* * *
Утром следующего дня нас с Трошиным вызвал комэск:
— Через час полетите на Тамань. Ведущий — майор Черниенко. — С минутку подумал, пощурился на меня. — Штурманом к вам назначается старший сержант Ерастов.
Володю Ерастова я знал давно. В мае прошлого года нам довелось вместе перегонять на фронт самолет, полученный на заводе в Сибири. Парень веселый и симпатичный, но боевого опыта нет, был в резерве полка. А тут — Тамань... Ясно, что немцы встретят неласково.
— Разрешите еще раз слетать с майором.
— Ишь ты, — улыбнулся глазами комэск, — приглядел себе подчиненного. У майора свои дела, полетит с Пашуном [120] сегодня. И вообще... Надо же все равно тебе вводить в экипаж постоянного штурмана. Лучше это делать в групповых полетах.
Володя ждал на стоянке. Высокий, грузноватый двадцатидвухлетний парень. Красивые серые глаза с девичьими ресницами...
— Опробуй пулемет.
— Есть!
Ловко вскарабкался по стремянке в кабину, снял фуражку, положил на сиденье, повернул пулемет вверх стволом, дал три короткие очереди.
— Исправен, товарищ командир!
— Проверь подвеску бомб, оборудование. Через полчаса выруливаем...
Получив все необходимые указания, тройка взлетела. Я пристроился к ведущему справа, Трошин — слева. Летим на высоте сто — сто пятьдесят. Сплошные свинцовые тучи нависли низко над морем. Метеоусловия — хуже некуда. Надежда одна: малой, маневренной, группе легче найти «окно».
В районе Лазаревской облачность снижается до пятидесяти — семидесяти метров. Летим над самой водой.
— Погодка! — в первый раз подает голос штурман.
— Ничего! Главное — не потерять ведущего.
Напоминание своевременное, облачность начинает сливаться с туманом. Разворачиваемся на юг, летим на бреющем десять, пятнадцать минут. Просветов не видно. Долго лететь так опасно, можно врезаться в воду.
— Возвращаемся домой, — принимаю радио ведущего.
С малым креном, осторожным «блинчиком», Черниенко разворачивается в сторону аэродрома. Мы повторяем его маневр.
Нашему возвращению не удивились, знали, что, если Черниенко вернулся, значит пробиться к цели невозможно. [121]
— Как впечатление? — спрашиваю у штурмана.
— Пятьдесят шансов поцеловаться с водой, пятьдесят — с ведущим, — коротко отвечает Володя, стирая со лба пот.
— Итого — сто? Но ведь вернулись!
— Вопреки теории вероятности.
— Значит, и на теорию есть теория. Вероятность ее нерушения.
Володя на минуту задумывается.
— Открытие, командир! После войны...
— После войны не пройдет. Открытие — для военного времени.
Ничего держался парень. Может, и выйдет толк.
На другой день, 11 февраля на рассвете, — то же задание. Четверка — Арсеньев, Черниенко, Бесов и я — взмыла в воздух.
Пошли над морем с набором высоты, пытаясь пробить многоярусные облака. В районе Туапсе — мощные кучевые. Арсеньев принимается их обходить. В густом киселе на одном из разворотов отстаю от группы. Попытка найти ее ни к чему не приводит.
— Что будем делать? — спрашиваю Ерастова.
— Проверим твое открытие, командир?
— Тогда курс на цель!
Маневрируем по высоте, по направлению. На траверзе Новороссийска оказываемся между двух ярусов облачности. Западнее Анапы облака внизу разрываются.
— Отбомбимся визуально?
— Выводи, штурман!
Два отворота для замера угла сноса.
— Готово! Курс на цель, командир!
Впереди хорошо просматривается Тамань, за ней порт.
— Открываю бомболюки! — докладывает Ерастов, контролируя свои действия. [122]
— Включи фотоаппарат, сфотографируем станицу.
По его командам делаю небольшие довороты.
— На боевом!
Впереди возникают разрывы снарядов. Когда грязно-черные шапки обкладывают машину со всех сторон, слышу радостный голос Володи:
— Бомбы сбросил!
Резко маневрирую в одну сторону, в другую. Наконец разрывы остаются позади.
— Командир, истребители! — Это Панов.
— Доложи точнее!
— Тысяча метров ниже нас два «мессера»...
К счастью, над нами облака. Форсирую моторы, предельно задирая нос самолета.
— «Мессеры» в пятистах метрах...
Машину окутывает ватная мгла.
— А еще ругали облачность, — шутит Володя, когда оказываемся уже далеко над морем.
Жуковец докладывает: наши бомбы рвались в порту у причалов, где скопились десятки автомашин.
Благодарю штурмана за выдержку и меткость, стрелков — за внимательное наблюдение за воздухом.
На аэродроме нас радостно встречает наш технический экипаж — Беляков, Петров, Ястребилов...
— А мы уже думали — беда! Все вернулись, а вас нет...
Командир эскадрильи, мрачно выслушав мой доклад, сказал:
— Инициатива — хорошо. За отставание от строя — строго предупреждаю!
Однако настроение его скоро переменилось.
Когда проявили наши пленки, их срочно доставили командиру полка. Оказалось, включенный нами при маневрировании плановый фотоаппарат зафиксировал всю противовоздушную оборону Тамани. Четко был [123] виден полевой аэродром, стоящие на нем истребители, девять зенитных батарей крупного и среднего калибра, скопления автомашин, артиллерии, танков...
В тот день четырежды наносился удар по Тамани. На разведанные цели обрушивались сотни бомб, в небо взмывали черные столбы дыма, взлетали обломки, полыхали пожары.
Каждую нашу группу встречали «мессершмитты». Но командование уже приняло меры: бомбардировщики сопровождались к цели истребителями прикрытия.
При этом имел место любопытный эпизод. Группа капитана Бесова, подойдя к Геленджику, откуда должны были подняться наши истребители, получила ответ:
— Высылать нечего!
После некоторого молчания тот же голос запросил:
— Укажите свое место!
Опытный Бесов сообразил: работает рация противника.
После этого случая командование дало строгие указания по соблюдению бдительности, дисциплины радиопереговоров, установило отзывы и пароли.
В конце дня командир полка собрал летные экипажи и объявил задачу: ночью нанести бомбоудары по скоплению живой силы и техники в порту Анапа. Отвлечение зенитного огня и сковывание действий вражеских истребителей возлагалось на наш экипаж. Нешуточное дело!
— Давай прежде всего подумаем, как мы отыщем аэродром и помешаем взлету «мессеров».
Володя развернул карту. Вид у него был скучноватый: один бомбардировщик — на целый вражеский аэродром...
— И еще на зенитки, — не стал я его утешать. — Если, конечно, останемся целы. [124]
Выполнять такую задачу мне уже приходилось в прежнем полку. Тогда повезло, хоть и изрешетили машину так, что едва до своих дотянула.
— Кому-то ведь надо?
Штурман кивнул. Через четверть часа он уже был с головой увлечен делом. Аэродром, который нам предстояло атаковать, располагался у самой береговой черты. Попробуй найди его ночью, когда любой пляж может показаться посадочной площадкой!
— Ничего, возьмем за ориентир вот этот изгиб берега... Справа город, слева — два озера. Зайдем со стороны моря, оттуда виднее... Между озерами ляжем на боевой курс...
Когда план разработан, настроение обычно повышается. Чуть не с нетерпением дождались темноты.
По сигналу поднимаю самолет в воздух. Спустя десять минут должны взлететь Канарев, Саликов, Черниенко, Козырин...
Ночь темная. На борту тишина. Вдали проплывает Кавказское побережье, затем уходим в море. Горизонт не просматривается, веду машину по приборам. Стараюсь как можно точнее выдерживать заданные штурманом скорость и курс. От этого зависит все. Летим уже час. Кажется, расчеты не подвели, выходим к береговой черте. Характерный изгиб суши, блестят два озерца...
— Молодец, штурман!
— Видишь аэродром, командир?
На вражеском аэродроме оживление. Мелькают огни, в воздух взлетают сигнальные ракеты. Прибыли в самое время: «мессеры» выруливают на старт...
Приглушаю моторы, перехожу в планирование. Зенитки молчат. Штурман улучает момент, сбрасывает три бомбы с внешней подвески. Внизу полыхают взрывы, аэродромные огни разом гаснут, будто их задувает взрывной волной. Взметываются лучи прожекторов, ножницами стригут небо. Фосфорически сверкают разрывы. [125] Вверху, внизу... Пока не поймали прожектора — не страшно.
С приглушенными моторами уходим в сторону Витязевского лимана. Набираем высоту, идем на второй заход вдоль окраины Анапы. Бомболюки открыты.
— Боевой курс! — докладывает Володя.
Открыли огонь зенитки. Светящимися цепочками тянутся к самолету трассы малокалиберных скорострельных пушек, серпантином рассыпаются разрывы. Оглядываюсь вокруг. Стреляют — по нашему самолету? Надо, чтобы по нашему! А группа? Еще не подошла?
— Сбросил четыре бомбы!—докладывает штурман.
Фугаски рвутся в районе аэродрома. Применив противозенитный маневр и снижение, обманываю прожектора. Вновь всматриваюсь в горизонт — прилетела группа? Вспышек в порту не видно.
Идем на третий заход. С севера. После всплесков огня от шести бомб зенитный огонь накрывает все небо над аэродромом. Беснуются прожекторные лучи. Кажется, удалось «задействовать» все батареи. По нам! Вот чему приходится иногда радоваться в жизни... Однако долго не продержаться. Где группа? Вот она, вот!..
Над портом заполыхали огромные зарева. Взметываются искристые взрывы, в небе высвечиваются рваные облака...
Бомбардировщики подошли к городу на разных высотах. Противник опомнился только тогда, когда в порту уже рвались бомбы. Лучи прожекторов потонули в гигантских вольтовых дугах разрывов. Беспорядочный огонь врага не смог помешать нашему сокрушительному удару. Боевая задача была выполнена блестяще. Все машины благополучно вернулись на свой аэродром.
Летали не только на Тамань.
В труднейшей обстановке находились в эти дни крымские [126] партизаны. Готовились к прорыву блокады. Летчики полка делали все возможное, чтобы облегчить их положение, и не раз получали радиограммы со словами сердечной благодарности. Особенно интенсивно совершались полеты с грузами продовольствия и боеприпасов с 4 по 12 февраля. Экипажи Бесова, Бабия, Андреева, Жесткова, Трошина, Саликова неизменно пробивались в заданные районы и точно сбрасывали грузы. К партизанам летали и наш комэск Чумичев, и командир полка Канарев, и его заместитель майор Арсеньев.
13 февраля по тревоге взлетел самолет на уничтожение подводной лодки противника, обнаруженной юго-западнее Туапсе. Экипаж, возглавляемый майором Арсеньевым, несмотря на сложные метеоусловия, нашел вражескую субмарину в надводном положении и с ходу атаковал ее. Затем еще дважды бомбил противолодочными бомбами. На поверхности воды появились масляные пятна — признак попадания.
Днем и ночью, в сложных зимних условиях экипажи гвардейцев поднимались в воздух, чтобы, поддерживая свои наступающие войска, громить врага на море и на суше.
Бесов есть Бесов
Вот уже несколько дней все мы жили под впечатлением разгрома немецко-фашистских войск в районе Сталинграда. Ясно было, что эта победа положила начало новому этапу войны. Четвертую часть сил, действующих на советско-германском фронте, потеряли фашисты на Волге. Впервые с начала войны жители германских городов и сел вместо бравурных маршей и победоносных речей услышали панихидный звон с колоколен...
Полным ходом шло наступление и на нашем фронте. [127]
12 февраля — освобожден Краснодар.
14 февраля — Ростов-на-Дону. Город, где шесть месяцев назад началась битва за Кавказ.
Фашистские войска оказались прижатыми к Таманскому полуострову и отчаянно сопротивлялись.
Противовоздушная оборона противника в Тамани была значительно усилена. Каждый раз, когда наши группы бомбардировщиков появлялись над позициями вражеских войск, их встречал ожесточенный зенитный огонь, атаковали истребители.
16 февраля три экипажа под командованием капитана Козырина получили приказ нанести удар по вражеским войскам и технике в таманском порту. Справа от ведущего летел я, слева — капитан Саликов. Путь довольно долгий. На высокой ноте гудят моторы тяжело груженных машин, километр за километром остается позади. Люблю лететь с Козыриным, есть чему поучиться. Могучим дальним бомбардировщиком он владеет так, как когда-то владел своим вертким МБР-2. Летает со штурманом старшим лейтенантом Михаилом Шильченко. Этот невысокий крепыш с озорными искорками в глазах способен мгновенно принимать решения, метать бомбы, ловя промежутки между маневрами, и поражать цель при любом противодействии противника. Они очень подходят друг к другу — Козырин и Шильченко, разница в темпераментах только внешняя: и Шильченко может быть собран и сжат, и Козырин — азартен и весел. Узнав их поближе, я даже начал подозревать, что это различие между ними содержит в себе элемент игры: что только ни помогает нам в нашем деле...
Отличная пара, завидные мастера снайперских бомбовых ударов!
Пересекаем береговую черту у мыса Железный Рог. Впереди отчетливо видим порт. [128]
— И нас, вероятно, им видно не хуже, — без надобности отмечает Володя.
— Логика, штурман.
Потребность услышать голос, свериться с чувством друга. Неприятный момент — подлетать вот так, на виду, кожей ощущая, как к тебе поворачиваются десятки щупающих стволов...
Во! Как по единой команде. Стена! Здорово сострелялись, надо отдать справедливость. Есть тут, конечно, и наша заслуга — каждый день «тренируем» их, даже и по ночам... Бах, тр-рах! Справа, слева... Вот где цены нет козыринскому маневру! Пробился сквозь стену, стремительно изменив высоту, пошел обходить батареи. Будто все они у него на доске приборной нанесены. Это Шильченко, его востроглазый штурман... Нам с Саликовым одна забота — предугадывать их молниеносные виражи. Посыпались бомбы — черным, тяжелым дождем...
Я даже и не заметил, когда нас прошил снаряд.
Разорвался метров на двести выше. После Панов доложил: дистанционный взрыватель...
И — звено «мессеров». Ждали, издали наблюдая, как нас крошили зенитки. Навалились, как только мы вышли из зоны огня. Ни облачка в небе, одно спасение — море. Не разбивая строя, отчаянно маневрируя, захлебываясь пулеметным огнем, тянем к нему — наша стихия. Недаром на нас морская форма...
На аэродром вернулись все. Доложили. И начальнику разведки майору Конзелько — что видели при отходе сплошную колонну автомашин на пути от Ахтанизовской на Вышестеблиевскую. Это — сверх задания.
— Спасибо! — поблагодарил Николай Александрович. — Как раз туда вылетели штурмовики. Если их удара окажется мало — поможем! Попрыгали, значит, на сковородке?
Скрывать не стали. Разведчик должен знать все. [129]
— Да, — посочувствовал. — На рогах у черта. Ничего, добавят еще истребителей для прикрытия, батя звонил в бригаду. Твердо обещали — дадут!
На следующий день трем экипажам нашей эскадрильи та же задача — Тамань. Ведущий Бесов, ведомые — Трошин и я. Для обеспечения наших действий с аэродрома Геленджик должны вылететь четыре истребителя Як-1.
Штурман звена капитан Кравченко развернул карту, указал маршрут, район встречи с истребителями прикрытия, направление захода на цель. Кравченко — мой старый знакомый, вместе служили на Тихоокеанском флоте. Ему повезло: с первых дней войны попал на фронт. Участвовал в обороне Севастополя, Керчи, Новороссийска. Хладнокровный, расчетливый штурман, один из лучших в полку.
Я с удовольствием наблюдал, с каким уважительным вниманием выслушивает его указания Володя. Внешне, пожалуй, даже немного похожи они друг на друга, оба высокие, плотные. Будут похожи. У Володи еще много лишнего — в движениях, в лице. Весь на виду. У капитана чуть серебрится уже седина в смоляных волосах — результат Севастополя. В движениях — основательность, экономность.
— Напрямик пойдем. Врасплох все равно их уже не застанешь...
— По самолетам!—раздается команда Бесова.
Застегивая на бегу шлемофоны, устремляемся к машинам.
Точно в назначенном районе к звену присоединяются «яки». Становится веселее. Летим вдоль берега, занятого врагом. Береговую черту пересекаем у западной оконечности Кизилташского лимана и прямо берем курс к объекту. Издали виден столб дыма — в порту пожары. Встречным курсом пролетает отбомбившаяся пятерка [130] наших Ил-4. Спешим им на смену — во как дело пошло! Какая уж тут внезапность...
Сквозь вражеский огонь прорываемся напрямую. Не слишком ли смело? Не начинаем ли пренебрегать опасностью?
Сеть разрывов становится все плотней.
— Снаряды разорвались у хвоста самолета. Пробоины в киле и стабилизаторе, — докладывает обязательный Панов.
Самолет Трошина то отстает от моего, то выдвигается вперед. Кто нервничает, я или он?
Без противозенитного маневра продолжаем лететь по прямой.
— Скоро сброс? — в нетерпении спрашиваю Ерастова.
— Сейчас, командир! Идем точно на цель!
Соображаю: все внимание штурмана приковано к прицелу, не видит, что творится вокруг.
Самолет чуть «вспухает», бросаю взгляд вниз. Вижу прерывистую цепочку бомб, отделившихся от машины ведущего.
— Сбросил? Почему не докладываешь?
— Сбросил, командир!
Уходим с разворотом в сторону моря.
— Ну банька! — облегченно восклицает Жуковец.
Хорошо еще, не надо опасаться «мессеров». Истребители прикрытия носятся высоко над нами, просматривая воздушное пространство. Не слишком ли высоко?
Едва успел подумать, в наушниках голос Панова:
— Два «мессершмитта» атакуют со стороны солнца!
И дробный стук крупнокалиберного пулемета.
От самолета Трошина тоже потянулась огненная трасса. Смотрю по ее направлению: в двухстах метрах от нас — тощий самолет с черными крестами на обрубленных крыльях. Трасса упирается прямо в него. «Мессер» отворачивает, поспешно ныряет вниз... [131]
Защищая друг друга огнем, отбиваем первую атаку. В эфире голос радиста экипажа Бесова:
— «Яки», «яки», нас атакуют «мессера», прикройте! Не видят, черти! Слишком высоко забрались, опасаясь зениток...
Но вот четверка «яков» и пара «худых» закружились в смертельной карусели. Бесов отворачивает в сторону солнца. Что-то мелькает справа... Падающий самолет косо перечеркивает горизонт. «Мессер»? Свой? Ничего не видно. Только черный шлейф дыма...
Когда все четыре наших истребителя пристраиваются к нам, в наушниках раздается дружное «ура» всего экипажа.
— Будут знать, гады!
— Не видели наших, сунулись!
— Однако и наши их тоже не видели,—охлаждает Володя общий восторг.
На глазах взрослеет парень.
— Учтут у себя на разборе. Как результат?
— Наблюдал при отходе от цели два новых очага пожара. Бомбы рвались в порту, в центре скопления автомашин. Меткий удар! Ну так Кравченко ведь...
Похоже, мой штурман выбрал себе героя. Что ж, это на пользу. У Кравченко есть чему поучиться.
На траверзе Геленджика «яки», помахав на прощанье крыльями, уходят в сторону берега. Нам лететь еще час. Настроение хорошее. Спрашиваю Панова, кто первый заметил вражеские истребители — он или Попов, стрелок Трошина.
— Со стороны солнца зашли... Я их заметил, когда уже были метрах в трехстах. Ну, сразу врезал... Тут и Попов...
— Молодцы! Первого отшили с ходу. А ты что молчишь, Александр?
Жуковец отвечает не сразу. [132]
— Думал, каюк... Осколки-то рядом со мной обшивку пробили. Натыкали гады пушек... А почему противозенитного маневра не делали, командир?
Ссылаюсь на ведущего: строй есть строй.
На земле после положенного доклада обращаюсь с тем же вопросом к Бесову.
— А что, отбомбились же...
Киваю на Белякова — тот лазает по хвосту машины, осматривая пробоины.
Бесов щурится. Сплевывает небрежно. Похоже, раздумывает, стоит ли отвечать. Он старше меня не только по званию, но и по возрасту, и по стажу, известный на флоте летчик.
— Могли ведь и в ящик сыграть, — говорю что попало.
Он неожиданно улыбается:
— Это свободно! Такое, брат, дело. А что до маневра... Еще как сказать. Может, и больше бы дырок тебе насажали с маневром...
С невольным уважением оглядываю его. Будто и не было трехчасового полета, бешеного огня. Смотрит с «бесовским» своим прищуром из-под крылатых бровей. Крупный орлиный нос, твердые даже в улыбке губы. Своенравный, о нем говорят, упрямый. Вспоминаю первый полет с ним в группе, неуверенно ковыляющую машину... Вряд ли бы кто другой после тех передряг, что ему довелось испытать, так смог говорить про «ящик». И так летать — без оглядки, отчаянно смело! После тяжелого-то ранения, трехмесячного лечения, когда и не знаешь, вернешься ли в строй...
Делюсь своим сомнением с Трошиным.
— Черт его знает, может, он прав, — раздумчиво говорит Алексей. — Ведь огонь — на большой площади. И время... Время же все решало. Как бы то ни было, выиграл он!
— Выиграл, — соглашаюсь. [133]
— А что до характера... Бесов есть Бесов!
На том и сошлись. Посмеялись, дали указания техникам к вечеру залатать дырки. Их и в машине Бесова оказалось не меньше.
Неожиданный почерк
— Ночью будем наносить удары одиночными самолетами, — сказал подполковник.
Определил время, последовательность взлетов.
— Первому эшелону — двадцать минут на уточнение задания.
Посоветовавшись с Ерастовым, решил выйти на цель с тыла, со стороны Азовского моря. С этого направления противник менее всего ожидает появления бомбардировщиков...
В наступивших сумерках первым взлетает Бесов, за ним Трошин, Канарев, Чумичев, Василенко...
Набираю высоту. На борту, как всегда в ночных полетах, настороженная тишина. Справа смутно белеет берег.
Длительный полет ночью над морем требует сам по себе большого напряжения. Ни ориентиров, ни звезд. Летим в безжизненном темном пространстве.
Наконец начинает просматриваться Мысхако. На Малой земле — ночной бой. Чем ближе подлетаем, тем ясней: бой ожесточенный, тяжелый. С двух сторон, чуть не вплотную друг к другу, вспыхивают орудийные выстрелы, полыхают разрывы, скрещиваются пулеметные трассы, взлетают ракеты. С левого берега Цемесской бухты, со стороны Кабардинки, беспрерывно бьет наша тяжелая артиллерия...
Бой идет и в воздухе. Электрическими искрами мерцают разрывы зенитных снарядов, режут густую тьму ножницы прожекторов, на земле вспухают разрывы бомб... [134]
— Наши лодочки, МБР-2, из Геленджика, — определяет Володя. — Трудновато ребятам, того и гляди врежешь по своим...
Да, окопы наших десантников в десятках метров от вражеских. Сверху кажется — пулеметы бьют друг по другу в упор...
— Учись у них точности!
— Я и учусь, — вполне серьезно отвечает Володя.
Снова темнота. Мерно гудят моторы.
— Командир, пересекаем береговую черту. Впереди Кизилташский лиман.
Есть хоть на чем остановиться глазу, убедиться, что не летишь головой вниз: черта берега просматривается и в темную ночь, если нет тумана. Позади остается и Ахтанизовский лиман. Летим над Темрюкским заливом, затем разворачиваемся на юг, проходим вблизи станицы Фонталовской. Справа по курсу — песчаная коса Чушка, уходящая в Таманский залив и отделяющая его от Керченского пролива.
— Впереди порт Тамань, — голос Володи чуть громче и напряженней.
— Понял, Тамань.
Повторяю испытанную тактику. Сбавляю обороты, планирую... Но что это? Впереди взметываются в небо десятки огненных лучей! Качаются из стороны в сторону. Не сразу соображаю, что ищут не нас: кто-то заходит навстречу, со стороны Черного моря. Догадки строить некогда, счастливый момент!
— Выводи на боевой!
— Боевой! — почти сразу откликается штурман.
«Замораживаю» курс, высоту, скорость.
И как раз впереди засверкали зенитки. Навстречу неизвестному самолету, как огромный рой разноцветных пчел, устремились трассы «эрликонов». Схваченная прожекторами машина летела в сплошной сетке огненных трасс — такое приходилось встречать лишь при торпедных [135] атаках. Казалось, в самолете уже не осталось живого места...
Но вот на земле под ним полыхнули мощные зарницы, выхватили из тьмы взлетевшие вверх обломки портовых сооружений, в панике мечущиеся машины...
— Ну и дал! — заорал Жуковец, забыв, что мы сами на боевом курсе.
Встречная машина ярко блеснула крылом и моментально исчезла во тьме.
— Ну парень!.. — не выдержал и я. — Как рыбка...
— Сброс! — раздался доклад Володи.
В следующую минуту все лучи и все трассы перекинулись на нас. Резко разворачиваюсь влево, белый слепящий свет окатывает кабину. Во рту становится сухо, не хватает воздуха, будто и в самом деле накрыло волной. Сейчас страшный удар — и все... В отчаяньи выжимаю педаль, до отказа отталкиваю штурвал...
— Командир, врежемся...
Но уже темнота. Спасение! Выравниваю самолет, оглядываюсь. Не задел стволы зениток? Сплевываю сбежавший на губы пот, запрашиваю у штурмана курс. Вскоре уже летим над морем.
— Бомбы куда положил, Володя?
— Не видел, командир! Только сбросил, а тут...
— Панов, а ты?
— Бомбы рвались в порту на берегу. В северной части порта.
— Молодец, не промазал, штурман!
— Учусь у «лодочников»! — Оказывается, может еще шутить.
— Вдвойне молодец! Не забываешь критики. А здорово помог нам тот отчаянный!
— Но и наследство оставил... Думал, уже капут! Кто бы это мог быть, командир?
Сам гадаю. Предположение есть, но не хочется почему-то делиться. [136]
— А как думаешь, почему он так прямо зашел? — не отстает Володя.
Молчу. Наивно было бы думать, что просто так, по беспечности...
На земле спрашиваю, кто приземлился перед нами. Бесов. Стоит, привалившись к столбику у капонира, небрежно опустив на колено руку со шлемофоном. С усмешкой щурится на техника, с фонариком обследующего самолет. Переводит взгляд на меня. «Ну что, Минаков, не сыграл в ящик?» — почти наяву слышится в ушах голос.
Но Бесов молчит.
* * *
Раннее солнечное утро. Снова летим. Первое звено поведет майор Чумичев, второе — капитан Козырин.
Опять Тамань. Обстановка понятна. Противник отводит войска с Кавказа, чтобы избежать окружения. Чтобы их сохранить — войска. Наша задача — не дать сохранить. Не дать отвести в порядке.
Сколько для этого надо, столько и будем летать. Днем и ночью и при любой погоде...
Первым взлетает комэск. За ним я, за мной Бесов.
Сразу берем курс в море. Тройку ведет флагманский штурман нашей эскадрильи майор Сергей Прокофьевич Дуплий. Известный мастер бомбовых ударов.
По внешнему виду не скажешь. Мягкий как будто бы человек. И ростом не высок, и черты лица никакие не «волевые». В глазах покой, доброта. Вот ведь как бывает. А сколько усилий на крайнем пределе возможностей, и физических, и моральных, сколько преодолений... Водил девятки бомбардировщиков на самые отдаленные цели, бомбил корабли, портовые сооружения, нефтехранилища в Констанце, наносил удары по нефтепромыслам в Плоешти, уничтожал военные объекты в Бухаресте; скопления войск и техники, артиллерийские позиции, самолеты на аэродромах, склады боеприпасов и горючего, [137] минометные батареи, мотопехоту и танки противника — при защите Одессы, Керчи, Новороссийска. В Севастополе был флагманом в группе Чумичева...
Штурман-снайпер, настоящий ветеран гвардейцев!
С траверза Геленджика погода ухудшается. Группа поворачивает к берегу, чтобы точнее взять курс на цель, В разрывах облачности проглядывается мыс Утриш. Ведущий разворачивается на северо-запад, звено устремляется к объекту удара. Идем без прикрытия: истребителей не хватает.
— Усилить наблюдение за воздухом! — приказываю стрелкам.
Видимость над целью отличная.
— Впереди по курсу — порт!
И, словно в ответ на доклад Ерастова, в небо взлетают десятки черных шапок.
Ведущий маневрирует, то и дело меняя курс. Мы — как привязанные.
— Володя, люки...
На мгновение машины как бы замирают — все три как одна. Боевой курс, секунды...
— Сброс!
Резкий отворот с потерей высоты сразу же выводит звено из огня.
— Здорово обвели! — отмечает Володя. — Как на футбольном поле!
— Следите за воздухом! — передает комэск. — Не отставать!
На повышенной скорости, прижимаясь к верхней кромке облаков, уходим в море...
— Как завороженные! — комментирует Жуковец.
На аэродроме Беляков удивляется:
— Праздник, что ли, сегодня у них, командир? Ни пробоины! В кои-то веки!
— Тихо, тихо, Миша, не сглазь. Праздник — у нас. Знаешь, как им влепили! [138]
Чумичев жмет нам с Бесовым руки, поздравляя с очередным боевым вылетом.
— Спасибо! — вырывается у меня, — Вам, товарищ майор, надо зачесть все три вылета.
— Ну-ну, сочтемся славою...
Разбирать, собственно, нечего — все как по нотам. Так бы всегда...
После обеда — вылет на ту же цель. Ведущий Бесов. Трошин и я — ведомые.
За нами взлетает группа курсом на Феодосию — бомбоудар по плавсредствам.
У Геленджика встречаемся с четверкой «яков». Вот теперь в самом деле праздник!
На цель заходим от мыса Такил — кратчайшим путем от берега. Замысел верный: вряд ли отсюда нас ждут. Плюс к тому — сзади солнце. Маскируясь в его лучах, ложимся на боевой курс. Под нами рваная облачность, но штурман Кравченко уверенно ведет звено, ориентируясь, как дома.
— Еще неделька, и сможем вслепую бомбить, — шутит Володя. — И куда столько бомб лезет!