Было даже не больно. Ося с трудом открыла глаза, но понять ничего не могла - большая светлая комната расплывалась и странно раскачивалась. Наконец, ей удалось сосредоточиться на длинной лампе, у которой отсутствовал плафон. Ося попробовала пошевелиться, но это у неё не получилось. Постаралась понять, где она может быть. Ну, конечно, это, наверное, больница.
Память услужливо подсказала ей, как приближалась к ней, летящей со стремянки, скамейка под черешней. Ося зажмурилась. Воспоминания жуткие. Это надо забыть, не думать про это. Надо понять, сколько времени прошло с этого дня в полиции. И где Борис. Интересно, ему позвонили уже, или нет?
Вопрос повис в воздухе. Ответить на него было некому. Да и задать его Ося не смогла бы. Сил её хватало только на молчаливое заклинание: "Найди меня! Найди!"
В коридоре слышались шаги, хлопали двери, раздавались далёкие глухие голоса. Ося лежала, прислушиваясь к своему телу, и не ощущая ничего, кроме усталости.
В следующий раз она открыла глаза, когда за окном наступили сумерки. Ося обратила внимание на то, что на окнах решёток нет. Это её немного ободрило. В окно стучали тонкие голые ветви берёзы. Свет в палате не был включен.
Когда совсем стемнело, в палату вошли два врача.
- Очнулась, наконец, - обрадовалась одна из врачей.
Они приступили к осмотру. Ося молча наблюдала за их действиями, пыталась глазами отвечать на вопросы врачей.
- Ты везучая, - резюмировала в конце осмотра врач, - думаю, скоро вернётся у тебя способность и говорить, и ходить. Ногу тебе по кускам собирали. Теперь твой рентген напоминает рентген терминатора. Родные за тебя беспокоятся. Думаю, через пару дней мы их к тебе пустим.
Ося хотела спросить, какие родные? Неужели нашлись те, кто её знает и помнит? Или это Борис приходил к ней? Пустите, пустите его ко мне!
Но врач, разумеется, не умела читать мысли, поэтому она только поправила капельницу, и вышла вслед за своей коллегой, пожелав Осе спокойной ночи.
Следующие два дня протекли одинаково - Ося иногда просыпалась сама, иногда её будили врачи, проводили осмотр, и уходили. Появилось ощущение боли. Болело всё - лицо, руки, ноги, тело. Но сильнее всего болела голова. Эта боль доводила Осю до полного изнеможения. Хотелось умереть, лишь бы прекратилась эта пытка.
Снова открыла глаза - перед ней поплыло такое знакомое лицо. Ося готова была закричать от радости: "Мама! Мамочка! Живая! Любимая!"
Рядом с матерью стоял отец.
Восстанавливалась Ося медленно. Издёрганная болью, трудностями с речью и тоской по Борису, она порой часами лежала в прострации, разглядывая потолок. Постепенно к ней пришло понимание ситуации. Домик среди старого сада, Борис и город будущего, полиция и КПЗ - всё это лишь плод её воображения, результат сильного сотрясения мозга. Не может человек побывать в будущем.
Приходилось не просто учиться жить заново. Приходилось учиться жить без Бориса. Понимать, что такого человека нет на самом деле, и что он никогда не придёт навестить её, никогда не скинет ей на МП3-плеер какую-нибудь новую песню, никогда не будет играть трио со своими друзьями, никогда не обнимет её во сне. Осе было безразлично - вылечат ли её врачи. Жизнь без Бориса потеряла смысл.
Так было до одного из воскресных дней января, когда к ней в палату зашёл розовощёкий с мороза Лёшка Губин.
- Оська! - заявил с порога Лёша, - Помнишь, ты мне про Бориса Метелина рассказывала? Ну, который из твоих фантазий о будущем?
- Да, - поморщилась Ося. Лёша был единственный, с кем она этой фантазией поделилась.
- Скажи, у него когда день рождения? 22 декабря 1994 года?
- Да, - кивнула Ося.
- Ха! Ну, тогда я его нашёл!
- Кого? - не поняла Ося.
- Метелинатвоего, балда! Такой человек действительно существует. Только ему сейчас шестнадцать лет. А в 2030 году, как ты сама можешь легко посчитать, ему будет как раз тридцать шесть.
- Как... А это точно он?
- Имя и дата рождения совпадает. Сейчас я тебе ещё его фотографию покажу.
Лёша извлёк из сумки ноутбук, и минут пять возился с его включением. Ося сидела, как на иголках.
Наконец, Лёша повернул ноутбук экраном к Осе. Ося похолодевшими пальцами пододвинула к себе ноутбук, вглядываясь в фотографию мальчишки в ярко-оранжевой кофте. То, что это Борис, она поняла сразу же. Он мало изменился.
- Где ты взял это фото?
- В соцсетях, конечно. Где же ещё? Так это он?
- Вне всяких сомнений. А ещё фотографии там были?
- Да, я с десяток себе сохранил.
Ося рассматривала фотографии со смешенным чувством радости и ужаса. Вот он, её Борис. Но ему шестнадцать лет, он не знает Осю, и он увлекается, кто бы мог подумать! фотографированием сломанных им лично скамеек!
- А что, весёлый парень, - рассмеялся, глядя на округлившиеся глаза Оси Лёша, - Это я ещё не стал копировать фотографию, где он скручивает "косяк", и показывает при этом язык.
- Теперь я не удивляюсь тому факту, что он с родителями ругался…
Ося порою думала, что окончательно сошла с ума. С одной стороны, она внезапно осознала, что жаждет покинуть больничную койку как можно скорее. Хотелось мчаться к Метелину, пусть и шестнадцатилетнему. С другой стороны, Ося даже представить себе не могла, что сказать Борису при встрече. Да и к чему эта встреча? Разница в десять лет пугала Осю. Если бы ей было лет сорок, тогда эта разница казалась бы не столь существенной, но Осе было двадцать пять, и она ощущала себя взрослой женщиной. А Борис… Борис ещё ребёнок, ребёнок, который лишь через двадцать лет превратится в того мужчину, которого Ося полюбила.
Её выписали через полтора месяца. Дома она старалась больше ходить и с нетерпением ожидала каждый вечер прихода Лёши. Он помогал ей выходить на улицу, и они гуляли часа по два. Речь восстановилась полностью, нога срослась, но ели заметная хромота осталась. Время шло, а Ося никак не могла решиться на встречу с Борисом, хотя каждый день заглядывала на его страницу – рассматривала его фотографии, читала диалоги и чувствовала себя от этого одновременно и несчастной, и счастливой.
Весна выдалась затяжная. В мае зарядили дожди, Ося мокла, пока бегала в поисках новой работы – из банка её уволили. Лишь в конце мая погода установилась вполне летняя. Ося стала приходить домой поздно, всё чаще гуляя с Лёшей по городу до середины ночи. С ним было хорошо, он не торопил, и Ося была ему за это благодарна. Вечера стояли тёплые, душистые. Отцветала черешня, и по городу плыл терпкий аромат вишнёвых косточек. Лёша задержался на работе, позвонил, предупредил, что приедет завтра вечером. Осе же не сиделось дома. Нагулявшись, она вернулась домой, привычно включила компьютер и залезла на страницу Бориса. Делала она это теперь, скорее, по привычке. Казалось, всё забылось, и Лёша - такой надёжный, обязательный, внимательный, вытеснил из Осиной жизни призрачного Метелина.
Сердце ёкнуло, пальцы похолодели. Ося смотрела на экран испуганным взглядом – в её сообщениях появилось новое, отправителем которого значился Борис Метелин.
«Привет. Ты кто?» - гласило послание.
Ося посмотрела на время отправки сообщения – менее пяти минут тому назад. Ответила, путая клавиши:
«Я Ося».
Ответ не замедлил:
«Я и так вижу, что ты Ося. Ты почему ко мне на страницу каждый день выходишь?»
Ося встала со стула, пробежалась по пустой квартире туда-сюда.
«Откуда ты знаешь, что я выхожу на твою страницу?»
«У меня подключена услуга – я вижу всех, кто на моей странице появляется. Ты уже давно в этом списке висишь»
«Ты очень похож на моего знакомого…»
Эту ночь Ося не спала вовсе. Они с Борисом переписывались до утра, пока Борис не ушёл в школу. До летних каникул оставалось меньше недели. Словно пьяная, Ося бродила по квартире, или совершенно неподвижно замирала на месте. Она залезала на подоконник, и смотрела невидящими глазами на суету внизу. Она сидела в кресле склубочившись. Наконец, она надела кроссовки и побежала на улицу.
На улице было свежо. Бегать Ося долго не могла – нога ещё не восстановилась, но не бежать Ося тоже не могла. Добежала до стадиона, благо, он был всего в четырёх кварталах от Осиной квартиры. Там она взяла в прокат велосипед, и помчалась по дорожкам. Быстрее, быстрее, быстрее. Ося ехала, улыбалась, и снова ехала, желая уехать от оставшегося где-то позади голоса разума как можно дальше. Ося была счастлива. Крутились педали, тихо стрекотали колёса, и сердце стучало, а вместе с кровью внутри Оси волнами билось: «Бо-рис. Бо-рис. Бо-рис».
Они встретились через три дня. Ося сидела на скамье недалеко от школы Бориса, ожидая, когда закончатся уроки. Борис подошёл, поставил на скамью увесистый рюкзак и улыбнулся.
Она отменяла все встречи, перестала видеться с Лёшей и искать работу. С наступлением летних каникул Ося практически ежедневно встречалась с Борисом. Они уезжали за город на велосипедах, они катались на роликах, они бродили по дворам. Ночами они рисовали красками на стенах домов и купались в пригородном мелководном озере – оно прогрелось уже к началу июня. Конечно, не всё было гладко. Борис был хвастлив, любил выпендриваться и задираться, частенько ввязывался в драки и очень много пил. У него была куча самых разных знакомых - он одинаково свободно чувствовал себя и в компании студентов, и в компании наркоманов. Ося смотрела на все эти причуды как бы со стороны. Она точно знала, кем будет Борис, и была счастлива только потому, что Борис в эти недели тоже был счастлив. Он был юн, свободен, весел и беззаботен. Он учился играть на электрогитаре и мечтал о собственной барабанной установке. Его родители оказались людьми довольно терпимыми, и не изводили Бориса нотациями по поводу слишком поздних возвращений домой, или по поводу визга электрогитары, раздававшегося из его комнаты.
Лето разгоралось. Город превратился в душную коробку, наполненную тяжким духом тающего асфальта. У Оси не было денег, долг за коммунальные платежи копился третий месяц, так что ей пришлось всё-таки устроиться на работу. Работа отнимала у Оси время, она уже не могла болтаться по улицам с Борисом по ночам. Первая рабочая неделя показалась ей невероятно длинной. Борис звонил ей, когда просыпался. Обычно это выпадало на обеденное время – он спал до двух часов пополудни. Оба мечтали о пятнице. В пятницу неожиданно выяснилось, что праздника не получится. Борис со всей своей семьёй вечером отправился к бабушке на другой конец города – надо было починить крышу. Он позвонил Осе, когда та уже собиралась уходить с работы. Радости от конца рабочей недели как не бывало. Ося медленно тащилась домой.
У подъезда на лавочке сидел Лёша. Ося подошла и молча села к нему.
- Привет. Давно ты мне не звонила, - поздоровался Лёша, пристально вглядываясь в Осино лицо.
- Привет. Времени не было – работу искала. А теперь работаю уже неделю.
- Понимаю, - кивнул головой Лёша, - Ещё и моргать, и дышать приходится – дел невпроворот…
Ося отвернулась от него. Повисло неловкое молчание.
- А я тут мимо проезжал, решил к тебе заскочить…
- Да. Я рада тебя видеть, - не вполне искренне сказала Ося, всё так же избегая взгляда Лёши.
- Давай пойдём, прогуляемся, - предложил Лёша.
- Спасибо, но я очень устала Лёш. Я хочу просто лечь и лежать.
- К себе пригласишь?
Ося, наконец, повернула голову, бросив быстрый взгляд на Лёшу. Лёша всё ещё смотрел на неё внимательным, пристальным взглядом. Ося, хоть и хотела остаться одной, но пересилила себя. Жалко было Лёшку, примчавшегося с другого конца города. Может быть, даже и лучше побыть с другом, нежели коротать в одиночестве вечер.
Ося кивнула.
- Приглашу, конечно. Пойдём.
Лёша засиделся допоздна. Раньше, конечно, он у неё частенько и на ночь оставался, но сейчас Ося тяготилась его обществом, а сказать ему «Иди уже домой!» почему-то не могла. Часы пересекли полночь. Ося ушла на кухню, Лёша сидел в зале и смотрел по телевизору боевик. Раздался стук в дверь.
Ося выглянула из кухни и встретилась глазами с Лёшей.
- Ты кого-то ждёшь? – спокойно спросил он.
- Нет, - мотнула головой Ося.
Лёша молча встал и прошёл к двери.
- Кто? – спросил он.
- Метелин, - услышала Ося. Услышала и похолодела. Не то, чтобы она принадлежала Лёше, но часто она ощущала, что Лёша считает её своей. Так или иначе, Ося вовсе не хотела сталкивать в своей квартире Лёшу и Бориса.
Лёша тем временем бросил короткий взгляд на Осю и рявкнул совершенно не свойственным ему тоном:
- Ты на время смотрел?! Мы спим!
Ося от изумления потеряла голос. Она таращилась на Лёшу, чувствуя, как волна ярости затапливает её всю. В подъезде послышался лёгкий шорох быстро сбегающего вниз Метелина. Ося рванулась к двери:
- Нет!
- Ося, послушай меня! – поймал её Лёша.
Ося задёргалась у него в руках.
- Пусти! Пусти, чёрт тебя задери!
- Ося, Ося! Ты что, встречаешься с этим? С мальчишкой? Ты поэтому не звонила, да? Да перестань ты! Посмотри на меня!
Хлопнула дверь подъезда и Ося застыла.
- Да, я встречаюсь с Метелиным! – злобно прошипела Ося. Это, конечно, была не совсем правда, но встречаться ведь можно по-разному.
- Дура! Ты совсем ненормальная? Тебя из-за него в тюрьму засадят. За растление малолетних.
- Иди ты к чёрту! Не твоё дело!
Ося высвободилась из Лёшиных цепких рук и ушла в комнату, принципиально достала джинсы и стала одеваться.
- Ося, да включи ты мозг, - Лёша встал на выходе из зала, перегородив собою проход, - тебе двадцать пять. Тебе замуж пора и детей рожать, дом обустраивать, и в Европу в отпуск ездить. А ему ещё портфели пинать не надоело. Что ты с ним будешь делать? Решать ему домашние задания? Обжиматься с ним на переменах за школьным углом? Отдыхать в детском лагере «Юность»? Ну?!
Ося натянула кофту и подошла к Лёше.
- Пропусти.
- Нет, не пущу. Ося, Ося, послушай меня!
Ося никогда не отличалась особой смелостью или агрессией. Но Лёша, произносящий вслух всё то, что она сама себе боялась говорить, поднял в ней настоящую бурю. Она бросилась на него, царапая и лупя со всей силы по лицу и рукам. Лёша попытался было сопротивляться, но вскоре понял, что ему придётся или уступить Осе, или наставить ей синяков. Не в его правилах было даться с девчонками, так что он пропустил встрёпанную Осю, и через пару секунд услышал, как вниз по ступенькам подъезда стучат её частые шаги.
Ося мчалась напрямик к дому Метелина по ночному городу, размазывая слёзы, давясь рыданиями. Что за силы решили над ней так пошутить? Почему нельзя было отдать ей Бориса – того, взрослого, мудрого, сильного Бориса? Почему нельзя быть с этим – юным и беспечным Борисом?
Минут через двадцать она домчалась до квартиры, где жил Борис со своими родителями, постучала в дверь.
В квартире было тихо, потом послышались шаги, и, наконец, глухой спросонья голос спросил:
- Кто там?
- Борис! Борис дома? – пролепетала Ося, стараясь справиться с дыханием.
- Я спросил – кто это?
- Ося.
- Кто?
- Ося! – звонко, на весь подъезд повторила Ося.
- Бориса нет дома, - равнодушно отозвался отец Бориса и зашагал обратно в спальню, а Ося так и осталась перед закрытой дверью.
Она в изнеможении опустилась на ступеньку. Плакать Ося уже не могла, слёзы закончились. Просидела она в полной тишине минут пятнадцать. Хлопнула входная дверь подъезда. Ося приподнялась и пошла вниз, вспугнутая поднимающимися шагами припозднившегося человека. Через два пролёта она едва не столкнулась с Борисом. Оба замерли, вглядываясь друг другу в глаза, шевельнулись, обнялись.
- Ты чего здесь делаешь? – тихо, на ухо пробормотал Борис.
- Тебя жду, - так же тихо ответила Ося.
Он плотнее прижал её к себе, потом отстранился:
- Пойдём.
Он потянул её вниз.
- Куда? – спросила Ося.
- Пойдём, увидишь.
Ося с Борисом пошла бы и за тридевять земель. Ей было совершенно всё равно, куда он её вёл. Из всех чувств, которые у Оси были, осталось одно – осязание, и оно работало только в ладони – той, которая крепко сжимала два пальца Бориса.
Шли по пустынным улицам города к окраине – той, что примыкала к склонам горы Паук. Шли в основном молча, улыбаясь друг другу и тихо смеясь. Страх и ярость отступили, и Ося даже и не заметила, как город остался в стороне, а дорога стала забирать в гору. Многоэтажки уступили место частному сектору, и, проходя мимо одного из дворов, Борис замер.
- Смотри, черешня! – показал он Осе раскидистое старое дерево, всё увешенное тёмно-бордовыми плодами, словно новогодняя ёлка – игрушками. Они серебрились в свете стареющего месяца на фоне белой стены дома.
- Классная, - кивнула головой Ося, - люблю черешню.
Она попробовала шагнуть, но Борис крепко держал её за руку, и хитро всматривался в темноту, оставаясь на месте.
- Не-е-ет, - прошептала Ося, для убедительности помотав головой, - мы туда не полезем.
- Давай, - подмигнул ей Борис, - смелее. Я первый, а ты за мной.
Он ещё договорить не успел, а уже оказался за забором. Ося в нерешительности потопталась на месте, потом махнула рукой и полезла за Метелиным. Ося никогда раньше не проникала на частную территорию без приглашения, поэтому сердце её колотилось бешено.
- Чёрт, чёрт, чёрт, - тихо чертыхалась она себе под нос, пробираясь между клумбами вслед за Борисом.
Борис трясся от смеха, слушая Осины ругательства за своей спиной. Черешня оказалась невероятно вкусной. Ося даже подумала, что не зря они залезли в чужой сад. Борис пару раз подпрыгнул, достал ветку, с которой можно было бы собрать целый ковш черешни, Ося притянула нежно покалывающую листьями ветку к себе, аккуратно срывала плоды и запихивала их в рот. Жмурясь от удовольствия, она вспоминала, как всего пол года тому назад так же объедалась черешней со взрослым Борисом, вспомнила его взгляд, как он прижимал её к себе… Ося разжала пальцы и ветка стрельнула наверх.
Борис недоумённо смотрел на внезапно посерьёзневшую Осю. Он уже даже рот успел открыть, чтобы спросить, что случилось, когда за его спиной раздался глухой рык. Метелин обернулся. Позади него стояла большая лохматая собака весьма не дружелюбного вида. Собака оскалилась. Нарычавшись, собака басовито залаяла, ей тут же ответили лаем все окрестные псы.
- Пошёл! Фу! – попытался образумить собаку Борис.
Куда там! Пёс с рычанием бросился к нему. Прикрывая Осю спиной, Борис медленно пятился по направлению к забору. Пёс кидался к ногам, страшно лязгая зубами. Когда до забора оставалось несколько метров, Борис буркнул:
- Ося, перелазь!
Ося от страха перемахнула через забор так, словно занималась паркуром с детства. Тогда и Борис повернулся к собаке спиной, чтобы перелезть через забор. Собака, недолго думая, вцепилась в его джинсы чуть пониже задницы. Метелин от боли тихо взвыл, рванулся раз, другой, но джинсы оказались крепкими, и никак не рвались. С тяжёлым псом, висящим сзади, Борис взобраться на забор не мог. В доме тем временем загорелся свет, скрипнула дверь, и на пороге появился пузатый мужик с увесистой битой в руке.
- Апорт, Чарыш! Держи его! – раздался радостный крик хозяина, поспешающего к забору.
Джинсы, наконец, треснули. Пёс отлетел в одну сторону – под ноги хозяину, а Борис в другую - к спасительному забору. Перемахнув через него, он крикнул:
- Драпаем, Оська!
И они подрапали.
Хозяин кричал, смешивая русский мат и армянские ругательства, а Ося и Борис мчались со всей возможной скоростью по переулкам напрямки к реке Паук. Ося даже не вспоминала про свою больную ногу, и бежала наравне с Борисом – так было страшно. Новострои закончились, дорога, идущая вдоль реки, превратилась в тропу, скользнувшую вниз, в пойму, покрытую мелкими камушками. Здесь было совсем темно. Лунный свет заливал макушки деревьев, но к руслу тихо журчащей речушки не пробивался. Там они и остановились. Ося присела на камни, ловя ртом воздух. Рядом с ней сложился пополам Борис.
- Никогда больше не буду тебя слушаться, - пропыхтела Ося.
Борис шумно выдохнул, а потом засмеялся. Ося от пережитого страха тоже начала смеяться. Наконец, оба повалились на камни, изнемогая от нервного смеха.
- У меня на джинсах дыра, - сквозь хохот в три приёма выдавил Борис, - И укушенная задница! Прям как в классике:
«Аркадий не любил пробежки,
Паркур, прыжки, адреналин,
Но два соседских добермана
Раскрыли в нём потенциал».
Ося зашлась в очередном приступе смеха:
- Так вот как выглядят люди, укушенные в задницу!
- Задница – это вообще-то главный орган человека – она во всём принимает участие – в лечении, учении, воспитании, принятии решений и поиске приключений.
Метелин, пока Ося давилась новым приступом смеха, стащил джинсы, и попытался в кромешной темноте оценить степень их повреждения. Дыра получилась огромная. Ося подползла к нему, села рядом, обняла:
- Спасибо тебе, Борис…
- За что? – недоумённо спросил он.
- За настоящую жизнь, - шепнула Ося, - с кем бы ещё я так весело черешню поела?
- Да уж, с тем, кто у тебя сегодня вечером в квартире был, наверное, так черешню ты не ела.
Ося улыбнулась в темноту, запустила пальцы во встрёпанные волосы Бориса:
- Поэтому я сейчас не с ним, а с тобой.
Она тихо рассмеялась. Борис пытался рассмотреть Осино лицо, а она, наоборот, закрыла глаза. Она была рядом с Борисом, она любила Бориса, и она забыла, сколько Борису, сидящему рядом в кромешной темноте, лет.
Разбудило Бориса солнце, нашедшее дорогу к его лицу сквозь зелёную крону вяза. Ося спала рядом, свернувшись клубком. Борис встал, размял затёкшее тело – спать на голой земле было неудобно, но про это мальчишка в данную секунду не думал. Он присел рядом с Осей и решил терпеливо ждать, когда она проснётся. Терпеливо ждать не получалось – его руки сами собой гладили Осину белокурую голову, и он то и дело подносил Осину ладонь к губам. Ося потянулась, потом резко дёрнулась и села, широко распахнув глаза.
- Доброе утро, - поздоровался Борис.
- Добрутр, - пробормотала Ося, потягиваясь, - Я вся затекла…
Борис поцеловал её в шею, обнял, прижимая к себе, предложил:
- Пойдём к речке, покупаемся и разомнёмся за одно.
Ося согласно кивнула.
Вода в реке была довольно холодная, так что покупались они быстро, потом сидели на полянке и сохли.
- Что делать сегодня будем? – спросила Ося.
- Я с ребятами договорился – вечером будем бухать у Тимура.
- По какому поводу будете бухать? – свела брови Ося.
Борис посмотрел на Осю:
- Могу не пойти с ними. Хочешь, с тобой останусь?
- Хочу, - улыбнулась Ося, прижимаясь к Борису, - останься со мной.
Всю субботу они бродили по городу, изредка забегая к кому-то из знакомых Бориса. Вечером оказались в гараже Артёма, где собиралась доморощенная музыкальная группа. Шума от них было много, красоты исполнения почти никакой, но зато ребята много смеялись, и музыкальная репетиция больше походила на репетицию номера командой КВН. Ося сидела на трёхногой табуретке в углу, позабыв о своём классическом музыкальном образовании. Борис мучил электрогитару, была здесь и небольшая ударная установка, и бас-гитара, и даже губная гармошка, на которой Артём отлично исполнял протяжные кантри-блюзы, сбиваясь каждые четыре такта.
А потом снова ночная прогулка, сон до обеда, посещение какой-то выставки под открытым небом. Вечером Борис проводил Осю до дома. Предстояла следующая рабочая неделя.
Счастливая Ося светилась, как золотой карась. Про будущее она не думала, благо и Леша решил оставить её в покое, и совсем перестал появляться и звонить. Совесть и мораль молчали, полтора месяца Ося наслаждалась жизнью, доселе неведомой дикой подростковой силой и пьяным безумием. Казалось, так и будет теперь вечно.
А в августе Метелин исчез. Он не отвечал на звонки, не выходил в сеть, а когда измученная неизвестностью Ося пришла к нему домой, квартира оказалась пуста – Ося зря караулила три дня у его подъезда. Тогда Ося кинулась к друзьям Бориса. Никто ничего не мог толком сказать – то ли они сами не знали, где Борис, то ли Борис просил не выдавать его местонахождение Осе. Единственный, кто что-то определённое сказал, был Артём. Ося сидела у него в гараже, Артём, к тому моменту выпивший не один литр пива, пытался сыграть что-то мелодичное на электрогитаре. Получалось у него плохо.
- Ты, Оська, не переживай. Всё нормально с Борисом, он уехал. Мне жаль, что он решил ничего тебе не говорить. Мне казалось, что вы с ним на долго…
Ося похолодела. В этот момент её можно было оперировать без применения наркоза – тело потеряло чувствительность, а в глазах застыл ужас. Больнее быть не могло. Она на ватных ногах вышла из гаража, окунувшись в густую южную ночь, и побрела, сама не зная куда. Ноги сами принесли её домой. Она легла в постель, ничего не чувствуя, ничего не думая, потеряв всякую связь со своим телом, свернувшимся в клубок в кресле.
Осе оставалось только принять решение Бориса. Иногда она словно пробуждалась и начинала злиться – на себя и на судьбу, но злость быстро проходила, сменяясь апатией. Она мало спала, плохо ела, много работала, но через неделю слегла с простудой, которая обернулась тяжёлыми осложнениями, и Ося целыми днями лежала под одеялом, спрятавшись в своей уютной постели. К ней приходили родные, Ося смотрела на них и отвечала на их вопросы, при этом словно со стороны наблюдала за происходящим. Порой на неё накатывало беспокойство, она бегала по квартире, но потом беспокойство сменял очередной приступ тоски, она ложилась в кровать и замирала, глядя в потолок невидящим взглядом.
Лёша тоже стал приходить. Ося подозревала, что ему позвонила мама – у них с Лёшей сложились хорошие отношения, но наверняка Ося выяснять не стала. Приходит – и приходит. Осе было всё равно.
Лёша готовил ей еду, починил капающий кран на кухне, скачивал вечерами фильмы. Иногда, задержавшись глубоко за полночь, он оставался ночевать у Оси. Даже когда Ося через полтора месяца снова вышла на работу, Лёша старался каждый вечер быть у неё. Ося безучастно наблюдала, как Лёша вошёл в её жизнь. Смотрела, понимала, но ничего не предпринимала...
Октябрь задождил. Деревья стояли умытые, в воздухе появилась та самая осенняя прозрачность, которую ещё называют «хрустящей». Облака, тянущиеся бесконечной серой пеленой с моря, цеплялись за гору Паук, прятали её вершину, и обильно смачивали склоны и город дождевой влагой. Речушки вспухли, помутнели, и с шумом неслись с гор в сторону тёмного, как ночной небосвод, моря.
Туристы разъехались по своим покрытым первым снегом далёким северным весям, улицы опустели, жизнь в городе, казалось, замерла. Ося мало выходила на улицу. На работу её отвозил Лёша, он же довозил после работы до дома. Такие вечера, когда ей приходилось идти под зонтом одной, возвращаясь с работы, случались редко. Ося в тот день шла домой как раз пешком. Леша не позвонил, вопреки заведённому обычаю, а Ося сама не стала его разыскивать. Не позвонил – значит, не мог позвонить. Ося с непривычки мёрзла, продуваемая влажным и липким ветром, и неспешно вела внутренний диалог с Борисом, словно бы шагающим рядом. Она показывала ему на качающиеся ветви, слушала вместе с ним шум дождя, бьющего по зонту и по листьям, и рассказывала ему, что в такую погоду лучше всего сидеть у камина, в котором потрескивают яблоневые поленья. Борис соглашался, но добавлял, что нужно ещё широкое кресло-качалку, чтобы можно было сидеть в нём рядом, укрывшись пледом, и смотреть на огонь…
Лёша позвонил на следующий день после обеда.
- Привет, Ося, как твои дела?
- Привет. Ты почему вчера не позвонил? – вопросом на вопрос ответила Ося.
- А меня вчера с работы на скорой увезли. Аппендицит, представляешь? Уже прооперировали, так что можешь меня поздравить.
- Поздравляю… Почему не позвонил, не предупредил?
- Решил тебя зря не волновать. А то спать не смогла бы, и врачей зря изводила бы звонками.
Ося замолчала, обдумывая Лёшины слова. Предполагалось, что Ося должна была как-то запаниковать, узнав о том, что Лёше предстоит операция. Но в Осиной душе ничего подобного не было. Прооперировали Лёшу или нет, ей было совершенно безразлично. Сам факт операции не вызывал никаких эмоций. Сердце не сжималось в болезненных судорогах, воображение не рисовало диких картин на тему: «А вдруг операция пройдёт неудачно…». Ося слушала Лешин рассказ об операции, о разговорах с врачами, о действии наркоза, поддакивала, даже рассказывала свои ощущения после прошлогодней аварии и последовавших за ней операций. Лёша улыбался в трубку, объяснял Осе, как доехать до больницы и в какие часы можно его навещать. Ося, конечно, пообещала заехать после работы к нему.
Вечером она сидела рядом с Лёшей, приподнявшимся на подушках, и тихо разговаривала с ним. Мужики, которые лежали с Лёшей в палате, вежливо шумели, играя в карты, чтобы не мешать Лёше и Осе. А Ося опять слушала себя как бы со стороны. Она с любопытством и равнодушием маленького ребёнка, наблюдающим за тонущим в луже червяком, наблюдала за Лёшей, целующим её руки, поглаживающим по предплечью, с радостным оживлением заглядывающим ей в глаза.
Ося приезжала каждый день, не на долго – специально подгадывая под закрытие больницы для посещений, привозила Лёше книги, планшетник с игрушками, газеты со сканвордами и головоломками. Она склоняла на бок голову, и смотрела на Лёшу, слушая его рассказы о храпящих соседях; слушала, воспринимала, но не могла найти в себе ни капли сочувствия, ни капли сострадания. Её заставляли приходить к нему скорее долг и благодарность - благодарность за то, что Лёша помог пережить последствия аварии и потерю Бориса.
Через неделю Лёшу выписали, и он поселился у Оси. Сначала, вроде бы, временно, но с каждым днём временное всё сильнее становилось похоже на постоянное, так что перед Новым годом Ося внезапно осознала, что два последних месяца она живёт с Лёшей. Они не ссорились, не надоедали друг другу, оба много работали, а вечерами вместе гуляли, или приглашали к себе друзей. Так Ося, без страстей и безумств, однажды осознала, что она с Лёшей, и что с Лёшей ей хорошо. Ей не нужны были страсть и любовь, ей нужны были спокойствие и надёжность, а с Лёшей было спокойно и надёжно.
В марте зима отступила, ледяной ветер с моря прогрелся, потеплел, сквозь зазеленевшие дубовые ветви на асфальт падали яркие солнечные лучики. В парке было почти по-летнему тепло. Ося сидела на скамейке, наслаждаясь первым весенним теплом, и ожидала Лёшу. Они работали в паре кварталов друг от друга, и иногда обедали вместе. Лёша появился минут через десять.
- Давно ждёшь? – спросил Лёша.
- Не очень. Что, опять Лосев задержал?
- Задержал, - кивнул Лёша, подавая руку Осе.
Они вместе зашагали вдоль аллеи к фонтану.
- Я хотел с тобой сегодня серьёзно поговорить, - улыбнулся Лёша.
- Говори, - улыбнулась Ося.
- Сейчас, дойдём до бистро – там и поговорим. Хочу твои глаза при этом видеть.
До бистро было минут семь медленного прогулочного шагания. Заказали себе еду, сели за столик в углу у окна, выходящего на улицу.
- Ось, сколько мы уже знакомы?
Ося проглотила ложку салата и задумалась.
- Шесть лет, кажется.
- Точно, шесть лет. За это время мы неплохо смогли узнать друг друга, ты не находишь?
- Нахожу, - кивнула Ося, - иногда мне кажется, что мы даже слишком хорошо друг друга изучили.
- Я тут подумал, Ось… Ты мне очень нравишься, ты знаешь. Мы давно живём под одной крышей, и ни разу не поссорились по-настоящему.
Перед Осиным взором поплыло лицо Лёши, кричащего ей: «Ося, Ося! Ты что, встречаешься с этим? С мальчишкой?».
Ося медленно кивнула, прогоняя видение из прошлой жизни. Это было не с ней, а с каким-то совсем другим человеком. Не могла эта Ося так яростно сражаться с Лёшей, не могла так безрассудно залезть в чужой сад, и поедать там пахучую сладкую черешню… Она внимательно посмотрела на Лёшу и ощутила беспокойство. Уж не предложение ли он собрался ей делать?
- У нас есть твоя квартира, - продолжал тем временем Лёша, - а за последние два года я скопил сумму, которой будет достаточно, чтобы, продав твою квартиру, купить хорошую трёшку. В твоей однокомнатной нам будет тесно, особенно когда появится ребёнок. Кстати, а я говорил тебе, что хочу ребёнка? Нашего ребёнка.
- Не говорил, - тихо ответила Ося.
- Тогда считай, что я тебе это сказал, - Лёша откинулся на спинку стула, потягивая сок через трубочку.
- И когда ты собираешься заводить ребёнка?
- М-м-м… Дай-ка подумать... Сегодня вечером, - разыграл сценку Лёша, потом посерьёзнел, и добавил, - Ты будешь отличной матерью. Я знаю.
- А ты будешь отличным отцом, - задумчиво произнесла Ося.
Ося про ребёнка, конечно думала. Возраст был самый подходящий, в жизни всё наладилось, рядом был надёжный Лёша. Что же ещё нужно? Однако Ося с тоской думала, что всё видимое благополучие отдала бы не задумываясь за возможность быть с Борисом, даже с мальчишкой-Борисом. И всё же какая-то рациональная, совершенно лишённая эмоций часть Осиной натуры, которая в последнее время полностью овладела Осиным телом, ясно заявляла, что Лёша – гораздо более предпочтителен в качестве отца ребёнка, нежели юный Борис, который сам детство в себе ещё не скоро изживёт. Да и где он, этот Борис, со всей своей великой любовью, со своей безумной и яркой жизнью, со свободой и юношеским эгоизмом? А Леша – вот он, сидит, пьёт сок, смотрит на Осю внимательными глазами, и согласен разделить с ней тяготы совместного воспитания ребёнка.
Осе сложно было потом вспомнить, какими чувствами она руководствовалась, когда отвечала Лёше согласием. Скорее, это были не чувства, а просто удачно сложившиеся обстоятельства – Ося хотела ребёнка, Ося получила возможность родить ребёнка в нормальной семье. К тому же, она по-своему любила Лёшу, испытывая к нему уважение и благодарность. Это, конечно, мало походило на феерию чувств, которые будил в ней Борис, но этой феерии, как оказалось, от неё никто и не требовал.
Для Оси с этого дня началась совсем другая жизнь. Жизнь, в которой даже мысли о Борисе были отринуты, и спрятаны в тёмный шкаф. Ося сделала выбор. Она выбрала семью.