– И как же твои создания справились с этим? – прогремел Ксхакоруах с некоторым раздражением из‑за многоречивого ответа гемункула.
– Я частично ослепил и оглушил их. У каждого, что был на поле боя, я удалил один глаз и одну барабанную перепонку. Это, да еще их врожденная устойчивость к боли и повреждениям, позволило им некоторое время переносить светошумовое воздействие лучей. Могу ли и я кое о чем спросить? Как ты выжил? Ведь практически весь их арсенал какое‑то время был нацелен лишь на тебя одного.
– Силы из‑за пределов Аэлиндраха благоволят мне, точно так же, как другие благоволят моему брату, – загадочно ответил Ксхакоруах. – Найти своих созданий из плоти и приведи их, чтобы пробиться в тронный зал. Их мощь хорошо послужит нам снова.
Беллатонис послушно собрал гротесков и подвел их к тяжелым обсидиановым дверям тронного зала. Они взялись за отбитый кусок колонны, чтобы использовать его в качестве тарана. Весь коридор позади них кишмя кишел торжествующими последователями Ксхакоруаха. Когда Беллатонис выкрикнул приказ, гротески с силой размахнулись тараном, раздался громоподобный треск, и тяжелые двери разлетелись на части. Беллатонис отдал другой приказ, и гротески, бросив неудобный таран, ворвались внутрь. Беллатонис и Ксагор помедлили некоторое время, чтобы позволить кровожадной толпе теневых существ во главе с Ксхакоруахом хлынуть в тронный зал. К удивлению гемункула, не послышалось ни лязга оружия, ни драматических речей на тему братского соперничества, которыми Ксхакоруах мог бы попотчевать загнанного в угол родича. Вместо этого в тронном зале повисла тишина. Зловещая тишина и безошибочно различимое зловоние смерти.
После мига сомнений Беллатонис послал Ксагора в тронный зал, чтобы выяснить, в чем дело. Была вероятность, что последняя мера обороны Азоруаха была настолько смертоносна, что истребила Ксхакоруаха и его последователей в полной тишине. Черное Схождение оберегало свой лабиринт с помощью устройств, которые могли быть настолько же опасны или настолько же бесшумны, хотя ни одно не могло похвастаться обеими качествами одновременно. Его раздумья прервал Ксагор, который снова появился в разбитых дверях.
– Там безопасно, хозяин, – слегка дрожащим голосом сказал развалина. – Хозяину следует взглянуть. Исход неожиданный.
Заинтригованный, Беллатонис проследовал за развалиной внутрь. Зал был высоким, почти конической формы, со стенами, которые выглядели, будто водоворот из смешавшихся струй гагата, оникса, обсидиана и базальта. Трон Азоруаха, теперь принадлежащий его брату, стоял на вершине высокого помоста из черепов, сложенных у дальней стены. Центр пола занимала круглая яма. Над ней свисали тяжелые черные цепи и слабо покачивались, как будто в ответ на какое‑то движение наверху.
Беллатонис не видел, где заканчиваются эти цепи – они тянулись куда‑то вдаль, уходя вглубь темного вращающегося облака, которое как будто застряло под высшей точкой помещения. Яма быстро стала темнее, чем что‑либо доселе виденное Беллатонисом в Аэлиндрахе – это была абсолютная пустота, полнейшее ничто, которое как будто высасывало душу, сознание и саму жизнь. Гротески толпились возле возвышения из наваленных грудой черепов, непонимающе глядя по сторонам в поисках врагов. Ксхакоруах и его последователи стояли вокруг ямы, молча и пристально глядя на цепи, а точнее, на то, что висело на них.
На цепях свисал труп – гигантское, черное как сажа тело. Это существо имело определенное сходство с Ксхакоруахом, но при жизни было выше и выглядело более поджарым. Кожа была покрыта татуировками из голубого и желтого колдовского огня, который теперь медленно угасал.
Головы у трупа не было.
Глава 14
ЛАБИРИНТ
Гравитационный трос со свистом скользил в сантиметрах от лица Харбира, пока тот спускался по сточному каналу с такой скоростью, что глаза слезились. Впереди и позади мчались воины Иллитиана, держась за трос через равные интервалы, словно бусины, нанизанные на проволоку. Они проносились через облака тумана, поднятые действующими стоками по бокам, и Харбир вскоре стал скользким от распыленных в воздухе отходов, которые стекали из Верхней Комморры.
+Некоторые вещи никогда не меняются, а, дитя?+ сардонически прошептала Анжевер в его голове.
Моргая сквозь слезы, Харбир увидел в стигийской тьме на дне водостока вспышки света, окруженные радужными ореолами от капель в воздухе. Через долю секунды он услышал характерное «крак‑крак‑крак» огня из осколочного оружия. Засада! Видимо, Черное Схождение узнало о планах Иллитиана и устроило ему ловушку. Все, что им нужно – несколько правильно расставленных снайперов, и они снимут воинов, спускающихся по тросу, поодиночке.
У конца стока снова запульсировали вспышки – наверняка дезинтеграторы и бластеры. При их свете Харбир смог разглядеть, что приближается к тому месту, где канал выравнивался и расширялся. Еще несколько секунд, и он окажется в огневой ловушке вместе с остальными, но деваться было некуда. Если он отпустит трос слишком рано, то окажется в канале водостока, откуда не выбраться, и уже не сможет контролировать свой спуск. Он может врезаться в других и наверняка сдерет себе немало кожи, после чего окажется точно в том же месте, как если бы оставался на тросе. Так что ему ничего не оставалось, кроме как висеть и надеяться, что невидимые снайперы промажут.
Гравитационный трос не совсем точно следовал за ходом водостока. Вместо того, чтобы повернуть под острым углом у дна и перейти в горизонтальную плоскость, что было бы чревато переломами, трос выгибался, так что Харбир на секунду оказался над высокими стенами канала. Он успел увидеть, что водостоки впадают в более широкие каналы, которые расходятся в различных направлениях. В отдалении он уловил слабый отблеск того, что могло быть озером. Потом трос снова углубился в водосток и начал вращаться как штопор, чтобы сбросить инерцию. Харбир видел вдалеке угольно‑черные фигуры, вырисовывающиеся в свете дульных вспышек, и воинов Иллитиана впереди, которые спрыгивали с троса. Вот оно.
Харбир отпустил трос и откатился к стене канала. Его не подходящие друг к другу конечности болтались в воздухе, пока он не затормозил и остановился. Он тут же вскочил на ноги и побежал вдоль края водостока, слыша, как приближаются другие солдаты Белого Пламени. Последнее, что ему нужно было – это врезаться в кого‑то еще и предоставить врагу большую, неуклюжую, двойную мишень для стрельбы.
Воины впереди деловито спешили навстречу врагу, уже держа наготове свое оружие, в то время как впереди не прекращались стробоскопические вспышки выстрелов. Харбир вытащил свой собственный, необычный пистолет со спиральным стволом, который Анжевер посоветовала ему использовать, если его загонят в угол. Он посмеялся над идеей, что ему придется ждать, пока он не окажется в углу, прежде чем начать отбиваться. С пистолетом в руке Харбир начал искать цели и подбежал к тому месту, где водосток переходил в широкий сухой канал.
Воины Иллитиана стояли широким полукругом и стреляли вглубь канала. В нескольких метрах перед ними валялись кучи обожженной, превращенной в пульпу и изорванной плоти, которые, без сомнения, раньше были телами, но теперь по большей части были… частями. По мере прибытия новых воинов полукруг расширялся и продвигался вперед, по‑прежнему время от времени паля в незримых врагов. Харбир осознал, что ответного огня не было, и никто из Белого Пламени не был ранен или убит. Значит, это все‑таки не засада, просто отряд Иллитиана наткнулся на какого‑то врага. И этот враг заставлял воинов слегка нервничать, если судить по тому, как щедро они поливали его огнем.
Воины, которые спускались за Харбиром, присоединились к полукругу, как раз когда стрельба сошла на нет. Они двигались вперед как единое целое, и вокруг снова царила тишина, нарушаемая разве что периодическими одиночными выстрелами, когда они проходили мимо груд павших. Харбир последовал за ними и наконец смог хорошо разглядеть врагов.
Первое, что его поразило – зловоние. Харбир убил достаточно живых существ, чтобы знать мерзкий запах распоротых кишок и вскрытых желудков, но это… это было гораздо хуже. Он прикрыл рот рукой и наклонился, чтобы ближе рассмотреть тела.
+Не трогай их!+ зашипела Анжевер в его мозгу. +Они заражены! На этих трупах метка Нургла. Отойди! Их скверна оскорбляет мои чувства так же сильно, как и твои.+
Харбир и так не имел абсолютно никакого намерения прикасаться к этим тварям. Он различил достаточно кривых когтей и безглазых куполовидных черепов с раззявленными пастями, полными игольчатых зубов, чтобы понять, что это останки ур‑гулей. Глядя на явственно подгнившие трупы, он подавил дрожь. Ему уже встречались ур‑гули, в Нижней Комморре, когда он пытался сбежать оттуда с Ксагором – как раз перед тем, как Беллатонис похитил его тело. Стаи этих существ поднимались откуда‑то снизу, и они видели их в путеводных туннелях. Они тоже выглядели больными.
+Ты прошел по границе Аэлиндраха, когда был с Ксагором,+ вдруг объявила Анжевер, +и там были другие такие гули, бродящие на свободе? Это интересная и очень дурная новость. Кто‑то над этим потрудился.+
Харбир услышал шаги, повернулся и увидел Иллитиана, приближающегося в компании своих, похоже, вездесущих телохранителей‑инкубов. Архонт презрительно посмотрел на кучу трупов.
– Ур‑гули. Не стоит беспокоиться, – равнодушно пробормотал Иллитиан, как будто разговаривая сам с собой. – Их стаи попытались взять авангард числом…
Иллитиан прервался и посмотрел Харбиру в лицо, прежде чем продолжить:
– …они, судя по всему, оказались очень устойчивыми к травмам, и, чтобы они остановились, их нужно было практически расчленить. К счастью, особое оружие моих воинов обеспечило им победу. Каково же твое профессиональное мнение об этих неумирающих зверях, Беллатонис?
– Об ур‑гулях? Были стаи, эм, сообщалось о стаях в старом городе, как раз после того, как все кругом сошло с ума…
Харбир замялся, подыскивая слова, и Анжевер зашипела в его сознании:
+Заткнись! Ничего ему не говори!+
– Может быть, Разобщение с этим как‑то связано? – неловко закончил Харбир. – Ну, с их прочностью, в смысле.
Иллитиан с новым интересом осмотрел бойню, устроенную его воинами.
– Напитаны энергией Разобщения… я полагаю, это возможно, – сказал архонт, пристально разглядывая трупы. – О да, но это крайне специфичная энергия – обрати внимание на язвы на коже и тройные пустулы – я видел такие отметины совсем недавно, когда мы сражались над Горатом. Боги Хаоса пытаются вовлечь нас в свои забавы.
При этих словах в голове Харбира раздался взрыв безумного хохота. Он был слишком ошарашен им, чтобы ответить, и архонт ушел прочь вместе с телохранителями. На один сводящий с ума миг Харбир почуял острое желание побежать за ним, сознаться во всем и умолять о прощении за обман. Все, что могло избавить его от безумной колдуньи, было лучше, чем продолжать ей служить.
+Он бы просто убил тебя, дитя,+ усмехнулась Анжевер в его сознании. +Или совратил бы тебя и принес твою неприкаянную душу в дар своему тайному хозяину, если бы знал, кому он на самом деле служит. Неважно. Поспеши за ним, ты ведь не хочешь пропустить то, что случится дальше.+
Воины Иллитиана прошли дальше и теперь стояли у открытого люка в крутой стене пересохшего канала. Подойдя, Харбир заметил спиральный узор, неровно высеченный в перемычке над люком. В проходе лежали распростертые тела ур‑гулей и двух комморритов в грубой непримечательной одежде. Харбир подумал, что эта парочка выглядит как очередные агенты Иллитиана, которые, очевидно, были убиты ур‑гулями, вырвавшимися из люка, когда они его открыли. Выражение ужаса застыло на их растерзанных лицах, все еще наглядно передавая их шок и изумление.
+Видишь узор? Он значит, что здесь начинается территория Черного Схождения,+ прошептала Анжевер. +Ступай осторожно. Сам лабиринт находится дальше, но ловушки попадаются уже здесь.+
Иллитиан заметил, куда он смотрит, и сделал широкий жест в сторону люка.
– С этого момента ты нас ведешь, Беллатонис. Я могу утешить себя знанием, что любые ошибки с твоей стороны будут быстро исправлены изобилием смертельных ловушек, которые, как говорят, столь популярны у твоих друзей из Черного Схождения.
Воины Белого Пламени стояли вокруг него, безмолвные и непроницаемые в своей угольно‑черной броне, но по тому, как приподнялись их подбородки, Харбир понял, что их развеселил мрачный юмор Иллитиана. Инкубы не выказывали подобных признаков. Они наблюдали за ним так же бесстрастно, как наблюдали за всяким, кто мог угрожать безопасности архонта, которого они поклялись оберегать. Харбир помедлил.
+Ты должен войти внутрь, дитя. Тебе нечего бояться, ведь я буду помогать тебе, если только ты будешь подчиняться моим приказам вплоть до буквы.+
Харбир проглотил свои страхи и подумал, что было бы замечательно, если бы это было правдой, и там действительно нечего было бояться. Он шагнул сквозь люк в сумрак. Первое, что он почувствовал – это вонь, выворачивающее желудок, желчное, гнилостное, выжимающее слезы из глаз зловоние, по сравнению с которым сразу померкло легкое неудобство путешествия вниз сквозь испарения водостоков. Когда его глаза приспособились к тьме, он увидел неровный коридор с идущими через неравные промежутки проемами в обеих стенах.
+Иди к четвертому справа,+ прошептала Анжевер. Харбир сделал, как сказано, и заметил еще один спиральный узор, нарисованный мелом рядом с отверстием. Дыра в стене выглядела так, словно ее обглодали по сторонам какие‑то вредители. За ней тянулся еще один коридор, поуже и прямой как стрела, с гладкими стенами. Харбир застыл на месте – на сей раз не из‑за запаха, но из‑за того, что увидел новые тела. По коридору были разбросаны расчлененные останки еще примерно дюжины ур‑гулей.
Через миг Анжевер прошептала в его сознании:
+Это простой прядильщик моноволокна, но если он сработает, то заполнит нитями весь коридор. Попроси головорезов Иллитиана обстрелять стены на середине прохода на высоте плеча, это вырубит сенсор.+
Харбир снова помедлил, спрашивая себя, может ли колдунья и вправду обладать столь точным чутьем. Он почувствовал, что воины Иллитиана движутся следом за ним, и ощутил нарастающий ужас. Ему оставалось только идти вперед, и только Анжевер могла ему в этом помочь. Чувствуя себя настоящей марионеткой, он указал воинам Белого Пламени, куда стрелять, как потребовала Анжевер. Они использовали дезинтеграторы и наделали в стенах дырок, чтобы наверняка, но все равно заставили Харбира дойти до конца коридора первым.
Проход закончился тупиком. Мгновение Харбир, недоумевая, стоял перед голой стеной, а потом почувствовал на лице легкое дуновение ветра. Приглядевшись, он увидел, что стена перед ним с невероятной медлительностью отползает слева направо.
+А теперь просто подожди,+ прошептала Анжевер. +Ты все еще не понимаешь, как я могу провести тебя сквозь лабиринт. Попытаться разъяснить это тебе – все равно что попытаться описать цвета слепому. Воспринимай это так. Тот, кто может видеть нити и переплетения варпа, может заглянуть в будущее и прошлое, судьбы и желания, действия и реакции, ибо пустота содержит в себе все эти возможности. Так что соберись с духом, юный Харбир. Здесь и сейчас это лишь детская игра – увидеть, какой шаг принесет тебе погибель, и какой путь приведет тебя к цели. Например, я могу сказать тебе, что настоящий лабиринт начинается в этом месте, и это – один из входов в него.+
Когда Анжевер замолчала, у левого края стены появилась щель и медленно расширилась, как открывающаяся пасть. За отверстием оказался еще один коридор, который тянулся во мрак. Он был лишен каких‑либо видимых черт, кроме свежих, не предвещающих ничего хорошего пятен, и располагался под небольшим углом к проходу, где находился Харбир. Когда стена подползла так, что оба коридора идеально совпали друг с другом, он нетерпеливо шагнул в отверстие и вошел в лабиринт Черного Схождения. Идти вперед – вот единственный способ покончить со всем этим.
Зиклеядес был патриархом‑ноктис в ковене Черного Схождения. Для подчиненных – разнообразных мастеров, секретарей, избранников, провостов, хранителей и управляющих, над жизнью и смертью которых он имел полную власть – его ранг в этой запутанной иерархии представлял собой практически невообразимую ступень схождения. Многие из этих менее важных членов ковена могли знать лишь статусы своих непосредственных начальников и проживали жизнь в уверенности, что с каждым продвижением по рангу они подбираются все ближе к скрытым правящим силам ковена. Некоторые из них даже ни разу не слышали о такой должности, как патриарх‑ноктис. И не услышат никогда, на протяжении всей своей жалкой карьеры, если только не потерпят настолько грандиозную неудачу, что для последующих пыток и казни понадобится его присутствие.
За свою весьма долгую и богатую событиями жизнь Зиклеядес продвигался по рангу двадцать один раз. Каждый раз ему становились известны новые должности и сложные детали. Каждый раз он обнаруживал, что теперь подчиняется целой уйме загадочных личностей, которых как будто становилось все больше и больше. К настоящему моменту он был уверен, что никогда не продвинется настолько далеко, чтобы действительно стать одним из этих невидимых правителей ковена, о существовании которых на нижайшей ступени схождения можно было только догадываться. В настоящий момент он точно так же отвечал перед своим начальством, как тогда, когда присоединился к рядам ковена века назад, будучи неприметным наивным развалиной.
Сейчас он стоял в своих покоях лицом к темному зеркалу высотой почти с его рост, с рамой из изгибающихся листьев, выполненных из молекулярного углерода. На поверхности зеркала волновались и вихрились облака чернильной тьмы, из которых говорил голос. Из‑за вокальных модуляторов он звучал свистяще, неузнаваемо, как будто это была лишь тень звука. Тот, кто разговаривал с Зиклеядесом, имел статус «нисходящего посредника», и это было все, что было позволено знать носителю звания патриарха‑ноктис.
– …сохранить контроль? – прошептал голос. Зиклеядес мгновенно сконцентрировался на последних нескольких секундах разговора. Он позволил себе отвлечься. Это в последнее время случалось все чаще. К счастью, ему было достаточно легко это скрыть.
– Лабиринт в осаде! – довольно прочувствованно выкрикнул он. – Я ценю желание сохранить контроль и могу заверить, что все, что для этого требуется, уже задействовано на полную мощность.
– И все же наш прекрасный лабиринт по‑прежнему заполняется паразитами, как раз той грязью, которую он должен отсеивать… Это… неприемлемо.
– Тогда передайте мне в подчинение больше членов ковена! Прошу простить меня, посредник, но я уже детально изложил, что силы, находящиеся в моем распоряжении, недостаточны для этой якобы мелкой задачи. Лабиринт был серьезно поврежден Разобщением, а ур‑гули… ур‑гули продолжают прибывать в буквально неисчислимом количестве, несмотря на потери.
– …Другие члены ковена трудятся, испытывая те же самые затруднения, и при этом добиваются большего успеха… Учись усердию на их примере.
Одним из преимуществ ранга Зиклеядеса было то, что выдерживать откровенную критику со стороны начальства для него было менее тяжко. Его не позорили перед собственными товарищами, чтобы преподнести им урок, не давали унизительных заданий, которые бы закрепили его приниженное положение перед обладателями истинной власти и авторитета. Он вышел за пределы подобных игр. Вместо этого его просто предупреждали: трудись лучше, иначе тебя устранит тот, кто станет тебе заменой.
– Как пожелаете, – покорно сказал он. – Я удвою усилия при помощи лишь того, что у меня есть на руках.
– Уж постарайся…
Мутное зеркало внезапно прояснилось – собеседник прервал связь. Зиклеядес отступил на шаг и дрожащими руками стер с лица холодный пот. Зеркало теперь показывало лишь его отражение: белое блестящее лицо, рассеченное так, чтобы демонстрировать вечную широкую улыбку, со свисающими щеками, что переходили на подбородке в массу напоминающих бороду фиолетовых отростков. Черные ребристые одеяния скрывали удивительно тучное тело патриарха‑ноктис, на шее их венчал заостренный капюшон, обрамляющий бледный лик. Недавно он произвел некоторые изменения, добавив в свою бороду бахрому из тонко настроенных сенсорных усиков. Теперь они давали ему отличную возможность ощутить отвратительный вкус его собственного страха.
В обычной ситуации он бы мог сказать, что еще одним благом, которое давал статус патриарха‑ноктис, было то, что с его приобретением прямое общение с начальниками стало крайне редким. Тот факт, что за последние три часа с ним связывались трижды, был очень тревожным. Разобщение и та роль, которую сыграл в нем отступник Беллатонис, уже представляло собой значительную проблему для Зиклеядеса, еще до того, как явились орды ур‑гулей, необъяснимо одержимые идеей проникновения в лабиринт.
Тайные покои патриарха‑ноктис находились во множестве широких и низких комнат на разных уровнях, которые угнездились глубоко внутри лабиринта. Насколько глубоко, он точно не знал. Как и всех членов ковена, его научили лишь определенным безопасным маршрутам, связывающим некоторое количество пунктов или «расщелин», как они назывались на жаргоне ковена. Бродить по лабиринту, не зная, куда надо ступать и как рассчитывать время, чтобы избежать его бесчисленных смертоносных ловушек, было равнозначно самоубийству – как это сейчас выясняли на собственной шкуре ур‑гули. Хищники‑троглодиты умирали тысячами, забивали собой проходы, выводили из строя ловушки, затупляли клинки своим количеством… и при этом продолжали прибывать. Лабиринт был устроен для того, чтобы ловить или убивать отдельных нарушителей, но не был предназначен для сдерживания целой армии. Единственным положительным моментом было то, что у ур‑гулей не было ни оружия, ни целенаправленности.
Все помещения в покоях Зиклеядеса были связаны друг с другом многочисленными арками и короткими лестничными пролетами. Сейчас патриарх‑ноктис беспокойно перемещался между ними, пытаясь найти решение своей проблемы. В его покоях стояли тонконогие стулья и столы, сделанные из металла или резной кости. В некоторых комнатах полки были уставлены фолиантами в кожаных переплетах и замысловатыми алхимическими аппаратами. На стенах блестели мозаики из темных самоцветов и захваченное оружие, полы были укрыты пышными мехами и кожами экзотических существ. Статус патриарха‑ноктис имел много маленьких преимуществ, это он должен был признать.
В то время как многие предметы в его святая святых обладали баснословной ценностью, большую часть коллекции Зиклеядес держал лишь из сентиментальных соображений. Каждая вещь была сувениром, оставшимся от какой‑либо значительной победы: посеребренные перегонные кубы, которые он забрал у старого соперника после его свержения, мебель времен до Падения, захваченная у архонта, который не смог заплатить по счетам, скатанные в рулоны кожи целого рода, который века назад вызвал гнев ковена. В некоторых случаях это был просто бесполезный мусор, но каждый объект обладал для него большой ценностью.
Не так давно к обстановке жилища Зиклеядеса добавились съежившиеся безволосые головы, которые висели под каждой аркой. Их вид злил патриарха‑ноктис. Они служили напоминанием о том, что еще до Разобщения Беллатонис был настоящей отравой внутри ковена. Отступник каким‑то образом проник сквозь лабиринт и ограбил личные покои самого Зиклеядеса. Он до сих пор трясся от ярости и унижения, вспоминая, как обнаружил это. Естественно, после такого ему пришлось усилить меры безопасности, и сушеные головы были самым явным тому свидетельством.
К этим жутким реликвиям все еще льнули остатки сознания, которых было достаточно, чтобы отмечать прибытие чужаков и помнить, как они прошли мимо, или же, как в данном случае, предупреждать об их приближении. Они вращали глазами и шевелили губами, пытаясь сформировать слова, но, лишенные дыхания, не могли ничего сказать. И все же из ниоткуда звучала речь, как будто издаваемая сотней пересохших глоток – к несчастью, синтезированная, так как не было времени придумать более изящное решение.
– Вошел Экаринис, избранный мастер Девяти, – нараспев произнесли голоса.
Зиклеядес поднял взгляд и увидел, как приближается остролицый избранный мастер, спрятав ладони в рукава своей шиферно‑серой мантии. Экаринис шел чрезмерно точной, механической походкой, как будто его ноги состояли из стальных прутов и зубчатых колес. Давным‑давно он заменил свои глаза плоскими пластинками из черного кристалла, которые теперь зловеще мерцали в колеблющемся свете.
– Избранный мастер Экаринис, – по‑официальному начал Зиклеядес, – я недоволен. Это беспрестанное нарушение границ…
– …приобрело новый аспект, – дерзко перебил избранный мастер. Звук его голоса сам по себе был особенной пыткой: скрежещущая, режущая, трескучая насмешка над языком, лишенная всяческого тепла и дружелюбия хотя бы к чему‑то на свете. На миг Зиклеядес запаниковал, решив, что руководство сочло нужным заменить его, и что избранный мастер сейчас попытается лишить его жизни.
Но это был совсем не его стиль. Любимым средством избранного мастера было бесконечное терпение. Там, где остальные оступались или падали, Экаринис продолжал идти вперед, словно машина – безэмоциональная, безустанная, бездушная. Он продвигался по службе очень простым способом – переступая тела тех, кто пал перед ним. Избранный мастер был щепетилен до мелочей, но верен (по‑своему). Он бы не стал ускорять падение патриарха‑ноктис, а просто ждал бы, пока оно не произойдет. Разумеется, он также не стал бы ему препятствовать.
– Что за новый аспект? – резко переспросил Зиклеядес. Его скрытый страх проявил себя как раздражение. – Не трать мое время на загадки, Экаринис, я и так уже от них устал.
– В лабиринт проник отряд воинов‑кабалитов, и они продвигаются сквозь него весьма целеустремленным образом, – проскрежетал Экаринис.
– Какой кабал? – изумленно выпалил Зиклеядес.
– Воины несут на себе знаки Черного Сердца.
От такой новости щупальца Зиклеядеса побледнели. Это было именно то, чего он боялся. Асдрубаэль Вект узнал о связи ковена с Разобщением, какой бы натянутой она ни была, и решил наказать их за это.
– Кто… кто их ведет? – прошептал он.
– Воинов ведет отступник Беллатонис, – с едким отвращением ответил избранный мастер, – и благодаря его поддержке они идут быстро и несут очень малые потери.
– Невозможно, – пробормотал Зиклеядес. – Нет… нет, Вект ни за что бы не проглотил ложь Беллатониса столь глубоко, чтобы заслать его сюда с собственным отрядом. Если вовлечен Беллатонис, значит, происходит что‑то другое… Какое‑то ухищрение, третья сторона, которая пытается противопоставить нас Векту… но кто? С кем таким связался отступник, у кого есть иная причина действовать против нас?
Экаринис хотел было заговорить, но замолчал, услышав риторический вопрос Зиклеядеса, и, судя по виду, начал обдумывать его в прямом смысле. Плоские черные кристаллы в его глазницах поблескивали, когда избранный мастер наклонял голову то в одну сторону, то в другую, размышляя над проблемой. Через миг Экаринис поднял голову, и его мерцающий взгляд встретился со взглядом патриарха‑ноктис.
– Архонт Ниос Иллитиан из Белого Пламени, – выплюнул Экаринис. – Недавние доклады свидетельствуют, что Белое Пламя устроило открытое восстание против верховного властелина. Иллитиан также в прошлом имел дела с Беллатонисом и, как считается, покровительствовал деятельности отступника во время, предшествующее Разобщению.
Зиклеядес проницательно сузил глаза, когда Экаринис подытожил информацию. Он совсем недавно разговаривал с Ниосом Иллитианом на Центральном пике. Когда над городом разразилось Разобщение, Вект призвал выживших лидеров на Центральный пик, чтобы выдать им приказы и, что наверняка было куда важнее в глазах тирана, заново подтвердить свою власть над ними. Зиклеядес прибыл туда в качестве представителя ковена Черного Схождения.
Он не ожидал, что рядом с залом аудиенций с ним заговорит архонт Белого Пламени. Иллитиан говорил завуалированно, но явственно намекнул, что знает о роли Беллатониса в начале Разобщения. Он также обозначил свою готовность объединить силы, чтобы раз и навсегда покончить с гемункулом, создающим столько неудобств. Патриарх‑ноктис быстро и вкратце описал Экаринису встречу с Иллитианом.
– Хорошо продуманная ложь, с целью выяснить, кому вы привержены и каковы ваши намерения, – уверенно заявил Экаринис.
– Или же, хотя и менее вероятно, таков был первоначальный замысел благородного архонта, однако последующие события заставили его передумать – Разобщению свойственно делать ход вещей текучим и хаотичным, – резко перебил Зиклеядес. – Так или иначе, я согласен, что Иллитиан – наиболее вероятный покровитель Беллатониса. Более того, если мы правы в этом предположении, то, скорее всего, архонт, о котором идет речь, находится здесь и напрямую руководит своими кабалитами.
– Иллитиан – единственный вероятный покровитель, – настойчиво сказал Экаринис.
Зиклеядес сварливо отмахнулся от педантичной придирки избранного мастера.