Коляска, в которую была запряжена смирная гнедая лошадка, чуть заметно переваливаясь с боку на бок, плавно катилась по пыльному российскому просёлку. Светило ласковое июльское солнце, в голубом бездонном небе весело щебетали еле видимые жаворонки, тёплый ветерок нежно шевелил волосы на голове. Но Егору было не до любований красотами русской природы, он усиленно размышлял:
«А может быть эта Анхен и «заменена» экспериментаторами на своего «агента»? Почему бы и нет? Теоретически – вполне даже возможно. Хотя, рановато, честное слово. По идее, они должны дождаться, когда начнутся реальные Петровские реформы. Когда эти реформы и прочие нововведения серьёзно навязнут в зубах у бояр, плешь у них протрут. Тогда и ответная реакция на неожиданную смерть Петра будет сильнее, Россия с удвоенной скоростью понесётся обратно, в убогую патриархальную старину. Так то оно так, но надо все варианты просчитывать…».
В конце концов, Егор решил ограничиться только подменой пузырька с микстурой от кашля. Вполне логично, если предположить, что там коварно подмешан яд – для неожиданно закашлявшего царя…
Показались знаменитые Покровские ворота.
Нет, всё было совсем даже и не так: сперва в ноздри ударил сильный трупный запах (уж в этом то Егор разбирался – служил, всё‑таки, не в стройбате!), поднял глаза – вот они, Покровские ворота. Смешные такие – деревянные, слегка помпезные. Несколько стрельцов уныло бродили рядом с воротами – в красных (клюквенных?), и зелёных кафтанах, горели костры – невесёлые, дымные, тоскливые. Но противно пахло вовсе не от костров: в обе стороны от ворот шёл полуразрушенный неглубокий ров, а по городской стороне рва стояли виселицы, визуально – несколько сотен.
«Ничего не понимаю!» – брезгливо заявил внутренний голос. – «Ну, повесили гада, какие вопросы? Заслужил – получи! Это как раз и понятно. Повесили – сняли и закопали. Нет же, всё должно висеть – в назидание другим…. Вон – скелет висит в обносках…. Да, бывает. Но как же – воняет, так его! Ладно – перетерпим…».
А ещё рядом с дорогой, метрах в десяти, стояла толстая дубовая колода, возле которой горкой лежало с пару десятков отрубленных, уже – почерневших воровских рук, над этим холмиком настырно кружили, хищно жужжа, разноцветные жирные мухи…
Егор спокойно проехал через ворота.
Все эти поручения по чулкам‑микстурам – дело плёвое: гаркнул – пару раз, что шкуру снимет, бросил вожжи, вошёл, забрал посылки, дальше поехал. Правда, около аптеки какие‑то серые личности явно намеривались увести повозку, но – успел, по ходу дела сорвал с аптечного фасада плоскую вывеску, метнул. Попал, конечно, будут, уроды, знать в следующий раз – с кем связались…
А вот с Рыбными рядами – это – да! Блин, это был – реальный 1995 год, самые что ни наесть натуральные и тёмные бандитские времена. Подъехал – лучше бы не подъезжал: вонюче, людно, нищих и калек – несчитано, такое впечатление, что раза в два больше, чем обычных людей – покупателей и продавцов вместе взятых…
– О, кукуйский хват пожаловал! – известил тоненький наглый голосок. – Чечаз мы его – смешаем в солянку польскую! Гы‑гы‑гы!
Подошедший паренёк был низкорослый и худенький, лет восемнадцать‑девятнадцать, но по глазам было сразу видно, что парнишка тёртый, скользкий и смышлёный. К ногам юнца преданно жался здоровый, тёмно‑серый волкодав.
– Ты сторожишь, Швелька! – с усмешкой посоветовал пареньку безногий калека, скромно стоящий у обшарпанной стены двухэтажного дома. – Данилыч то у нас нынче – обитает при знатных чужеземных господах. Пожалуется на тебя немчуре, а те ребята страшные, в миг задерут – как дикого кабана, ха‑ха, – засмеялся невесело, словно бы, через силу.
– Ну, чего тебе надо, вьюноша шустрый? – дружелюбно спросил Егор. Сперва то он хотел по‑простому заехать наглецу в зубы, но потом присмотрелся: за худосочной спиной Швельки маячило несколько хмурых личностей – полных отморозков по внешнему виду. Да и у волкодава глаза посвёркивали очень уж недобро. Опять же следовало и приятелей здесь заиметь, к которым можно было бы обращаться с разными вопросами.
– Да ты совсем забурел, морда кукуйская! – неожиданно возмутился парнишка. – Всего то и старше меня на один годок, а обзывается «вьюношей»!
Егор нахмурился слегка:
– Ты по делу говори, земеля, нет у меня времени – точить лясы с тобой!
– Можно и по делу. Одна копейка с тебя – возок постеречь. И ещё две – за прошлый раз.
– Какой ещё такой – прошлый раз?
– А неделю назад, запамятовал? Кто уехал, а за охрану так не заплатил, мол, очень торопился к зазнобе?
– Ну, было такое дело, – легкомысленно пожал Егор плечами. – Бывает. А почему две деньги, когда полагается одна?
– Одна – за честный пригляд, другая – честный штраф, чтобы не забывал в другой раз. Так то вот, если по правде!
Бросив вымогателю три копейки‑чешуйки, Егор прошёлся по рядам. Рыбное изобилие откровенно поражало: каких рыбин тут только не было, всевозможных видов и размеров! Рыба свежая и вяленая, копчёная и солёная – в больших бочках. Один из осетров явно весил больше ста пятидесяти килограмм, гигантский сом был длиной больше трёх метров.… И всё это было безумно и непривычно дёшево: за пару‑тройку копеек можно было купить приличный по размерам бочонок с солёной воблой, или – полновесный килограмм (на глазок), свежайшей чёрной икры.
Быстро сделав покупки, Егор подошёл к возку, уверенным барственным жестом подозвал к себе Швельку.
– Чего тебе ещё? – недовольно скривился паренёк, провожая жадным взглядом дородную боярыню в собольем капоре (и это летом!). – Говори быстрее, а то у меня ещё дел – невпроворот!
Волкодав солидно гавкнул, словно соглашаясь со своим хозяином.
– Ты уважаешь хлебное вино?
– А кто же его не уважает? Ты знаешь такого человека?
– Тогда давай – через следующий первый день недельный, встретимся в царском кружале, в том, что на Разгуляе. Посидим, покалякаем с тобой за жизнь нашу – скорбную…
– Дело намечается какое? – глаза Швельки заблестели заинтересованно.
– Может, и дело! Там видно будет…
– Тогда я с собой ещё прихвачу Алёшу Бровкина. Помнишь, вы с ним пирогами тухлыми торговали вместе?
– Помню, прихвати, конечно! – согласно кивнул Егор головой, а про себя подумал: «А Толстой‑то свой роман писал – со знанием дела, глубоко копал, видимо…».
Он доставил все покупки в скромный домик Монсов, предварительно подменив флакончик с микстурой от кашля – на аналогичный, купленный в другой аптеке, отчитался, отдал сдачу.
– Как пообедаешь, так сразу же иди к Лефортовой дворне! Старик Вьюга уже спрашивал о тебе, – сообщила Анхен, поправляя на своей голове многочисленные бигуди. – Да смотри, не забудь про Петера! Как только, так сразу веди его ко мне. Да и на вино с наливками не налегай, молодой пропойца…
На обед Лукерья предложила постные щи с репой и капустой, совершенно невкусные и несолёные, а вот белый пшеничный хлеб был что надо: мягкий, ароматный, духовитый, с аппетитной коричневой корочкой. Запив всё это пенным забористым квасом, Егор отправился на задний двор – искать Вьюгу.
За сенником проходила самая настоящая репетиция ансамбля русских народных песен и танцев: старик Вьюга являлся художественным руководителем этого самобытного коллектива и главным режиссером – в одном лице.
– Ты, Санюшка, сегодня сам на себя не похож! – недовольно сетовал старик, мотая седой бородой. – Варёный какой‑то, прямо. Твой выход – на восьмом коленце, – кивнул головой в сторону ложечников, возглавляемых хмурым Фомой, одно ухо которого было гораздо больше другого. – Восьмого! Считать разучился? И рука…. Кто так при поклоне – машет рукой? Ты же не дрова рубишь, в конце концов!
– Ну, извини, старинушка! – оправдывался Егор, пальцем показывая на свою щёку, за которой снова находился войлочный катышек. – Зубы с утра ноют, проклятые! Спасу никакого нет…
Через два часа за сенник пожаловал сам Франц Лефорт. Опираясь на массивную трость, послушал некоторое время, достал из кармана камзола часы в круглом позолоченном корпусе, щёлкнул крышкой, замахал рукой:
– Всё, завершайтесь! Через час царь Петер будет здесь! Переодевайтесь, живо, живо! Всем надеть синие порты и лазоревые рубахи. Те, что петушками расшиты…. Живо, живо! И никаких лаптей мне! Всем надеть сапоги! Высокие, кожаные. В батоги всех, неучи!
Стемнело, в доме зажгли длинные и толстые свечи, на улицах ярко загорелись масляные фонари – под стеклянными колпаками.
Возле высоких Лефортовых ворот послышались громкие крики, смех, звонкий разбойничий посвист.
– Стоять! Стоять, кому говорено! Стоять! – раздался басовитый юношеский голос, тут же, впрочем, сорвавшийся на звонкий фальцет. – Открывайте ворота, лентяи! Быстрее! Принимайте великого посла от еллинского бога Бахуса!
Егор и Вьюга бросились к воротам, мгновенно развели створки в разные стороны.
Во двор въехала низенькая позолоченная карета на резных колёсах, в которую была запряжена четвёрка здоровущих чёрно‑белых свиней. Из окошка высовывалась чья‑то красная испитая физиономия с мочалом (вместо парика), на голове. Рядом с каретой – с вожжами в руках, вышагивал рослый юноша в немецком платье и пышном рыжеватом парике на голове, с редкими «кошачьими» усишками над верхней губой. Юноша выглядел каким‑то неловким: непропорционально длинные, «журавлиные» ноги, длиннющие руки, узкие плечи. Сразу было видно, что зеленоватый кафтан с чёрными отворотами его обладателю откровенно мал, а рыжеватый парик, небрежно сбившийся на сторону, – также откровенно велик. Юнец явно смущался, напуская при этом на себя бесшабашный и весёлый вид. Петру можно было смело дать лет двадцать с небольшим, хотя Егор точно знал, что царю совсем ещё недавно исполнилось только пятнадцать.
Пётр открыл дверцу кареты, за воротник заячьего тулупа вытащил наружу пожилого, благообразного и низенького человечка, сильно толкнул его в спину, отчего человечек – пьяный до изумления, тут же повалился на колени. «Никита Зотов!», – узнал Егор. – «Царёв воспитатель, пёс верный, человек правильный!».
Многочисленные обитатели Кукуйской слободы, собравшиеся перед парадной дверью коттеджа Франца Лефорта, подбадривающе захлопали в ладоши.
– Это очень весёлая шутка, мои добрые господа! – громко заверил всех присутствующих Лефорт. – Царь Петер – очень умелый шутник!
– Мейн либер генерал, я привез тебе великого посла с великим виватом – от эллинского бога Бахуса! – чуть заикаясь и бешено вращая круглыми глазами, заявил юноша. – Мит херцлихен грус…. Сиречь, бьет челом…. Свиней и карету шлет в подарок …
Лефорт подняв высоко вверх руки, громко захлопал в ладоши, залился веселым и беззаботным смехом:
– Какая замечательная и весёлая шутка! Мы, глупцы, думали поучить его забавным шуткам, но он ещё сам поучит нас шутить…. Эй, музыканты, марш в честь бахусова посла!
За кустами жасмина слаженно ударили барабаны и литавры, громко заиграли трубы.
Пётр облегчённо вздохнул и довольно засмеялся…
Лефорт взял царя под руку:
– Прошу проследовать в мой скромный домик! Откушать – что Бог послал, как вы, русские, любите говорить! А потом – будут танцы до упада! Позвольте, герр Петер, познакомить вас с очаровательной и прелестной Анной Монс, дочерью почтенного виноторговца Ивана Монса. Анна – самая красивая девушка нашей слободы!
Анхен склонилась в почтительном полупоклоне, демонстрируя свои оголённые белоснежные плечи и великолепную полную грудь – в очень откровенном декольте…
Лефорт взмахнул рукой, грянула русская плясовая, Егор пошёл вприсядку, отбивая подковами каблуков звонкую дробь, – с переворотами и подлётами, завертелся юлой…
Гости прошли внутрь дома, расселись за заранее накрытыми столами.
– На улице будь! – краешком рта строго приказал Егору Лефорт. – Стой у открытого окна, посматривай и не зевай…. Жди нужного момента!
Оркестр без устали наигрывал плясовые мелодии: русские, немецкие, совершенно непонятного происхождения. Пары кружились в плавных менуэтах, скакали в весёлых ритмах удалой польки. Над столами клубился табачный дым, спиртное лилось нескончаемой рекой…
Егор, наблюдая, не отходил от раскрытого окна. Пётр явно захмелел, глупо и смущённо улыбался, сильно прижимаясь своей длинной ногой к крутому бедру Анхен. Девушка громко и заливисто смеялась, многозначительно и развратно подмигивая царю. Процесс развивался в соответствии с тщательно разработанным планом…
Наконец на крыльце забелела пышная юбочка Анхен.
– Алексашка, ты здесь? – раздался громкий шёпот.
– Здесь!
– Я пошла к себе. Не зевай! Жду тебя с этим малолеткой…. До чего же противный типус! Он, похоже, даже зубов никогда не чистит! Доннер ветер!
Петр выбрался на свежий воздух минут через двадцать пять, недоверчиво огляделся, пошатываясь, подошёл к высокому кусту сирени, помочился, пробормотал себе под нос:
– Где же теперь искать эту чертовку сисястую? А? Сбежала, ну надо же…
– Я провожу, государь, если хочешь! – подал Егор голос, выходя на свет, падающий из открытого окна. – Она недалеко тут живёт, да и папенька ейный у герра Франца пьянствовать изволит, так что – не помешает…
– Ты кто таков будешь?
– Алексашка я, Меньшиков, денщик Лефортов!
– А, плясун! Лихо это у тебя получается. Молодцом, одобряю! Ну, тогда веди, плясун, веди!
У входной двери дома Монсов Пётр неожиданно остановился и нерешительно замялся:
– А вот с женщинами – как оно? Что делать то надобно?
– Что делать с женщинами? – негромко и удивлённо присвистнул Егор. – Тут, государь, в двух словах не расскажешь! Внимательно слушай, твоё Величество…
Минут пятнадцать Егор излагал некоторые прописные истины. Пётр заинтересованно слушал, удивлённо вертел головой, иногда нервно переспрашивал…. В конце этого просветительского повествования царь‑подросток строго погрозил Егору пальцем:
– Поверю тебе, Алексашка, на слово…. Но смотри, если всё это – дурацкие шутки, головы тебе не сносить!
– Да что ты, государь! – Егор молитвенно сложил ладони своих рук перед грудью. – Как же я могу – шутить над самим тобой? Ты же – надёжа наша! Общее русское сердце! Мин херц – то бишь…. Ты уж иди, государь, не сомневайся! Я пока двуколку запрягу, к рассвету отвезу тебя в Преображенское, во дворец. Всё будет в лучшем виде, не переживай! Иди, ужо, к барышне, резвись…
– Ладно, посмотрим – что к чему! Порезвимся! – Пётр трижды сплюнул через левое плечо, постучал костяшками пальцев по деревянным перилам, взялся за дверную ручку, широко распахнул дверь…
– Это ты, папенька? – долетел чуть испуганный, нежный голосок Анхен…
Егор самостоятельно запряг Карего в двухместный возок, не торопясь, подъехал к домику Монсов, привязал коня к забору, бесшумно подкрался к приоткрытому окошку, прислушался. Страстные женские охи и стоны, юношеский звериный рык…
«Идёт процесс, идёт, родимый!» – усмехнулся про себя Егор и отошёл обратно, забрался в повозку, настраиваясь на долгое ожидание…
Пётр вышел на крыльцо только на раннем рассвете – розовая нитка зари загадочно и целомудренно теплилась на востоке. В той стороне, где находился Преображенский дворец, на небе висела чёрная‑чёрная туча, из которой, время от времени, вылетали узкие жёлтые молнии, басовито и угрожающе гремел гром.
– Ты где, Алексашка? – хрипло спросил царь.
– Здесь я, мин херц, здесь! – предупредительно откликнулся Егор.
– Ну, и имечко ты придумал мне, холоп! – довольно хохотнул Пётр, залезая в повозку. – А впрочем, можешь и так называть…. Заслужил!
– Что, всё так и было, как я рассказывал?
– Ты даже и половины не поведал! – широко и хищно улыбнулся царь. – Да, занятное это дело, очень даже – занятное! Ладно, хватит языками чесать, поехали! Мне спать хочется – как не знаю что…. Ты плащи то догадался захватить? А то – как бы не попасть под дождь сильный!
– Захватил, да и туча уходит в сторону …
Коляска медленно ехала через поля, заросшие густым разнотравьем, солнышко уже оторвалось от линии горизонта, со всех сторон раздавался весёлый и беззаботный птичий щебет, над крупом коня кружили редкие комарики.
– Ты, Алексашка, у Лефорта ходишь в денщиках? – очнувшись от дрёмы, неожиданно спросил Пётр.
– Да вроде того, помогаю – как умею.
– А ко мне пойдёшь в услужение? Сперва – постельничим, потом переведём в денщики. Так как?
– Так с нашим удовольствием, мин херц! За честь почту! Только ты это, мин херц, с господином Францем – договаривайся сам!
– Договариваться? Царям по чину не полагается – договариваться! Прикажу, пусть только попробует кочевряжиться, немчура худосочная, по плечи вобью в землю! А ты что же, оружия никакого не прихватил с собой? Вот люди лихие появятся, чем своего царя защищать будешь?
– А вот этим! – Егор глазами указал на ровный, хорошо оструганный берёзовый дрын: сантиметра четыре с половиной в диаметре, длиной – один метр сорок сантиметров, заостренный с двух сторон. – Хорошая вещь – в умелых руках!
– Ну‑ну, – недоверчиво проворчал царь, снова погружаясь в тяжёлый сон…
Повозка выехала на высокий холм, сильно запахло горелым. Справа от просёлка возвышалась недостроенная крепостная стена: деревянные сваи, переплетённые ивовыми фашинами, по углам – симпатичные башенки, вдоль стены тянулся глубокий ров. А с левой стороны сильно дымилась совершенно непонятная чёрная конструкция, состоящая из трёх рваных глыб‑обрубков.
– Мин херц! – Егор невежливо толкнул царя локтем.
– А? Что? – испуганно отреагировал Пётр, бестолково пуча свои круглые глаза.
– Что это такое там, впереди?
– Это? Так крепость моя, стольный город Прешпург. Недостроенная пока, правда.
– Не, про крепость то я понял. Я спрашиваю вон про ту чёрную штуку, откуда поднимается дым…
– Ничего себе! – царь был непритворно удивлён. – Святые Угодники! Тут же ещё вчера вечером рос трёхсотлетний дуб! Могучий такой, высокий. Красавец – одним словом…. Это что же, его молнией так шандарахнуло? Велика твоя сила – Господи! Давай, Алексашка, правь прямо к этому месту! Осмотрим всё!
Повозка остановилась в десяти метрах от сгоревшего дерева, Пётр ловко соскочил на землю.
Ту они и появились – выскочили из‑за разломанного молнией дуба, где, видимо, и прятались. Двое, по всем внешним признакам и показателям – отъявленные душегубы, бродяги с Большой Дороги – в каких‑то совершенно жутких лохмотьях. Один был вооружён стрелецким бердышом, другой умело и привычно держали в руках классический кистень.
– Назад! – истошно закричал Егор, взял в руки свой заострённый дрын, выскочил из коляски, невежливо схватил Петра за шиворот, отшвырнул себе за спину.
– Ой, лихо мне! Ой, убивают! – жалостливо причитал царь, опускаясь на землю и обнимая приступок возка.
– Не сцы, лягуха! – подбодрил Егор, ловко вертя дрыном над головой. – Прорвёмся, не впервой! Подходи, корявые!
Если честно говорить, то было страшновато: хоть он и умел многое – касаемо боя рукопашного, но кто их – этих тутошних, знает? Вдруг, они тоже обучены каким‑то своим, хитрым и коварным примочкам? Первый бой, он и есть – трудный самый! Дальше всё уже должно легче пойти – по дорожке накатанной…
– Деньги давай, боярин! – завизжал один из нападавших, широко размахнулся кистенём и бросился вперёд.
Егор легко ушёл в сторону, сделав резкое колющее движение навстречу противнику, раздался страшный вопль, полный дикой боли. Пирует, блок, отбивающий в сторону бердыш, качественная маваша‑гири – в грудь второму нападавшему, поворот, новый колющий удар, новый крик боли…
Потом он и сам искренне удивлялся – такой своей невиданной ловкости и удачливости: нападавшие то мужики были больно уж здоровы, да и, судя по всему, опытны – по‑настоящему….
«От страха, видимо, ты и совершил – то геройство беспримерное!», – подытожил, с лёгкой издёвкой, вредный внутренний голос.
Через семь‑восемь секунд два человеческих тела мирно лежали на зелёной травке: одно – непреложно мертвое, второе – умирающее, с берёзовым дрыном в солнечном сплетении.
– Кто вас послал? Говори! – Егор (героически поборов тошноту), сжав зубы, чуть покачал палку из стороны в сторону, присел на корточки, пристально вгляделся в лицо поверженного врага. – Кто тебя сюда послал? Кто – послал? Говори! Говори! Говори!
– Стёпка Одоевский, боярин! – болезненно выдохнул бродяга, обладатель реденькой бородёнки и пегих сальных волос. – Не мучай ты меня! Кончай уже!
– Как скажешь! – покладисто согласился Егор и ударил бродягу «орлиным клювом» – простейшим ударом из арсенала боевого каратэ, прямо по сонной артерии….
«Нормально всё, браток!», – зашептал внутренний голос. – «Тут времена – не приведи Бог! Только сильные выживают, да жестокие! Нормально, не переживай, привыкнешь!».
А Егора откровенно мутило. Приходилось ему уже, в жизни своей совсем недлинной, и людей убивать, да и всякое…. Но эти Времена чётко обещали, мол: «Здесь кровь – дело обычное, каждодневное…».
Сзади послышались странные звуки, Егор резко обернулся. Пётр безвольно лежал на земле, всё его длинное и неуклюжее тело сотрясала сильная дрожь, на губах пузырилась розовая пена. Егор метнулся к царю, положил его голову – себе на колени, крепко зажал правой рукой, левой достал из‑за голенища сапога нож, аккуратно разжал царские зубы, вставил между ними лезвие ножа.
Припадок длился минут десять. Наконец, тело царя перестало выгибаться в дугу, на лице появилась маска блаженства, губы сложились в неуверенную улыбку.
– Всё, кажется, отпустило! – облегчённо выдохнул Пётр, глядя на Егора чуть смущённо и жалобно. – А эти двое? Убежали?
– Успокоились, родимые! – невесело усмехнулся Егор. – Кстати, их подослал князь Степан Одоевский. Знаешь такого?
– Как не знать! – глаза Петра вспыхнули от нешуточного гнева. – Верный пёс моей сестрицы‑Софьи. Гадюка! Никак не может успокоиться, сволочь! Зло тихо летать не может …
Бросив удивлённый взгляд на два мёртвых тела, царь взобрался в повозку, похвалил скупо:
– А ты, Алексашка, хват! Далеко пойдёшь, братец, не заворуешься если …
Подхватив свою берёзовую палку, Егор уселся рядом с Петром, нежно взмахнул вожжами, ласково попросил сонную лошадку:
– Поехали, дорогуша!
До Преображенского дворца они добрались уже без всяких приключений. Ехали молча, почти не разговаривая, Егор только вскользь полюбопытствовал – о природе недавнего припадка.
Пётр нахмурился:
– Года три назад отравить пытались меня…. Лекарь Фурье насилу отпоил тогда каким‑то отваром. Но иногда всё возвращается, особенно – если волнуюсь…
«Особенно – если испугаешься до полусмерти!», – незлобиво усмехнулся про себя Егор.
Проехали через распахнутые ворота, окованные широкими железными полосами, от ближайшего деревянного терема им навстречу побежали взволнованные люди: конюхи, стольники, офицеры, кто‑то в генеральском мундире, впереди всех – Никита Зотов, абсолютно трезвый, расчёсанный, без парика, с ухоженной кудрявой бородкой, в тёмной ферязи, – совершенно непохожий на себя вчерашнего.
– Государь, государь! А мы то уже извелись все! Уже и не знали, подумать чего! Матушка ваша, Наталья Кирилловна, всю ночь не сомкнула глаз …
– Помолчи, Моисеич‑Зотыч[2]! – устало прервал его Пётр, ткнул указательным пальцем в Егора. – Вот этого человека зовут – Алексашка Меньшиков! Данилыч – по отцу…. Подготовь Указ. Назначаю означенного Алексашку своим спальником! Нет! – задумался на минуту. – Назначаю его – «царёвым охранителем»! Так и пропиши!
– Батюшка, Пётр Алексеевич! – повалился на колени Зотов. – Нет у нас такого чина, не гневайся!
– Нет, так будет! – сказал царь, словно – припечатал. – Пока вы тут ворон да галок ртами ловили, на меня два страшных злыдня напали. И этот Алексашка безродный меня спас, обоих ворогов отправил в ад, к чертям на сковородки раскалённые! Вот так оно…. Произвести – в «охранители»!
– Кто напал? Где? Я сейчас пошлю людей! – с сильным акцентом залопотал подбежавший пожилой генерал.
«Генерал Теодор фон Зоммер!», – сразу же узнал говорящего мужчину Егор и чётко ответил:
– Дорога на поселение Кукуй. Напротив Прешпурга стоял трёхсотлетний дуб. На рассвете в него попала молния, сожгла до корней, остатки развалила на три части. Вот около этих дымящихся пеньков и лежат тела. Убил я их с помощью этой берёзовой палки. При допросе было установлено, что убивцев подослал боярин Степан Одоевский. У меня всё!
– Молодец, дельно! – похвалил Егора фон Зоммер и обратился к высокому молодому человеку в кафтане Преображенского полка: – Василий! Возьмёшь людей, подводу пачканную. Тела воров привези. Осмотри округу. Тщательно осмотри! Каждый кустик проверь! Выполнять!
Пётр поманил Егора пальцем:
– Пойдём спать! Ляжешь в моей светёлке!
В опочивальне Егор разул царя, снял кафтан, развязал белый шейный шарф. Петр, предварительно разогнав в разные стороны стайку наглых рыжих тараканов, улёгся на толстую войлочную кошму, велел Егору лечь рядом. Прислонив голову к его плечу, негромко попросил – ломким юношеским голосом:
– Ты, братец, охраняй меня…. Хорошенько – охраняй! – через десять секунд тоненько засопел, мгновенно погрузившись в спасительный сумрак сна…
Через некоторое время Егор – сквозь чуткий сон, услышал, как тихонько заскрипела входная дверь, приподнял голову, всмотрелся. В дверном проёме показалось непроницаемое лицо Никиты Зотова. Зотов веско кивнул головой, мол, давай на выход, молодчик, разговор есть!
Глава четвёртая
Будни охранителя
Егор торопливо натянул на босые ноги сапоги (с онучами решил не возиться), впопыхах набросил на плечи какую‑то одёжку – первую подвернувшуюся под руку в темноте, через короткий коридор вышел в светлицу.
По центру широкого дубового стола располагался массивный бронзовый подсвечник, в полусферических чашечках которого были закреплены пять толстых, ярко горевших свечей. Рядом с подсвечником стояла высокая бутылка синего стекла, три широких оловянных стаканчика, фарфоровое блюдце с кусками тонко нарезанной солонины, глиняная миска с маринованной редькой.
За столом сидели Никита Зотов и генерал фон Зоммер. Оба смурые и слегка нетрезвые. Судя по высокому солнцу, с момента ухода Егора в спальню Петра прошло часа два с половиной – три.
– Садись, Алексашка, сын Данилов! – предложил Зотов, сверля Егора хмурым и недоверчивым взглядом. – Сам себе нацеди щедро из бутыли, выпей за здоровье нашего государя, Петра Алексеевича. Это ромус с дальних островов, инфант испанский презентовал даве. Смело пей, напиток добрый, проверенный уже!
Позёвывая и почёсываясь со сна – совсем чуть картинно, Егор нацедил себе полный стакан рома, мимоходом мелко перекрестился, выдохнул, браво – единым глотком, опрокинул содержимое посудины внутрь организма, чуть передёрнулся, бойко захрустел мелкой фиолетовой редькой.
«Градусов семьдесят будет!», – уверенно определил внутренний голос. – «Хотя, ещё и не такое пивать доводилось – в городке военном, на ливийско‑алжирской границе…».
– О‑о! Силён! – уважительно поднял вверх указательный палец генерал Зоммер.
Зотов же стал темнее тучи грозовой:
– В том то всё и дело – что силён…. Взялся – не пойми откуда. Без роду и племени. Теперь, видишь ли, в государевы «охранители» его записывай! А он уже, гляди, уже царский кафтан напялил на себя! Во, хват шустрый, право слово!
Егор бросил взгляд на свою одежду и слегка смутился: действительно, со сна да в темноте, он случайно прихватил Петровский кафтанчик.
«А Зотов то – ох, непрост!», – подумалось. – «Глазастый, чисто Мюллер – из фильма про Штирлица!».
– Извиняйте, дяденьки! – Егор торопливо скинул кафтан, ловко повесил его на спинку стула. – Случайно это получилось, не со зла!
– Случайно, понимаешь! – продолжал ворчать Зотов. – А двух душегубов, вооружённых с ног до головы, ты, молодец, тоже успокоил случайно? Берёзовой палкой?
– Палкой, потому как не было ничего другого под рукой, – начал оправдываться Егор и тут же забеспокоился: – А что, Никита Моисеевич, не надо было – трогать тех смирных и добрых ворогов?
– Смотри‑ка! – искренне удивился царский воспитатель. – Он и отчество знает моё! Откуда, спрашивается?
– Так молва же народная! Люди говорят, мол: «При царе‑батюшке боярин Никита Моисеевич Зотов состоит, благой человек, великого ума!». А я что? Слышал просто, да и память хорошая…. Есть ли в том грех?
– Пройдоха! – махнул Зотов рукой. – Прохиндей скользкий!
– Стоп, стоп! – вмешался Теодор фон Зоммер. – Это всё не есть очень важно. Скажи, отрок, а где ты научился так ловко убивать людишек?
– Я, когда убежал от своего отца, много где скитался. Убежал – почему? Порол он меня очень сильно, дрался палкой. Не, я понимаю, отцова рука – владыка, и всё такое. Терпеть надо. Через битьё и умнеют ребятишки…. Тут я совсем даже не спорю! Но, когда ни за что? Когда – просто так? Если я вижу, что ему просто нравится – лупить меня? Чем больше бьёт, тем больше нравится бить ему! И не важно уже – за что…. Не, смотрю, я так скоро стану полным уродом! Калекой убогим! Вот и убежал…. Цыгане приютили, два года с ними кружил вокруг Москвы. А в таборе был старик один – Ли Хо по имени, немощный такой, седой, но очень умелый. То ли китаец, то ли ещё кто – из желтолицых и узкоглазых. Вот он и научил меня всякому: драться на палках, без палок, метать ножи, звёздочки серебряные…. Потом старик умер, стрельцы цыган разогнали, предварительно ограбив. А я к герру Лефорту попал в услуженье. Вот так оно всё было…
Фон Зоммер довольно прищурился:
– Хорошо. Зачем говорить лишние слова? Драться умеешь? А вот ты нам с Зотычем и покажи, чего умеешь! Может, не ты это убил тех двух татей? А, что? Царь то не видал своими глазами – как ты их убивал безжалостно? Не видал! Вот и покажи! – властно кивнул головой на окно.
Егор внимательно посмотрел в ту сторону: на ровной зелёной полянке синхронно махали косами три молодых мужика – высоких, костистых, широкоплечих.
– А чего сделать то надо с ними, просто огорчить немного? – спросил достаточно непринуждённо, даже слегка дурашливо.
Зотов притворно зевнул:
– Вроде этого. Бери свой берёзовый дрын, и вперёд! Приголубь царских холопов немного, но без протыканных животов и прочих серьёзностей…. А, может, это они тебя? Ну, покажи нам удаль молодецкую!
– Можно и показать! – Егор демонстративно стал до неприличия серьёзен. – Только, бояре, давайте всё сделаем по‑честному: дрыны те мужикам выдадим, а я, так и быть, с голыми руками пойду на них…. Как вам такое предложение? Хотя зачем – дрыны? У них же косы в руках, тоже оружие знатное… Может, ещё кликнуть человек пять, в помощь этим хилякам?
– Шутишь, бродяга? – повысил голос фон Зоммер. – Ты смотри, голытьба, на каторгу пойдёшь у меня! В Сибирь лютую! Знаешь, что это такое?
– Слыхивали – про ту Сибирь! Страшное дело! – покладисто согласился Егор. – Ладно, не буду брать ничего лишнего на себя! Пусть будут только эти трое, ладно! Отдавайте, бояре, команду…
Зотов бодро убежал куда‑то – в один из боковых дворцовых коридоров, в окошке появился только минут через шесть‑семь, подозвал к себе усердных косарей, что‑то доходчиво объяснил им, раздавая злые тычки – во все части тел, громко прикрикнул, снова пропал из видимости, прокричал откуда‑то:
– Давай, Данилыч, вылезай прямо в окно. Давай, давай! Покажи нам с генералом Зоммером – своё умение!
Егор выглянул в окошко. Ситуация была просто идеальной: три здоровенных мужика нерешительно и испуганно топтались в относительном отдалении, явно стесняясь близко подходить к царёвым хоромам, зелёная поляна была воистину безгранична – бегай – не хочу. Футбольное поле натуральное…. Сомнений никаких и не было: бой на безграничном пространстве – это вам совсем не то, что схватка на пространстве ограниченном. Бегай себе – и мочи всех по одиночке, в порядке живой очереди…. Элементарно, Ватсон!
Он коротко разбежался и рыбкой нырнул в открытое окно. Перекувырнулся несколько раз подряд, подобрав по дороге в ладонь полусухой конский катышек, вскочил на ноги, бросил катышек в направлении группы потенциального противника, метко попав в густую пшеничную гриву одному из её бойцов, неторопливо побежал в сторону.
– Ты так то вот? – взъярился обиженный детина. – Догоню – убью! – и незамедлительно рванул следом, зажав в ладони правой руки древко косы.
Подпустив обиженного богатыря на расстояние не более двух метров, Егор резко упал на колени, догоняющий споткнулся и улетел вперёд, врезавшись головой в низкий берёзовый пенёк, жалобно застонал…. Крестьянская коса, выпавшая из ослабевших рук своего хозяина, естественно, досталась Егору…
Со всеми остальными он справился похожими методами: но ни кого из своих невольных противников не наградил открытым жестоким ударом в область жизненно важных органов, так – сплошные чудеса ловкости и находчивости.
Вразвалочку, не торопясь, (даже дыхание почти не сбилось!), Егор подошёл к открытому окошку в светлицу, небрежно попросил Зотова:
– Никита Моисеевич, покурить дали бы! А то я свою трубку оставил у герра Лефорта. И, вообще, надо бы мне съездить туда, забрать вещички личные, полезные …
Со второго – холодного этажа (с мансарды – по‑нашему), раздался громкий и заливистый смех Петра:
– Жги, Алексашка! Так их – лапотников! Ну, потешил, охранитель …
Зотов многозначительно переглянулся с Зоммером и зашипел:
– Ладно, ходи пока! Но переговорим ещё. Да и мать царская – Наталья Кирилловна, тобой интересуется сильно…
Пётр был бодр и одновременно хмур. Бодр, видимо, по причине природного дара, хмур – по причине вчерашнего похмелья.
– Ну, наигрался? – неприязненно уставился царь на Егора. – Красавец, право слово! Мужикам лупит морды…. Охранитель, тоже мне! А кто позаботится о здоровье государя? Во рту – уличные кошки нагадили, голова трещит, тоска на душе, мать его! Охранитель хренов, оглоблю тебе – в срачное место! Матушка, наверное, уже с самого утра распорядилась – всё хмельное за семь вёрст увести от дворца! Ну, что делать будем, охранитель?
Егор, скромно улыбаясь и смотря в сторону, достал из‑под войлочной скатки объёмную кожаную флягу (наполненную вишнёвой настойкой, предоставленной доброй Лукерьей):
– Мин херц! Ты меня за кого держишь? За лахудру дешёвую? Да я за тебя…. Душу отдам! Не говоря уже о пошлой заначке. Бери, пользуйся!
Царь неверной рукой отвернул с фляги крышку, надолго приник к горлышку, фыркая и значимо подрагивая юношеским кадыком.
– Ну, блин, хороший у тебя охранитель?
– Ох, хороший! И наливка – хороша! Только вот – «блин» то здесь причём?
– Да так, пришлось к слову …
Пётр очень быстро восстановился, повеселел, стал строить развёрнутые планы на ближайшее будущее:
– Сейчас перекусим и двинем в Прешпург. Проверим – как там мужики возводят восточную стену, не ленятся ли…. Опять же, Преображенский и Семёновский батальоны должны сегодня упражняться в огневом бое. Вечером поедем на Кукуй, Анна Ивановна звала, мол, вечером петь будет. Хотя, я её и без всяких предварительных песен – готов… Э, да ещё же и обед будет…. Зотыч! Иди сюда! – заорал так, что задрожали стёкла в оконных рамах. – Мы с Алексашкой вернёмся к обеду во дворец. Ты девок дворовых – что покрасивше и помоложе, всех сгони к столу! Осмотрим, выберем…. Чего ты, Алексашка, морщишься? И тебе перепадёт, не боись! Хочется мне вот опыт вчерашний расширить, с другой стороны посмотреть на это дело! Чего это вы нахмурились оба? Перемигиваетесь? Или вам царское слово – не указ уже? – пена полетела во все стороны. – Обоих – в каторгу! Головы поотрубаю, вороги…
А Зотов старательно моргал. Мол, молчи, дурилка, слушай, не перечь, а то – ещё хуже будет. Вот когда замолчит, выговорится, тогда и отвечай…
Егор и молчал послушно: одну минуту