А. К. Секацкий
Фигура гармониста и проблема культурной монады [i]
В интересной статье А. К. Секацкого, полной неожиданных сравнений и увлекательных экскурсов в "метафизический смысл деревенской драки", представлены оригинальные авторские подходы к поиску той диалектики "созидания и растраты", которая веками сохраняла и воспроизводила сущностные черты народной культуры. Частное проявление деревенского образа жизни - периодические деревенские драки, память о которых, говоря словами автора, "сохранилась практически у всех старших жителей белозерских деревень", стали поводом для общих размышлений о монаде русской действительности.
Публикуемая статья не в полной мере соответствует названию. Фигура гармониста эпизодична, поэтому выводы автора о его функции в драках недостаточно убедительны и доказательны из-за малого количества материала, записанного от информаторов. Статья по сути посвящена драке как феномену проявления в мирной жизни "борцовского поведения" мужского населения деревни в начале XX века.
Редакция, уважая право каждого автора на свою позицию, отмечает, что в российской этнологии давно сложился устойчивый интерес к традиционным народным состязаниям (например, "кулачным" и "палочным" боям). Достаточно напомнить о работах Д. К. Зеленина, Н. И. Костомарова, А, А. Лебедева, М. Г. Рабиновича, Б. В. Горбунова, Г. И. Фомина, Т. А. Бернштам и др. Изучены ритуалы боев, их правила, пути примирения и т. п. Они действительно играли компенсаторную функцию, имели свой сакральный смысл, способствовали подготовке молодежи к приобретению необходимого опыта риска, выдержки, мужества, ответственности за репутацию своей деревни, своей возрастной группы. Но это были не обиходные драки, а "примерные бои", "игрища". Убийство участников рассматривалось как трагическое исключение, пьянство - тоже. Традиция таких "молодецких забав" древняя, намного древнее "фигуры гармониста" и самой гармони тоже.
Скорее всего, уважаемый автор зафиксировал традицию на этапе ее "последнего издыхания" по воспоминаниям информаторов, которые можно отнести к 10-20-м годам XX века, когда она, подобно надутому, но незавязанному воздушному шарику (используем образное выражение самого автора), совершала еще беспорядочные рывки перед тем, как навсегда затихнуть.
Редколлегия
Данная статья представляет собой краткую сводку наблюдений и размышлений во время фольклорной экспедиции в июле 1995 года в деревнях Кобылино, Анашкино и Устье Белозерского района Вологодской области. Цель ее - послужить введением к более доскональному исследованию предмета.
Контуры проблемы
Всем известно, что гармонист - первый парень на деревне. Если попытаться визуализировать это расхожее представление, возникает примерно такая картинка: удалой весельчак (желательно кудрявый) наяривает на гармошке, распространяя вокруг себя веселье и задор; парни пляшут, девки поют, а старики с умилением вспоминают молодость.
Мое представление, во всяком случае, было именно таким, пока я не столкнулся с реальностью (разумеется, уже утраченной) совершенно другого рода, с сюжетом, уводящим далеко в сторону от идиллической гулянки, куда-то к самим основам целостного бытия деревенской жизни, к проблеме самодостаточного культурного единства (1).
Расспрашивая стариков и старух села Кобылина и окрестных деревень, я обратил внимание на тему, которая всплывает сама по себе как некая свободная ассоциация с былым. Речь идет о периодических драках, если не сказать побоищах, между соседними деревнями: "Ну кобылинские, как известно, враждовали с Устьем и с Рожаевым [деревни Белозерского района]. В каждой деревне был свой праздник, и вот на праздник-то этот собирались парни с других деревень. И тогда-то драки бывали между парнями, и каждая, почитай, драка убийством заканчивалась. Так вот было". (Александр Авксентьевич Лысанов, 1919 г. р., село Кобылино.)
Память о драках, сопровождавшихся необыкновенной жестокостью, сохранилась практически у всех старших жителей белозерских деревень.
"Дрались все. А у нас ведь раньше как было - гулянье, так убийство, как гулянье, так убийство. Вот, где вы речку переезжаете, там [деревня] Мурта была - так сколько на этой Мурте людей погибало!" (В. И. Семенов, 1929 г. р., д. Ануфриево.) Гулянье, веселье переходило в драку естественным образом, как бы само собой. Драка была просто неотъемлемой частью праздника, по существу - его синонимом. Возникает вопрос: а как же гармонист, этот весельчак и балагур? Он-то что со своей гармошкой? Такой вопрос я задал М. В. Тарасовой, 1928 г. р., жительнице села Кобылина, и получил неожиданный ответ, подтвержденный впоследствии и другими собеседниками: "Гармонист-то всегда впереди, он и тут при деле. Если вот драка зачинается, он начинает играть как бы "задиристую" - что аж дрожь берет. Начинает такую игру, звереют люди от которой... Самой, что ли, хочется драться. Не мелодичную какую играет, а начинает дергать, вот дергать, чтоб еще злее дрались. Ведь как для пляски своя музыка нужна, так, значит, и для драки... Гармонист эту-то особу музыку и играет, ярит людей". (М. В. Тарасова.) Таким образом, и в драке у гармониста было свое место, которое, пожалуй, можно назвать решающим. Попытаемся разобраться, что это за место и в чем мог заключаться смысл праздничных сражений, регулярно происходивших в деревнях русского Севера на протяжении столетий.
Феномен праздничной драки
Обобщенная картина типичной драки выглядит примерно так. Кобылинские парни собираются в Рожаево на праздник (свой престольный праздник был в каждой деревне и чаще всего не один). Пива выпито вдоволь: белозерские деревни издавна славились традициями пивоварения, существовало несколько устойчивых сортов, в том числе элитное пиво "кумушка". Парни в приподнятом настроении, они готовы повеселиться, позаигрывать с девками - словом, других посмотреть и себя показать. Но на всякий случай берут с собой оружие - цепи с гайками и так называемые "трости" - обрезки толстой проволоки с оплетенной рукояткой. Впрочем, возможность применения оружия не обсуждается, не строится и предварительных планов; разговор идет в основном о предвкушении веселья, о девках, о выпивке. Проявления тревожности и вообще какой-либо степени озабоченности будущим пресекаются насмешкой.
Вот веселая компания во главе с гармонистом подходит к соседней деревне. Как правило, в село входят не сразу; сначала идут вдоль околицы. Парни поют частушки, девки откликаются. Наконец, пройдя по периметру, гости входят в деревню, где праздник тоже в разгаре, и местные парни, выпив не меньшее количество пива, собрались в свою группу. Компании сближаются, между ними начинается "обмен любезностями" - подначивание, поддразнивание. Тем более, что для жителей каждой деревни есть свое коллективное прозвище, кажущееся особенно обидным (удаву Каа, например, было особенно обидно, когда его называли "земляным червяком"). В какой-то момент - и этот момент можно назвать "точкой перегиба" - происходит решающий поворот калейдоскопа: либо встреча развернется в "веселье", либо - кровавая драка со всеми вытекающими из нее последствиями. Судя по единодушному мнению опрошенных, первый вариант был достаточно редким.
Драка буквально "вспыхивает". Если воспользоваться аналогией из химии, можно сказать, что сначала идет накопление критической массы, достаточно медленное по сравнению с последующей фазой, а затем срабатывает цепная реакция, происходит вспышка, взрыв. В ход идет как заранее принесенное оружие, так и все, что попадается под руку: поленья, камни, оглобли. В этом пункте описания однообразны и разночтений практически нет. Приведу лишь фрагмент беседы с уже упоминавшимся В. И. Семеновым:
- А правила какие-нибудь были на этих драках?
-... Вот у нас был Павел Павлыч, так он жердиной по двое сшибал. Жердина с метра три.
- И что это было: кулачный бой или на борьбу похоже?
- Нет. Это артель на артель наскакивали, и кто чем, кто колотушками, кто железным тросом. (Записано Н. Славгородской, М. Степиной 17 июля 1994, д. Ануфриево.)
В результате реакции возникает краткосрочное тело драки, где даже не всегда строго выдерживается разделение на своих и чужих. Тем не менее, его нельзя назвать "телом без органов" в смысле Делеза и Гваттари: оно структурировано, по крайней мере, в одном отношении - четко выделяется позиция гармониста. Из воспоминаний очевидцев выясняется, что если в период подначивания и задирания (то есть пока идет накопление критической массы) гармонисту достается больше всех, - вероятно, по причине особой эффективности подобных провокаций, - то в ходе самой драки гармониста не трогают. Его место характеризуется особой топикой: будучи внутри, как бы в самом эпицентре побоища, он в то же время и вне, за пределами досягаемости палок, кулаков и ножей.
Гармонист играет особую, прерывистую музыку, "мелодию ярости и гнева", и нельзя отделаться от ощущения, что гармошка в его руках представляет собой оружие опаснее трехметровой жердины Павла Павловича. Гармонь превращается не просто в оружие, а, если можно так выразиться, в оружие массового поражения, в низкочастотный битвоусилитель, подзаряжающий ярость дерущихся, оно именно "ярит" людей, по точной характеристике М. В. Тарасовой. Гармонист служит как бы источником специфического одухотворения, он производит нечто противоположное аристотелевскому "катарсису" (то есть "очищению", "избавлению"), производит "инфлюэнс" - "подзарядку", актуализацию потенциальной энергии. Через топос гармониста в тело драки нисходит Дух Воинственности, которым это тело движимо, подобно тому, как всякое воплощение (плоть) движимо определенным духовным началом (2). Теперь драка может идти вплоть до полного истощения сторон (выработки расходных материалов, реагентов цепной реакции), но, как правило, останавливается раньше, причем единственно возможным в этом случае образом - оповещением об убийстве кого-либо.