грешит из любви, зная, на что идет. Этим Мильтон одновременно поднимает значимость его поступка и одновременно суровость Бога, знающего о том, но тем не менее не учитывающего, как бы сейчас сказали, смягчающие вину обстоятельства.
Отступает Мильтон от библейского сюжета и в трактовке самой сути наказания. Бог лишает Адама и Еву безмятежности бездумного существования, изгоняя из Эдема в мир тягот и труда и делая Эдем недоступным более для них. Однако смерть, ждущая людей за пределами рая, является неотъемлемым следствием не наказания, а прорыва ангела Смерти из ада в земной мир по пути, с трудом, смелостью и необычайной ловкостью проложенному Сатаной.
Выводы
Учитывая вышесказанное, можно выделить несколько направлений трансформации Мильтоном библейского сюжета в поэме «Потерянный рай»:
1) трансформация сути противостояния антагонистичной пары Бог-сатана (Бог – за абсолютное подчинение без права на познание; Сатана – за свободу выбора, познание и отстаивание чувства собственного достоинства – гордость);
2) трансформация образов Адама и Евы;
3) трансформация сути и мотивов согрешения первых людей;
4) трансформация образа Сатаны;
5) введение красочных сцен битв между Богом и Сатаной (отсутствующих в Библии), создание своего рода хроники Первого Бунта;
6) изображение ада как сотворенного Сатаной и обустроенного им первоначально голого Места (Сатана изображен как сотворец);
7) введение самостоятельного персонажа Смерти, прорвавшегося на Землю по пути Сатаны (а не данной как наказание Бога);
8) изображение грехопадения как проблемы свободы выбора;
9) введение психологического аспекта (как в образ Сатаны, так и первых людей).