В одно окно смотрели двое
Одинокий старый дом, средь столь же одиноких в округе. Неприветливые грязные окна обрамлённые деревянными рамами, средь глаз которых, не без устали взирающих будь то на лоно природы, красота которой давно забыта, то ли в ободранные углы стен крохотных клетушек-квартир. В одной такой квартире, в крохотной комнате, в обстановке из тонны бесхозной мебели около окна устроились два мальчика. В безмолвии, опёршись на локти о ветхий подоконник, мальчишки смотрели в окно.
Детским взорам уже который раз вновь открывались давно изученные картины.
Один из мальчиков, одетый в местами испачканную белую майку, кое-где оборванную, и шорты, также некогда белого цвета, глядя куда то в даль видел большие дома, построенные взрослыми дядями, которые когда-то были такими же маленькими как он сам. Созерцал потусторонний мир как единую картину множества деталей, объединял все нехитрыми способами будто части одной головоломки. А средь домов особенно возвышался кирпичный небоскрёб, словно свитой и челядью окружённый прочими зданиями. Горделиво пронзая напускной величавостью тяжёлые тучи, безмолвный муравейник свысока взирал на соседей пониже, подавленных беспросветной серостью, тяжестью сгустившихся небес. Чуть ближе взору открывались редкие деревья, склонившие потемневшую и потускневшую в тенях городских джунглей оставшуюся листву. Подчиняясь лёгким порывам ветра, спутанные сухие ветки ещё более сплетались и с шорохом и хрустом ломали безжизненные сучья соседних деревьев. Ветер выбрасывал сучья у дороги под грязные кроны. Меж домами и деревьями пролегали пыльные дороги. А совсем перед глазами, уже который раз наблюдавшими картину за окном, между старыми, покосившимися деревянными сараями куда-то вдаль и ввысь ведёт грунтовая дорога, и когда-нибудь где-нибудь приводит в место, где в небесный свод упирается то высокое здание, что пронзает серость туч на своём пути к свободе. Мальчик наблюдал эту картину, не оглядываясь на другого рядом с собой.
Мальчик рядом, был одет в тёмную, почти чёрную безрукавку и столь же тёмные штанишки, на которых едва различались пятна пыли и грязи. Положив голову на руки, что сложил перед собой на подоконнике, глядел то близ, то вдаль, то на мальчика рядом, смотревшего всё время куда-то вдаль, вглубь собственных мыслей. Изучая который раз давно знакомый двор, не уставал смотреть ни на ветхие сарайчики, с низеньких дверц которых свисали массивные замки, ни на крыши колодцев меж камней грунтовой дороги, ни на самую дорогу. И видел мальчик как прорастает деревце рядом с сараем, как выросло другое, раскинув богатую корону ярко-зелёных листьев. Мальчик смотрел на огромное дерево, что не склоняло ветвей к земле, не опускало листьев в пыль, не ломало сучьев на близ стоящих деревьях, и думал где-то, что перед ним картина, которая никогда не переменится.. Мальчик смотрел вдаль и видел огромное здание. Видел, как пронзает большое строение небо, как скрывается за облаками и как рядом стоят другие яркие дома, как в печали и в безнадежности, упершись один в другой чуть дальше стоят невысокие дома, грязные взоры которых издавна даже не пытаются взглянуть вверх на высоких соседей, давно запамятовали, как выглядит чистое небо. Видел, как все дома бросали тени на кроны деревьев, но не было в листве яркости и блеска, словно некогда была низложена корона. Мальчик смотрел на картину природы и человека, и детский взор возвращался в край, где играл и бегал он каждый день, где пред распахнутым взором старого окна изредка но проходил не знакомый мальчишка.
Он шёл куда-то мимо окна, из которого смотрели два мальчика. Оставив за спиной тени сараев и опавшую листву деревьев, терялся из виду свернув куда-то, вверх по грунтовой просёлочной дороге. Когда он проходил мимо, мальчишки всегда обращали на него внимание. Замечал молчаливого маленького прохожего и другой мальчик. Казавшийся сплошной тенью, он молчаливо сидел на стуле у окна, и был полностью погруженный в книжку, от которой не отрывался.
Гость
Окраина небольшого города. Несколько ветхих домов, браков, многие лета прозябают в соседстве друг с другом, однако едва ли их можно назвать друзьями, и отделяют их один от других далеко не только грунтовые дороги. Хотя дорогами такие тропы назвать также непросто, разбитые, заваленные мусором здешним и залетевшим откуда-то, возможно издалека, непредсказуемыми ветрами — единственное, что казалось могло быть непредсказуемо в подобном уголке вселенной. И хотя узкие грунтовые дороги здесь были разбиты, издавна открыты не закрывающиеся крышки колодцев, мусор, в том числе, стеклянный, имеет практически неизменное место то здесь то там, здесь также можно встретить немало автомобилей, владельцы которых также прозябают где-то в соседствующих бараках, или просто приехали скоротать ночь. Здесь же прижавшись друг к другу кучкуются на ночлег и автомобили. Здесь же, средь мусора, открытых колодцев и всего, чем быть может богато и насыщенно бытие на окраине, бегают и играют местные дети.
Одним днём, когда улочки опутавшие бараки пустовали, местного транспорта на обочинах почти не было, не играли и детишки будучи, быть может, в школах и садах, в эти края заглянул не только ветер, удивляя почти неизменную картину непредсказуемостью. Автомобиль остановился близ одного из бараков. Подъехав, водитель сразу заглушил мотор, но покидать свою колесницу не торопился. Некоторое время сидя в машине, смотрел на дом сквозь чистые стекла. Это был старых двухэтажный дом, на вид, очень давно без какого-либо ремонта. Единственный подъезд, дверь которого, было ясно, никогда не запиралась. Окна были под стать дому, старые, деревянные, на которых лишь по облупившемся следам, оставшимся редко кое-где, можно было подумать, что рамы были окрашены. Кое-где на окнах были решетки, где-то с выломанными прутьями, иные вовсе полуотворенные без решеток. Отливы также были редкостью, окрашенною в цвет окисленного железа. За некоторыми окнами виднелось искусственное освещение, что даже показалось странным, ибо если судить по внешнему состоянию дома, закрадывалась мысль, что здесь и быть не может ни электричества, ни отопления, ни, в особенности, живых разумных людей. Однако жизнь здесь явно должна быть, о чём его свидетельствовал приезд. Дверь автомобиля отворилась, и на еще не высохшую грязь грунтовой дороги ступил чистый черный ботинок, поблёскивая на неярком солнце. Побыв еще немного как будто в другом мире, и ныне словно очутившись в другом, из окон которого чувствовались любопытные взгляды местных обывателей, Б оставил салон автомобиля. Он взглянул ещё раз на дом, у стен которого оказался, и второй взгляд не отличался от первого. Единственное, достойное внимания показалось Б дерево, которое уже сбросило листья и к которому были прибита невысокая скамейка, окрашенная, но давно обшарпанная, пустая.
Недолго думая гость направился к подъезду. Вошедший внутрь, Б заметил отсутствие освещения, подтвердив в том свои мысли минутной давности, однако никакого осуждения в нём более не пробуждалось. Да и стоило ли что-то обсуждать? Едва ли, если обратиться к прописной истине. Гость отворил одну из дверей, что не будучи запертой легко поддалась, хоть и открывалась со скрипом. Обратив взор внутрь, Б увидел коридор метров около двадцати. Придерживая открытую дверь, он не решался войти, описывая взглядом место, где через мгновение окажется. Освещенный скудным искусственным светом, а именно одной — двумя лампочками, в коридоре было достаточно светло в основном лишь благодаря лучинам света, что пробивались сквозь клубы пыли и немалые щели по бокам. Б вошел внутрь, пошел вдоль коридора. Но вскоре остановился и повернулся. Он оказался напротив одной из дверей, ближайшей от выхода. Дверь была деревянной, казалась не крашенной. Лучи неяркого солнца пробивались сквозь щели в самой двери, а также меж дверью и косяками. В месте где было подобие замка, луч солнца пробивался не рассеиваясь. Дверь была не заперта. Б стукнул по косяку. Открывать не торопились. Но гостю не пришлось долго ждать, в то время пока обыватели за ветхой преградой, что ограничивала путь лишь взору, копошились, мысли Б были заняты — он был здесь и снаружи. Боковым зрением он видел, пол под дверью, деревянный облупленный и местами грязный, видел стены, упиравшиеся в дверные косяки, некогда окрашенные в один тон, вероятно самими строителями, с дырами от гвоздей, пятнами грязи или чего-то ещё, не ремонтированными с очень давних времен, видел потолок, высокий, но темный, каким его делали не столько скудное освещение, сколько пятна дыма, времени, результат бытия человеческого. Кое-где и довольно часто потолок украшала паутина, спутанная нить свисала почти до самой двери. Ход мыслей Б могли нарушить лишь разговоры за стенами и дверьми, большая часть которых звучали из телевизоров. Однако гость без затруднений абстрагировался от какофонии посторонних звуков. Вскоре дверь отворилась, на пороге стояла пожилая женщина. Увидев гостя, вышла на шаг из квартиры и указала гостю вглубь коридора, при этом она что-то бессвязно говорила, обращаясь то ли к гостю, то ли к мужчине за её спиной, то ли к телевизору. Её говор не взывал к интересу Б, как вскоре и всё, что творилось в этой квартирке. В то время, как женщина что-то говорила, гость сквозь гул мычания, который проносился сквозь него не задевая хоть был довольно громким, облетел взором всё, что скрывала её плотная завеса, и взору Б открылось убранство однокомнатной квартирки. Как он сразу заметил, на тот момент в комнате также был мужчина. Он не обращал внимания ни на гостя, ни на женщину. Казалось, на визит гостя мужчина не уделил вообще никакого внимания, лишь только слегка поругался с женщиной, прежде чем та отворила дверь. Внимание мужчины было отдано незнакомцам на экране телевизора, которых видимо он знал гораздо лучше и больше, нежели кого бы то ни было другого. Комната была убрана в меру человеческой лени. Количество пыли в небольшом помещении ясно освещали солнечные лучи, у стены стояла расправленная двухместная кровать. В другом углу — столик и какими-то столовыми атрибутами, вероятно, эта часть комнаты была кухней, и прием пиши был в разгаре, хотя ее обыватели, судя по тому где сидел мужчина и оставленному рядом с ним следу, сидели на кровати. Напротив же кровати на меньшем столике стоял большой плоский телевизор. В третьем углу была прибита к стене вешалка, на которой весели какие-то вещи, а под вешалкой на полу валялась стоптанная обувь. В последнем углу стояли стол, довольно высокий, и стул со спинкой. На столе ничего не было. Пол в комнате был деревянный, украшенный пятнами потрескавшейся краски. Окно было одним из тех, что без решеток. Мужчина сидел на кровати, смотрел телевизор, курил. На мгновение покинув просторы комнаты, женщина показав в конец коридора и что-то проговорив, поспешила вернуться в квартиру. Дверь снова закрылась. Также.
Б отвернулся от двери и пошел по коридору вглубь. Он шел дополняя картину своих размышлений прочими образами. То слева по справа видел он умывальники и раковины, под которыми виднелись сквозь грязь и тени открытые вёдра бытовых отходов. Над железными раковинами, кое-где темно-рыжего цвета, висели замыленные зеркала, тусклые блики обнажали пятна грязи и сколы. Б проходил мимо зеркал, не пытаясь найти в них свое отражение. Однако шел по скрипучему деревянному полу, стараясь перешагивать через лужи и разбросанные кое-где предметы, даже если то, что лежало на полу, не вызывало у него омерзительных чувств. Потолок был украшен паутиной, которая местами не стеснялась спутано свисать до полуметра вниз. Рассуждения Б близились к завершению, как и он сам приближался к двери в глубине коридора. Вскоре он уже стоял перед дверью.
Повернувшись к двери, гость стукнул по косяку. Открывать не торопились. Тишину нарушали голоса из телевизоров, перебивавшие один другой из разных комнат, на перебой им звучали неясно, бессвязно голоса местных обывателей. Картину звука дополняли скрипы пола и мебели. Но из этой комнаты не было ни звука. Закралась мысль, что за дверью никого нет, или же обыватели окончательно вымерли, и их бытие больше не украшает телевизор. Других мыслей у гостя не возникало. Б ждал. Дверь квартиры, также была в щелях, но солнечный свет через щели почти не пробивался. Недолго постояв у дверей, гость решил попробовать войти. Он толкнул дверь, но она не поддалась. Тогда гость взялся за ручку, и потянул дверь на себя. Дверь отворилась. Внутри Б не увидел ничего, и этого было достаточно. Гость не нашел смысла осматривать квартиру, в просторно помещении не было ничего. Взор Б был направлен к свету, где у окна на стуле сидел человек. Неяркий солнечный свет бил в окно, единственный освещал пространство комнаты. Неосвещенной, темной в комнате была лишь та часть пространства, что подкрадывалась к гостю. Б заметил это, он понял. Б хотел рассмотреть человека получше, нежели его представление о нем как о чём-то общем, что это сидит человек. Но в свете солнца, в контровом освещении, это не представлялось возможным. И гость просто стоял в коридоре у порога, лишённый всяких мыслей, будь то осуждение или поощрение момента. Б был лишен всяких мыслей о ситуации и просто смотрел перед собой, на фигуру у окна. Человек, казалось, не придавал гостю никакого значения, словно дверь всё также закрыта, что гостя нет. Человек казался столь отрешенным, словно для него и самой комнаты, в которой он находился, не существовало. Вскоре Б осознал, что ничто не мешает ему войти в комнату, ни мысли, которых не было, когда они так необходимы, ни дверь, что отперта и даже не была заперта, ни житель, чьим гостем он ныне приходился, хотя и ощущал себя гостем меньше всего и в то же время лишь гостем себя и ощущал. Гость не дождался приглашения, не дождался ни единого слова или жеста, тогда он просто вошел. Однако не успев войти он вдруг подумал о том, чтобы разуться и пройти по комнате без обуви, но тут же передумал и пошел дальше в ботинках. Едва ли в его мимолетное чувство обязанности разуться вмешалось убранство комнаты — а разувшись, едва ли он заметил бы, если даже на полу было что-то пролито, и он наступил в лужу. Человек неизменно сидел у окна, недвижим. Б решил было, что человек мертв, не одна складка на одежде человека не двигалась, не было даже аутодвижений: ни позыва почесаться, возложить ногу на ногу, размять шею — ничего. Но эта мысль быстро рассеялась, хотя не растворилась полностью. Гость подходил все ближе, и его мыслей не беспокоило, какие в комнате полы или стены. Его беспокоило только то, что перед ним человек, относительно которого у него совсем нет мыслей — человек, которого он не может прочитать.
Подойдя к фигуре у окна почти вплотную, гость увидел, что тот одет в белую рубашку и брюки. Однако это не было строгой одеждой, она была просторной, немного мятой, но не вызывала впечатления поношенной или неаккуратной. Волосы у человека были светлые, не сказать, что черные, но и не белые. Волосы были словно в тон одежды, или одежда под цвет волосам. Гость смотрел на фигуру человека, но не выдавал виду наблюдателя. Его голова была обращена в окно. Человек без признаков жизни сидел на стуле, прикрытыми рубахой локтями упирался в подоконник и просто читал книгу. Словно две разные звезды, столько близкие друг к другу, что сливались в единое целое, как обнаружил бы сторонний наблюдатель с отдалённой точки вселенной по имени Жизнь, они находились в одном созвездии, но Б не мог и представить на сколько они далеко друг от друга. Он словно червоточина, неизбежно притягивая и уничтожая в страшных объятиях все, что способно постигнуть всё его естество, пытался объять, сорвать ауру, поглотить ту далёкую звезду, свет который то ли не долетал, то ли пролетал мимо. Но было тщетно, линии, что на первый взгляд пересекаются, на второй нередко оказываются только скрещивающимися, как пути многих людей. И остается задуматься и, может, радоваться хотя бы тому, что линии жизни человеческой — не прямые отрезки, а изломанные, извилистые, иначе бы даже скрестить судьбы возможно было лишь единожды возможным шансов.
Человек исполненный раздумий сидел перед окном, мёртвый в движениях. Перед ним, на подоконнике, что-то лежало. Быть может книга? Вероятно, так и есть, но гость не желая выдать свою заинтересованность, не наклонился узнать, что же это за книга. Но читалась она медленно, словно каждое слово составляло целую историю и прочитывалось исключительно вдумчиво, внимательно. Кто это человек? О чем он думает?
Гость было попытался слегка податься вперед, наклониться, чтобы увидеть частично лицо фигуры, но чуть двинувшись, сразу передумал и встал как стоял. Тогда, не глядя на человека гость вынул из кармана белого плаща в четверо свернутый лист бумаги и положил его на подоконник напротив места, где стоял. Окно было распахнуто, и чтобы листок не сдуло ветром, гость слегка втиснул его сгибом в небольшую щель, чего в раме было предостаточно. Б знал, что на листе. После Б смотрел сквозь окно, но не на соседние дома, деревья, землю или небо, а в никуда. Взгляд его был пуст, а в голове промелькнули кой-какие мысли. Этого было достаточно. Гость сделал пару шагов назад, развернулся и вышел за порог. Он двигался, словно ему было некуда торопиться, словно он не выходил, а какое-то отрицание или одновременно согласие с чем-то выносило его из просторов помещения. Так гость покинул комнату. Остановившись за порогом, он подумал обернуться и бросить взор на темную фигуру у окна. Передумал. И лишь не хлопая закрыл дверь и пошёл прочь. Выйдя из подъезда, покинув дом, Б направился к машине. Подойдя к автомобилю он посмотрел на блестящий на солнце чистый кузов, не загрязненные и даже не запыленные фары и колеса, которые уже собрали с земли немалую грязь. Затем усевшись за руль, посмотрел еще разок на дом. Будучи в коридоре старого дома, Б размышлял о существовании в его застенках, оказавшись в просторной квартире-комнате не мог не заметить, что ему вдруг не чего и подумать, не чем описать обстановку, ситуацию, человека. Покинув комнату, коридор, подъезд, дом, уже вернувшись в машину, думал о том, что его перестали занимать мысли обо всем кроме самой комнаты, да и сама комната его не интересовала. В центре интересов его был тот человек, чья фигура оставила след в его мыслях. Но чем? И почему этого следа не замечал он когда был в одной с ним комнате? С этими мыслями Б завел мотор, сдал слегка назад чтоб развернуться и уехал также как приехал.
Чистый лист
Автомобиль был в пути не долго. Покидая городскую окраину, путь Б лежал по грунтовым дорогам, хотя вернее тропам, ибо дорогами это назвать если и можно, то с сильно выбитыми кавычками. Но не смотря на столь ужасные дороги, которые к тому же через каждые несколько десятков метров петляли поворотами, Б вёл машину будто по ровному асфальтированному покрытию. На его пути, кроме выбоин и камней то здесь то там возникали преграды из битого стекла, мусора, который кто-то не донес до свалки пару метров и, решив не напрягаться, просто бросил быть может там же где и стоял. И судя по картине, что разворачивалась за лобовым стеклом, таких обывателей немало, и земля их носит, вынося от их клеток, что они зовут домом, до ближайших пунктов назначения, будь то сараи, магазины, свалки. Порой кажется, дальше земля их просто не вынесет. Б ехал не стесняясь в вождении, он не старался объезжать те препятствия, что подкидывала на его пути окраина. Единственные преграды, которые он объезжал, были изредка встречавшиеся на его пути обыватели. Но и тогда, полушутя, сомневался, объехать или нет. И тогда его посещала мысль, что когда-то могла относиться и к нему самому, и относилась. Объезжая прохожих, Б нехотя кидал в них ленивые взгляды, и уже через мгновения его внимание снова приковывала дорога. Мгновение — этого было достаточно. Достаточно, чтобы увидеть и понять, на сколько местные похожи друг на друга, и ни один не друг другому. Все как один: серые, загруженные вечными проблемами, которые давно, а быть может только что себе придумали, как например сходить вынести тот же мусор — проблема, что найдет скорое решение, даже слишком скорое. Все спешат-торопятся по самым важным в их «жизни» делам, важнее которых уже никогда не будет — в никуда. И придя, наконец, в никуда, они, все и каждый, займутся самым важным делом, приковав всеобщее внимание к мерцающему экрану. Размышляя о них, Б отчего-то попробовал взглянуть со стороны на себя - шутить он не умел.
Вскоре, весьма скоро при такой езде, Б выехал на относительно ровное асфальтированное покрытие и продолжил путь, казалось, ещё быстрее. Однако, только казалось. Через несколько минут он подъехал к жилому зданию. Мест для парковки почти не было, читай, совсем. Здание, как многие, очень многие здания в городе были в беспрестанном окружении транспортных средств. Было время, когда по улицам города можно было не просто ездить, но кататься, с удовольствием держа в руках баранку своего автомобиля, словно свободу, спасательный круг в совершенно спокойном море, где вроде всё и устраивает, но где-то в глубине и горишь желанием и стремлением ощутить удары волн перемен. Но времена неумолимо меняются, и если в угоду им не меняется человек, скорее всего уже через мгновение ему уготовано лишь наблюдать настоящее, что с высока даже не взглянет на него. Казалось бы, отчего же тогда животные, живущие казалось бы совершенно вне времени, каждый день, каждый миг именно живущие. Возможно, потому что звери не ставят себя выше или ниже чего-то: они прекрасно осознают свое место во времени и пространстве — они те, то они есть. Однако люди всегда знают, чего хотят. Так они думают.
Б смело, на пониженной передаче, несколько объехал здание по периметру и припарковался на свободном месте практически рядом с крыльцом, что ведет к двери в подъезд жилого дома. Это было пятиэтажное серое здание с двумя подъездами и плоской крышей. Относительно чистое, возможно здание новое и его стены ещё не успели как следует испачкать. Небольшое пространство по соседству с другими автомобилями, было асфальтировано и влажно, словно недавно прошел дождь, но другие машины были сухими. Места для парковки ему хватило, и достаточно чтобы в скором будущем можно было беспрепятственно сманеврировать и выехать. Б вышел из салона автомобиля, с помощью кнопки на брелке, что держал в правой руке, закрыл двери машины и включил сигнализацию. После чего он направился к подъезду, открыл ключом запертую дверь и вошел.
В скором времени дверь подъезда снова открылась. Б покинул жилое здание, сел в свой автомобиль и куда-то уехал. Ничто не преграждало путь, и легкий маневром Б освободился из замкнутого пространства.
Вскоре Б вернулся. Лёг спать.
Вокруг всё плыло, грязный пол, что стелился под ногами, оказался над головой, затем где-то сбоку. Мимо пролетали нити паутины, спутанные, на которых давно высохла последняя живность. То сверху, то снизу, то где-то в стороне торчали ржавые прутья клеток, в которых не находил отражении тусклый теплый свет, единственно тёплое, что было вокруг. Но откуда исходил этот свет было не ясно, да и не интересно. Б словно летел, проносился куда-то вдаль по длинному коридору. Оставались позади клетки, что супротив здравому смыслу запирались изнутри, на давно сломанные засовы. И вот в конце коридора забрезжил холодный, яркий свет. За ним различалась фигура человека. Он сидел на стуле. Всё его естество было обращено к свету. Коридор должно быть оставался далеко позади, а человек совсем близко. Хотелось подлететь ближе, но полет был прервал, словно все вокруг зависло, словно сама жизнь остановилась, и в тоже время настало мгновение, ради которого стоит жить. Человек встал со стула и начал было оборачиваться, Но по мере как вот-вот открывалось его лица, свет всё ярче заполнял всё вокруг, заволакивая того, кто уже было подошел совсем близко. Во всеобъемлющей белой мгле лишь чуть виднелось очертание свернутого листа бумаги, что подносила белая рука. Яркий свет резал глаза, которые мал-помалу отворяли врата солнечному свету, впуская светило в самые темные уголки разума, и нехотя провожая ещё не закончившийся, но уже покидавший разум сон. Пелена не сходила с глаз. Через пару минут перед практически ясным взором была нарисована вполне осознанная картина утреннего окна, не полностью занавешенного шторами.
- И почему не закрыл шторы полностью? - с такими мыслями Б встал с постели.
Утро быть может и не удалось, если это было утро. Но вскоре, будучи уже в салоне своего автомобиля, Б с ветерком мчался на встречу солнцу за город. На трассе Б вдоволь позволял себе нарушать все мыслимые правила, так что очередная пара-тройка километров была преодолена очень быстро, отчего Б досадовал, и встреча с солнцем периодически оборачивалась расставанием с ним. Толи Б гнался за солнцем, то ли солнце летело вдогонку за мчавшимся по трассе автомобилем, не ведавшем ограничений и самих границ, и эта игра доставляла Б немалое удовольствие. Не часто можно было наблюдать улыбку на лице Б, не так часто как многим бы хотелось, но эта игра, кто первым преодолеет финишную черту — линию горизонта, вызывала улыбку на его лице. Однако не долго. Вскоре мчавшийся по трассе автомобиль сбросил-таки скорость и подъехал к какому-то строению.
Автомобиль по узким, но достаточно качественно, возможно, вследствие новизны, асфальтированным дорогам въехал к небольшой поселок, состоявший из частных домов различной этажности и вариантов фасада. Одни дома, окруженные невысоким забором, не многим выше среднего человеческого роста, представляли собой одноэтажные коробки с мансардами, другие без мансард, но бо’льшие коробки, иные же за исполинскими заборами в два и выше человеческих роста тщетно скрывали сооружения в три и даже четыре этажа, да с мансардными крышами, сверкавшими в полуденном солнце ни одной парой стеклянных глаз причудливых форм. Под широкими крышами, точно под сомбреро, будто личности скрывались не коробки — произведения искусства, выдающиеся в разные стороны разнообразными архитектурными конструкциями, стены украшали барельефы, горельефы, диковинная лепнина. Едва ли хоть один из таких домов можно было назвать скучным. И все да каждая деталь едва ли была лишней — всё было функционально. Перекрытия второго и даже третьего этажа, выходящие широко за пределы стен опирались на столбы роскошной архитектуры, замысловатые детали которой служили функциональными дополнениями: одни детали служили креплениями ламп освещения, другие — клумбами, из которых ввысь тянулись стебли и лозы, и так далее. Двери одних домов были узкими и высокими, другие пониже и широкими и больше походили на врата. Некоторые окна казались вовсе лишними, едва ли в них была необходимость в стеклах, такие окна широко смотрели на просторные лоджии, скорее напоминавшие сады, нежели балконы. И все это великолепие, весь это творческий архитектурный беспредел возможно было наблюдать лишь в короткие моменты, когда отворялись ворота в исполинской преграде каменного забора, а из другого мира, казалось совершенно чужого и незнакомого тому миру, что течет хотя бы в метре за пределами забора, выплывала автомашина, в которой, исходя из ее габаритов, могла свободно поместиться большая семья. Но в такой автомобиле, как правило, едет один человек, восседая словно на троне в убранном пространстве своей личной крепости.
Проезжая в поселке, Б увидел как отворяются ворота и знал, что через мгновение на узкую дорогу выедет машина, но не торопился останавливаться, чтобы пропустить. Напротив, он продолжил спокойно и уверенно ехать по своему шоссе, не признавая никого вокруг. Проезжая мимо ворот, Б лишь бросил мимолетный взгляд внутрь, но не затем, чтоб увидеть автомашину, которая должна уже выехать из ворот, но чтоб увидеть архитектуру. Покидавшая дворец машина остановилась, чтобы пропустить ехавший автомобиль. Через мгновение можно было увидеть в одно из зеркал заднего вида, как машина выехала из ворот и поехала в противоположном направлении, но созерцание этого автомобиля не составляло планов Б. Автомобили разъехались. Ворота были уже заперты.
Вскоре Б подъехал к одной из построек, то ли разрушенной, то ли еще не построенной. Вблизи строения уже стояли припаркованные то здесь, то там, но не слишком разбросанные несколько автомобилей. Машина Б гармонично вписалась в общую картину транспортных средств. Б заглушил двигатель, некоторое время оставался в автомобиле. Он видел сквозь лобовое стекло, как у стен постройки стоят строго одетые люди и что-то жарко обсуждают. Едва ли они обсуждали серьезные вопросы, слишком много веселья непрестанно сопровождало наперебой звучавшие слова. Они разговаривали достаточно громко, чтобы Б мог их слышать, но какофония этих звуков, коей считал все эти разговоры Б, не интересовали и не веселили его. Вскоре покинув салон автомобиля, Б вышел и степенно пошел ближе к постройке. Это был недостроенный дом. С виду едва ли можно было пророчить, что это будет одноэтажная коробка. Как на любой строительной площадке, кругом разбросаны строительные материалы, редко но местами лежали оставленные инструменты, вероятно, в виду их тяжести: едва ли у рядового обывателя хватит ума забрать с к себе домой бетономешалку со стройки, к которой ото не имеет отношения, за несколько километров. Едва ли вообще рядовой обыватель мог что-то здесь. Б не стал подходить к беседовавшим, а стоял в сторонке и смотрел на стройку. Его мысли были несколько возбуждены. Однако долго думать было, вероятно не о чем, и Б уже собрался вернуться к машине, как к нему подошел один из беседовавших неподалеку.
- Зачем ты здесь? - спросил с интересом юноша, отделившись от толпы.
Б остановился.
- Тебе ведь это совершенно не нужно. Я знаю. - продолжил юноша.
После этих слов Б спокойно и степенно пошел к автомобилю. Оказавшись в салоне, Б оказался лицом к лицу с юношей, что задал ему вопрос. Молодой человек стоял на том же месте и смотрел на сквозь лобовой стекло, по ту сторону которого сидел Б, на лице которого можно было прочитать то ли ухмылку, то ли отрешенность, то ли саму жизнь. Казалось Б улыбался, но возможно только в мыслях. Юноша смотрел на Б сквозь лобовое стекло автомобиля и не смел оторвать глаз. Он видел в Б свободу, дарованную не роскошной колесницей её владельцу, видел волю, способную словно на крыльях унести подобно ветру, но не туда куда подует ветер — туда куда укажут крылья, унести не туда — где нужно быть, но туда где хочешь быть. И юноша не понимал этого противоречия. Б не мог приехать ради толпы, ради их взгляда, мысли или слова — Б здесь по иной причине, известной только ему. Хотя юноше было непросто представить, чтобы Б чего-то не мог.
Б недолго сидел в салоне автомобиля, его мысли были чем-то заняты, что впрочем не редкость. Но не минуло и трех-пяти минут, как он завел двигатель и пустился в путь. Он не стал разворачиваться, а поехал дальше по той же дороге, зная, дорога куда-то но приведет. Дорога всегда куда-то приводит, в редчайшем случае вернешься обратно, хорошо это или плохо будет время поразмыслить в пути.
Недолго юноша смотрел в след Б, который словно ветер: вот видел его, ан нет — показалось. И даже когда он был рядом, даже тогда он был где-то недосягаемо далеко. Но куда в следующее мгновение укажут его крылья, юноша не представлял. Его окликнули, и он вернулся к толпе, которая продолжала весело что-то обсуждать. Звали его Я.
Б не задавал ни себе ни кому бы то ни было подобного вопроса, не находил в том смысла, да и не искал. Он не размышлял о последствиях своих, знал, что последствия неизбежны, их нужно будет просто принять. Весь его расчет сводился к простому: хочет ли он этого или нет, нужно ли ему это или нет. Сейчас? Завтра будет другой день, если будет, другие желания, если будут, другие расчеты, если будут. Он был уверен в завтрашнем дне ровно на столько, на сколько был уверен в себе сам завтрашний день.
Не прошло и пары часов, Б вернулся в город, к жилому дому. Место для парковки у крыльца оставалось не занятым, и он его привычно занял. Поднявшись на свой этаж, он лег спать. Шторы все также оставались не занавешенными, яркий солнечный свет свободно влетал в просторную комнату, и не встречая преград мягко стелился, освещая каждый уголок. Пространство комнаты обеспечивалось, минимум вещей, функциональность которых была очевидна. В комнате не было ничего лишнего, ни одной лишней вещи. Вещей, основной функцией которых было украшать интерьер в комнате не было. На стенах висели картины, как напоминание. В углу стоял темный длинный достаточно глубокий шкаф. А поскольку Б нечасто бывал гостем этих стен кроме необходимости скоротать ночь, основным в общем пространстве была широкая двуспальная кровать. Солнечный свет дразнил закрытые глаза. Сон пришел довольно быстро.
Всеобъемлющий мрак, который так ценит Б, застилал всё. Не видно было, где он находился, неясно было, стоял он, сидел или лежал. Он не знал во что он одет и одет ли. Странные мысли проникали в голову, странное чувство зарождалось в груди. Это не было страхом, скорее непонимание, не способность здесь и сейчас осознать. Чёрный костюм, который составляли черный плащ и того же цвета брюки и ботинки. Черный представительский автомобиль. Где оно всё? Автомобиль не блестит в лучах света — вокруг кромешный мрак. Окружив мраком, Б посетило странное чувство, что он взаперти. Тьма давила со всех сторон. Самое привычное, самое обыкновенное и давно знакомое, таким ли оно было на самом деле? У тьмы нет друзей, нет привычек, нет ничего, но тьма — есть всё. Тьма - спокойствие, но лишь для тех, кто способен принять мрак, отбросить предрассудки. Тьма — свет, для тех немногих кто способен разглядеть эти вспышки света, которые обыкновенно не заметны. Тот, кто рожден на свете и не вкусил жизни во мраке, едва ли способен узреть эти вспышки. Тьма, которую Б давно приручил, держала его в клетке из незримых пальцев множества рук. У этой клетки не было ни стен, ни пола, ни потолка, её прутья начинались нигде и никогда не заканчивались, пронзая мрак внутри своей жертвы. Нет смысла искать выход. Б метался из стороны в сторону, руками искал стены, какие-то предметы, он был бы рад даже удариться обо что-то и более того порезаться. Ничего. Скоро оп оставил попытки покинуть незримые застенки мрака. Он попытался собраться с мыслями, тьма способствовала его размышлениям. Если у него в груди и зародилось чувство, то ужас неизвестности. Когда строится подземное сооружение, то первым делом прокладывается дополнительный выход — аварийный. Такова природа самосохранения. Оказавшись в чертогах тьмы, словно в глубинах вселенной, Б пытался разглядеть хоть одну звезду, путеводную нить. Тогда в памяти его возродился образ человека, который в минувшем сновидении протянул его листок бумаги. То ли Б забылся, то ли сработало аутодвижение, когда не в состоянии находиться постоянном спокойствии мышцы непринужденно совершают движения, двигая то руками, то ногами. Сквозь свет и сон увидев человека, кто протянул ему свёрнутый им же лист бумаги, Б потянулся рукой к листку. Выход был найден. Рука его уперлась во что-то, что Б движением руки легко отодвинул. Тьма быстро отступила. Б стоял по среди улочки. Под его ногами пролегала грунтовая дорога, где-то, то здесь, то там, был разбросан мусор, камни, да битое стекло. Б смотрел перед собой — на него были обращены мутные взгляды старых окон ветхого барака. Практически бессознательно Б поторопился войти в дом, скоро прошёл коридор, отворил дверь. Каково было его изумление, когда отворив дверь той самой дальней квартиры, он не нашёл внутри никого и ничего. Просторная освещенная солнечным светом квартира, у окна в которой одиноко стоял старенький стул.
Сон о не былом
Вскоре проснувшись, Б уселся на кровать. Его мысли были заняты образами минувшего сна. Он видел, как солнечные лучи, пробиваясь слева от него и рассыпаясь по одеялу, простыни, по его рукам и ногам, где-то в комнате по дневному ярко освещали окружающее пространство. Б повернул взгляд, а затем и голову слегка влево, устремив пустой взор куда-то в окно, после встал с кровати и начал одеваться. В комнате стоял небольшой шкаф для одежды, но Б им нечасто пользовался. И в этот раз его одеяния лежали, а ве<