Долгие счастливые годы Батильда и Жоффруа растили сыновей. Но настали черные дни: Жоффруа отправился со своим сюзереном на далекую войну. Летело время, а о нем не было ни слуху, ни духу. И вдруг пришла весть, что он доблестно погиб в сражении.
Батильда чуть не умерла от горя, и лишь мысли о детях, о том, что им еще предстоит вырасти и стать достойными отца, спасли ее от смерти.
Потом и на их землю пришла война, принеся с собой тысячи бед и несчастий.
Батильде с детьми пришлось бежать из дому, прихватив только самое необходимое; издали они увидели, как, подожженный грабителями, вспыхнул их старый замок и вскоре сгорел дотла.
И вот, после многих злоключений, выпавших на их долю, мы снова встречаемом с Батильдой, Альбериком, Ульриком и Людовиком на хуторе, где они живут в четырех небольших уютных домиках без роскоши, но в достатке: никто в округе не кует железо лучше Альберта, медь — лучше Ульрика, и никто не или пит олово искуснее, чем это делает младший сын Батильды Людовик; поэтому им не грозит нужда.
К старости глаза Батильды потеряли былую остроту, она уже не ткет ковров, но счастлива в кругу сыновей, любящих ее всем сердцем. Часто Батильда подумывает, что уже не за горами то время, когда двум старшим придет пора выбирать себе невест, но пока она не торопится их женить. Все-таки приятно видеть детей все время рядом с собой, да и хочется, чтобы женами их стали девушки, равные им по достоинствам, а таких нелегко сыскать.
Безмятежно текли дни, месяцы, годы. И вот как-то вечером Альберик, поехавший с утра на своей прекрасной белой лошади поохотиться на кабана, не вернулся домой в обычное время. Наступила ночь, а его все не было, и матушка Батильда не находила себе места.
Что могло случиться?
Нужно еще сказать, что вокруг домов Альберика, Ульрика и Людовика были садики, а посередине их — колодцы. Это были не простые колодцы, и не простой человек их вырыл.
Однажды братья вскапывали землю под цветы и вдруг увидели — верховой скачет. Конь был весь в мыле, бока его тяжело вздымались; около хутора он рухнул на землю, придавив всадника. Человек с трудом выбрался из-под коня и тут же упал без чувств. Пыль покрывала его с головы до ног, не разобрать было даже, какого цвета у него платье. Братья с трудом подняли незнакомца и заметили, что, падая, он сломал ногу. Осторожно перенесли они гостя в дом Людовика и уложили на постель. И человек, и конь долго не могли прийти в себя: Ульрик отвел животное в конюшню, где стоял его собственный конь, и насыпал в ясли полный мешок овса, от которого вскоре не осталось ни зернышка. Тем временем Альберик обвязал свежей корой место перелома, сделал из извести желоб и аккуратно поместил в него ногу всадника, затянутую лубком; теперь кость должна была срастись.
Открыв, наконец, глаза, незнакомец произнес:
— Какая удача, что я попал к благородным людям, услужливым и честным! Со мной много золота, вы могли бы все забрать, но я вижу, что вы даже не притронулись к моей суме. Напротив, вы так самоотверженно позаботились обо мне! Благодарность моя не знает границ, и я сумею это доказать.
Имени моего я назвать не могу, да оно ничего и не скажет вам. Знайте только, что я так спешил, рискуя погибнуть и погубить коня, чтобы это золото не досталось шайке разбойников. Я везу его герцогу Органдскому от короля Богемии. По пути через Германию, когда я ехал по Черному лесу, мне пришлось сойти с коня, чтобы напоить его — и вдруг я очутился лицом к лицу с огромным медведем: он стоял на задних лапах, а передними готов был меня задушить. Я выхватил кинжал, но медведь проговорил: «Не убивай меня! Погляди — я уже ранен!..»
Он повернулся — из спины его торчала стрела. Я осторожно вытащил ее, обтер рану платком и промыл вином из фляги. Медведь сказал: «Человек, ты благороден. Ты мог бы воспользоваться моей слабостью и прикончить меня, вместо этого ты меня спас. Теперь слушай: если ты смажешь кровью, которой пропитался твой платок, край лопаты, она станет волшебной, и ты в один миг сможешь выкопать ею колодец где захочешь. Вода в таком колодце тоже будет волшебной: если она прозрачна, как хрусталь, — значит, с тобой все в порядке; если она помутнела, — значит, тебя подстерегает опасность; если же она станет черной, как ночь, — тебе грозит смерть. Так ты всегда узнаешь, не ждет ли тебя беда; когда же будешь вдалеке, твои родные или друзья смогут прийти тебе на помощь».
«И сколько же колодцев, — спросил я медведя, — можно выкопать этой лопатой?»
«Сколько захочешь. Ты одаришь волшебным колодцем любого, кто того заслужит. А теперь прощай, благодарю, и пусть сопутствует тебе удача».
— Так сказал мне медведь и ушел в лес. Если пожелаете, — закончил раненый, — я, как только поднимусь на ноги, сделаю для вас то, что предложил мне медведь: выкопаю в ваших садах по колодцу, и вы всегда сможете узнать, не грозит ли кому из вас беда…
И когда нога незнакомца срослась, он сдержал слово: протер края лопаты платком, пропитанным медвежьей кровью и вскоре с поразительной быстротой вырыл три колодца. В каждом колодце вода была прозрачна, как горный хрусталь. Затем он обнял братьев, вскочил на коня и исчез в пыли.
С тех пор и появились у Альберика, Ульрика и Людовика три колодца, и братья не раз проверяли по цвету воды их волшебную силу. Так им удавалось избегать любых опасностей: например, однажды, когда Людовик сходил по грибы, вода в его колодце почернела, и это спасло ему жизнь: оказывается, среди собранных грибов была ядовитая поганка. Конечно же, чаще всех заглядывала в колодцы матушка Батильда — ведь тревога за сыновей не покидала ее ни на миг.
Так вот, однажды ее старший сын Альберик охотился в лесу на кабана, чтобы пополнить запасы свежего мяса. Кабан попался матерый — сильный и свирепый. Альберик долго преследовал его, пересекая луга и перелески, а когда, наконец, убил зверя и перекинул тушу через седло, понял, что оказался в незнакомых местах. Спустилась ночь, Альберик хотел найти дорогу по звездам, но густые кроны скрывали небо, и к утру он совсем заплутался.
Взобравшись на высокий холм, он с удивлением заметил вдали неведомый город. Высокие башни и купола сверкали под солнцем. Альберик подумал, что там ему наверняка скажут, где он находится, и выведут на дорогу, ведущую к дому. Добрый час добирался Альберик на измученной лошади до города, а когда, наконец, въехал в него, удивился пуще прежнего.
Каждая улица, каждый дом были в трауре. Из каждого окна свешивалось длинное черное полотнище. Даже на каминных трубах чернели креповые ленты. Тихо и медленно плыл печальный колокольный звон. Люди, одетые в черное, двигались по улицам медленно, молча, и все утирали слезы. Альберик, увидев горожан в такой скорби, не решился расспрашивать их о дороге, но с тех пор, как он заблудился, прошло уже много времени, голод и жажда мучили его, и он завернул в первую же попавшуюся харчевню. В огромном очаге весело пылал жаркий огонь, на вертелах подрумянивались цыплята, утки, бараньи ноги и лопатки, распространяя вкусный запах жареного и хорошо проваренного мяса. На столах красовались кувшины с холодным вином и корзинки с грушами, персиками и виноградом; солнце лилось, играя в каждой чешуйке оконной слюды, все дышало весельем и радостью; но когда хозяин харчевни вышел спросить, что Альберик пожелает на завтрак, тот вновь подивился: хозяин был весь в черном, а по лицу его катились слезы.
— Будьте добры, пива и ветчины, — попросил Альберик. — Однако объясните, пожалуйста, что здесь происходит? Почему вы так плачете? Почему в этом городе все плачут? И, кстати, как он называется? Я заблудился на охоте и даже не знаю, куда попал.
— Вы в Органде, — ответил хозяин, рыдая.
— Так значит я в герцогстве Органдском! — вскричал Альберик. — Ну и занесло меня! Объясните, наконец, почему вы так горюете?
— Увы, сударь, уже долгие годы страшное несчастье гнетет Органд и его обитателей.
— Какое несчастье? — удивился Альберик.
— Неужели вы никогда не слышали про Страх-о-семи-головах?
— Нет, — признался Альберик, — я живу так далеко отсюда… И что же такое этот Страх-о-семи-головах?
— Омерзительное чудовище, сударь! Оно извергает огонь и совершенно неуязвимо. Живет оно в самой чаще Органдского леса, к северу от вашего города. Величиной оно с лошадь, туловище, как у жабы, лапы драконьи, и на семи шеях, длинных, точно удавы, — семь тигриных голов с клыками, которые человека перекусывают пополам, а языки раздвоены, подобно языку гадюки. Но самое худшее, сударь, — это чудовище дьявольски смышленое: в одиночку никто не смеет приблизиться к нему, а несколько человек наделали бы много шума; к тому же его жабья шкура прочна, как сталь, хотя, возможно, какому-нибудь отчаянному смельчаку и уда лось бы отрубить ему одну голову. Но беда в том, что нужно отсечь все семь голов сразу, — иначе на месте одной срубленной головы тотчас вырастает семь новых. И каждая голова пышет огнем, представляете? За ночь оно может спалить все амбары с годовым запасом зерна и ввергнуть герцогство в голод. Потому-то, когда Страх-о-семи-головах что-либо требует, остается только ему подчиниться. К счастью, он требует всегда одно и то же, но, к несчастью, требование его — ужасно. Он повелевает, чтобы к нему приводили молодую девушку, чье восемнадцатилетие совпадает с тем днем, когда луна затмевает звезду Альдебаран. К счастью, это случается только раз в году. Но, к несчастью, бедняжку ожидает мучительная смерть. Чудовище хочет на ней жениться, а ведь оно дышит огнем, — и чуть только обнимает избранницу, как та сгорает дотла. Вот почему зверь всегда в бешенстве. Целый год ярость бродит в этом жутком котле, потом настает день затмения и нужно вести к чудовищу новую жертву, иначе, поверьте мне, весь урожай, собранный в герцогстве, превратится в золу.
Но самое горестное, сударь, случилось недавно: только что исполнилось восемнадцать лет дочери нашего герцога, прекрасной и благородной Зербине, и произошло это, когда луна затмила Альдебаран! Все мы очень любим нашего правителя. Мы избрали его единодушно — это самый умный, справедливый, самый миролюбивый человек в Органде. Благодаря ему мы не знаем войны вот уже двадцать лет! Когда стало известно, какая участь ожидает Зербину, весь город зарыдал от горя. Многие девушки вызвались вместо нее пойти к чудовищу, среди них была и моя дочь. Но ни Зербина, ни ее отец не согласились на это. Герцог превыше всего ценит справедливость, он не желает для себя никаких привилегий и хочет, чтобы все всегда совершалось по закону. Когда Зербина, надев самое нарядное платье, отправилась к лесу, все подруги сопровождали ее до опушки, но едва раздался вой чудовища, они разбежались кто куда, и дальше Зербина пошла одна.
Что ни год герцог предлагал огромную награду тому, кто убьет Страх-о-семи-головах. В этом году он объявил, что наградой будет сама Зербина: тот, кто ее спасет и принесет все семь тигриных голов, сможет жениться на принцессе. Трое рыцарей уже отправились биться с чудовищем, но ни один не вернулся. Больше никто не отважился последовать их примеру… Увы! Так уж выходит, что прекрасная Зербина должна умереть. Вот почему весь наш город в такой печали, вот почему вы видите слезы у меня на глазах…
Альберик подумал с минуту и спросил:
— Вы полагаете, она уже умерла?
— Нет, сударь, я в этом не уверен, — ответил хозяин харчевни, — ведь чудище не убивает девушек сразу. Оно извергает огонь только в ярости, если же так случится, что девушка по собственной воле пойдет за него замуж, — она не будет сожжена. Но это невозможно! Страх-о-се-ми-головах так безобразен, так злобен и отвратителен, что ни одна девушка из Органда не согласится назвать его супругом! Долгое время, день за днем, он улещивает свою жертву, уговаривает ее, поет, прихорашивается. И всякий раз надеется, что достигнет цели. Но, когда он, наконец, поймет, что все тщетно, терпение его лопается. Он бросается на девушку, извергая языки пламени длиной в целый локоть, — и испепеляет ее. И так всегда. Что уж тут поделать!
— Зербина и впрямь так хороша, как вы говорите? — спросил Альберик.
— Совершенство! — вздохнул хозяин харчевни.
— Тогда дайте вместо ветчины хороший кусок говядины, а вместо пива — бутылку доброго органдского вина. А потом я вас попрошу показать мне дорогу в лес.
— Бедный юноша! — воскликнул хозяин. — Вы не вернетесь оттуда живым! Никто никогда не возвращался из леса!
— Принесите мне вина и мяса, — ответил Альберик.
Плотно позавтракав и набравшись сил, он, в сопровождении хозяина харчевни, отправился к лесу. Здесь он вскочил на лошадь и на прощание попросил своего нового друга приглядеть за тушей кабана.
— Если же я не вернусь, — сказал Альберик, — съешьте его всей семьей в память обо мне!
И он ускакал, а хозяин харчевни махал ему вслед, горестно вздыхая.
Вскоре Альберик уже ехал по лесу, все вперед и вперед, по еле заметной тропе. Но деревья росли столь густо, что он мало-помалу заблудился в чащобе. Внезапно странный звук остановил его у бурелома. Сквозь шорох листвы доносились вздохи и всхлипы. Он объехал бурелом и увидел мальчишку, сидящего на земле, должно быть, пажа, в маленькой шапочке и гремя перьями, в коротком плаще белого шелка, подбитом горностаем, и в разноцветных чулках: один — желтый с черным, а другой — черный с фиолетовым. Все это было в грязи и в пыли. «Он, видно, тоже печалится о принцессе», — подумал Альберик и спросил:
— Что случилось, дружок?
— Случилось такое, что я не знаю, как быть, — шмыгнул носом юный паж. — Я покинул замок без позволения, а теперь не смею вернуться. Герцог уже целых два дня ждет меня, я один из пажей в его свите, — представляете, как меня накажут? Да к тому же его дочь, прекрасная принцесса, в плену у чудовища, и ее ждет верная смерть, ведь спасти ее некому.
— Мне это известно, — ответил Альберик, — но ты-то как здесь оказался?
— Я оказался здесь, потому что я трус! — вскричал мальчик, глотая слезы. — Как все пажи во дворце, я очень любил Зербину, а мне казалось, что любить — это значит быть смелым.
Так я думал, когда позавчера удрал из дворца, никому не сказав ни слова. Но чудовище как взревело — я и бросился куда глаза глядят, лишь бы уцелеть! Я так бежал, что потерял коня, и теперь еле держусь на ногах. Боже мой, — он снова вздохнул, — вот уже второй день, как меня нет во дворце! Не миновать мне темницы, это уж точно, а прекрасная Зербина погибнет!
— Не реви попусту, — сказал Альберик, — лучше покажи мне дорогу.
— Какую дорогу? — испугался паж.
— Ту, что ведет к чудовищу, — ответил Альберик.
— Оно же вас спалит, как трут!
— А вот это уж мое дело, не беспокойся.
— Я бы и рад вас отвести, да ведь оба пропадем!
— А все-таки пошли, — сказал Альберик.
В это время бедная матушка Батильда горевала, так и не дождавшись возвращения Альберика с охоты. Поначалу она беспокоилась не больше, чем всегда, когда сыновья запаздывали к ужину. Но прошла ночь, и прошло утро следующего дня, а сын все не возвращался, и она, не выдержав, отправилась к большому колодцу перед домом Альберика взглянуть на цвет воды. Вода помутнела, но, к счастью, немного. Матушка Батильда подумала, что у Альберика, видимо что-то не ладится на охоте, поскольку, рассудила она, если бы он был ранен, вода была бы мутнее. Прошло еще несколько часов. Батильда вернулась к колодцу. Вода посерела. А пока она вглядывалась в колодец, там становилось все темнее и темнее и, наконец, стало черным-черно.
Тогда она побежала так быстро, как ей позволили старые ноги, к дому Ульрика и позвала среднего сына.
Ульрик тем временем укладывал дрова на зиму, а его младший брат ему помогал.
— С Альбериком беда, — сказала Батильда, — в его колодце вода, как чернила, твоему брату угрожает смерть… Господи, — вздохнула она, — только бы свирепый зверь не ранил его на охоте!.. Седлай коня, Ульрик, да поскорей!
Ульрик, души не чаявший в старшем брате, не заставил матушку Батильду повторять дважды, вскочил на коня и поскакал на помощь Альберику. Он знал, что брат охотится в Мальвазийском лесу и надеялся отыскать его след по волосам из хвоста альбериковой лошади: хвост был такой длинный и густой, что, когда лошадь скакала по лесу, волоски всегда застревали в колючих кустах терновника.
И впрямь, когда Ульрик въехал в лес, ему стали время от времени попадаться серебристые волоски, зацепившиеся за кустарник. И он двинулся по следу брата — от волоска к волоску, от ветви к ветви, пока не исчез за деревьями, и вскоре старая Батильда и юный Людовик перестали слышать стук копыт его коня.
Теперь матушка Батильда забеспокоилась не только о старшем сыне Альберике, но и о среднем, Ульрике. Она упрекала себя за то, что послала его в лес. А вдруг и с ним что-нибудь случится? Людовик пытался утешить ее, но тщетно. И они вдвоем стали следить за цветом воды в колодцах братьев: Людовик — в колодце Альберика, а Батильда — в колодце Ульрика.
— Мама, — вдруг закричал Людовик, — мама, вода совсем черная! Я никогда не видел такой черной воды! Она бурлит, она ходит ходуном, словно кипит! Боже мой, а шум-то какой!.. Мама, да что же это происходит? Она светлеет!.. Она стала чистой как прежде! Прозрачной, как хрусталь!.. Прозрачной!.. Прозрачной!.. — кричал он, танцуя от радости.
А мать отвечала, склонившись над колодцем среднего сына:
— Но вода Ульрика потемнела!
И теперь они оба застыли над колодцем Ульрика. К вечеру вода в нем стала чернеть с угрожающей быстротой, и Батильда только причитала:
— Она сереет!.. Чернеет!.. Пресвятая Дева Мария, Ульрику грозит смерть!.. О, горе, зачем я так стара!.. Зачем ноги не слушаются меня!..
Людовик же, не сказав ни слова, уже вскочил на своего маленького пони и во весь опор помчался к лесу.
Увидев это, бедная старая Батильда зарыдала еще горестней. Всю ночь она не отходила от колодца Ульрика, но каждые пять минут заглядывала со свечой в маленький колодец Людовика, чтобы и в нем проверить цвет воды. Попоэтому она не заметила, что происходило в это время в колодце Альберика: а вода в нем оставалась прозрачной совсем недолго, — вскоре она снова помутнела, а затем стала чернеть прямо на глазах.
Ты уже, наверно, догадался, почему так случилось: той порой в Органдском лесу Альберик и паж подходили все ближе и ближе к чудовищу, все ближе к неминуемой гибели.
Впрочем, едва напуганный паж вновь услышал рев, раздавшийся из-за деревьев, он удрал со всех ног, и Альберик остался один. Теперь он пробирался сквозь сумрачную непроходимую чащобу, прямо на зловещие раскаты рева чудовища, и вот, наконец, выбрался на поляну, посреди которой стояло дерево, а рядом стоял Страх-о-семи-головах. Он был похож на мальчишку, который злится оттого, что ему перечат. И только семь тигриных голов раскачивались на длинных шеях, одни поднимались, другие опускались, ни на миг не останавливаясь, — это было так жутко! — и все головы говорили, перебивая друг друга, одна начинала фразу, другая ее кончала — просто в ушах звенело. А напротив, шагах в двадцати, привязанная к огромному дубу, стояла девушка и смотрела на чудище спокойно и равнодушно. Была она так хороша, что Альберик тут же влюбился без памяти и дал себе клятву, либо сласти ее и обручиться с ней, либо погибнуть.
Прежде всего надо было освободить принцессу, а для этого следовало увести чудовище подальше. Альберик ударил мечом по своему бронзовому щиту с такой силой, что тот зазвенел, подобно колоколу. Страх-о-семи-головах подпрыгнул от неожиданности и повернул все семь тигриных голов к Альберику. И тотчас семь пастей выдохнули семь языков пламени, каждый длиной в локоть, а драконьи лапы стремительно понесли жабье туловище вперед.
Альберик в мгновение ока пришпорил лошадь и та отпрыгнула в кусты. Он уже составил план сражения и знал, что теперь делать. Шаг за шагом он увлекал противника, разгоряченного погоней, в самую чащу, и вскоре длинные шеи чудовища запутались между стволами, одна голова — здесь, другая — там, и наконец Страх-о-семи-головах застрял окончательно. Он не мог пошевелиться и только ревел от ярости, да так, что весь лес содрогался от его рева. Видя, что добыча в ловушке, Альберик решил проверить, правду ли говорил хозяин харчевни. Взмахнув мечом, он отсек одну голову. И тут же на ее месте выросло семь длинных шей с семью новыми головами. Так, лишившись одной головы, Страх-о-семи-головах стал обладателем тринадцати целых и невредимых. И одна из них едва не ухватила за ногу лошадь Альберика! Тогда, смекнув, что чудовище своими тринадцатью шеями запутается пуще прежнего, Альберик отрубил еще две головы и быстро вернулся на поляну.
Там он перерезал путы, державшие принцессу, и посадил ее к себе на лошадь. Спустя десять минут, одним духом пролетев по тропке, по которой еще недавно пробирались Альберик с пажом, беглецы оказались на краю леса, — а оттуда уже виднелся сам город Органд с башнями и куполами, сверкавшими на солнце.
И тогда принцесса сказала юноше:
— Прекрасный рыцарь! Я не знаю, кто вы, но я восхищена вашей доблестью и благодарю за то, что вы с такой отвагой пытались избавить меня от ужасной смерти. Я позволила вам увезти меня из лесу, чтобы насладиться последними минутами жизни и счастья… Ах, как бы я вас полюбила, когда бы могла остаться жить! Но это невозможно. Если я поддамся чувству и соглашусь убежать с вами, чудовище завтра же уничтожит весь урожай Органда, и зимой наш народ умрет от голода. Поэтому я остаюсь здесь. Сохраните этот поцелуй в память обо мне! — воскликнула девушка, обнимая Альберика. — Уходите и предоставьте меня моей участи…
— Принцесса, — улыбнулся Альберик, — я готов подчиниться всему, кроме повеления удалиться. Я поклялся спасти вас и обручиться с вами или погибнуть. Подождите меня здесь, под этим столетним ясенем, а мне еще нужно кое о чем потолковать с чудовищем. Либо я его одолею, либо оно меня. Если через час я не вернусь, считайте, что я побежден.
Благословите меня и прощайте.
— Сударь, — ответила принцесса, — если Страх-о-семи-головах вас убьет, значит, и мне судьба умереть. Так что в любом случае мы будем с вами вместе — и в жизни, и в смерти…
И они обнялись на прощание с такой любовью, которая дается раз в жизни и то не каждому.
Меж тем рев приближался. Не сказав более ни слова, не оглянувшись, Альберик погнал свою лошадь вперед. Не проскакал он и пятисот шагов, как увидел чудовище. У него опять было семь голов — видно, запасные сохранялись только во время битвы. И вновь началась погоня. На сей раз Альберик надеялся, что чудище скоро выдохнется. В самом деле, когда, протащив чудище по всему лесу, юноша снова вывел его на поляну, Страх-о-семи-головах едва дышал от усталости.
Тогда Альберик принялся медленно кружиться на лошади вокруг него. Ехал он осторожно — ведь языки пламени то и дело вылетали из семи тигриных пастей, воспламеняя воздух и наполняя его зловонием футов на тридцать вокруг дерева. Альберик перевел лошадь на шаг.
— Мерзкая вонючка! — закричал он чудовищу. — Ну и разит же от тебя!
— Я так дышу, — ответил обиженный голос. — Не нравится — не нюхай.
— Тебе бы не мешало, — насмешничал Альберик, переходя на рысь, — позаботиться о своих пастях да говорить получше. У тебя же гнилые зубы! Так и несет тухлым да горелым! Вот пакость-то!
— Заботься о себе! — яростно прорычал Страх-о-семи-головах. Семь пар его глаз неотрывно следили за человеком на лошади, крутящемся вокруг так, что и ему самому волей-неволей приходилось вертеться. А поскольку огромное жабье тело было слишком тяжелым, а лапы — слишком короткими, то его головы вращались куда быстрее, чем все остальное, и шеи начали закручиваться одна вокруг другой, точно жгуты каната.
— На твоем месте я бы сосал мятные пастилки, — настаивал Альберик, переходя на галоп.
— Не суйся не в свое дело! — визжал от бешенства Страх-о-семи-головах, а его головы вращались все быстрее и быстрее, чтобы не выпустить Альберика из поля зрения.
Вскоре все семь шей так крепко переплелись одна вокруг другой, что стали как бы одной, свитой наподобие каната, а сверху, точно букет рододендронов, торчали семь голов. В тот же миг Альберик сквозь огонь и дым направил лошадь прямо к чудовищу и ударом меча перерубил эти шеи, как перерубают швартовы корабля. И семь тигриных голов покатились по земле. Все было сделано быстро, одним махом, и ни одной голове не хватило времени вновь отрасти хотя бы раз, не то что семь.
В это-то время и увидел юный Людовик, как вода в колодце его брата, еще мгновение назад черная, как смоль, вдруг стала прозрачной, как хрусталь.
А брат-победитель уже спрыгнул с лошади, намереваясь собрать семь отрубленных голов чудовища, отвезти их в Органд и представить герцогу в доказательство того, что именно он убил Страх-о-семи-головах, а также попросить обещанную награду: руку прекрасной Зербины.
Но каждая голова была тяжела, как гигантская тыква, а все вместе они были куда больше лошади Альберика. Тогда он достал большой охотничий нож, раскрыл пасти и вырезал семь раздвоенных языков. Затем завернул их в платок, завязал его и бросил в суму. Вскочив на лошадь, он поскакал к опушке, чтобы сообщить Зербине счастливую новость. Однако под старым ясенем, где он распрощался с принцессой, никого не было.
Что же случилось?
Пока Альберик в недоумении разглядывал замшелый пень, на котором девушка должна была его поджидать, сзади раздались раскаты хохота. Обернувшись, Альберик увидел всадни-ка, который раскачивался в седле и смеялся, глядя на него.
— Я вижу, ты удивлен, а? — закричал незнакомец, хохоча еще громче. — Что, птичка-то улетела!
Альберик выхватил меч:
— Где принцесса?
— Спокойно, спокойно, — ответил незнакомец. На одном глазу у него была черная повязка, а лицо скрывала такая длинная, густая и рыжая борода, что, казалось, оно объято огнем. Бородач свистнул, и Альберика окружило двенадцать всадников, таких же огромных и бородатых, как их предводитель.
— Тебе лучше, — продолжал тот, — передать твой доблестный меч этим господам. Да и для чего он тебе теперь? Ты же отлично знаешь, что мы расправились с этим семиголовым беднягой.
— Да ведь это же я его убил! — возмутился Альберик.
— Ой-ой-ой, ты совсем размечтался! — воскликнул разбойник, хохоча во все горло. — А твою драгоценную принцессу один из моих ребят везет в Органд, к папаше. Я как раз спешу к ним присоединиться, чтобы получить мою награду. Надеюсь, ты доставишь мне удовольствие и окажешь честь быть гостем на моей свадьбе с прекрасной Зербиной?
Альберик не раздумывая бросился на негодяя, но с двенадцатью разбойниками ему было не совладать. Они отобрали у него меч и крепко связали, а их одноглазый и рыжебородый главарь, продолжая хохотать, устремился вдогонку Зербине и вскоре исчез в облаке пыли.
Остальные повели Альберика сквозь чашу к разрушенному замку, увитому плющом и заросшему крапивой, и заперли там в черном, глубоком подземелье.
А вожак разбойников по имени Оттфрид приближался к Органду. С ним была Зербина, вся в слезах: он рассказал ей, что обнаружил около торжествующего чудовища останки храброго рыцаря; что ему, Оттфриду, неожиданно удалось убить Страх-о-семи-головах; что в доказательство его слуги вскоре доставят все семь отрубленных голов; наконец, он посоветовал ей понемногу привыкать к мысли, что она станет его женой.
Оттфрид был так увлечен своим рассказом, что не заметил неизвестного всадника, который скакал в стороне, преследуя их, как тень. Это был юный паж. Он все видел.
Преодолев страх, он вернулся в лес, отыскал коня, подъехал, дрожа всем телом, к поляне и увидел битву Альберика с чудовищем. Затем он кинулся по следам Альберика сквозь лес, тщетно пытаясь его нагнать, — так быстро тот устремился к Зербине. Там, на опушке, юный паж увидел, как Альберик был схвачен разбойниками, и слышал все, что при этом говорилось. Но паж был один и, конечно, не мог выручить пленника, поэтому он пустился вслед Оттфриду, чтобы найти какой-то способ все рассказать принцессе. Он надеялся улучить минутку и незаметно шепнуть ей, что произошло, но, увы, судьба распорядилась по-иному. Едва паж явился во дворец, как его остановил камергер:
— Куда это ты идешь, как ни в чем не бывало? Где ты шатался два дня?
Мальчик собрался было ответить, но камергер рявкнул:
— Ты просто наглец!
Пажа заперли в комнате, приставили к его дверям другого пажа, еще моложе, чем он, и целую неделю пленник должен был просидеть под замком.
Однако во дворце уже началась такая суматоха, что на это происшествие никто не обратил внимания. Возвращение принцессы и рассказ Оттфрида привели всех в смятение.
Герцог плакал от радости, он уже не чаял увидеть дочь, — она же плакала от горя. Но, будучи мужественной девушкой, Зербина вытерла слезы. Гибель чудовища, думала она, несмотря на то, что прекрасный рыцарь принес себя ему в жертву, — это все же долгожданное избавление, а, стало быть, великое счастье. И она сама вышла на балкон замка, чтобы возвестить всему народу Органда, собранному праздничным пением труб, эту добрую весть.
Хозяин харчевни стоял в первых рядах и смеялся и плакал одновременно: он был уверен, что Альберик мертв. Семь человек из банды Оттфрида вынесли семь тигриных голов и показали их восторженной толпе. И среди этого ликования бедная Зербина протянула Оттфриду руку. Она изо всех сил старалась улыбаться, но не могла пересилить печаль; Оттфрид казался ей безобразным, а его рыжая борода так напоминала пламя, которое извергал Страх-о-семи-головах!
Затем все разошлись. Вдруг Зербина почувствовала, как маленькая рука прикоснулась к ее ладони и оставила в ней пергаментный листок, сложенный вчетверо. Сердце чуть не выскочило из ее груди: принцесса догадалась, что в записке сообщается о судьбе Альберика, и еще не развернув ее, уже была уверена, что Альберик жив. Девушка спрятала пергамент в складках платья и места себе не находила до конца пира, который последовал за торжеством.
Наконец она вернулась в спальню и у огня прочитала:
«ДОРОГАЯ ПРИНЦЕССА, ОТТФРИД НЕ УБИВАЛ СТРАХ-О-СЕМИ-ГОЛОВАХ. ЕГО УБИЛ ТОТ САМЫЙ РЫЦАРЬ, ЧТО СПАС ВАС. Я ВСЕ ВИДЕЛ. ОТТФРИД — РАЗБОЙНИК, ОН ВЕЛЕЛ СВОИМ ЛЮДЯМ СВЯЗАТЬ РЫЦАРЯ И УВЕСТИ ЕГО В ЛЕС. Я ТАМ БЫЛ, Я САМ ХОТЕЛ УБИТЬ ЧУДОВИЩЕ, НО СТРУСИЛ. ТЕПЕРЬ КАМЕРГЕР ПОСАДИЛ МЕНЯ ПОД ЗАМОК ЗА ТО, ЧТО Я УШЕЛ БЕЗ ПОЗВОЛЕНИЯ. ЮНЫЙ ПАЖ, КОТОРЫЙ МЕНЯ ОХРАНЯЕТ, СОГЛАСИЛСЯ ПЕРЕДАТЬ ВАМ ЭТУ ЗАПИСКУ. Я РАССКАЖУ ВСЕ, КОГДА ВЫТОГО ПОЖЕЛАЕТЕ, И ГЕРЦОГУ ТОЖЕ.
ЭЛЬЯСЕН, ТРЕТИЙ ПАЖ ДВОРА».
Едва пробежав глазами записку, Зербина бросилась к отцу. Тотчас послали за Эльясеном, который в подробностях передал все, чему стал свидетелем.
Герцог задумался: что же делать? Единственным доказательством были тигриные головы, но они у Оттфрида. Если его заточат в тюрьму, и Зербина не пойдет за него замуж, все в Органде решат, что герцог воспользовался своим высоким положением, испугался славы Оттфрида и поступил с героем вероломно. Банда Оттфрила воспользуется этим и настроит народ против герцога, — а если разразится война, то зла от нее будет куда больше, чем от чудовища.
Умная, благородная Зербина согласилась с этими доводами, но добилась того, чтобы отец не спешил со свадьбой. Принцесса надеялась, что ей тем временем удастся разыскать своего спасителя и уличить во лжи коварного разбойника.