— Это вызов в федеральный суд, не нравится мне это, могли бы наладить торговые отношения между штатами, наша реклама средства против запаха изо рта оскверняет канонаду хорошего вкуса, народ опасается есть в страхе перед дурным запахом изо рта и ширяется нашим “хлорифаем” — центровая вена зеленая мысль в зеленой тени пахнет как летняя площадка для гольфа американский дом на улице дождь… Что здесь плохого?
— Запах достигает Калифорнии, док, Вход Стояка, 23.
«Ах, Господи, как же от вас воняет, если вы не примете вовремя свои “зеленые колеса”!.. Ширялись когда-нибудь “белым малышом”?.. чистая жидкая мораль из благопристойных южных дистилляторов, сэр, заставляет вас всегда быть правым, в конце концов все эти люди в Хиросиме ошибались… добропорядочные люди покупают “белые Брэдли”… разбросанный джанк Брэдли со взорвавшейся звезды… Нелегко отказаться от “белых”, малыш поубивал там кучу народу, мятые тряпичные тела, выцветшие улицы погружаются в белизну…
Ну, а кое-кому по нраву “синие”… голубая дымка, шиферная крыша, тысячедолларовые банкноты, шуршащие на полу… Симон aimes tu le bruit des pas sur les feuilles mortes[69], застывших в синей пачке банкнот? Некоторые — желтые, они сидят на солнце, точно обходительный зловредный мандарин, кардинал питается фильмами пыток — единственная пища в этой деревеньке, янтарный жезл в его дряхлых пожелтевших руках…
Схватил Бегущего Кардинала двумя пролетами ниже. Старый Калека погиб там в цвете».
Кое-кто становится лиловым, помнишь «Лиловых людоедов» в комнате 25? Пансион миссис Мёрфи, здание из красного кирпича на углу переулка, кстати, красный — приятный цвет, силачи плакали, когда нам пришлось откачивать свинец, пес вытирал ему лицо красным шелковым платком, мальчишка дрочит в… А этому Фермеру Бурому наплевать на то, что он воняет, получая удовольствие от своего глинисто-торфяного болота, — старый, видавший виды сортир…
|
|
Так что выбирай себе цвет, чувак. Все это — джанк. Разбросанный джанк Брэдли со взорвавшейся звезды. Пансион миссис Мёрфи, помню, ездил я с Розой Пантопон, развеселая была бабенка, комната с розовыми обоями, вопила она сексуально, третий день ломок, и, Господи, по всему телу у нее пошла лиловая сыпь, покрытая слизью, а я и говорю: «Похоже, это лиловый людоед в коксовой горячке, я пырнул ее ножом 23 раза, сеньоры, а вы бы?» — всего лишь старый циркач из пансиона миссис Мёрфи, меня прозвали “Старым Цветным”. «Верните цвет, что вы украли», ему оставили совсем немного, цвет блекнет в воронке репродуцированных лиц, в холодном весеннем воздухе — бесцветный вопрос: «Мальчишка там?» Ваш маленький худой мальчишка худеет, в голове у него застрял голос… Американский дом, летняя площадка для гольфа, ждущая дождя…
– “Летняя площадка для Гольфа”, ждущая “Дождя”… Входите, пожалуйста…
«Линия зашла в тупик боковой улицы, ну и местечко для посадки на увечном корабле, паровозный гудок перенес изувеченного мальчишку к далекому окну, я почти ничего не мог там поделать, сами понимаете, “Искр” там нет, так что запомните эти убогие кварталы, мистер… ваш старый друг, комната над цветочной лавкой, запах молодых ночей, грустные старые газеты я ношу с собой, помните “Газетчика”?.. солнечный холод на худом мальчишке с веснушками, вы же давно меня знаете, мистер, оставьте денег на сигареты».
|
|
дымные лица.
неторопливые серые киноосадки и погребальные урны Голливуда. Никогда не изучаете? Проводник щелчком пропустил его через бесшумный турникет в кабинку из голубого стекла и зеркал, где каждая панель помещена была с переменными интервалами синхронизирована с секс-ритмом клиента, со всех сторон — зеркала или стеклянная стена в соседнюю камеру, а расположение было тщательно перетасованным и очень хитроумным… А Джонни Проводник сказал: «Первый пункт нашего голубого контракта известен как испытание, которому должны подвергнуться обе стороны… мы зовем его испытательным сроком, ну разве не остроумно?»
Проводник надел шлем с выпуклыми объективами и антеннами оранжевого неонового мерцания, пахнущими крыльями летучей мыши: «Джонни, спусти брюки. Джонни, возбуди член». Он поднял согнутую в локте руку и вплыл внутрь, чтобы снять эрекцию Джонни крупным планом: замедленная съемка и ускоренная съемка в мерцающих гласных цветах: Я Красный/Ю Зеленый/Е Белый/О Синий/А Черный/ «Нагнись, Джонни». Экзаменатор всплывает вверх, оттолкнувшись от пола, плывет вниз сквозь тяжелую воду, оттолкнувшись от потолка, снимает из унитаза, из английских бань — подводные съемки гениталий и лобковых волос в теплой спермовой воде. Объективы лижут его тело фосфоресцирующими мотыльками, бьющий сквозь ректальные волосы оранжевый свет окружает его член мерцающим сиянием. Во сне, голые панамские ночи, камера пульсирует в синей тишине и запахах озона, временами кабинка открывается со всех сторон в лиловое пространство. Рентгеновские снимки внутренних органов, его тело — прозрачная голубая рыба.
|
|
— Это и есть испытание, как мы его называем, просматриваются все ваши процессы. Вы никак не можете нас обмануть, а теперь ваше право испытать меня.
Ли надел фотообъективы, растаявшие в голове, и увидел проводника, уже белокурого, с карими глазами, стройного и наклонившегося вперед. Он переместился внутрь, чтобы сбоку запечатлеть мальчишку крупным планом, и снял рубашку, затем спустил штаны, замедленными автожирами покружил над лесочком лобковых волос, установил прямую наводку на первые признаки распухания и устремился из твердеющей кровавой трубки к лицу мальчишки, неоновыми хоботками высасывая глаза, вылизывая яйца и прямую кишку. Объективы и антенны скрываются в дыму, а из серой пыли и погребальных урн всплывают неторопливые уличные взгляды. а во сне — голые голубые порнофильмы, замедленный темп. Пульсирующие снимки синей тишины, гениталии и лобковые волосы в ректальной слизи и карболовом мыле. мерцание над поблекшими, тысячу раз прокрученными лицами, слышимость, запах сквозь них, будто: «Джонни, возбуди член». Замедление у статуй с кататонической эрекцией, медленное падение сквозь Красный, Зеленый, Черный цвета. Сенсационный разворот: ягодицы крупным планом. ощущаемые на теле Джонни, медленное выплывание из жарких панамских ночей, проводник голубой кабинки обладал прозрачной жопой. Они щелчком вошли через унитаз и ванную со стенами из голубого стекла, теплый мыльный запах спермовой воды. Так ощущал мальчишка неоновые пальцы на сексуальных местах, дыша сквозь губчатую каменнопенисную плоть и бурые кишечные джунгли, кишащие плотоядными ползучими растениями и обезумевшими паразитами округи…
Нагишом в панамской ночи, ректальная слизь и карболовое мыло. Голубой экран, проводник надел объективы. Светлые панели тени расплавили его голову со всех сторон в синие бесшумные крылья над часами акта дефекации, запах сквозь них — будто они прозрачные.
— Испытание сенсационным разворотом, как мы его называем. Тело Джонни никак не может нас обмануть. Прибыл в жаркие панамские ночи, чтобы испытать меня.
Щелчком в его голову из голубого стекла. Крупным планом неоновые пальцы над следами шрамов, изучающие приборные панели, делающие записи на прозрачной плоти настоящего времени. Это происходит именно сейчас. Неторопливый палец двадцатых годов на лампе “кобра”, мерцающие кинотени в синей пустоте, нажимающий палец вращает клинообразный цилиндр, глаз-объектив выпил сперму мальчишки в желтом свете.
— Ну, ми-истер, мы перепихнуться, ты да я моя резать, — Две кинодорожки пронеслись по экрану восприятия, один кинокадр на другом, вырезанном во тьме до обратного кадра: «Моя кончать с дерьмом Джонни… Плиходи сквозь Джонни…» слышу прямые кишки, сливающиеся в толчках и оргазме совместных процессов. и пульсацию входа и выхода их общего тела на неторопливых жабрах сна голыми Панамскими ночами, тела, опирающегося на умывальник на рассветных ломках Восточного Сент-Луиса. запах карболового мыла и ректальной слизи, и эхо паровозного гудка в синей тишине, и моча через мой член, «ты-да-я-да-мы-с-тобой-ебаться-в-жопу-все-одно-время-четыре-глаза». фантомное расщепление, грубое и грозное. Ныне каждый Гражданин может выращивать в своем биде сексуальные виды: в ночи Талары почувствовал его сухостой на своих армейских брюках, когда мы задвигали засовы, и я разозлил чужого датского дога под обнаженными телами Швеции. теплый спермовый запах, комната из голубого стекла нанизанного на световые нити спермы и дерьма общие пища и отрыжка смещение яиц и сокращения прямой кишки перепихивание на все лады.
«Была не была, Джонни. Мы перепихнуться, уже первый сеанс»: в синей тишине увидел тех двоих, один кадр вырезан: Синий. Каждый встречный образ обходит второе эрекционно-отъебанное “я”, и приходит другой — оба дерьмо.
«Мы перепихнуться, ты-да-я-кинодорожки сквозь ректальную слизь и карболовое мыло. Вырезать светлые панели тени». — Синие бесшумные крылья летучей мыши над прямыми кишками, сливающимися в прозрачной эрекции, горячее дерьмо и весь процесс совместно.
«Тело Джонни никак не может нас обмануть в другом теле. Долгая ночь, чтобы испытать меня». — Болезненный рассветный запах карболового мыла, крупным планом палец на всех членах.
«Я да мы-с-тобой ебаться, слепые неоновые пальцы, фантомное расщепление мальчишеских следов, колдовской пульт настоящего времени».
Слабоумные зеленые мальчики набросились на Джонни, точно древесные лягушки, присосавшись к его груди лапками-хоботками, губчатые жабры и красный грибовидный пенис пульсировали в ритме сексуальных волн из глаз Джонни. теплый спермовый запах лампы и кинофильмы нанизанные на миллион пальцев общие пища и отрыжка и глаз-объектив выпил сперму. сокращение ректального полета: «Была не была, Джонни. Один полет вырезан». Экран: другая прямая кишка голая в панамской ночи.
Призрак Панамы прилип к нашим гортаням, кашляющим и харкающим на самостоятельные судороги, фосфоресцирующее дыхание замирает в разреженном воздухе… больная плоть, нанизанная на миллион пальцев, общие пища и отрыжка… здесь уже ничего нет, только кружащая словесная пыль… мертвая почтовая открытка падает в пространство между мирами… эта дорога, в этом резком запахе мертвечины…
Мы медленно повернули к черным лагунам, увитым цветами платформам и гондолам… ненадежный кристаллический город, переливающийся всеми цветами радуги на рассветном ветру… (Подростки извергают семя над приливными равнинами.)
Голубым ветреным утром мастурбировало грязное идиотское тело из холодной шрамовой ткани… крепко сжимая кататоническими известняковыми руками свою страсть… друг любой мальчишеской структуры, отхваченной одним из видов моллюсков… собрались уличные зеленые мальчишки… замедленные бронзовые улыбки из страны лугов, где нет памяти… дерзкие, легкомысленные маленькие призраки юношеских спазм… металлические экскременты и темные кристаллические закоулки рыбьего города… в лиловом сумраке рассыпалась наша одежда, бесформенная груда белья на обсидиановых полах… Панама прилипла к нашим телам…
— Пойдете со мной, ми-истер?
Зеленые мальчики-таксисты едут до самого конца любым маршрутом…
Зеленые мальчики… невменяемые идиоты… валяются в теплом иле дельты, ебутся в разноцветных вспышках сквозь зеленую студенистую плоть, которая дрожит, сходясь и расходясь в священном танце красок. «Забористые нотки до самого конца, мы все — одна прозрачная зеленая субстанция, вроде мягкого янтаря, меняющего цвет и консистенцию, чтобы приноравливаться к любым условиям».
— Это гиблое место, ми-истер. Вы что, с ума сошли, разве можно разгуливать здесь в одиночку! Куда вы идете?
Проводник: бесстрастная маска, сметаемая разноцветными ветрами, светится зеленым, красным, белым, синим. уши-антенны из упругого металлического хряща потрескивают голубыми искровыми сигналами, оставляющими запах озона в блестящих черных лобковых волосах, которые растут на розовом черепе проводника. кровь и нервы — крепкий нож мясника, все его тело сочло бы ниже своего достоинства носить оружие. а внутри был он и еще кое-что. лицо рассекали образно-зенитные бесстрастные глаза юного пилота, скользившие за лучами света, пульсировавшие в голове.
— Перепихнуться, Джонни? В жопу?
С помощью электрического покалывания в позвоночнике и половых волос он повел Карла через щелкающие калитки и турникеты, эскалаторы и фуникулеры на синхронизированном ходу. скользил бесстрастный взгляд юного пилота. синяя тишина перетасовала Карла в железную кабинку с выкрашенными в голубой цвет стенами, на полу соломенный матрас, медный чайный поднос, трубки для гашиша и банки с фосфоресцирующей зеленой сексуальной массой. стена над матрасом — двустороннее зеркало, противоположная стеклянная стена, выходящая на соседнюю кабинку, и так далее, половые акты в голубой дали. Проводник показал на зеркало:
— Мы хорошо ебаться, Джонни. Уже в эфире. — Он натирал жопу Джонни сексуальной массой, забористо касаясь белых нервов и жемчужных гениталий… губы и язык Карла набухли кровью, и лицо его сделалось фосфоресцирующим, пенисно-лиловым… медленно проникающие внутрь трубы плоти перекачали его тело в пульсирующую сферу из голубого желе, плававшую над погребенными в известняке скелетами. Кабинки сместились… Карл перетек обратно сквозь проводника и плавно приземлился при перетасовке кабинок: ебущиеся тени сквозь потолки из ног и половых волос, черные спирали фантомных задних проходов, извивающиеся, как канзасский циклон.
— Пойдете со мной, ми-истер?
Зеленый мальчик-ящерица с замедленной идиотской улыбкой позирует на берегу стоячей речушки, под железнодорожным мостом. В его глазах мерцает спящая тоска по мертвечине, одна рука расслабленно покоится на заплесневелом кожаном суспензории. Голый черный мальчик, насмешливо жестикулируя, непристойно ходит по кругу с засаленной ермолкой.
Американские туристы смущенно переминаются с ноги на ногу. Им не терпится понять туземные обычаи, но это, похоже, уже перебор. Розовощекий человек откашливается и поспешно отворачивается, когда мальчик-ящерица одним неторопливым пальцем скребет по суспензорию.
— Сколько мы должны дать?
— Да, этого хватит.
— Хорошо бы найти какой-нибудь город… приличную гостиницу… Маме нехорошо.
Туристы нерешительно дрейфуют прочь, ворча:
— Не могу понять, почему в аэропорту нас не встретил представитель “Американ-экспресс”.
Рыжеволосый американский мальчишка по имени Джерри отделился от группы туристов, подошел к зеленому мальчику и спросил:
— Вар сильвин венд?
Зеленый мальчик улыбнулся и погладил свой выпирающий суспензорий.
— Что ты хотеть, Джонни? — спросил черный мальчик. — Моя говорить хороший английский, работать американский база, знаете, ми-истеры? — Он провел рукой по промежности и выпихнул наружу эрекцию. — Ми-истер, меликанские хуесосы… Что ты хотеть, Джонни? Черный плодик?
Джерри зарделся и кивнул. Черный мальчик отвернулся и что-то сказал зеленому мальчику. Зеленый мальчик стоял и молча улыбался.
— Он изрядно долго думать… много думать не нужно… турист изрядно платить — просто его смотреть… Деньги иметь, Джонни? Десять американский доллар, он сбросить кожу.
Джерри достал из бумажника десять долларов и дал их черному мальчику. Черный мальчик помахал купюрой перед кожаным суспензорием:
— Он это понимать.
Очень медленно зеленый мальчик расстегнул сбоку крючки своего суспензория и снял его. Его член вскочил, пульсируя, медленно выдавилась капля розовой жидкости…
— Он пихаться десять часов, брюшко медленное, брюшко хорошее… Ты хотеть черный плодик? Стоить пятьдесят доллар — за ты, он, я и одна милая девчушка…
— Годится.
— Ты показать деньги.
Джерри достал пятидесятидолларовый банкнот… мальчик промямлил:
— Пятидесятидолларовый банкнот, а потом… идем, Джонни.
Они направились вдоль железной дороги, которая заросла сорной травой. Мальчик-ящерица передвигался на четвереньках, хватаясь за ржавые рельсы. Железная дорога была проложена по известняковому горному кряжу, со всех сторон, до самого неба, окруженному стоячими речушками и болотами. Черный мальчик показал на гряду фосфоресцирующих облаков на западном горизонте:
— Фосфорная буря… изрядно плохо… жечь меликанских туристов!..
Он сделал робкое круговое движение черной рукой. Мальчишка провел рукой по лицу и с беспомощно-глуповатым видом огляделся:
— Мама, что это? Прежде чем проснуться, он поджарил картошку… patatas fritas[70]…
Они спустились по известняковым ступеням и по тропинке, идущей вдоль речушки, направились к мосту, который вел на маленький островок. Джерри увидел несколько крытых соломой хижин. В центре островка стоял небольшой павильон, открытый с одной стороны. Пол был выстлан известняком, и на нем стоял ряд сидений с отверстиями посередине — вроде туалетных стульчаков — одно против другого. Сиденья были гладко отполированными и пожелтевшими от частого использования, а рядом находились углубления, проделанные напружинившимися ногами. К решетчатой перегородке была приставлена лестница из полированного дерева.
— Моя сейчас сходить за черный плодик и милая девчушка. — Он показал на зеленого мальчика: — Его сестра.
Джерри подошел и посмотрел на зеленую воду, зеленый мальчик — ящерица, деньга иметь, с замедленной идиотской улыбкой сбросит кожу, спящий Джонни стоить пятьдесят доллар за ты, черный плодик, островок, изрядно хороших спазм, расстегнул свой ми-истер, ну и что за ворчащие, медлительные люди-ящерицы, ну и что за тоска, что за голод у него в животе, так что идем, Джонни, на четвереньках.
— Идем Джонни, черный плодик готов.
На полу расстелены кожаные тюфяки, на большом листе — четыре фосфоресцирующих черных плода. Сестра мальчика — зеленая тень, сквозь ее тело ему была видна решетчатая перегородка.
Черный мальчик протянул ему кожаный суспензорий…
— Надень это, Джонни.
Джерри зарделся, бормоча “хорошо”, и начал расстегивать рубашку, чувствуя, как кровь приливает к промежности, ну и что, подумал он, скинул сандалии, спустил брюки и трусы, встал нагишом, все его тело заливалось краской.
Черный мальчик затолкнул пенис Джерри ему между ног и нежными насмешливыми пальцами приладил суспензорий.
— Теперь Джонни ебать кожу.
Они сели на тюфяки, и мальчик передал ему черный плод. Его тело болью пронзил сладкий гнилостный вкус.
— Теперь плодик скоро действовать. Ты увидеть.
Пара ящериц расстегнула свои суспензории, а черный мальчик расстегнул суспензорий Джерри. Они сели друг против друга на туалетные сиденья, сладкий гнилостный запах, мягкие клейкие пальцы ласкали изнутри его простату, булькая всеми грязными словами. Он дрожал мелкой дрожью, брыкался и хныкал, тело его покрылось гусиной кожей, горячее дерьмо и весь процесс, совместно почувствовали плод, его мягкие пальцы могли бы быть Огайо, по его телу дрожью пробежали грязные слова, разрушенный туалет, погожий денек, не к спеху, что ты хотелось, изрядно долго.
— Госсекретарь Разрушенного Туалета, черт побери, что ты пытаешься здесь продать, Фермер Бурый?
Когда они все вместе кончают, он отключается, сладкий и гнилостный этот их нервно-паралитический газ, Герти, утрачиваешь контроль над всеми физиологическими процессами, они толкали его вверх по лестнице, кто-то поцеловал петлю у него на шее, в глазах его вспыхнул серебристый свет, проводник знает ми-истеров в приличной гостинице, лижущих друг друга, поглаживая его известняки, расстегнул свой ми-истер, ну и что, подумал он, сбрасывая медлительных людей-ящериц, ну и что, подумал он, подбрасывая до самого неба тоску, знаю, ми-истер, Джонни вверх по лестнице…
Он лежал на полу павильона, попытался встать — парализован, шея, должно быть, сломана, попытался повернуть голову — вновь в глазах вспыхнул свет, ноющая боль в позвоночнике до самого паха, струи на животе…
Техник-сержант Брейди из Камуфляжа, в увольнении и в запретном районе, «Хотите милую девчушку, мистер?» — мальчишка стоит в одних красных трусах, худой рыжеволосый малыш с веснушками. От куска жопы Брейди бы не отказался, но в запретном районе надо быть начеку, здесь шлюхи-людоеды и черный плод… Брейди читал бюллетени, в ушах у него голос капитана… «Если вы все-таки выберетесь в запретный район, ребята, помните, что это другая планета, вы будете очень далеко от Коламбуса, штат Огайо».
Они шли по тропинке вдоль речушки, это мог бы быть Огайо, разве что дубы были не совсем дубами, хотя и хорошими копиями, на плечо мальчишки упал засохший лист, к тому же у них перепутаны времена года, на поверхность речушки хвастливо всплыл сомик, погожий денек, кусок жопы не к спеху, вдруг окажется «Лиловым людоедом», помни бюллетени, в ушах у него голос капитана… «Если она начнет становиться лиловой, ребята, и вытягиваться по бокам, хватайте штаны и уносите ноги, пока у вас есть, что прикрывать штанами».
Во всяком случае, он мог бы спасти свою задницу, помня, чтó за шоколад куплен в Италии, помня все войны, то есть что за фронт на этой войне, все старые военные фильмы, тех безумных гомиков из Камуфляжа, носящихся взад-вперед во вьетнамских нарядах в поисках куска жопы и вправду его получающих… Они сидят на скамейке, на берегу речушки. Брейди угощает малыша шоколадом, мальчишка размазывает его по лицу, дрыгает ногами и хихикает. Брейди видит, что у малыша сухостой, и обнимает малыша за плечи. Малыш снимает трусы, наклоняется, отбрасывает их ногой в прибрежную траву, заползает на колени Брейди и говорит: «Подрочите мне, мистер», — его шоколадное дыхание — в ухо Брейди, выгнул тело, когда кончил, струи на животе, улетучивающийся запах спермы в неподвижном дневном воздухе задает бесцветный вопрос… «Мальчишка там?»
Зеленый мальчик-ящерица на берегу стоячей речушки, у железной дороги, заросшей сорной травой. Он с замедленной улыбкой скребет свой заплесневелый кожаный суспензорий.
— Пойдете со мной, ми-истер?
улицы идиотского наслаждения юношеская память призрачный спазм медленное белье до пола под сильными смуглыми руками уличномальчишеские лица нефритовые флейты вскрывающие позвоночные центры… Наши головы раскалываются от зеленых вспышек. Его тело вылетело из позвоночника а сильные смуглые руки были моими…
— Я вроде медузы, ми-истер.
разжиженное месиво по твоему телу из розового меда, кристаллы голубого кокона заморозили личиночную плоть… уличные зеленые мальчишки с жестокими идиотскими улыбками, душистые жасминовые испражнения, лобковые волосы, которые пронзают больную плоть иглами наслаждения…
— Вам досталось нечто вроде медузы, ми-истер.
чистое зеленое лицо улыбка идиота смертельные спазмы запах медленного звериного возбуждения и растительного гниения окутал его янтарную плоть кистозную от ярких ящериц и жуков сладкие диарейные запахи юношеские сухостои разноцветной плоти дыхание сгнивших людей-крабов неизменное когда раскалывается яйцо и из сломанных позвоночников струится белый сок…
— Это гиблое место, ми-истер. Место последней ебли для Джонни, — вскрывающийся позвоночник…
у него изо рта повеяло угольным газом и душистыми фиалками… в дыхании мальчишки — плоть… Мальчишка спустил свои порыжевшие черные брюки тонкая плесневая пленка грязного белья на смуглой плоти в комнате с голубыми стенами гашиш и мятный чай одежда жесткая от масла на красном кафельном полу голый и строптивый уличный мальчишка чувства метались по комнате в поисках остатков выгоды… запах дождя на лошадиной плоти и пыль городов черная блевотина Панамы призрачная похоть школьных уборных…
— Пойдете со мной дрочить в 1929 году, мистер?
крепкие смуглые руки и его тело выскользнуло из позвоночника в желтом свете растительный переход на увлажненные земли жасминовые испражнения покрытые оболочкой, извилистое наслаждение лабиринт кишечных уличных мальчишек странный цвет в его глазах увидел все по-другому…
— Кто увидел все по-другому? Quien es?
сухостой распространяет пряный запах по всему сортиру костные спазмы в кокаиновой жопе зеленые зеркала шевелящие плоть мальчишки когда раскалывается розовое яйцо клопиный запах розовых обоев…
— Я вроде зеленой ящерицы. Сладкий мальчик на берегу, ми-истер.
вкушающее грызущее лицо, прозрачное со всеми клоаками смерти черноплодовый оргазм душистая сладкая гниль на репродуцированной плоти растительное наслаждение мальчишки с треском вышибают позвоночник…
— Замедленный плод, а это — желе… один черный спазм в гиблом месте, ми-истер. — Мальчишка сбросил порыжевшую черную плоть и пыль городов, разогреваемая опийная настойка, черное заблеванное белье, желтая лихорадка Панамы, бараки, испаряющие запах дождя под железной крышей, заношенная одежда, металлически-угрюмые звериные глаза, волосяные блюда черного наслаждения, душистая цветочная плоть, сочащаяся запасной терминальной плотью, когда раскалывается розовое яйцо…
— Пихнуться напоследок пойдете со мной, ми-истер.
пожелтевшее панамское фото грязное белье под потолочным вентилятором похоть комнат с закрытыми ставнями… палатки облюбованные мастурбирующими мальчишками горное озеро утонувшее в облаках дрожащие вечера остатки выгоды над ночлежкой плоть голая строптивый улично-мальчишеский сортир городов плесневая пленка барачной спермы одежда тяжелая и жесткая в крапиве… Мальчишка отстучал свой позабытый код на розовых обоях… звучание вибрирующих ректальных труб, черная блевотина, пожелтевшая в выцветших Панамских брюках, хлопают флаги на послеполуденном ветру, барачный пар, дрожащие испражнения и запахи дождя, зеркало мастурбирующих предвечерий извергает влажные сны сквозь затхлую веймарскую юность, открыточные фиорды, мертвую радужную плоть…
Блок I. Белый: комната в северном отеле… летчики в увольнении… форма Люфтваффе… “люггеры” на гостиничных креслах… нестареющие молодые лица, захваченные сталью и нефтью… “ich will dick ins bauch fickeln”[71]… тающие голые, идентичные эрекции, задевающие светлые лобковые волосы.
Блок II. Черный: чернокожий исполнитель танцев Гнаовы, отстукивающий барабанные ритмы на диафрагме мальчишки, выворачивая и вращая мальчишку под бьющие барабаны.
Блок III. Зеленый: вазелин на пальце… запахи нефти и металла… «немного облегчу тебе страдания»… свободным круговым движением втирает желе в буро-зеленую ректальную плоть — жопные волосы развеиваются над приливными равнинами.
Блок IV. Красный: рыжеволосый мальчишка… дымный розовый закат… комната с розовыми обоями… «была не была»… кровь звенела и стучала у него в глазах и ушах.
Блок V. Синий: оргазмы клубятся белым дымом в синем небе, изрезанном следами пара… Блоки перетасовываются: 21345. Блок II. Черный: руки, отстукивающие барабанные ритмы на его груди и диафрагме, склоненной над гостиничным креслом… Блок I. Белый: крепкие тела, напружинившиеся под воздействием образно-лучевой войны, прохладная дымка, плавающая в северной комнате, опускается вслед за рукой по спине, чтобы раздвинуть ягодицы… Блок III. Зеленый: Зеленый вертлявый палец в прямой кишке оборачивается усиком ползучего растения… зеленая военная форма на кресле… Блок IV. Красный: капля жемчужного смазочного материала в розовом свете… железные столовые горы, освещенные розовым вулканом… «была не была», задыхающаяся в багровой дымке… Блок V. Синий: замирающие паровозные гудки, голубые ветры тишины, синее небо все синеет и синеет перед оглушительным лиловым громом… Блоки перетасовываются: 32145: «чтобы раздвинуть ягодицы, вам нужен Блок III.» Зеленый: он впихивает палец в прямую кишку, оборачивается нефтью и металлом… цветущая зеленая форма на буро-зеленой плоти… вздохи вместе с движением пальца: «немного облегчу тебе страдания. Нагнись…» Блок II. Черный: небрежно опирается о барабан… черное гостиничное кресло касается его живота… Блок I. Белый: молодые лица тают нагишом под воздействием образного луча, вновь превращаясь в раздвинутые ягодицы… снежный склон под северной рубахой… Блок IV. Красный: «Была не была» — рыжие волосы на ногах трутся о розовые обои, фантомные вихри мастурбации уносятся в снегу, пыли, дыму и засохших листьях, носится словесная пыль: «Я тебя отдрючу», «Нагнись», «Расслабь немного жопу», «Была не была», медленно стелющийся дым, палец в прямой кишке, старые фотографии поднимают неторопливый вихрь словесной пыли, мастурбирующие призрачные прямые кишки, море ног и половых волос изменяет спираль фантомов… «Да нагнись же ты», «Раздвинь», «Вдохни. Была не была», «Все» медленно открывает вход в прямую кишку… вихри света замедляются у статуй в заброшенном северном парке…
Это был дом из красного кирпича на утесе над рекой: желто-бурые обои, отстающие от штукатурки, куски штукатурки хрустят у меня под ногами, бурые пятна на потолке прихожей. Похоже, крыша и впрямь течет. Под лестницей я нахожу старую записную книжку-календарь, как видно, в основном заполненную подсчетами домашних расходов, там и сям практически неразборчивые упоминания о комнатах наверху, которые, как я понимаю, некогда сдавались. Тут мне приходит в голову, что наверху я еще не был. Я подхожу к лестнице и вспоминаю, что течет водопроводный кран. Быть может, надо проверить. Да, прокладка, которую я поставил, еще держится… (Он свой кран починил, а вы нет? Так или иначе, он старел.)… И вот вновь к лестнице, но тут мне приходит на ум, что сначала надо обследовать сад. В этот момент до меня доходит, что некая сила пытается помешать мне подняться наверх, и я решаю немедленно это сделать. Раздается стук в боковую дверь. Я спускаюсь по крутой деревянной лестнице и открываю. Там стоят три мальчика в старомодной одежде. Один из мальчиков выходит вперед и говорит:
— Пойдете со мной наверх, мистер? Другие двое стоят, обняв друг друга за плечи, хихикают и перешептываются.
— Я знаю все-все внизу, наверху, в подвале. Живу вон там. — Он жестом показал в сторону реки. — Скверный дом вы покупаете, мистер.