Колхозники были как крепостные крестьяне, наверное, даже хуже. Они были бы рады развести скот, но практически не давали возможности заготовить корма, нечем было кормить. Зерна на трудодни выдавали очень мало, его не хватало семье даже на выпечку хлеба, а выделять на корм свиньям или другой скотине даже и в мыслях не было. Чтобы кормить корову, телят, овец или коз надо было хоть сколько-то заготовить на зиму сена. Сено косить в колхозных логах не давали. Пока не выкосят все, где можно для колхозного скота и в первую очередь для лошадей, никому нигде не разрешали косить. Потом в конце июля начале августа, когда уже практически начиналась уборочная страда, выделяли один день покосить для себя, кто что и где найдет. Народ с вечера хватал свои литовки и бежал косить какие-то клочки осоки или бурьяна, или в лесу обкашивал какую-то полянку. На другой день все это надо было как-то привезти на лошади, около дома раскидать и уже когда высохнет через 2-3 дня убрать на свой сеновал под крышу. Другого времени и возможности покосить уже больше не давали, хочешь что-то заготовить, управляйся за один день. Таким способом заготовленного сена набиралось примерно 1-2 конских воза. Это примерно 800-900 кг., ну может быть какая-то семья заготовит 1 тонну или чуть больше, но не более того. А чтобы прокормить 1 корову, ей надо, как минимум, 3 тонны сена, 1.5-2 тонны соломы, корнеплоды и обязательно концентрированные корма в виде посыпки 600-700кг, вот тогда она еще что-то даст.
А наши семьи в деревни не могли обеспечить свою корову даже сеном и уж тем более не могли обеспечить корнеплодами и посыпкой, кормили одной соломой, сено давали немного, и только после отела, другого выхода не было.
Когда заканчивалась зима, у многих хозяев, заканчивалась и солома, ее тоже выделяли в колхозе мало. Тогда снимали солому с крыши своего сарая и продолжали кормить, хоть как-то поддерживали жизнь своей скотины. Перед выгоном на пастбище, весной, многие коровы не могли сами поднять, их поднимали веревками и подвешивали, чтобы они не упали, а стояли на ногах. В таких жутких условиях, конечно, много скотины пропадало, а сколько эти коровы давали молока, можно легко себе представить. А ведь корова в крестьянском дворе была надеждой, кормилицей и опорой, и как бы уж трудно не приходилось, всегда старались корову сохранить, старались отдать ей все, что можно, лишь бы она выжила до лета.
Чтобы выполнить налог по мясу и шерсти, надо было, как минимум, держать овец, их тоже старались держать, как бы трудно не было. Дополнительно «сено» заготавливали со своих огородов, когда убирали картофельную ботву, ее обязательно высушивали и складывали на сарай- это тоже шло как «сено». Потом осенью, в сентябре или начале октября, мама моя часто ходила с литовкой в поле и прикашивала жнивье после уборки зерновых культур, особенно там, где оно было повыше и с травой. Этот корм тоже считался ближе к сену, его мы потом привозили на лошади и складывали на сарай.
Овец стригли 2 раза в год, весной и осенью. Весеннюю шерсть старались, по возможности, всегда оставить себе, из нее вязали носки и варежки, а летнюю шерсть сдавали государству. Ну а если уж не хватало для выполнения сбора по налогам, то государство забирало все. Овец забивали на мясо, в основном для выполнения плана поставок. В доме всегда оставались только рожки да ножки, ну и оставался ливер.(легкие, печенка, сердце, почки), оставляли обязательно кишки и желудок, все это тщательно чистили, промывали, а потом понемногу отваривали, рубили и с этим фаршем пекли пироги или стряпали пельмени. Вкуснятина была неимоверная, в ту голодную пору ничего на свете вкуснее не было. А из ног и головы варили всегда студень, тоже вкусный был.
Я вот сейчас только понял, почему в то время было в каждом доме много «бабок» и «ледышек». Оказывается из всей разделанной тушки барана, дома оставались только рожки и лытки, когда их хорошо отваривали, то всегда отделялись соединительные косточки в суставах, а это и были «бабки» и «ледышки». Их не выбрасывали собакам или еще куда, а сразу отдавали нам, пацанам, а мы с удовольствием их собирали и копили, а потом играли с ребятами в «бабки».
Нас, в верхнем конце деревни, ребят моего возраста и чуть постарше, было много, всегда набиралось человек 8-10, но часто играть в бабки приходили и ребята с нижнего конца. Иногда играли на два «кона», т.е. на две группы, ребята постарше возрастом играли в одной группе, а более маленькие - в другой. Летом обычно играли очень редко и только те, кто еще не работал. А осенью и в теплые дни зимы играли все, тем более играли весной в марте и апреле месяце.
Игра в бабки была очень интересная и азартная. Хотелось всегда выиграть больше бабок. Играли двумя способами. Первый способ игры заключался в том, что группа игроков из 4-5 человек ставила бабки в один ряд, близко друг к другу как бы в шеренгу, лицом к нападающему. Игроки били «битком» по очереди кому как выпало по жребию с определенного расстояния 1,5-2 метра. Битком была обычно путовая кость лошади и называли мы ее «панком». Этот «панок» специально утяжеляли, просверлив в нем дырочку и заливая ее свинцом. Разрешалось иметь свой «панок» каждому игроку и у кого он был лучше, тот больше и выигрывал, ну и само собой многое зависело от точности броска. Если игрок не попал при броске в бабки, то обязательно выставлял на кон штрафную бабку, а если выставлял лодышку, то это считалось за две бабки,и он мог одну с кона забрать себе.
Второй способ игры в бабки заключался в том, что группа игроков из 4-6 человек и более выставляла бабки как бы в «колонну по одному» на расстоянии 20-30 см. друг от друга строго по одной линии. Игрок с расстояния 4-5 метров, а иногда и 6 метров кидал железный кружок плашмя на линию бабок и сбивал их, сколько собьет, забирал себе, а если не попадет, то выставлял «штрафную» бабку. Обычно, куда выставляли бабок, то место тщательно расчищали от снега, кочек, иногда специально заливали водой и подмораживали льда, чтобы биток хорошо катался и сбивал бабки.
Однажды мы играли весной (в марте), погода была солнечная, теплая. Я уже учился в школе в 1ом классе, а брат Михаил учился в 5ом. Ребят собралось много, человек десять, дело было в воскресенье, мы были свободны и играли почти целый день. Игра шла азартно, на кон выставлялось до 10-15 бабок, мне, как обычно, не очень везло, я все больше проигрывал, чем складывал в карман. А Михаил был в ударе и хорошо кидал биту, ему каждый раз везло, он за каждый бросок снимал по 3-4, а иногда и по 5 бабок. Вначале игры мы с ним бабки складывали в один карман, а потом он увидел, что я почти все время проигрываю и говорит: «иди-ка,сбегай домой, принеси хлеба и картошку, я есть хочу». Ну, я немного посопротивлялся, но дело обострять не стал, да и самому страшно хотелось есть, бросил игру и побежал домой. Дома быстро что-то перекусил, схватил краюху черного с лебедой хлеба, покрупней картошину, и помчался обратно. Михаил встретил меня, провиант забрал и говорит: «вот дам тебе 5 бабок, если проиграешь, больше не проси, не дам». Я говорю: «ладно, ладно, хватит мне, сам-то ведь тоже не всегда выигрываешь». Стали играть дальше, я как-то приловчился и не стал проигрывать, а Михаилу не повезло после обеда, как заколодило, он все реже стал попадать, стал проигрывать и к вечеру проигрался нанет, бабок у него не осталось. Тогда он говорит мне: «Давай-ка мне обратно мои бабки. Это из за тебя мне не везет, что я отдал тебе свои бабки. Больше никогда тебе давать не буду». Я отдал ему 5 бабок, у меня осталось3или4 бабки и мы продолжили игру. Играли еще, наверное, час, стало темнеть, Михаил опять проигрался, а я и не проиграл, но почти и не выиграл. Игра закончилась, все стали расходиться по домам, мы с ним тоже пошли домой. Мне было весело, я что-то начал смеяться, а Михаил идет сердитый, не разговаривает, потом говорит: «Че ты скалишься, вот как дам тебе по шее, будешь знать, это из за тебя я проиграл, вон сколько у меня было бабок до обеда, а тебе отдал и все, не повезло, больше фиг ты у меня получишь». Я замолчал, знал, что дальше брата сердить нельзя, иначе попадет.
А потом я часто вспоминал различные эпизоды из своей жизни, когда рыбаки или охотники, а иногда и просто знакомые или даже соседи никогда не отдадут тебе то, на что у них идет «фарт». Если это на рыбалке, то тебе не дадут червяка, мотыля или прикорм, если это на охоте, то не всегда дадут патронов, если это сосед и ты просишь взаймы денег, то чаще всего он тебе откажет, ссылаясь на то, что их у него сейчас нет или ему нужны позарез самому.
Приближалась осень 1948 года, все говорили дома, что мне надо будет идти в школу, потому что сестра Нина ходила еще в 7 класс, брат Михаил закончил 4 класса, и сестра Анна осталась на 2-ой год во втором классе, она была инвалидом с детства и училась плохо.
Заканчивалось лето, Михаил со своими друзьями все чаще стали убегать днем в лога печь картошку. Я страшно этому завидовал и всегда просился, чтобы он взял меня с собой. Но, он ни за что не хотел меня брать и всячески обманывал, и всегда тайком убегал от меня. Если я за ним увязывался и шел следом за его друзьями и за ним, он останавливался, шипел на меня как гусь, поддавал мне под зад и отправлял домой. Я, конечно, ревел, снова пытался идти, но получал тумаков еще больше, и приходилось возвращаться обратно.
Однажды Михаил с Ленькой Киселевым (Граниным), Ленькой Зыкиным (Кулягой), Витькой Вычужаниным (Чугуном), и еще другие ребята были, опять собрались идти в наши «лога» печь картошку. Все это они делали втайне от взрослых и от нас, пацанов, чтобы им никто не мешал. Я ихние сборы заметил и стал внимательно наблюдать за Михаилом, когда он будет собираться и пойдет из дома. И вот настал момент, когда он подошел к дяде Ване и говорит: «Дядя Ваня, я схожу на улицу, там с ребятами надо повидаться, они меня просили подойти. Я скоро вернусь» а дядя Ваня вечно был чем-то недоволен и хорошо относился к нам только тогда, когда мы вместе с ним работали, помогали ему жать серпом крапиву, или собирать и таскать сучки из лесу и выполнять другие домашние работы. И он таким недовольным голосом ему говорит: «Опеть тебе «леший» куда-то надо бежать, че там тебе делать? Вон сколько дома работы, а ты опеть проносишься, ничего не успеешь сделать. Никуда не пойдешь, иди вон кур с огорода выгони, вишь «лешие» опеть там грядки роют».
Мишка тут же подхватился, выскочил из двора, побежал в верхний огород, где у нас были грядки, закричал там на кур, замахал руками, проявил невиданное усердие и в момент разогнал всех кур. Он тут же развернулся на улице, проскочил обратно в огород и по меже устремился на дорогу, которая шла около нашего огорода на конный двор и дальше, через поле спускалась к нашим логам. Я сразу сообразил, что Мишка побежал не на «улицу», а на встречу с ребятами, которые собрались печь картошку в «наших логах». По дороге на конный двор, от нашего огорода с правой стороны было чистое поле, засеянное в то время какими-то злаками, а с левой стороны росли отдельные кусты рябины, вяза, ивы, даже местами росла малина. Все это тянулось какой-то небольшой полосой, а за ней опять было небольшое поле, которое дальше соединялось с большим полем за конным двором.
Я выскочил сразу за Мишкой в верхний огород, спрятался за кусты смородины и как только он побежал по дороге, устремился за ним по той же меже на дорогу. Я бежал, прижимаясь ближе к кустам, чтоб Мишка меня не заметил и не опускал его из виду. Вскоре он перешел на быстрый шаг, потом вдруг остановился, внимательно посмотрел назад, но ничего подозрительного не заметив, спокойно пошел на поворот дороги, где деревьев и кустов росло побольше. А там уже были слышны голоса и смех ребят, его сверстников. Я замедлил свой бег, перешел на шаг и тихонько стал подходить на голоса, скрываясь за кустами, я приблизился довольно близко к ребятам, все они были весело возбуждены, громко разговаривали и смеялись, но никуда не уходили, видимо кого-то ждали. Потом, вдруг слышу, недалеко от меня по дороге бежит, весь запыхался, Витька-чугун. Меня он, к счастью, не заметил. И сразу подошел к ребятам, что-то объясняя. Они еще о чем-то поговорили и направились прямо по дорожке к лесу, который виднелся недалеко, метрах в 400 от поворота дороги на конный двор. Конная дорожка шла между двух полей, и до лесу около нее росло всего два небольших кустика, и стоял какой-то старый пенек. Скрываться было трудно, и я отпустил ребят далеко, что их почти не стало видно, только потом тихонько пошел следом, внимательно поглядывая вперед, чтобы меня не заметили. Так мы благополучно добрались до леса, а там дорожка шла по опушке леса и спускалась под уклон к «нашим логам».
Как раз напротив леса, рядами был посажен колхозный картофель. Он довольно густо зарос сорняками, но ботву было еще видно. Вдруг, впереди голоса как-то смолкли, стало тихо и только слышно, как поют в небе жаворонки. Я испугался, что ребята убежали в лес и там я их не найду, потеряю из виду, и пустился бежать по опушке. Но вдруг слева, метрах в 50 от себя, в картофельном поле, я заметил чью-то спину в светлой рубашке. Оказывается, все ребята побежали рыть картошку. Они спешно выдирали ботву, ковыряли пальцами землю и набирали клубни в карманы и за рубашку. Я сразу остановился и заскочил в лес, и стал наблюдать из-за деревьев, куда пойдут ребята. Довольно быстро все они выскочили снова на опушку и бегом припустились вниз к нашим логам: Все боялись, что их кто-то заметит, отберет картошку и надерет им задницу или уши. Но все обошлось благополучно. Они быстро приближались к логу и опустились в него. Я бежал следом, не теряя их из виду, но близко не приближался. В логу ребята перевели дух, осмотрелись, напряжение спало, и они снова стали громко разговаривать и весело смеяться. Они спустились еще немного вниз по логу, он был довольно чисто выкошен, дошли до дороги, которая шла от конного двора в сторону Чем -Куюковского леса, по ней перешли через небольшой мостик и свернув налево, снова стали спускаться по логу вниз. Они еще прошли метров 100 и остановились на небольшой поляне, где и расположились печь картошку. Я засек место, вернулся назад к мостику, сел на бревно настила и стал смотреть по сторонам и в речку, которая протекала под мостиком. В небольшом омутке я вдруг увидел несколько рыбок, они спокойно плавали, забавно перемещаясь из одной стороны в другую, но стоило мне чуть пошевелиться, они стремительно исчезли. Потом я лег на живот, на самый край настила и стал с интересом наблюдать за рыбками. Стоило мне только чуть опустить руку к воде, рыбки разлетались в сторону, а потом опять осторожно появлялись напротив меня. Я не заметил, как быстро пролетело время, но прошло, наверное, уже больше полчаса. Тут я поднялся и уверенно направился вниз по логу, где из-за кустов поднимался небольшой дымок. Там у большого костра я увидел, что ребята весело играют в какую-то игру «догонялки», громко кричат и смеются, а один что-то палкой шивыряет в костре. Я еще постоял немного за кустами около поляны, а потом вышел и тихонько начал приближаться к костру. Вдруг шум стих, Ленька куляга увидел меня и как заорет: «Миш, смотри, твой карапуз явился, как с неба свалился и не запылился». Мишка как увидел меня, у него аж от удивления и злости рот открылся, он ничего сказать и спросить не может, заикаться начал. Подошел ко мне, взял за шиворот рубахи, наклонился и так сердито спрашивает: «Как ты сюда попал? Зачем ты сюда приперся? Вот как дам тебе сейчас пинка под зад, сразу дома будешь!» и разворачивает меня от костра к дому, подталкивает и говорит: «Давай, вали отсюда, чтоб я тебя не видел, чтоб духу твоего здесь не было». Я сразу захныкал, начал реветь, упал на траву и залился горючими слезами, так мне показалось обидно, что я никому не нужен, сквозь слезы говорю: «Все равно домой не пойду, че хочешь, делай. Посидеть у костра тебе жалко, я картошки печеной хочу». Тут подошли парни и отговорили Михаила: «Брось Мишь, пусть остается, он нам мешать не будет, а картошки всем хватит, вон еще не печеной много лежит, это нам на вторую закладку».
Мишка согласился, не стал меня прогонять, говорит: «Ладно, давай вставай, пошли к костру». Я долго себя упрашивать не стал, быстро поднялся и пошел за ним. А из костра уже вытаскивали подгоревшую печеную картошку, каждый хватал ее и обжигаясь, перекидывая с руки на руку, пытался хоть как-то очистить или сразу разломить и откусить белую горячую мякоть, наслаждаясь ее ароматом и вкусом. Все притихли и уплетали печеную картошку с упоением, с каким-то ненасытным азартом, чем больше ели, тем больше хотелось есть. У кого-то появилась соль. О! что тут началось, каждому хотелось хоть немного посыпать на свою картофелину или макнуть ее в соль, от этого горячая печеная картошка становилась в десять раз вкуснее. Но соли было мало, ее быстро кончили. В то время соль была в большом дефиците, как, впрочем, и все остальное.
И первую закладку картошки все равно быстро съели, сразу подновили костер, благо, что сухих ольховых сучьев было много, они хорошо горели и давали много углей. Через некоторое время костер развалили, снова засыпали туда картофель, завалили его углями и пеплом, подбросили немного сверху сучьев и стали ждать второй картошки. Тут опять возобновилась игра, стали играть в прядки, благо, что прятаться было можно везде, почти рядом от того места, кто галил. За игрой время пролетело быстро, мы и не заметили, как поспела вторая партия печеной картошки. Ее уже вынимали из костра, не спеша, она успевала немного остыть. Ели ее с наслаждением, никто не торопился. Начали шутить, подтрунивать друг над другом, тем более не обходили вниманием меня, как самого маленького в группе подростков. Особенно всех интересовал тот факт, как я их нашел? Все они были уверены, что их никто не найдет и не узнает, где они пекут картошку. Я как мог, скрывал свой секрет передвижения, тогда они перекинулись на Мишку, что это он выдал их тайну и рассказал мне, куда они идут. Мишка клялся и божился, что ничего мне не говорил и опять стал косо на меня поглядывать. Тогда я сознался, что просто их выследил, куда они пошли, что все время шел за ними и далеко не отставал. Все они были удивлены и еще долго смеялись надо мной и Мишкой. Настроение у всех уже было хорошее, печеную картошку почти всю прикончили, стали собираться и пошли домой
Незаметно подошел сентябрь 1948 года. Я пошел в школу, в деревню Азаматово. В первый класс нас из деревни пошло человек 7или8. это я, Валя Агафонцева, Витька Агафонцев, Витька Киселев (Гранин), Сашка Киселев (Аринин), Толька Дровосеков, Гета Желнина. Другие ребята и девчонки пошли во 2-й, 3-й и 4-й классы. В 5-й, 6-й и 7-й классы ходили в то время в Чем-Куюковскую школу, только позднее они были открыты и в Азаматовской школе. Но все равно ребят и девчонок набиралось из деревни порядочно. Когда мы пошли в первый день за три километра в школу, нас никто из родителей не сопровождал, никто не провожал. Дома дали холщевую (портяную) сумку, которую можно было за плечи вешать, как вещмешок, положил я туда краюху хлеба черного с лебедой, засунул букварь и отправился в школу. Мишка с Ленькой Киселевым (Граниным), с Ленькой Бабушкиным и еще кто-то из девчонок в 5-й класс пошли в Чем-Куюковскую школу.
В первый день нас торжественно приняли на линейке перед школой, определили по классам. Учителей было видимо мало, или классов не хватало, нас соединили с 3-м классом, а 2-й класс соединили с 4-м классом. Так и учились, одна учительница вела одновременно два класса.
В первый день занимались всего, наверное, один час. Нам выдали карандаши и ручки, дали по одной тетради, и велели дома развести чернила и носить их в школу. Потом отпустили всех домой до октября месяца. Все рванули домой, радости было до ушей, как будто мы уже устали от учебы и нам все надоело. Быстро проскочили Азаматовский лес. Через него шла такая широкая тропка или можно назвать ее просекой. По ней можно было и на лошади в телеге или на санях ездить, но никто тут не ездил, потому что за лесом к деревне Вязовка сразу пересекали большой лог и внизу он был сильно заболоченный, и там всегда было сыро, пока он не замерзнет. В лесу, по краям этой дорожки, росли небольшие хвойные молодые деревья, в основном это была пихта, т.е. большие деревья там были все вырублены, и рос молодой, густой лес. За этим большим логом, до деревни Вязовка, еще попадались четыре небольших ложка, но довольно крутых, через которые пропадала наша тропинка. Интересно было по ним ходить, вниз бежали бегом, потом до половины выскакивали по инерции, а там уже опять взбирались на вершину, потом опять бежали вниз и снова взбирались на вершину и так три раза, а четвертый ложок был какой-то затяжной, растянутый по ширине и большего интереса уже не представлял. Дальше шли по деревне Вязовка, это такая же была деревня, как и наша. Многие ребята из этой деревни учились вместе с нами, были нашими друзьями, но в отличие от нас они уже после школы заходили к себе домой, а мы продолжали шествие дальше.
В конце деревни Вязовка снова пересекали большой лог, в котором протекала небольшая речка. Через нее был сделан мост, по которому ездили на лошадях, а впоследствии по нему проходили и небольшие машины, в основном легковые. Потом, со временем, внизу этого лога соорудили плотину и речку запрудили, образовался хороший пруд. Он и сейчас существует, и эту дорогу, и мостик уже затопило водой этого пруда. Но, в то время пруда еще не было, и это была основная дорога между нашей деревней и деревней Вязовка.
Когда поднимешься из этого лога в гору, то основная дорога уходила немного влево и по ней домой шли ребята с нижнего конца деревни, а мы шли по тропинке прямо через лес, в верхний конец деревни, домой. Перед лесом была большая поляна и, пока мы не разъединились на группы по концам своей деревни, всегда тут останавливались, сбрасывали сумки и начинали дурачиться, жгли костер, топили на деревьях смолу, а потом ее жевали.
Так было и в этот первый день посещения школы. Мы дошли до этой поляны, побросали сумки, вытащили из них у кого, что было съестного и принялись обедать. Кто-то притащил сучьев, сухих елочек, нашли сухую красную пихту, быстро запалили костер и с сожалением стали рассуждать, что нет картошки, хорошо было бы испечь и дополнительно пообедать. Но никто не унывал, договорились, что в следующий раз каждый притащит с собой сырую картошку, ее тут оставим, а на обратном пути разведем такой - же костер и будем печь. Костер все больше разгорался, мы начали через него прыгать, но у нас, у первоклашек, прыти уже не хватало, и пламя все больше захватывало наши волосы, брови, да и одежду стало прихватывать огнем, но никто не сдавался, все проявляли чудеса «храбрости». Чем бы все это кончилось, трудно сказать, но вдруг со стороны Медведки, на поляну выехал на лошади Санька Киселев. Это был молодой мужик, он пришел с войны года два тому назад, женился, и как раз его жена была из деревни Вязовка. Он, наверное, к теще ехал по каким-то делам. По натуре это был человек горячий невоздержанный, страшный матершинник и, жутко горластый. Он как увидел нашу веселую компанию вокруг костра, как заорет на весь лес: «Эй! Бога мать! Вы что там делаете? Я вас сейчас поймаю и надеру уши, голову всем поотрываю, и ноги выдерну!» что он еще там кричал, мы уже не слышали, но, главное, он гнал на нас лошадь с телегой, благо, что телега была тяжелой и видимо, быстро передвигаться не мог.
Все мы страшно испугались, вначале какой-то миг неподвижно стояли, а потом все разом подхватились и побежали к своим сумкам, схватили кто чью, сразу не поймешь, и понеслись в лес, как зайцы. Санька Киселев видимо такой прыти от нас не ожидал, и не знал за кем гоняться, а может, он и не хотел ни за кем гоняться, но страху он на нас нагнал жутко много. Витька Агафонцев, видимо был у нас не только дальтоником, но еще и близоруким, плохо видел, залетел в какие-то сучья. А был он в лаптях и зацепился за крепкий сучок веревкой от лаптей, упал и не как не может с испугу освободиться, орет что есть мочи. А мы, в это время, успели отбежать в лес довольно далеко, собрались на тропинке, смотрим, Витьки нету. Слышим, кто-то кричит в лесу и вроде как воет. А у него был старший брат с нами, Ленька. Он был старше нас на 4 года, но учился во втором классе, учился плохо, ничего не соображал, был тупой как лапоть и довольно агрессивный.
Мы ему с Витькой Чугуном говорим: «Вон там, наверное, Витька кричит, иди, Лень, посмотри». А он нам отвечает: «Ага, пойду чичас, там Санька Долгоногий поймает и голову мне оторвет, не пойду я, пусть там сдыхает, больно нужен он мне». Мы с Витькой Чугуном переглянулись, ничего не сказали и стали немного отходить назад, где временами все еще слышался какой - то вой. К нам присоединился Витька Карелин, и мы уже смелее стали продвигаться назад. В лес заходить боимся, но крики, вдруг, появились ближе к нам, тогда кто-то подал голос, чтобы Витька нас услышал. Через некоторое время видим, что Витька идет по тропинке, уже навстречу нам. Идет весь растрепанный, пиджачишко на нем порваный, одна нога у него босая, в руках держит лапоть, портянки и ревет: «Чо вы меня оставили, я там упал, зацепился, а вы все удрали, я боялся, что Санька меня поймает. Как я сейчас домой пойду, у меня все порвано, меня мамка домой не пустит» и заревел еще больше прежнего.
Тут подскочил его старший брат Ленька и заорал на него: «Чего разнюнился, давай, одевай лапоть-то, домой пойдем. Бегаешь там, где то по лесу, а тут тебя жди, как дам вот чичас по башке, будешь знать». Витька реветь перестал, сел на землю и стал обуваться. Мы подождали его и потом все вместе отправились домой. Вначале шли тихо, а потом начали вспоминать, как мы удирали от Саньки Киселя в лес, стало смешно. Все наперебой, начали рассказывать, кто как бежал и куда бежал, всем стало весело, все громко смеялись и даже Витька Ульянин забыл про свое горе и тоже смеялся и рассказывал, как он упал и зацепился, как он дергал ногу, а лапоть застрял. Он говорил: «Только, когда я развязал веревки смог освободить ногу и вытащить лапоть; кричу, а вас нету, испугался, что чичас меня в лесу кто-нибудь поймает или волки съедят; знаешь, как страшно было, а потом услышал ваш голос и тропку увидел, давай быстро бежать по ней».
Так мы, незаметно для себя, прошли лес, маленькое поле, спустились в лог и поднялись выше по логу, прошли около ключа и вышли в деревню. В деревне все разошлись по своим домам. Наш дом был в самом конце деревни, и я быстрей спешил домой, очень хотелось есть, и хотелось рассказать Мишке как мы ходили в школу и что там видели. Как мы жгли костер и бежали в лес, я ему рассказывать вначале не хотел, но со временем я ему об этом рассказал.
Спустя некоторое время, через час или два, Мишка тоже пришел домой и так хитро улыбается и спрашивает меня: «Ну как сходил в школу? Чо там видел? Чо там делали?». Я давай рассказывать ему, как долго мы шли туда через Вязовский лес, потом по деревне, потом по каким-то логам, опять шли по лесу, а там уже попали в школу. «В школе нас держали недолго, нас посадили вместе с третьим классом. А Витька Чугун и Витька Карелин попали в другой класс, и будут учиться со вторым классом. Мне дали один карандаш и тетрадку, велели чернила принести и ручку дали с пером. Народу было много. Там были ребята из деревни Холодный Ключ, из деревни Вязовка. Много было «вотяков» из деревни Азаматово. Все они, какие-то долбанутые, говорят на своем языке, мы ничего не понимаем, держимся от них подальше. Когда нас привели в класс и посадили за парты, то мы оказались все перемешанные. Нас будет учить Анна Михайловна, такая строгая. Сказала нам, чтобы сидели тихо и слушали ее. Она сказала, что учить нас будет на русском языке. Она еще сказала, что ребят из деревни Азаматово надо называть «удмуртами», а не «вотяками», а лучше звать всех по имени и надо дружить. А чо, Мишь, мы все время в деревне их звали «вотяками»? а сейчас их как будем звать – «удмуртами», да?»
Мишка говорит: «Да, нам тоже сказали, что это удмурты, а не вотяки и не хорошо их так называть». Я еще что - то хотел ему рассказать, но он не стал меня слушать и говорит: «Я есть хочу, хватит тебе болтать. Ты мне оставил чего-нибудь пожрать?». Говорю ему: «Вон там, в печке, какие-то щти есть, и картошка вареная». Мишка довольно быстро поел, и мы пошли помогать дяде Ване, складывать сучки и разные дрова. Вечером пришли с работы мама и отец спрашивали нас с Мишкой, как мы сходили в школу, что нам задавали учить? Я им сказал, что учиться не будем до октября и Мишку, оказывается, тоже отпустили до октября месяца.
Отец говорит: «Вот и хорошо, дома надо ботву выжать с огорода серпом, все убрать. Дров еще на зиму надо побольше заготовить. Работы много по деревне некогда бегать, будите с Ванькой вместе по дому помогать».
Весь сентябрь мы усердно трудились дома, выполняли разную работу. В это время как раз копали картошку. Вначале месяца, как обычно, убирали колхозную картошку, и только закончив ее уборку, разрешали убирать огороды дома. Чтобы выкопать картошку дома, всегда объединялись 3-4 семьи – это обычно были соседи, родня. Выходили все и стар, и млад, работали дружно, весело, чтобы быстрее убрать, мама всегда готовила хороший обед, варила петуха, что-нибудь стряпала. Угощала стряпней всех пришедших помогать, прямо в огороде, во время короткого отдыха, взрослым подавали самогон.
В ту осень 1948 года у нас дома картошку выкопали быстро, семья была большая, все ребята старшие были еще дома, никто не разъехался. Хорошо помню как старший брат Василий выпахивал картофель на лошади, он все посмеивался надо мной и часто помогал мне собрать в борозде картошку. Я был, в то время, на огороде, наверное, самый маленький и сильно уставал, болела спина, особенно после обеда, ближе к вечеру. Он подойдет сзади, а я сижу в борозде и по одной картошке складываю в ведро, и говорит: «Ну что, Алеш, устал, давай я тебе помогу». И как начнет загребать своими большими руками, ведро вмиг наполняется, мы быстро продвигаемся по борозде и заканчиваем свой участок. Он едет на лошади дальше, а мы в это время отдыхаем.
Ну вот наступил октябрь, и мы пошли в школу. Про свои обещания, что каждый с собой возьмет сырую картошку, уже подзабыли, да и погода была дождливая, костер на обратном пути не разводили.
Учеба мне давалась легко, я быстро освоился и стал на уроках баловаться, тем более, что время свободное для этого было. Когда учительница давала объяснения для третьего класса, мы в это время выполняли свое задание, и кто быстро справлялся с заданием, начинал поглядывать по сторонам, заглядывать к соседу, начинал шуметь.
Однажды я расшалился, видимо, не в меру. Учительница грозно окликнула меня: «Пермяков, ты опять мешаешь вести урок! А ну-ка иди в угол, постой там!». И я, понурив голову, пошел в угол, где простоял до конца урока.
Анна Михайловна потом оставила меня после уроков, заставила написать задание урока, которое я простоял и не выполнил, дала еще дополнительно что-то написать. Я просидел, наверное, больше часа, ребята наши, из деревни все это время меня ждали не далеко от школы.
Одному оставаться было страшно. В ту пору у нас было какое-то противостояние между Азаматовскими ребятами с одной стороны, и Медведскими и Вязовскими с другой. Часто возникали стычки во время перемен, а после уроков дело доходило до драки.
Из воспоминаний Пермякова А.А. № 3
Особенно задиристым характером из Азаматовских ребят отличался Васька Нечаев. Он был маленького роста, довольно подвижный, вспыльчивый и неуравновешенный. Учился он с Витькой Вычужаниным в одном классе и как раз мы — первоклашки — сидели вместе с ними в одном классе. И когда они спорили или начинали какие-то потасовки мы с большим интересом наблюдали за этим событием, а потом к концу учебного года и сами активно втянулись в это противостояние.
Васька Нечаев все время хотел побить Витьку Вычужанина, а тот был выше его ростом и более сильным и не поддавался ему. Вокруг этих ребят сложились две группировки и началась настоящая вражда. Много было разных потасовок, после уроков, то Азаматовские ребята гнали нас по лесу чуть не до лога, то мы, Медведские и Вязовские ребята, гнали их в деревню Азаматово, а потом довольные и веселые возвращались к школе и шли домой, бурно обсуждали все события, кто кого догнал, кому подножку поставили и уронили в снег или на землю если это событие было весной или осенью. Больше всего таких потасовок было в начале учебного года с осени, а потом уже притирались друг к другу, да и учителя замечали наши «военные действия» и строго пресекали их, наказывали зачинщиков драки и мирили противоборствующие стороны. Зимой учились более спокойно, мирно расходились по домам, все быстрее спешили домой. Все были голодные, хотели есть, а есть было нечего, ту краюшку хлеба — черного напополам с лебедой и картошкой, съедали еще после первого урока, а потом уже терпели до конца дня. Да и дни зимой были короткие, быстро темнело, а нам — Медведским ребятам надо было идти еще через Вязовский лес и мы всегда боялись вечером встретить волков или каких-то чертей, леших или другую, какую-то кикимору. Хотя лес был небольшой, надо было пройти метров 700-800, но тогда это расстояние казалось огромным, лес был густой и мрачный и мы всегда боялись, готовились заранее преодолевать его вместе. Никаких электрических фонариков тогда не было. Мы готовили себе самодельные факелы из различных материалов, чаще всего использовали жестяную банку, прибивали ее к палке, в нее клали золу, поливали ее керосином, зажигали и шли освещая себе дорогу. Это был хороший факел, он горел долго, его меньше задувало ветром и этой банки нам хватало до конца леса. Но керосин был дорогой, нам его родители просто так не давали, ругались, когда мы брали без спроса, приходилось изготовлять другие факелы. Иногда мы находили бересту, наматывали ее на палку, поджигали, и она хорошо горела, сильно освещая вокруг, но быстро сгорала, приходилось бежать бегом и все равно ее хватало до конца леса.
Делали факелы из «серы», как мы ее называли, а на самом деле это смола из елки или сосны. Ее собирали, клали или в банку и поджигали. Но у этого факела был большой недостаток — смола плохо горела, часто ее задувало ветром, а когда она горела то плавилась и при ходьбе выливалась и попадала на руки больно обжигая их.
С факелами ходили, когда учились во вторую смену, а потом в третьем - четвертом классе расписание нам делали в первую смену и мы уже факела не использовали, а потом стали уже взрослеть и ходили никого не боялись.
Когда мы учились во втором классе, нам в школе организовали горячие питание, но это продлилось не долго — месяц или два, а потом почему-то все прекратилось. В школу ходили ребята из многих деревень, а колхозы были у всех разные и видимо кто-то выделял продукты, а кто-то нет. Тот колхоз, который не выделял продукты, их не кормили, а есть хотелось всем и часто это приводило к различным курьезам и противостоянию ребят из одной деревни против ребят из другой деревни.
Один такой курьезный случай произошел и со мной. Это было уже в декабре месяце, на дворе стояла суровая зима. После занятий нас, учеников начальных классов, посадили за длинные обеденные столы, мы с шумом разобрали тарелки и ложки, ждали когда нам нальют гороховый суп. Другой еды не было, и не готовили. И вот настал торжественный момент, принесли большие кастрюли с супом и начали всем разливать. Наступила относительная тишина, тем, кому уже налили суп в тарелки стали с аппетитом его швыркать. Дошла очередь и до меня, мне тоже налили полную тарелку супа, я вытащил из сумки, оставшийся чудом, кусочек черного с лебедой хлеба и только приступил к поглощению ароматного супа, меня кто-то окликнул. Я оглянулся, посмотрел по сторонам, но никто вроде бы меня больше не звал, только ребята из деревни Ключевка постарше нас стояли сзади в коридоре и весело смеялись.
Когда я повернулся обратно к своей тарелке, то не поверил своим глазам, в моей тарелке плавал небольшой лапоть, искусно сплетенный из липового лыка, обед был испорчен, я сразу заревел от обиды, а ребята весело смеялись и показывали пальцами в мою тарелку.
Таких, подобных случаев было много за два месяца, а потом кормить перестали и мы обходились своими запасами.
Особенно с большим запасом хлеба всегда приходил Сашка Киселев. У него и хлеб чаще всего был без лебеды и без картошки. За время занятий в школе он его не съедал, а когда шли домой доставал из сумки и демонстративно ел. Все просили у не<