Житковский Алексей
ДЯТЕЛ
САША СЕМЕНОВ - инженер, 33
ВАРВАРА - его супруга, 28
КИРИЛЛ - его сын, 9 месяцев
СТЕПАН - его друг и начальник, 33
ОКСАНА - жена Степана, лет 20-40
Коллеги разных мастей, медсестра в больнице, риэлтор с клиентами, психиатр, три бомжа, братья баптисты, зеваки на улице, врач, санитарка, водитель Скорой помощи.
1.
Большой зал для переговоров. За дубовым столом совещаются серьезные мужчины. Степан, весь красный, ерзает на стуле. Саша сидит рядом. Вид у Саши - отсутствующий. Он замер и уставился на щель в плотных оконных занавесках. В щели маячит осенний день.
САША. Я смотрю в окно, я смотрю в окно, вернее в тот яркий прямоугольник между стеной и тяжелыми шторами, свисающими с потолка. Шторы прикрыты не полностью, будто кто-то нарочно, уборщица или хозяин комнаты, оставили эту лазейку, эту наживку, этот капкан для таких как я. А может быть все это дело случая и никакого чужого, а тем более злого умысла тут нет. Как нет злого умысла и в той красоте, в той радости, которая царит в этом маленьком свободном проеме за этими душными стенами. Никакого умысла. Одно счастье. Одна нечаянная благодать.
МУЖЧИНА 1. Каковы капзатраты?
СТЕПАН. Семь миллионов!
МУЖЧИНА 2. Херасе?! Михалыч, зацени!
СТЕПАН. У нас расчеты есть, экономические.
МУЖЧИНА 2. Ты эти расчеты жене своей покажи. Вы про кризис слышали? Живете в каких-то мечтах.
МУЖЧИНА 1. Подождите, вы катушки вырезаете или новые трубы закладываете?
СТЕПАН. Новые трубы.
МУЖЧИНА 1. А почему катушками не хотите?
СТЕПАН. Да там латка на латке.
САША. Там, там, там.Там звенит голубое небо. Там ласковое сентябрьское солнце гладит озябшую было землю. Там тянутся ввысь травинки, и ветер нежно обнимает ветви берез с уставшими желтыми листьями. Но вдруг, стоит ветру подуть чуть сильнее, и вот один из этих несчастных, опаленных осенью, листочков отрывается от нажитого места и, взлетев на секунду в небо, затаив дыхание, стремглав несется к людским ногам! А потом вновь взлетает… и вновь падает. Ветер играет с ним, как кот играет с несмышленым мышонком, как жизнь играет с людьми, не верящими, что всему на свете приходит конец. Наблюдать за этой обреченностью – что может быть прекраснее?!
МУЖЧИНА 2. Где экспертиза, где проект, где документальные подтверждения?
СТЕПАН. Все при нас. Александр Викторович сейчас все покажет.
МУЖЧИНА 1. Кто проводил экспертизу? Ростехнадзор?
СТЕПАН. Подрядная организация, но визировал Технадзор. Александр Викторович расскажет детали.
МУЖЧИНА 2. Да к херам детали! У меня пятьсот проектов с экспертизой лежит, а денег в обрез. Вам что, больше всех надо? У вас что, запреты на эксплуатацию?
СТЕПАН. Есть и запреты. Александр Викторович сейчас озвучит.
МУЖЧИНА 1. Александр Викторович, Александр Викторович… да что он озвучит-то? Что мы еще не слышали?
САША. Но еще звонче этой небесной красоты – пение птиц. Хаотичное и бессмысленное, не вписывающееся ни в какие рамки оно сводит меня с ума. Кто оставил открытой форточку, кто лишил меня рассудка?! Ах, эти звуки, эти трели, эти одинокие чириканья. И тайна, и мучение, и сладость. Кто это проворковал, кто это спел? Зяблик? Поползень? Скворец? А может малиновка? Боже, кто разберет эту путаницу?! Мы, городские жители, совсем ничего не понимаем в птицах. Мы думаем, что знаем о них все, а на самом деле? Кукушка кукует, да? Ворона каркает? Какие убогие сведения! А это? Слышите эту трель? Знаете кто это? И я не знаю, но мне кажется, я чувствую, я узнаю… да, я слышал это раньше, в детстве, и теперь, точно! Ведь это… дятел! Да, дятел! Но дятел не может петь, верно? Дятел не поет. Боже, как мало мы знаем о дятлах! А что если пение дятла, тоньше, чем ария жаворонка по весне?! Тьюить-тьюить-тьюить, тюить-тьюить-тьюить. Вот его песня. Тюить-тьюить-тьюить, слышите?
МУЖЧИНА 1. Чего это с ним?
СТЕПАН. Александр, где экспертиза?!
МУЖЧИНА 2. Мужики, время-деньги!
САША. Тюить-тьюить-тьюить.
МУЖЧИНА 2. Чего это он? Чирикает что ли?
СТЕПАН. Саша, ну! Не валяй дурака!
МУЖЧИНА 1. Он что, издевается?
СТЕПАН. Прошу прощения. Саша, дай бумаги. Дай сюда портфель!
САША. Тюить-тьюить-тьюить.
МУЖЧИНА 1. Точно чирикает. Он в своем уме? Он нормальный у вас?
СТЕПАН. Саша, дай портфель!
МУЖЧИНА 2. Тронулся мужик. Кукушка поехала!
МУЖЧИНА 1. Может бухой?
САША. Тюить-тьюить-тьюить!
СТЕПАН. Саша! Прекрати этот цирк. Дай портфель! Отдай, блядь, портфель!
САША. О, весна! Как далеко до тебя. Я смотрю в окно. Это я смотрю в окно. Это мои глаза жадно радуются осенним пятнам, мое ухо тонет в этой сладостной песне, мой нос чувствует дыхание жизни. И весь я, все мое существо чувствует жизнь. Я жив, я здесь, я ЧЕЛОВЕК! Я человек, я творение Божье, его образ и подобие. Я – человек, человек. Я слышу тебя, мой дятел, я слышу твои позывные, я иду, иду к тебе!
Саша вскакивает, бросает портфель и с разбегу прыгает в окно.
ВСЕ. Ах!
Саша ударяется головой о стекло и падает, раскинув руки словно крылья.
СТЕПАН. Саша, блядь!
МУЖЧИНА 2. Херасе. Вот это номер.
МУЖЧИНА 1. Где вы таких дебилов берете, Степан Николаевич?
СТЕПАН. Саша! Ты что творишь?!
2.
Кабинет Степана. Вечер. На голове у Саши красная шишка.
САША. Степ, не знаю, как так вышло.
СТЕПАН. Вышло… вышло, что мы теперь весь год будем сосать из-за этих твоих полетов.
САША. Не помню ничего.
СТЕПАН. Это ж надо, руки раскинул, чирикает, и херакс в окно!
САША. Да ладно, не могло этого быть!
СТЕПАН. И упал, как птичка божья. Лапки сложил и пищит: «Чик-чирик, чик-чирик».
САША. Степа!
СТЕПАН. Хорошо хоть не обосрался у них в кабинете! Птицы ведь обычно серут где не поподя. Слава богу, хоть на это ума хватило.
САША. Да я клянусь, не помню! Все как в тумане. Помню птицы пели, а дальше – туман. Мне стыдно, Степ, я виноват. Но я не помню!
СТЕПАН. А я помню! Помню, Саша. Саша - ты дебил! Ты всех нас подставил. Завтра начнутся порывы. Сварные у меня уже матерятся. Кто будет это латать? Это же уголовное преступление!
САША. Я просто…
СТЕПАН. Да ладно, хер с ними с трубами. Это еще полбеды. Но ты… Саша – это ведь не первый случай у тебя.
САША. Как не первый?
СТЕПАН. Ты меня прости, конечно, ты мне друг, но… это не только я замечаю.
САША. Степ, ты о чем?
СТЕПАН. Ладно, давай по чесноку, без обид. Саша – ты ебнулся! Без обид. Просто ебнулся и все! Это невооруженным глазом видно. Это все видят.
САША. Что видят?
СТЕПАН. Слушай, не прикидывайся. Ты здесь уже семь лет работаешь, коллектив все про тебя знает. Я про тебя все знаю, все про всех все знают.
САША. Да что знают-то? Хватит уже, а!
СТЕПАН. Ладно. Хочешь правду - давай. Вот, например. Ты все время грызешь ногти. Чего башкой машешь? На людях, конечно, нет, но вот когда сидишь один за столом – грызешь ногти.
САША. Я – ногти?
СТЕПАН. Я сам видел, Семенов. Не отнекивайся.
САША. Степ, да эт херня какая-то! Ты чего на меня катишь?
СТЕПАН. Я сам видел!
САША. Мне тридцать три года, Степ. Какие ногти?
СТЕПАН. На руках, блядь, ногти! На руках. Вот так сидишь и грызешь. По локоть их туда суешь и облизываешь. Прям страстно так, со смаком! Что, не помнишь? Видишь? Я же тебе говорю - ебнулся!
САША. Ну, подумаешь, ногти. Чего сразу ебнулся? Может это с детства у меня так. Это еще не доказательство!
СТЕПАН. Хорошо. А когда ты на установке застрял?
САША. Я ведь давление замерял.
СТЕПАН. Полчаса?
САША. Оно скакало.
СТЕПАН. Да там студент за пять секунд справится! Саня, я не шучу. С тобой что-то не так. Тебе надо что-то делать. Это я тебе не как начальник, я тебе как друг говорю. От души, понимаешь?
САША. Но оно скакало!
СТЕПАН. Короче, я тебе последний шанс даю, понял? Еще раз – и ты не работаешь. Мне плевать, что мы с тобой и Крым и Рым, плевать, что ты меня в Институте вытаскивал. Мне теперь все равно. Еще раз и все.
САША. Я записывал, как оно скачет!
СТЕПАН. Все равно, понял? Все, остынь. Отдохни. Тебе отдохнуть надо. Может, отпуск возьмешь? А хотя, вот - у нас тут в воскресение тим-билдинг будет.
САША. Я записывал флуктуации давления…
СТЕПАН. Тимбилдинг, слышишь?! Ты ведь идешь? Вот и славно. Я тебе рекомендую – нажрись там. Приходи без своей, и нажрись. Нажрись, подерись, поприставай к бабам. Тебе нужно что-то делать, Саня, иначе… не знаю.
3.
Ночь. Маленькая спальня в однокомнатной квартире на первом этаже нового панельного дома. Саша сидит на подоконнике обхватив колени. На диване спят Варвара и Кирилл. За стенкой, в подъезде гул и хохот.
САША, В ночи я всегда вижу море. Море меня окружает. Я в нем могу утонуть. Я не умею плавать. Раньше умел, а потом разучился. В Туапсе в девяносто шестом меня чуть не утопила Катя, сестра моя. Она прыгнула мне на шею и мы пошли на дно. Катя била меня локтями по голове. Она сама хотела выжить, и топила меня. Все вокруг чернело, я захлебывался, а потом появился луч света. Он уносился вверх. И вдруг, кто-то нас спас. Меня и Катю. За шею вытащили, как котят. Хм. Зачем? Теперь я боюсь. Никогда не захожу в море дальше шеи. Даже в Черногории не заходил. Боялся. А ведь там Европа, цивилизация. А в Абхазии вообще не плавал. Тошнило все время.
У Варвары красивая грудь. Но Кирилл так сжимает ее, грудь морщится и становится старой. А у меня под ребром маленькая шишка. Я ходил к врачу, но он сказал, что это жировик. А я представил, что это рак и тогда все могло бы измениться. Я даже радовался, что у меня будет рак. Тогда все обрело бы смысл и цель. Я бы работал, жил для семьи, для жены, для ребенка. Я бы ничего им не сказал. Потому что отец мой сказал и долго потом умирал. Три года мы ждали, когда он умрет. А я бы ничего не сказал. Но доктор принес снимок и заявил, что это обычный жировик. И я расстроился. Ужасно расстроился. Потому что с жировиком можно жить, но не так как с раком. С раком все обретает смысл. А с жировиком… говно какое-то.
ВАРВАРА. Саша, чего ты сидишь? Ты слышишь меня? Опять, да? Опять началось? Вот когда Кирилл просыпается, ты тоже такой вид делаешь, будто умер. Прячешься под подушку и цепенеешь. Думаешь, я не вижу, как твои глаза открываются, закрываются, проверяют нас. Думаешь, я слепая? Хотя, тебе ведь все равно.
Ты думаешь, если я в декрете, то можно вешать на меня все и вся. Ты купил квартиру, ты платишь кредит, ты работаешь на этот кредит, ты содержишь нас… Хорошо, а я? Я просто сижу дома и подставляю грудь твоему девятимесячному сыну. И это мой долг сидеть и подставлять грудь. Но посмотри на эту грудь, Саша! Она превращается в сморщенный полиэтиленовый пакет. У меня трескаются соски. У меня появились какие-то пупырки. Ты думаешь, я мечтала об этом? Саша – я умираю! У меня вздулись вены на ногах. У меня выпадают волосы. Я умираю, Саша.
Но ты не слышишь, не чувствуешь, молчишь. Ты купил квартиру, квартиру на первом этаже. Дебил! Только дебил может купить квартиру на первом этаже. Ты вообще думал о нас, когда это делал? Мы полночи не спим, дверь грохает, соседи по голове ходят. А потом на площадке, в подъезде, собирается весь район. Все эти гоповатые мальчики пьют, курят, орут матом прямо за этой стеной. Я будто лежу посреди их сборища. Все это проходит через меня, я все это чувствую! Мы с Кириллом задыхаемся от дыма, от этих мерзких запахов. Мы задыхаемся, а ты молчишь. Ты ничего не делаешь. Твоя семья умирает от дыма, но ты ничего не делаешь! Саша. Саша? САША!
Саша от крика падает с подоконника. Просыпается Кирилл, начинает плакать. Саша вскакивает, хватает Кирилла, Варвара вырывает его. Кирилл плачет все громче и громче.
ВАРВАРА. Дай сюда!
САША. Кирюша, сынок, сыночек. Все-все-все. А-а-а.
ВАРВАРА. Отдай его мне!
САША. Кирюша, не плачь. Кирюша, все пройдет, все будет хорошо.
ВАРВАРА. Отдай! Отдай! Отдай!
4.
Банкетный зал. Звучит музыка. Публика танцует маленькими группками. За столиком с бутылками и закусками сидят Александр, Степан и супруга Степана – Оксана.
СТЕПАН. Представляешь, Ксюх, сам до сих пор поверить не могу. Мы с этим человеком пять лет в одной комнате жили, как братья. Мы с ним «Ролтон» жрали из одной тарелки, он мне все курсовики делал, отличником был… а теперь, прикинь, я его начальник!
ОКСАНА. Бывает. Жизнь несправедливая штука. Тупицы всегда выбиваются в люди, а кто поумнее - скатываются на дно.
СТЕПАН. Чего сразу на дно? Мы с Саньком семь лет вместе работаем, и до дна нам еще далеко. Да, Сань? Верно? Слушай, Сань, а ты помнишь как «Ролтон» жрали просроченный? Коробками покупали на базе. У Борисыча там жена работала, хавку списанную по дешевке отдавала. Рубль за пакет. Или два. Помнишь?
САША. Помню. Такое забудешь!
ОКСАНА. Стойте! То есть, вы с моим Степашей друзья детства? Правильно?
САША. Ну, можно и так сказать. В общаге вместе жили, учились. Потом немного разбежались, а в итоге, вот, в одном цеху работаем.
ОКСАНА. Хм. Значит, вы все про Степашу знаете.
САША. Ну, не так чтобы все, но кое-что знаю.
ОКСАНА. А то он мало чего нам рассказывает. Особенно об этом своем… юношеском периоде.
СТЕПАН. Саня, рот на замке, башку оторву!
САША. Ага.
ОКСАНА. Да ладно вам. Только один вопрос. Ну, один, маленький?
САША. Ну, не знаю…
СТЕПАН. Башку!
ОКСАНА. Один, честное слово. Вот скажите… Александр, Степа и раньше такой грубый был?
СТЕПАН. Чего? Грубый?
САША. В смысле грубый? Когда в смысле?
ОКСАНА. Ну, тогда, в этом вашем, СТУДЕНЧЕСТВЕ, он тоже таким жлобом был? Или это сейчас только?
САША. То есть жлобом?
СТЕПАН. Саня, в челюсть!
ОКСАН. Ну, всегда так было - хоп и в челюсть? Всегда?
СТЕПАН. Ксюха, да ты чего?!
Саша «завис».
ОКСАНА. Значит всегда. Я так и знала!
СТЕПАН. Ксюх, да ты чо?!
ОКСАНА. А чо Ксюха? Чо, Ксюха?! Заладил Ксюха да Ксюха? Я между прочим, Оксана! Пора выучить за два года. Оксана! Понял? Жлобина!
Оксана резко встает, поправляет прическу, плавно плывет на танцпол. Звучит медленная композиция. Оксану обступают мужчины.
СТЕПАН. Курва. Убил бы. Грубый я ей. Романтики ей не хватает. Убил бы, если бы не дочь! А ты чего молчишь? Пей давай! Пей, кому говорю.
Саша поднимает рюмку, замирает.
СТЕПАН. Раньше селедкой на рынке торговала. И ничего! А как ее из этой клоаки вытащил – грубый, видишь ли, стал. Делай людям добро, называется. Они тебя в это добро и тычут потом, как котенка.
Степан встает, закидывает рюмку, морщится.
СТЕПАН. А, плевать! Пошли, Семенов! Пошли, покажем, как омские зажигают!
Степан резкими шагами идет к Оксане, вырывает ее у коллеги. Танцуют. Саша «завис» с рюмкой в руке.
САША. До этого дня я видел ее три или четыре раза. Пару раз на фотографиях в кабинете Степы, и один - живьем, на свадьбе. Тогда она не показалась мне привлекательной. Обыкновенная женщина с кучей недостатков. Да я вообще не обращал на нее внимания. Но сегодня… или этот тусклый свет творит чудеса, или… Они говорят, что со мной что-то не так. Но я чувствую, что все ровно наоборот. Все так, все лучше, чем было. Все изменилось чудесным образом! Господи, почему я раньше не замечал ее?
ГОЛОСА КОЛЛЕГ
Семенов, будь!
Залип опять?
Очнись, мечтатель! За тебя!
Звучит энергичная музыка. Оксана отрывается от Степы, пляшет одна.
САША. Богиня, она – Богиня. И… она смотрит на меня, смотрит в мои глаза, в мою душу. Какой взгляд! Какой взгляд! Так в ночную душную комнату врывается утренний луч света. Так и ты, Богиня, ворвалась в мою темную жизнь. Оксана! Одно имя способно изменить Вселенную. Оксана – чужая, неземная, странница. Сами звуки поют. Сам язык сходит с ума. Оксана – ты свет, фосфор, пламя, пожар!
ГОЛОСА КОЛЛЕГ
Сань, а правда, что ты башкой в окно прыгнул?
Старина, на тебя многие наговаривают.
Зажигалка есть? А, ты ж не куришь.
САША. Твоя грудь озаряется вспышками стробоскопа. Я схожу с ума. Твои круглые плечи, твоя шея, эти мощные, крепкие бедра, этот нежный живот с оголенным пупком. Он пульсирует, он колышется, он зовет меня. Ты прогибаешься, словно в акте любви. Ты открываешь рот в поисках моего поцелуя! Оксана. Оксана! Оксана!!!
Саша опускает рюмку на стол. Опрокидывает бокалы, идет к Оксане.
ГОЛОСА КОЛЛЕГ
Саня ты чего? Саня!
Семенов, куда прешь?! Семенов!
САША. Ты говоришь, что он груб, что он жлоб. Ты права! Тысячу раз права! А я буду нежен. Ты достойна нежности, ты достойна легких прикосновений. Твои руки ищут меня в темноте. Ты не думала что я здесь, что я рядом. Но я с тобой. Я понял твой призыв, я видел твое желание. Иди ко мне, иди ко мне, Богиня! Мечта!
Саша пытается обнять Оксану.
ОКСАНА. Мама!
МУЖЧИНА 1. Семенов, ты чего?!
МУЖЧИНА 2. Семенов, руки!
САША. Оксана! Светлая, милая, ласковая!
ОКСАНА. Уйди нахер от меня!
САША. Оксана! Богиня!
ОКСАНА. Он лапает меня! Он лапает меня, Степа!
СТЕПАН. Что происходит? Саня, что происходит?!
ОКСАНА. Этот урод лапает меня!
САША. Как ты кричишь! Как ты кричишь!
ОКСАНА. Он схватил меня за задницу!
СТЕПАН. Саня, ты чего творишь?!
САША. Милая, зачем этот крик?! Зачем ты уходишь?
ОКСАНА. Убей его, Степа, убей его!
МУЖЧИНА 1. Кто-нибудь снимает? У тебя же айфон, снимай!
ОКСАНА. Убей его!
СТЕПАН. Саня! Урод! Тварь! Падла!
Степан жестоко избивает Сашу.
САША. Милая, милая… зачем ты..?
5.
Саша лежит в больничной палате. Весь в бинтах. Нога подвешена к гире, рука подвешена к гире. Саша словно на дыбе. Рядом с ним сидит Варвара. Саша молчит. Варвара молчит. Кто-то в палате истошно кричит. А потом тихонечко плачет.
ВАРВАРА. Они сказали, ты трогал ее у всех на глазах. Тебя оттаскивали, били, но ты трогал, и трогал, и трогал. Вот. Ты трогал, а я три ночи не сплю. Я не могу спать. Я не могу так, Саша. Саша – ты болен. Ты серьезно болен, тебе нужно лечиться. Ты должен лечиться. А я… я так больше не могу. Мама говорит, что я должна подождать, что не нужно принимать поспешных решений. Ребенок еще маленький, у него должен быть отец, полноценная семья. Лишиться отца в таком возрасте - это удар для психики, это дыра в биографии. Мы должны подумать, прежде чем примем решение. Подумать о Кирилле, о его будущем. Но я… я думаю только обо дном. Как ты, сука, трогал эту женщину у всех на глазах! Как ты лапал ее. Мне все рассказали. И это видео на Ютубе… Я смотрела видео и… Как ты мог?! Тварь!
Бьет Сашу по гипсу, Саше больно.
Теперь все будут тыкать в нас пальцем, шушукаться. Кирюша пойдет в садик и в песочнице или на музыкальном занятии к нему подойдут другие дети и скажут: «Твой отец трогал чужую женщину, твой отец лапал чужую мать!» Ребенка будут чмотрить. Ты понимаешь это? Его затюкают, замусолят, забьют! Воспитатель будет ухмыляться за нашей спиной. Нянечки буду хихикать. Дворник сплюнет ему вслед: «Сын прелюбодея!» Ты думал об этом? Нет. Ни о чем ты не думал. Никогда ни о ком не думал. Все о себе, о себе. Монстр, чудовище, какое же ты чудовище!
Всхлипывает.
Помнишь тогда, в Пицунде? Господи, как хорошо было, да? Ты поймал медузу и положил мне на шею. Какая гадость, мерзость какая. А я смеялась, море ведь кругом, креветки, персики, мушмула эта гребаная. А потом ты Ахматову мне читал. «Здесь все меня переживет, все даже ветхие скворечни и этот воздух, воздух вешний. …». И я верила, верила, что вся наша жизнь будет персиком и мушмулой, верила в вешний воздух, даже в скворечни эти верила, а вышло… вышло, что все это мерзость. Медуза – вот твое настоящее лицо. Саша, ты - медуза! Медуза!
Бьет Сашу по гипсу. Саша мычит. В палату вбегает медсестра.
МЕДСЕСТРА. Женщина, прекратите бить пациента!
ВАРВАРА. Это не пациент, это мой муж.
МЕДСЕСТРА. Ему же больно, у него три перелома, сотрясение мозга, трещина в шейном позвонке!
ВАРВАРА. У него не может быть перелома, у него нечему сотрясаться. Он - медуза!
МЕДСЕСТРА. Это не дает вам права бить его!
ВАРВАРА. А кто дал ему право издеваться надо мной? Кто дал ему право гадить своему ребенку?
МЕДСЕСТРА. Женщина - выйдите из помещения!
ВАРВАРА. Кто дал тебе право, монстр?!
МЕДСЕСТРА. Женщина!
ВАРВАРА. И еще – вчера звонил Степан. Он говорит, это была последняя капля. Ты уволен!
МЕДСЕСТРА (выталкивает Варвару из палаты). Вы наносите пациенту моральный ущерб!
ВАРВАРА. И я тоже говорю тебе - ты уволен! Я не хочу тебя видеть. Моя жизнь с тобой – это адский ад! Адский ад! Саша я хочу, чтобы ты знал, ты – адский, вонючий ад!
Саша мычит. Медсестра вытесняет Варвару, закрывает дверь.
6.
Комната, в которой стоял диван, на котором спали Варвара, Кирилл и Саша. Дивана нет. Варвары и Кирилла нет. Обои сорваны со стен.
Саша с перевязанной головой, в помятом пальто сидит в углу у окна. За окном – снег. На окне большие буквы: «ПРОДАЕТСЯ»
САША. Десять лет назад я уезжал из родного города. В родном городе я учился на химика, делал лекарства от онкологии, мечтал помогать людям, два года проработал в аспирантуре. А потом… потом что-то пошло не так. Все друзья после выпуска метнулись в нефтянку, добывать деньги. А я мечтал о науке. Два года мечтал, а потом очнулся. Я хотел делать лекарства, помогать людям, я вел журнал научных экспериментов, я выписывал иностранные статьи, я… но… У меня ведь даже часов не было. И машины не было. У меня вообще ничего не было. А если бы у меня была семья? Как бы я жил? А жил я тогда с мамой и сестрой. А мама одна не могла нас тянуть. В общем, я решил, что я так не выдержу, что я должен стать нормальным человеком. Нормальным, как все мои сокурсники, как Степан, например. Нормальным! А не каким-то там химиком-нищебродом. Инженером трубопроводного транспорта – вот кем я должен был стать! Ведь по трубам качают нефть. А где нефть, там и деньги. Потому я и уезжал из родного города.
И когда я уезжал, на вокзале, у меня как назло разболелись зубы. Выпала очередная пломба, открылся пульпит, и началась боль. Мать думала, что я просто боюсь ехать в новый город, что я стесняюсь и утешала меня. А сестренка плакала и старалась не смотреть в мою сторону. Я тоже старался не смотреть, но по другой причине. Меня мучила боль. Зверская боль.
На самом деле все еще в школе началось, классе в шестом. У нас кабинет установили стоматологический, где Нина Алексеевна, юная практикантка, оттачивала на детях свое незрелое искусство. Ее опыты закончились плачевно. Для меня по крайне мере. На первом курсе у меня посыпался цемент, щедро залитый этой Ниной Алексеевной. Цемент сыпался, десна краснели, нервы ныли – я страдал, но денег на новые пломбы не было. А с болью можно жить и без денег. С этой болью я и жил. Болела левая сторона – жевал на правой. Болела правая - жевал на левой. Болели обе – пил соду, не ел твердого. Супы всякие - да, а мясо старался не есть, оно застревало в щелях и мне приходилось выковыривать его с помощью скрепок. В общем, я привык терпеть. Но тогда, на вокзале, терпеть не было сил. Я корежился, жался, но терпеть не было сил. И тогда я разомкнул челюсти и КАААК ЗАКРИЧАЛ!!! Прям на вокзале закричал. НИНА АЛЕКСЕЕВНА! НИНА АЛЕКСЕЕВНА!
Все обернулись. Им страшно стало. Мать отшатнулась. Сестренка еще пуще заплакала. А я… Я схватил сумку, кинулся в вагон, и упал на койку. Так и уехал, словно сбежал. Без прощаний. Лежал стиснув зубы до самого другого города. Телефонов тогда не было сотовых. И только потом позвонил, через неделю. Сказал что все нормально.
В комнату заходит риэлтор с двумя клиентами (муж и жена).
РИЭЛТОР. Квартира новая, сдача в прошлом году была. Не обращайте внимания на мелкие недостатки – прежние хозяева не успели обжиться.
ЖЕНА. А кто жил?
РИЭЛТОР. Молодая пара и младенец.
МУЖ. А цена?
ЖЕНА. Она в ипотеке была?
РИЭЛТОР. Да в ипотеке, выплачена не полностью, но это вопрос банка. Вы берете именно за ту цену, которую мы указывали.
МУЖ. А за капремонт заплачено?
РИЭЛТОР. Дом новый. Никаких долгов.
ЖЕНА. Давайте посмотрим тогда.
РИЭЛТОР. О’кей! Общая квадратура тридцать девять квадратов. Ванная, отдельный санузел.
ЖЕНА. А соседи как?
РИЭЛТОР. Пожилые люди! Тишина, спокойствие.
САША. Когда я уезжал из родного города, я точно, знал, что во всех моих бедах виноват один человек - Нина Алексеевна. Моим девизом в это время было: «Будь проклята Нина Алексеевна во веки веков!» Я знал своего врага по имени и был спокоен. Зубы еще долго болели, я мучился, но ненависть к Нине Алексеевне давала силы жить. А теперь? Зубы в порядке, я их поменял, когда в нефтянку пришел. Зубы в идеальном состоянии, но… как жить? Это хуже чем зубы. Тогда я мог терпеть. Я мог жевать на другой стороне. Я мог вообще не жевать. А теперь? Как теперь? Кто в этом виноват? Разве я виноват? Они говорят, что я «того», что я – адский ад, что я – медуза! Но… Варвара! Варечка! Кирюша! Вы слышите меня? Что я сделал? Что я такого сделал?
ЖЕНА. Ой, смотрите, там человек сидит.
МУЖ. Точно! В углу кто-то. Что-то шепчет. Вы знаете его?
ЖЕНА. У него голова перевязана. Может это больной, или бомж какой-то? Я боюсь. Женя, я боюсь!
РИЭЛТОР. Все в порядке, не беспокойтесь, я все выясню. (Саше) Уважаемый! Уважаемый, что вы здесь делаете?
МУЖ. Знаете, мы, наверное, пойдем.
РИЭЛТОР. Никуда не уходите! (Саше) Кто вы такой? Эй! (Клиентам) Это идеальный вариант для вашей семьи. Стойте, куда вы?!
Саша вскакивает, идет на риэлтора.
ЖЕНА. Женя, я боюсь! Женя, пошли!
МУЖ. А я тебе говорил, что так и будет? Говорил?
Клиенты убегают из квартиры
РИЭЛТОР. Да стойте же!
САША. Что я сделал? Кирилл, что я сделал?! Почему все отворачиваются? Что такого страшного во мне? Что такого страшного?!
РИЭЛТОР (пятится назад). Послушайте, это чужая квартира, это чужая собственность!
САША. Отвечай, что я сделал? Что плохого я тебе сделал?! Я просто смотрел в окно, просто слушал дятла. Просто слушал дятла!
РИЭТОР. Какого дятла?! Что вы несете? Я из-за вас потерял клиентов. Это чужая квартира! Откуда у вас ключи?
САША. Я просто слушал дятла!
7.
Оживленный перекресток в центре города. Горит красный. На зебре стоит Саша. Перед ним останавливается джип, сигналит. Джипу сигналят сзади. На Сашу это не оказывает никакого воздействия.
ГОЛОСА ВОЗМУЩЕННЫХ ВОДИТЕЛЕЙ.
Ну, иди, иди давай!
Чего встал, чего ты зыришь!?
Проходи, давай быстрее!
Вали нахер, нахер шел!
САША (воет). Кирилл!