А.А.Демаков, О.В.Орфинская

А. А. Иерусалимская

НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫИЗУЧЕНИЯ РАННЕСРЕДНЕВЕКОВОГО

КОСТЮМА (ПО МАТЕРИАЛАМ АНАЛИЗА ОДЕЖДЫАДЫГО-

АЛАНСКИХ ПЛЕМЕН VIII-IX ВВ.)

Поразительная сохранность органических материалов, включая ткани, в раннесредневековых горных могильниках Северо-Западно­го Кавказа (эталонным памятником такого рода является в настоя­щее время Мошевая Балка) позволила с исчерпывающей полнотой реконструировать местный костюм, который оказался характерным для всего этого региона (находки в могильниках в долинах рек Б.Лаба, Уруп, Зеленчук, Теберда, Эшкакон и др.), а в некоторых случа­ях, по-видимому, и для более широкой территории.

Результаты моих исследований на эту тему в основном опубли­кованы (leaisalimskaja А., 1996,32-58, 115-132,143-160; Jeroussalimskaja А., 1978, 183-211; ИерусалимскаяА.,1992). Однако, учитывая трудно-доступность для большинства коллег главных из этих публикаций, напомню, прежде чем перейти к конкретным вопросам, составляю­щим цель данной статьи, несколько наиболее существенных из полу­ченных выводов.

1. Мужской и женский костюм в ту эпоху радикально отличались один от другого (детский же повторял основные черты взрослого: одежда девочек - женскую, мальчиков - мужскую; см. напр., рис.4с).

2. Плечевая одежда у всех категорий населения состояла из двух компонентов: верхней одежды (в разной мере утепленной, обычно подбитой мехом) и нижней, нательной, которая повторяла главные особенности кроя первой, У мужчин - это отрезной кафтан, облегаю­щий в верхней половине (системой застежек на нашивных полосках

- «галунах») и широкий в нижней (длинной, без застежек, с боковы­ми «разрезами» - несшитыми внизу швами); верхний кафтан обыч­но имеет боковые отвороты, нижний - невысокую стойку (рис.4 и 5). У женщин - одежда очень широкая, не отрезная, сшитая обычно из одного ткацкого полотнища с приточенными по длинным сторонам половинами такого же ткацкого куска, продольно разрезанного (в Центре делалась горловина с разрезом); для верхнего «платья-шубы» характерны узкие и длинные рукава, неглубокие боковые «разрезы», также центральный разрез, не доходящий донизу; особенностью

женского нижнего платья является длинный нашивной карман (рис. 1 в; 4-с; 6), исполнявший фунции «рюкзака» или нагрудной сумы. Ори-

гинальным видом женской верхней одежды был зафиксированный только один раз комплект из короткой пелерины и обернутой вок­руг бедер «юбки-портупеи», сделанных из тисненой кожи, мехом внутрь В женских погребениях встречены также длинные полотняные пеле­рины и перчатки, кожаные и матерчатые, со срезанными завершения­ми пальцев.

3. Головные уборы мужчин, среди которых есть шлемовидные (ко­жаные, крытые шелком, с деревянным шишаком), явно престижного характера, в целом достаточно единообразны. Женские уборы более разнообразны, маркируя определенные возрастные группы: 1) дево­чек и девушек (у них волосы заплетались в несколько тонких коси­чек, которые украшались бляшками и не скрывались под шапкой); 2) замужних женшин, еще не обзаведшихся детьми (одна коса, но также не спрятанная), и наконец, 3) главный рубеж - убор матери: с появлением ребенка женщина носила волосы, полностью спрятанны­ми (шапка с накосником - рис.3, система повязок-диадем и длинных шарфов).

4. Исподнее - полотняные штаны и чулки (а также «гетры» и войлочные ноговицы) - относительно единообразны у мужчин и женшин. Варьирует лишь длина штанин, заправлявшихся в чулки, и отличается система фиксации последних: у мужчин - с помощью «подвязок» из сухожилий, крепившихся на пояске штанов, у женщин - матерчатыми завязками ниже колен. Мягкая обувь из кожи, в раз­ной мере обработанной (от сыромятной до тонкого сафьяна), доста­точно разнообразна, давая вариации то более низких, то более высо­ких чувяков, иногда сапожков; вся обувь сделана без вшивной подметки; женская, мужская и детская обувь отличается одна от дру­гой только размером,

5. Главные черты каждого вида одежды стабильно повторяются, независимо от имущественного статуса их владельцев - будь то кры­тый драгоценным шелком кафтан вождя или залатанное «рубище» из мешковины. В целом одежда хорошо приспособлена к климати­ческим и хозяйственным условиям жизни в горах.

6. Уникальная особенность местной одежды - широчайшее ис­пользование привозных шелков, причем не только для декора каф­танов, платьев или головных уборов, но и для отделки обуви или исподнего. Этими шелками, как и рядом других товаров проходив­шей тут транзитной международной торговли (ковры, гобелены, стек­ло, латунь) караваны расплачивались с местными племенами за про­ход по находившимся под их контролем перевалам. Этот обходной

маршрут Великого Шелкового Пути, когда-то мной реконструиро­ванный и названный «северокавказским» {Иерусалимская А.А,, 1967, с.55-78; Иерусалимская А.А,, 1992, с.39-53), связывал напрямую, в обход Ирана, страны Средиземноморья со странами Средней Азии и Дальнего Востока. Контакты именно с этими далекими регионами, прежде всего с Византией и с Согдом, отразились и в некоторых деталях адыго-аланского костюма, поскольку из названных регионов вывозились не только ткани, но и готовая одежда, которая порой оказывала влияние на местную моду. Не имея возможности специ­ально на этом тут задерживаться, ограничусь лишь одним примером; коптский шерстяной орбикул из Мошевой Балки (рис.1-а) попал сюда, разумеется, вместе с туникой, на которую был нашит, появление же здесь такой средиземноморской одежды с нашивными орбикула-ми и таблионами вызвало подражание ей в местной одежде, прежде всего женской, которую стали украшать также круглыми или квад­ратными нашивками (рис.1 -б, в).

В настоящей статье будет рассмотрено несколько вопросов, кото­рые, возможно, окажутся небезынтересными для археологов-медие­вистов, особенно для тех, кто не сталкивается в своей полевой прак­тике с памятниками такой сохранности, как приведенные выше.

I. В какой мере и в каких случаях костюм может служить одним из источников при решении вопросов этнической идентификации. Совершенно очевидна важность и высокая информативность данно­го вида материала. К сожалению, редкость подобных археологичес­ких находок приводит чаще всего к необходимости обращаться не к реальному костюму, но к его изображениям на различных памятни­ках изобразительного искусства. Между тем последние не всегда мо­гут служить полностью достоверным источником, отражая порой за­имствованные либо собственные, но более древние, художественные традиции, что может создать искаженное представление о костюме данной эпохи (так, представляется неоправданным считать изобра­жения одежды на фресках Сентинского храма отражением реально бытовавшего в ту эпоху местного костюма - см: Равдоникас Т.Д., 1990, с.93-95).

Поэтому, разумеется, оптимальным вариантом является изучение самого реального костюма.

При этом, однако, необходимо учитывать, что наибольшее значе­ние в таких исследованиях имеют не те признаки, которые обуслов­лены утилитарно-бытовым и причинами и поэтому могут повторять-ся у многих народов, обитавших в сходных климатических и

хозяйственных условиях. Напротив, главными оказываются такие порой малозаметные, признаки, которые не связаны прямо с реалия­ми жизни и, в сущности, необъяснимы, следуя некой глубинной тра­диции, отражающей психо-этнические особенности данной общнос­ти людей. Приведу лишь три примера подобного рода, базирующихся на северокавказских находках.

1) Расположение шва на северокавказских чувяках - как архео­логических, происходящих из могильников, так и на этнографичес­ких, относящихся к позднему времени или даже современных (чрез­вычайно близких древним образцам). Эти последние внешне единообразны и шьются здесь стандартными приемами из одного куска кожи. Однако у осетин (единственного в данном регионе ира-ноязычного народа, восходящего, хоть и опосредованно, к аланам) этот кусок сворачивают таким образом, что шов проходит по верху, вдоль наружной стороны подъема, а у адыгских народов - так, что шов идет внизу, по центральной оси стопы (Калоев Б.А., 1975, с.17б-179) - см.рис.2.

На чувяках из Мощевой Балки встречены оба эти варианта обуви, что представляется не случайным и, по-видимому, имеет этническую окраску, отражая смешанный характер населения в этом районе. О смешении тут пришлого аланского компонента с местным, преиму­щественно адыгским, свидетельствуют и антропологические данные (Алексеев В.П, 1964, с.208-217; AlexejewW.P., 1996, s.317-321), и целый ряд явлений в материальной культуре (lerusalimskaja A., 1996, ss.28-29, 61,64, 73-75; см.также: Иерусалимская А., 1983, с.179-197). В период миграции аланов в первой трети VIII в. из центральных районов Северного Кавказа на запад часть из них, очевидно, осела в высоких предгорьях Северо-Западного Кавказа, в частности, по долине Боль­шой Лабы, где лежит Мощевая Балка. По моим предположениям, основную массу этого пришлого населения составляли аланские дру­жинники, которые смешались в браках с адыгскими женщинами. Память же об этих событиях (отстоящих от материалов могильника не менее, чем на полтора столетия) сохранилась в целом ряде эле­ментов мужского костюма, а также в описанных двух разных тради­циях изготовления обуви. Примечательно при этом, что «адыгский» шов преобладает в женской обуви, а «осетинский», аланский - в муж

ской, хотя к этому времени тут должно было смениться с момента появления аланов три-четыре поколения (ср. рис.2-а и 2-6).

2) Следующий пример, быть может, менее очевиден с точки зре­ния его этнической подосновы, но интересен в первую очередь тем, что предметно объясняет одну из заметных и явно значимых черт женского головного убора, которая зафиксирована в памятниках Се­веро-Западного Кавказа VIII-1X вв., и прослеживается пока только в аланской, позже в осетинской среде. Как выяснилось, эта черта связа­на с конкретным приемом шитья (рис.3).

Итак, шапка с накосником (убор женщины-матери - см. выше) шилась, как показали материалы Мощевой Балки, из прямоугольного наверху куска ткани следующим образом (рис.3-в): верхние утлы заводили кверху и соединяли швом вдоль короткого участка их на­ружных сторон. Это создавало приподнятую в центре, над лбом, ли­нию; шов же и частично мелкие складки, образовавшиеся по его бокам, закрывати нашивным шелковым ромбом. Такой покрой при­обрел некий знаковый характер: линию с подтянутым вверх углом в центре и со всем, конструктивно с этим связанным, декором имити­ровали иногда даже в тех случаях, когда это не было обусловлено кроем - например, на четырехклинной шапочке, сочетающей черты шапки девочки и убора женщины-матери («промежуточный» тип, который я считаю шапкой замужней женщины, до рождения ребен­ка). Знаковость данного признака и, возможно, его исходно иранское-аланское происхождение подтверждают и его присутствие на одной из шапок, найденных в аланском Кисловодском могильнике VII-VIII вв. (Рунич А.П., 1963, с.241-243), а также - что особенно существенно - воспроизведение такого головного убора (с подтянутым над лбом углом) на женской фигурке конского начельника XI в. из катаком­бы 14 аланского Змейского могильника (Кузнецов В.А,, 1961, с.83, рис. 15. Впервые обратившая внимание на это изображение головного убора Т.Д.Равдоникас понимала эту деталь как «треугольный вы­рез»: см. Равдоникас Т.Д., 1972, с.199; Равдоникас Т.Д., 1990, с. 97). Наконец, женский убор с накосником, «матерчатым налобником и завязками» был зафиксирован в позднесредневековых склепах Се­верной Осетии (Тменов В.Х., 1969, с.2), а также показан на рисунке XVIII в., изображающем осетинку (Студенецкая Е,П., 1989, с.27). Воз­можно, косвенным подтверждением связи описанного головного убора с иранским этносом служат и находки в скифских и сарматских женских погребениях металлических пластин (в том числе ромби­ческих, которые можно было бы считать прототипами наших шелко­вых ромбов) в центре налобной части (сходная пластина была най­дена и в позднем кургане у ст.Андрюковской (OAK, 1896, с.55);

Подробнее об этом - см. lemsalimskaja A, 1990, с39).У иранских наро­дов прослежен этнографически и весь ритуал смены головного убо­ра у женщин после рождения первого ребенка (Люшкевич Ф .Д. 1978, с.131-139), Аналогичный ритуал описан путешественниками XV1I-XVIII вв. также у осетин и у адыгских народов (Студенецкая Е.П., 1989, с.49, 57-61). Однако, если, например, иранское происхожде­ние мужского шлемовидного убора из той же Мощевой Балки и некоторых других могильников не вызывает сомнений (Jeroussalimskaja А,, 1978, р.200), то для установления связи рассмотренного женского убора непременно с аланским этническим компонентом материала пока недостаточно. Важно лишь подчеркнуть, что прослеженный прием шитья данного типа убора сам по себе, несомненно, является призна­ком «этнического характера», поскольку из многих возможных спо­собов его изготовления был избран и стал устойчиво тиражировать­ся именно этот.

3) Чрезвычайно значимым признаком, не имеющим никакой ути­литарной окраскм, является направление запаха в распашной плече­вой одежде: закрывает ли левая пола правую («правый» запах) или, наоборот, правая пола левую («левый» запах).

Как известно, в Китае одежда запахивалась слева направо (что подтверждается сотнями находок и изображений), и это осознавалось и специально подчеркивалось: правый («китайский») запах назы­вался «южень», обратный же обозначался термином «нзожень»(Сы-чев А., Сычев В.,1975, с.33). В классическом сочинении «Лунь-юй» («Суждения и беседы»), прославляя премьер-министра Гуань-Чжуна, автор пишет: «если бы не он, то мы носили бы волосы распушенны­ми и запахивали бы халаты налево» - то есть, видимо, стали бы с точки зрения китайцев варварами.

И, действительно, этот признак является водоразделом, позволяю­щим отличить кафтан или халат китайцев и культурно им близких народов (или оказавшихся в тот или иной период под их властью) от одежды других этносов. Так, например, есть основания предпола­гать, что к числу племен, практиковавших правый запах, принадлежа­ли в раннем средневековье некоторые из тюркских племен (Яценко С.А, 2000, с. 145). Напротив, иранские народы Ближнего Востока, степ­ного Причерноморья, Средней Азии, Индии и других регионов с древних времен носили распашную одежду с левым запахом. Не ос­танавливаясь в сжатых рамках этой статьи на коротких кафтанах скифо-сарматской эпохи - видимо, исконно иранском типе одежды всадника (с более поздними иранскими кафтанами их сближает и

ряд дополнительных черт, прослеженных СЛ.Яиенко: боковые «раз­резы*, длинные рукава, система застежек и декора (Яценко С.А, 1985. См. также: Seyrig А., 1937, р. 11,16,21-22), -как и на близких им кафта­нах парфянского и раннесасанидского периодов, которые все имеют именно такую конструкцию (левый запах), - обратимся непосред­ственно к кафтанам Мошевой Балки и ряда близких памятников (Нижний Архыз, Амгата, Хасаут, Гамовская Балка). Если отвлечься от чисто функциональных их особенностей (большая длина, утеплен-ность мехом верхних кафтанов, удобный для верховой езды покрой), все остальные характерные признаки этой одежды - и прежде всего левый запах (застежка на «галунах», пуговицы на краю правой полы, петли на левой) - не оставляют сомнений в иранском, в данном случае аланском, ее происхождении (Jeroussalimskaja A., 1978, р. 190-198). См. рис. 4 и 5. Сходный тип кафтана представлен на позднесаса-нидских рельефах Так-и-Бустана: как полагают, именно такой саса-нидский кафтан явился прототипом византийского кавалерийского скарамангия (Кондаков Н.П., 1929, с.264). При этом, однако, Е.Хол-мес-Пек справедливо отметила более раннее появление этого типа кафтана - причем в варианте, более близком нашему аланскому (с двумя отворотами наверху) - на Востоке: в памятниках эфталитс-кого, позже согдийского круга (Holmes-Peck Е., 1969, р. 115). Аланский кафтан, восходящий, по всей видимости, кдревним сармато-аланским корням, но испытавший в раннем средневековье, скорее, не сасанидс-кое, а согдийское влияние в крое и системе декора, распространился затем, вероятно, вместе с аланами, на широкую территорию западного Предкавказья, а также Подонья. Так, в одной из салтовских ката­комб на Маяцком селище (кат.1/ погр.2, раскопки 1978 г.; материа­лы хранятся в Воронежском краеведческом музее) найден фрагмент правой полы кафтана с шелковым галуном и пуговкой-бубенчиком. Несмотря на единичность пока этой находки, она может служить самостоятельным аргументом в пользу аланского переселения на Дон. Во всяком случае, в полевой практике следует точно фиксировать местоположение металлических пуговиц, что может позволить ре­конструировать направление запаха (дальнейшие наблюдения, как хотелось бы надеяться, дадут возможность таким образом установить, например, иранскую или тюркскую природу того или иного обнару­женного, пусть только в отдельных его деталях, кафтана).

Что касается традиционности этого вида одежды в аланской сре-Де, то ее иллюстрирует серия находок XI-XII вв. аналогичных кафта­нов, верхних и нижних, в Змейском могильнике (катакомбы №№

37,14,15,36): реконструированы мною по публикациям (КусаеваС.С. 1961, с. 123-125; Кузнецов В.А., 1961). В близких формах такой каф­тан зафиксирован и в позднесредневековых склепах Северной Осе­тии (Тменов В.Х., 1972, с.10), доживая в основных чертах в горском костюме вплоть до современности (Калоев Б.А., 1975, с.89, 180-181; Магомедов А.Х., 1968, с.66; Маргошвили Л.Ю., 1986, с.35): осетинские «карц» (крытый тканью и подбитый мехом верхний кафтан) и «ку-рат» (нижний полотняный кафтан с галунами). Эти древние иранс­кие типы одежды сохранились здесь, несмотря на татаро-монгольс­кое нашествие, когда распашная одежда на огромной территории была нивелирована и утратила рассмотренный признак, лишившись вся­кого запаха (типичным стал центральный разрез с множеством зас­тежек вдоль него).

II, Последняя тема, затрагиваемая здесь, тесно смыкается с преды­дущей и касается интерпретации некоторых явлений, которые, при обычной для археологии плохой сохранности органических материа­лов, не столь очевидны, как в северокавказских могильниках.

1) Упоминавшийся выше нашивной нагрудный «карман-сумка», обязательная принадлежность платья женщин и девочек (рис.1-в; 6), использовалась последними при жизни как вместилише для различ­ных плодов. Такая конструкция, естественно, была удобна, высвобож­дая обе руки в процессе сбора. В Мощевой Балке в кармане одного из платьев найдена горсть лесных орехов: по-видимому, это следует считать одним из компонентов погребальной пиши (последняя вклю­чала еще матерчатую торбочку с сырниками - судя по характеру органических остатков, а также по этнографическим аналогиям, - а также глиняный кувшин с погребальным напитком, обычно пере­крытый тряпочкой, и деревянный ковшик для его питья).

Эту особенность костюма и, соответственно, погребального ритуа­ла надо иметь в виду при интерпретации находок в области груди и живота женских костяков орехов (или других плодов), что иногда описывается как «обряд посыпания груди умершей», в то время как на самом деле речь идет о содержимом нагрудного кармана.

2) По материалам уже перечислявшихся адыго-аланских могиль­ников VII-IX вв. удалось выяснить неправомерность бытующего в среде археологов понимания бус - как в отношении их размещения на одежде, так и их назначения. Интерпретация этого вида инвентаря, вольно или невольно, грешит известной модернизацией: бусы рас­сматриваются обычно как чисто декоративный элемент костюма и уже a priori предполагается, что женщины носили их в древности

таким же образом, как в наше время.

Итак, женское платье, как и платье девочек, являлось в интересу­ющую нас эпоху подлинным средоточием амулетов. Большинство из них закреплялось в двух симметрично пришитых в верхней части нагрудника петлях (см.рис. 1-в; 6-6), где подвешивались на сухожи­лиях: матерчатый, как правило, шелковый, мешочек для амулета (обыч­но палочки орешника), медвежий коготь, крупная раковина каури (см. рис.7-а): мелкие же каури неизменно входили в состав ожерелья, которое крепилось в тех же петлях. Уже одно это последнее обстоя­тельство наводит на мысль о том, что и бусы осмыслялись их владе­лицами аналогичным образом, тем более, что в эту низку часто вклю­чались, кроме каури, и другие предметы, использовавшиеся в других случаях как самостоятельные амулеты: пяточная косточка зайца, оле­ний зуб, рожки косули. Остальные бусины этой, закрепленной в пет­лях, низки всегда крупные, гешировые и глазчатые, из стекла и стек­лянной пасты. Представляется весьма интересным в этой связи наблюдение, сделанное этнографами на Кавказе в 30-х годах: старые женщины хранили в своей шкатулке 9-10 крупных бус, напоминаю­щих археологические, и помнили значение каждой (сугубо апотропе-ического характера): с волнистой полоской вдоль центра - «от: змей», желтая с мелкими глазками - «от оспы», синяя глазчатая - «от сгла­за» и т.д. (Шиллинг Е.М, 1949, с.28,199-201; Студенецкая Е.Н., 1950, с.164-168).

Кроме описанной «наружной» низки, носилась еще одна - «внут­ренняя», которая оборачивалась вокруг основания шеи, состояла из мелких одноцветных стеклянных бус и пронизок и не была видна: находилась под платьем (рис.б-а). Очевидно, это тоже своего рода оберег - эквивалент столь характерного для Кавказа обряда опоясы­вания, окружения себя магическим кругом от враждебных сил. В обычной археологической практике, когда все бусы оказываются рас­сыпавшимися, видимо, стоит иметь в виду эти факты и в любом случае остерегаться реконструировать из них одно длинное ожерелье, нанизывая вперемешку мелкие и крупные бусы.

Исходя из наших других, более мелких, наблюдений над системой размещения амулетов на одежде, следует также обращать особое вни­мание при расчистке женских костяков на область правой щиколот­ки и плюсны: внизу, у правого бокового разреза нижнего платья пришивалась та же заячья косточка, что встречается в ожерельях -она известна и по находкам в салтовских погребениях, что свиде­тельствует о широком распространении такого амулета (рис.7-6): ввиду

ее малого размера, такую косточку легко пропустить, если не учиты­вать стандартного места ее нашивание на платье (предположительно, данный амулет связан с магией женского плодородия).

Таковы лишь некоторые из тех уточнений, которые позволяют внести в общую проблематику истории раннесредневекового костю­ма материалы адыго-аланских могильников VIH-IX вв.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Алексеев В.П., 1964. Краниологические типы средневекового населения Северного Кавказа // Труды Московского общества испытателей природы (Сб. к 70-летию В.В.Бунака). М.

Иерусалимская А.А., 7967. О северокавказском «шелковом пути» в раннем средневековье// С А. № 2.

Иерусалимская А.А., 1975. Западные ткани на Дальнем Востоке// Культура и искусство Индии и стран Дальнего Востока. Л.

Иерусалимская А., 1983. Погребальный культ и другие верования северокавказских, племен в раннем средневековье // Iranica Antiqua, XVIII.

Иерусалимская А., 1992. Кавказ на Шелковом пути. Каталог выставки. СПб.

Калоее Б.А., 1975. Осетины. М.

Кондаков Н.П., 1929. Очерки и заметки по истории средневекового искусства и культуры. Прага.

Кузнецов В.А.,1961. Змейский катакомбныймогильник (пораскопкам 1957 г.) // Археологические раскопки в районе Змейской Северной Осетии. Орджоникидзе.

Кусаева С.С., 1961. А/ганский катакомбный могильник XI-XII вв. у ст.Змейской (по раскопкам 1953 г.) // Археологические раскопки в районе Змейской в Северной Осетии. Орджоникидзе.

Люшкевич Ф.Д., 1978. Одежда таджикского населения Бухарского оазиса в первой половине XX в. // Материальная культура и хозяйство народов Северного Кавказа и- Казахстана. Сб.МАЭ АН СССР, XXXIV.

Магомедов А.X., 1968. Культура и быт осетинского народа. Орджоникидзе.

МаргошвилиЛ.Ю., 1986. Очерки этнографии горной Чечни. Тбилиси.

OAK, 1896.

Равдоникас Т.Д., 1972. О некоторых типах аланской одежды Х-ХП вв.// Кавказский этнографический сборник, V. М.

Равдоникас Т.Д., 1990. Очерки по истории одежды населения Северо-Западного Кавказа. Л.

Рунич А.П., 1963. Катакомбные могильники в районе Кисловодска // СА-№3.

Студенецкая Е. Н., 1950. Украшение одежды у кабардинцев//Ученые записки

Кабард. НИИ. V. Нальчик.

 

Студенецкая Е.П., 1989. Одежда народов Северного Кавказа. J].

Сычев А., Сычев В., 1975. Китайский костюм. Символика и история. М.

Тменов В.Х., 1969. Археологические исследования «города мертвых» у сел. Даргавсв 1967 г. // МАДИСО, Орджоникидзе.

Тменов В.Х., /972. «Городмертвых». Орджоникидзе.

Щи.иинг ЕЛ/., 1949. Кубачинцы и ихкулыпура. М.-Л.

Яценко С.А.. J985. О древних прототипах мужской плечевой одежды осетин //Археология и традиционная этнография Северной Осетии. Орджоникидзе.

Яценко С.А., 2000. Костюмные связи народов великой степи в сарматское время // Культуры степей Евразии второй половины I тысяче.1етия (из истории костюма). Тезисы докладов конференции. Самара.

Alexejew W.P., 1996. Zur kraniologischen Charakteristik der Population d.Graberfeldes van Moscevaja Balka// lerusalimskajaA.. Die Graberd.Moscevaja Balka. Munchen.

Holmes-Peck £., /969. The Representation of Costumes in the Reliefs of Taq~i-Bustan // Anibus Asiae. XXXI. 2/3. Ascona.

lerusalimskajaA., 1996. Die Graberd.Moscevaja Balka. Munchen.

Jeroussalimskaja A.. 1978. Le cafetan aux simourghs du tombeau de Mochtchevaja Balka//Studia Iranica. 7/2

Seyrig A, 1937. Armes et costumes iraniens de Palmyre// Syria, XVIII.

 

Рис.1, [примечание: Здесь и далее, везде (кроме рис.2-а) воспроизводятся материалы Эрмитажа из могильника VIII- IX вв. Мощевая Валка] а.- Коптский шерстяной орбикул туники (средиземноморский импорт) б. - Местное подражание: фрагмент платья с шелковым орбикулом в.- Платье девочки с квадратными нашивками («таблионами»)

Рис.2, а.- Мужской чувяк с «осетинским» швом. Нижне-Архызский
могильник (фото любезно предоставлено автору В.А.Кузнецовым)
б. - Женские чувяки с «адыгским» швом (один — с фрагментом ноговицы из\
войлока, другой отделан шелком) i

"чс.4. а, б, в - Схемы покроя мужских кафтанов («левый запах»,
варианты ворота) _ч<\
^с- ~ одежда кукол, имитирующая взрослую и детскую: женское платье с *-..)
^н$шивным нагрудным карманом; нижний мужской кафтан; штаны.

 

Рис.6. Бусы в системе других амулетов-оберегов:

а.- Женское погребение. Видны: низка бус вокруг шеи и вторая, крепившаяся

в петлях платья (там же подвешены крупная каури и мешочек с

амулетом)

б. - Фрагмент платья девочки с частью ожерелья (креплюсь в петлях в два

ряда, фланкировалось рожками косули, здесь же был подвешен медвежий

коготь:рис. 7-а, крайний слева)

Рис. 7. Амулеты женских платьев

Q-- Подвесные: когти медведей, пяточная косточка и три метоподия зайцев,

зуб оленя (в низке бус), крупные раковины-каури

о.- Нашивные: фрагменты подолов с пришитой внизу пяточной костью

зайцев.

< О.В.Орфинская

АЛАНСКИЙ КОСТЮМ VIII - IX ВВ. (ПО МАТЕРИАЛАМ ИЗ СКАЛЬНЫХ МОГИЛЬНИКОВ КАРАЧАЕВО-ЧЕРКЕСИИ)

В фондах Карачаево-Черкесского музея хранится коллекция ар­хеологического текстиля. В подавляющем большинстве это фрагмен­ты и целые образцы одежды, происходящие из скальных могильни­ков Карачаево-Черкесии: Мошевой Балки, Нижнего Архыза и Нижней Теберды. Весь средневековый текстиль получен в ходе экспедиций музея под руководством В А. Кузнецова, Г.Х.-У.Текеева, В.Н,Камин­ского, У.Ю.Эльканова, А.А.Демакова, атакже в результате поступле­ния случайных находок, переданных в музей в различные годы. Ис­следование имеющихся образцов одежды позволяет шире представить аланский костюм как одно из проявлений материальной и духовной культуры Алании.

Все хранящиеся в музее образцы одежды можно рассмотреть на основе следующих признаков: половому, возрастному, социальному и сезонному.

По половой принадлежности одежда делится на мужскую и жен­скую. Силуэты женского и мужского алане кого костюма VIII-IX вв. отличаются друг от друга: женское платье схематично выглядит как прямоугольник, закрывающий всю фигуру, мужское - как два треу­гольника, соединенные острыми углами в районе талии (рис.1). Имея одну первоначальную основу (туникообразный покрой), эволюция лгужской и женской одежды шла самостоятельными путями, что выз­вано различными формами деятельности: женщины - хозяйки, мате­ри, хранительницы очага (социальная внутренняя напрааченность); мужчины - охотники и воины (социальная внешняя направлен­ность). Разделение одежды на женскую и мужскую является показа­телем развитости общества, тогда как «единство покроев должно рас­сматриваться, как черта архаическая, и обшие для обоих полов формы следует считать наиболее древними» (Сухарева О А., 1986, с.77), На­личие деталей одежды, характерных как для мужчин, так и для жен-шин (штаны, ноговицы, некоторые модели обуви и головные уборы), говорит, что пути формирования одежды для разных полов разош­лись не очень давно,

Малое разнообразие форм одежды указывает на определенную консервативность общества.

По возрастному признаку выделяется одежда для взрослых и для детей.

Многочисленные фрагменты и целые формы мужских холщовых кафтанов имеют достаточно стандартный покрой (рис.2). Покрой одежды для мальчиков слегка отличается от взрослого варианта.

В коллекции представлены две детские рубашечки и верхний кафтанчик на меховой подкладке.

Детский кафтанчик (рис.3) повторяет покрой «взрослого» хол­щового кафтана, но имеет более упрощенные, архаичные черты (от­сутствует разрез по талии; рукава без скоса с ластовицей), У мапень-кого кафтанчика имеется треугольный вырез с двумя пришитыми бортами, как у «взрослого» кафтана.

Стан нижней распашной рубашечки (рис.4а), как и кафтанчика, кроился из одного куска ткани, но с одним разрезом, к которому подшивался левый борт. Во «взрослых» формах одежды такой разрез сохраннася только в женских шубах. Верхняя распашная рубашечка имеет оригинальный ворот и один вертикальный разрез с правой стороны с подшитым бортом (рис. 46).

Интересен вопрос, до какого возраста ребенок носил детскую одеж­ду, а когда переходил в разряд взрослых? Помочь ответить на этот вопрос могут данные этнографии. Так, возрастом младенчества осети­ны считали период воспитания до 3 лет. Конец младенчества отме­чался особым обрядом - «по поводу способности свободно передви­гаться». Ко дню свершения этого обряда мальчику шили и надевали полный комплект одежды со всеми его деталями (Чочиев А.Р., 1985, с.54, 56). В 15-16 лет юноша становился взрослым. Ему дарили пол­ный комплект мужской одежды, новую папаху, пояс: без шапки и пояса нельзя было появляться в общественных местах. Получается, что в жизни мальчика выделяются два этапа: до 3 лет и от 3 до 16. Переходы на новый этап сопровождались сменой одежд.

Одежда мальчика до 3 лет не имеет отрезной линии талии. А шелковый кафтан молодого человека 14-15 лет (рис.5) имеет отрез­ную линию талии, что объединяет его с «взрослыми» кафтанами. Этот кафтан распашной и имеет один левый разрез вниз от ворота с пришивным бортом, что сближает его с детской рубашечкой.

Таким образом, кафтан молодого человека соединяет в себе черты детской и взрослой одежды.

Сравнивая кафтаны маленького мальчика и молодого человека, мы сравниваем верхний утепленный кафтан с тонким нижним, Если по разрезу ворота можно говорить о нижней и верхней одежде, то линия талии может являться показателем взросления мальчика. Раз-Деления одежды на две части: верх и низ характерно для мужского

107 '

силуэта. Женщины не подпоясывались. Линия талии, подчеркнутая поясом, на котором укреплялось оружие, возможно, и является ступе­нью из детства во взрослую жизнь. Пояс всегда считался обязатель­ной принадлежностью мужского костюма. Кафтан подростка, отрез­ной по талии, можно отнести к «взрослым» формам шелкового нижнего белья, которое или пока не встречено, или полностью вы­теснено единой формой, характерной для всех видов холщовых каф­танов. Возможно, архаичная форма кафтана, которая у взрослых пере­шла в нижнее белье, является показателем подростковой группы. (Погребение было частично ограблено (разобрана одна стенка), но костяк не потревожен. Пояс отсутствовал. Был он или нет, сказать невозможно).

В коллекции Эрмитажа находятся два детских кафтана (Кз 4665 и 4710), один на мальчика 1-1,5 летне отрезной по талии, а второй -отрезной (фрагментированный, возраст не указан). К сожалению, вык-ройкм не приведены.

В отвале разграбленного погребения были обнаружены фрагмен­ты шелкового кафтана и часть изделия, возможно, пояса из той же ткани. Во второй половине XIX в. на Кавказе матерчатые пояса были характерны для мужчин старшего возраста (Студинецкая Е.Н., 1989, с.35). Возможно, такая традиция имеет глубокие корни, тогда пояс из ткани может яатяться показателем мужчин старшего возраста. У адыгов пожилые мужчины носили пояс из ткани одновременно с кожаным ремнем. Может быть, это вызвано потребностью поясницы в тепле, тогда бытовой пояс стариков мог быть из шерстяной или холшовой ткани, а парадный из шелка.

Вертикальный разрез в женских платьях имеет разную глубину. Исходя из соображений функциональности, глубокий разрез должен быть у платьев кормящих матерей, а неглубокий разрез - в платьях девушек и молодых женщин. Платья с глубоким разрезом имеют более низкий вырез горловины с воротом типа «хомут», а не низкую стоечку, как платья с неглубоким разрезом. Можно предположить, что воротник женского платья отражает семейное положение жен-шины, как и головной убор.

По А.А. Иерусалимской, мужской головной убор делится на уборы для мальчиков и мужчин, а женский - для девочек, молодых женщин и матерей (Иерсалимская А.А., 1992, с.45).

Выводы:

Выделены детские формы одежды для мальчиков, которые явля­ются неотрезными по линии талии. Вероятно, показателем взросле-

ния служит наличие пояса, которым одежда четко делится на две части: верх и низ. Переход от бесполого детства в мир мужчин.

Возможно, юношеской одеждой является утраченная (пока не об­наруженная) форма нижнего «взрослого» белья.

Пояс из ткани, возможно, носили мужчины старшего возраста.

Форма ворота женского платья показывает семейное положение женщины, наличие детей, что косвенно отражает и ее возрастную категорию.

По социальному положению владельца костюма.

Принципиальных различий в облике и покрое костюма отдель­ных социальных прослоек населения в то время не было. Различия выражались в богатстве тканей, качестве отделки, количестве укра­шений и социальных регалиях. Показателями социального статуса является количество шелковой ткани, которое затрачено на одежду. Это может быть целый кафтан или отдельные его детали. Суще­ственным является место изготовления шелка, т. к. не все шелка це­нились одинаково.

При соединении различного качества тканей в одно изделие учи­тывалась их относительная ценность. В зависимости от сочетания разных тканей можно выделить несколько групп изделий:

- Изделия из согдийского шелка с холщовой подкладкой.

- Изделия из согдийского и дальневосточного шелка с подклад­кой из китайской тафты.

- Китайская камка и подкладка из тафты.

- Изделия из китайской тафты с холщовой подкладкой.

- Изделия из китайской камки и тафты имеют отделку из со­гдийского шелка.

- Холщовые изделия имеют отделку из согдийского шелка.

- Холщовые изделия имеют отделку из холста более высокого качества, чем само изделие.

- Изделия из согдийского шелка имеют отделку из другого со­гдийского шелка.