АЛЕКСАНДР ТКАЧЕНКО
СКАЗ О ТОМ, КАК ОДИН МУЖИК В ВАМПИРА ПРЕВРАЩАЛСЯ И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО
Пролог
Шум ветра все усиливался. Тучи повисли на небе хмурыми серыми громадами. Деревья покачивались, шелестя листьями. Накрапывал мелкий дождь, вечерело, смеркалось. В парке было пусто – ни души. Лишь один человек бежал по аллее, думая о том, как бы поскорее укрыться дома – скоро могла начаться гроза. Вот он перешел на размеренный шаг, приостановился, чтобы передохнуть, и пошел дальше. Теперь он не бежал, ибо заветный очаг был уже виден с высоты небольшого пригорка.
За парком шли дома – пяти- или девятиэтажные, ну, может, чуть более высокие. Человек вышел из леса и, перейдя дорогу, направился к одному из них. Сверкнула молния и раздался гром, капли дождя становились все крупнее. Человек опять пустился бежать, добрался до подъезда и зашел в него.
- Елы-палы! – пробурчал он. – Снова свет вырубили! Сколько уже жалоб в ЖЭК писали… А!
Он махнул рукой и ударился головой о почтовый ящик.
- Черт бы вас побрал!
Человек потер голову и пошел на ощупь вверх по лестнице, дотрагиваясь руками до стены. Добравшись до последней ступени, он достал из кармана коробок спичек и попытался зажечь одну из них.
- Ух, все промокли!
В темноте он доплелся до лифта и нажал на кнопку вызова. Однако лифт, вероятно, уже был кем-то занят или застрял, как всегда, на уровне третьего этажа – в общем, он не приезжал. Человек плюнул через правое плечо и пошел по лестнице, опираясь рукой о перила. Было слышно, как он добрался до лестничной площадки второго этажа и там приостановился. Затем раздался оглушительный крик, взбудораживший полподъезда.
Дверь одной из квартир распахнулась и из нее выглянула голова с весьма недовольным выражением лица.
- Наверно, Добролюбов снизу опять избивает жену. – предположил недовольный жилец.
- Нет, это Тихомирова сверху избивает мужа. – отозвался из прихожей приятный женский голос. – Закрой, дует.
На лестничной площадке никого не было, и дверь квартиры захлопнулась.
Но вскоре в подъезд наведался еще один тип. Он выругался, как и первый, по поводу негорящих лампочек Ильича, зажег сигарету и пошел к лифту. Так же, как и предыдущий мужчина, он вызвал его и стал ждать. Пока лифт ехал откуда-то сверху, человек с нетерпением ходил из угла в угол, бормоча себе что-то под нос. Лифт приехал, и двери его открылись. Мужчина зашел в кабину и по привычке нажал на кнопку нужного ему этажа. И только после этого, обернувшись, он увидел нечто ужасное…
На полу, облокотившись спиной о стенку, лежал человек. Его даже трудно было назвать человеком: вся шея была красной и изодранной, и от нее стекали на рубашку длинные струйки крови. Из полуоткрытого рта тоже просачивалась запекшаяся кровь. Человек был мертв, и его омертвелые глаза уставились прямо на двери. Мужик, вошедший в лифт, мгновение смотрел на труп, широко раскрыв глаза. А когда дверь лифта закрылась и он поехал наверх, раскрылся его рот:
- Спасите! Помогите!
Человек от страха потерял самообладание и начал бить кулаками по стенкам кабины. Наконец, сильно потрясенный, обливаясь потом, он присел на корточки, взглянул на мертвеца, а затем вскочил и громко что-то прокричал. Двери лифта открылись, и человек, уже пришедший немного в себя, выскочил на лестничную площадку.
- А-а-а-а! – только вырвалось у него из груди.
Глава Первая. «Ах, вернисаж, ах, вернисаж! Какой портрет? На кой пейзаж?»
Перовский район – один из самых больших, густонаселенных районов столицы, расположен на восточной окраине города и граничит с Первомайским, Волгоградским и Калининским… площадь его… составляет 5600 га. В районе проживают 440 тысяч человек. По его территории проходят 142 улицы и проезда…
Журнал «За безопасность движения»
Все пространство, какое охватывал глаз, было безлюдно. Старик точно провалился сквозь землю.
Н.Г. Гарин-Михайловский, «Детство Темы»
I
Голуньков вернулся домой, пробираемый с ног до головы сильной дрожью. Он устало присел на стул и вытер солоноватые губы рукой. Внутри у него, казалось, все горело. «Ох… – вздохнул он. – Ну и выпил же я! Целый день по городу шатался и только к вечеру нашел свой дом. И это в такую-то мерзкую погоду! Холод, слякоть, туман… И никого дома нет».
Тут Голуньков уставился на картину, висевшую над диваном. На ней был изображен зеленовато-коричневый демон, окидывающий всю комнату своим пронизывающим взглядом. С губ его стекала алая кровь. Он, по-видимому, склонился над жертвой, и ощущение было такое, будто демон хотел насладиться ее мучениями перед тем, как разделаться с ней окончательно. Демон висит на стене уже много лет. Родные Голунькова часто твердили ему, чтобы он снял картину, пугавшую детей до заикания, а на гостей наводившую дурное настроение и ипохондрию:
- Нечего нам здесь чертей вешать! Этого только не хватало! Хватит с нас и одного черта – тебя!
Однако Голуньков всячески сопротивлялся:
- Эта картина имеет высокую художественную ценность. Она передалась мне по наследству от моей любимой бабушки, а еще раньше украшала жилища моих дальних предков. Она передавалась из поколения в поколение и наконец дошла до нас. Вы понимаете? Получается, что вы хотите выкинуть реликвию нашего рода. Безумцы!
- Пусть она у нас будет, хорошо. Только сними ее и положи куда-нибудь от греха подальше!
- Ни за что! Снимать семейное достояние? Чтобы оно пылилось? Никак нельзя! Это же художественная редкость, работа кисти самого… не знаю кого, да это и неважно! – мастер постарался на славу.
- Ну ты, Пикассо недоделанный…
- Пусть себе висит, она никому не мешает. На голову, насколько я помню, она никому не падала и вид квартиры тоже совсем не портит. Сколько лет жили – и ничего. А теперь – на тебе, снимай!
- Не надо, мы всегда тебе об этом говорили!
- А вы знаете, за сколько этакую прелесть сейчас можно продать на вернисаже?
- Так вот и продай ее! Хоть какую-то пользу принес бы, с картиной этой вместе взятый, Леонардо ты Недовинченный!
Говорили, говорили – а воз, как говорится, и ныне там. Висит себе картина, и демон по-прежнему пронизывает всех своим злобным взглядом. У нормального человека от созерцания такого откровенного безобразия мурашки идут по коже, и только Голуньков не нарадуется старой живописью. Он к картине относится бережно, часто смотрит на нее, любуется, протирает полотно тряпкой от пыли – и ничего, живет вполне спокойно и даже спит под ней на диване. Бывало, окинет Голуньков всю квартиру своим взглядом, как обычно, полным презрения к окружающим, и взор его упадет на картину. Тут выражение лица меняется, на пухлых губах появляется улыбка, а глаза так и сияют, не моргая, и ни на секунду не отрываются от очей демона, которыми тот смотрит прямо на него – с какой стороны ни стой, демон обязательно смотрит на тебя, так уж нарисовано.
Голуньков ценил эту картину и утверждал, что ее нарисовал настоящий художник, мастер своего дела. Иногда, ложась спать, он глядел на нее и говорил жене, что хотел бы, чтобы его так же изобразили на холсте. Жене это надоедало. Обычно в таких случаях она отталкивала от себя мужа, хватала первый попавшийся предмет и со слезами на глазах кидала его в Голунькова. Галина Михайловна (так ее звали) уже не хотела и разговаривать с супругом.
- Демономан несчастный! – кричала она в истерике и брызгала дезодорантом в Голунькова. – Дождешься ты у меня! Как начнешь опять среди ночи бормотать о негодной картине, сниму это художество и тресну им тебя по башке!
Конфликты из-за шедевра вспыхивали все чаще, они уже вошли у них в привычку: Голуньков не мог не восхищаться живописью, а жена не могла ему не влепить за это пощечину. Один из гостей однажды сунул его головой в тарелку, так что пока неугомонный искусствовед прожевывал все компоненты салата оливье до последней горошины, присутствующие смогли отдохнуть от хозяйских выкрутасов. Правда, когда Голуньков съел положенную порцию и сосед приготовился ему предложить целую связку бананов, наш герой гордо отказался от трапезы и снова начал философствовать.
Кошка Голуньковых Пантера боялась картины, как огня, и шарахалась от нее в сторону. Даже тонкий ценитель искусства профессор Дуборюк, не раз бывавший у них в гостях и поначалу пришедший в восторг от картины, позже невзлюбил демона и перестал ходить к ним домой. Вероятно, причина коренилась в рассуждениях Голунькова, уже успевших порядком поднадоесть. Но сам Дуборюк объяснял супруге все несколько иначе:
- Такой семейки придурков я еще не встречал! У них даже кошка на людей бросается.
А вообще-то, Голуньков был безобиднее мухи и никого пальцем не трогал, несмотря на вспыльчивый характер и громкий крикливый голос. Но когда речь заходила об искусстве, о художниках или о картинах и прочих художественных произведениях, он пускался в такие длинные рассуждения о любимом демоне, что мог бы любого свалить наповал.
II
- Надо освежиться. – сказал Голуньков, оторвав от картины свой взгляд.
Он прошел в ванную комнату и, сбросив с себя шляпу, включил кран. Пока вода наливалась, Голуньков залез в ванну и положил ноги на раковину. Тут к нему стало возвращаться сознание вместе с памятью.
- Так… Что же все-таки со мной произошло? Ну да, выпил у знакомых немного. Они много и не давали… Затем мы сидели за столом и пели. Потом поругались… и я выпал из окна. Хорошо, что всего лишь третий этаж был. Но почему они меня не подобрали? И жена даже не вышла помочь мне встать! Хм, наверно, никто ничего не заметил…
Голуньков повернулся в ванной и уткнулся лбом в стену.
- Ага, дальше я пополз, встал и пошел… врезался в столб и опять упал… Поднялся, и толпа занесла меня в автобус. Там я схватил кого-то за волосы и был вышвырнут на улицу… Этот автобус вез покойника на кладбище, его-то я и схватил за шевелюру… Не, покойник был лысый. Значит, я схватил водителя. Или у покойника был парик?.. М-да. Потом я оказался на кладбище. А что я там делал?
Голуньков снял ноги с раковины и опустил их в ванну. Затем он приподнялся и включил душ.
- Что же я там делал? – пробормотал Голуньков, снова ложась в ванну и положив себе душ на грудь. – Я схватился за какой-то крест, чтобы опереться на него. Он выдернулся, и я вместе с ним отлетел на соседнюю могилу… Я воткнул куда-то крест и пошел напролом по кладбищу, спотыкаясь о памятники и падая на них… После этого я вышел на свет и прилег на могилу вздремнуть. Я задремал… А когда проснулся, начало уже темнеть, и я попытался встать. Но ноги окоченели от холода и не хотели повиноваться… Я заметил какую-то фигуру, движущуюся ко мне. Это был дряхлый старичок с клюкой. «Здравствуй, сынок». – вежливо обратился он ко мне, и его глаза сверкнули красным огнем… Стоп! Они мне кажутся знакомыми, я их где-то видел, но где? Сосед наш, патологоанатом Козявкин? Нет. Профессор Дуборюк? Тоже нет… Демон. Демон! Это были его глаза, глаза демона! Точь-в-точь, как на нашей картине!
Голуньков от изумления аж рот открыл.
- Но что он мне говорил? Хоть убей, не помню! Помню только, как он произнес: «Пришло время! Пора и за тебя взяться, иначе мне придется плохо… Запомни: теперь твоя жизнь круто измениться!» И он ушел… Мне даже показалось, что он исчез в одно мгновение… пропал бесследно! Но мало ли, что может показаться на пьяную голову? Хотя старик действительно был, я это точно помню… Можно подумать, что он просто старый сумасброд, наговоривший мне всякую чушь. Но глаза! Какое совпадение! Это вылитые глаза демона! Что бы это значило?.. Хотя, может быть, мне это все только показалось – мало ли что придет в голову после сна на кладбище? Видимо, это и есть сон, и дед мне только приснился. Кто знает?
Голуньков окунулся в воду и снова вынырнул. Застегнув верхнюю пуговицу пальто, он продолжил:
- Дальше я ушел с кладбища и направился… Ах да, еще раньше, до сна, произошел такой инцидент: несли гроб с каким-то покойником, а я, дурак пьяный, все просил вместо него меня похоронить и все порывался залезть в гроб. А когда мертвеца уже закопали, я разразился горючими слезами и с горя всем нагрубил. Все бы ничего (что взять с алкаша?), но этот покойник, которого похоронили, уж больно похож был на того старика, что подошел ко мне позже… Да-да, я это только сейчас заметил… А, может, мне это померещилось?
В дверь квартиры кто-то постучал.
- Выйдя с кладбища, я два часа бродил по городу, чуть не вошел в одну драку с неформалами, сцепился с какой-то бешеной собакой в подворотне и запустил в нее ботинком… Но наконец, спасибо прохожему, нашел свой дом… Кстати, этот деловой прохожий тоже сильно походил на безумного старика, встретившегося мне на кладбище…
Дверь квартиры распахнулась, и в нее забежала Галина Голунькова. Раздался сильный грохот в сопровождении диких воплей Галины Михайловны:
- Ах ты, идиотина несчастная! Налакался в гостях, оставил жену, мотался где-то несколько часов, приперся домой, да еще и в ванной спрятался!
Голуньков приподнялся и открыл дверь ванной комнаты. Лишь сейчас он догадался, что, занимаясь воспоминаниями, не обратил внимания на воду, а та, в свою очередь, полилась через край и залила весь пол не только в ванной комнате, но и в коридоре, пройдя через щель под дверью. А тот грохот, что слышался в коридоре, был вызван падением Галины, поскользнувшейся на мокром полу.
- Я из-за тебя, свинья, копчик себе отшибла! – хныкала она.
Голуньков промямлил что-то и заперся, не желая выслушивать оскорбления в свой адрес.
- Выходи, алкаш! Что ж ты прячешься? – ревела супруга за дверью.
- Чтобы меня хлебницей треснули? Ни за что! – ответил Голуньков.
- Выходи, иначе хуже будет! – кричала Галина. – А мы-то тебя по всем вытрезвителям искали, дурачину такую, беспокоились! Открывай дверь, в последний раз говорю! Я отучу тебя от пьянства!
- Нет, нет и нет! Учиться завещал великий Ленин, и не тебе, квашне, брать с него пример! – огрызнулся Голуньков.
Жена поднажала на дверь: слышно было, как хрустит она под ее тяжестью, и как ломается ручка. Наконец дверь сорвалась с петель и с шумом повалилась на пол.
- А-а-а! Я ни в чем не виноват! – крикнул Голуньков, видя, как рушится его нехитрая оборона, и поднял руки вверх.
- Ага, вот ты где! В ванной бултыхаешься! – сказала нежная супруга. – Да еще в пальто! А штаны где, потерял что ли? Выключай воду, быстро!
- Сейчас, дорогая.
Голуньков повиновался, встал из воды и закрутил кран, а душ положил на место.
- Выключи его тоже! – приказала жена.
Голуньков выключил и его. Затем он спустил воду и вылез из ванной.
- Вот так-то оно лучше будет. – ухмыльнулась Галина. Это была одна из тех воспетых поэтом русских женщин, которая играючи могла и коня на скаку притормозить, и босиком пройтись по горящей избушке. Так с чего бы ей бояться зайти в ванну к мужу?
Выпихнув муженька в коридор, Галина подняла с пола мокрую шляпу и вышла следом за ним.
III
Жизнь Голунькова действительно изменилась. Он больше не любил картину с демоном, но начал замечать, что она стала как бы притягивать его к себе: где бы Голуньков ни находился, непременно о ней вспоминал и мечтал возвратиться домой, чтобы еще раз на нее поглядеть. Если он пил газированную воду у автоматов или курил сигарету, к примеру, у станции метро «Новогиреево», ему обязательно вспоминался демон. Он грозил синим пальцем и скалил зубы, и Голуньков не мог уже удержаться, чтобы не придти в исступление и не вытворить что-то невообразимое: подраться с прохожим или повздорить с машинистом метро. Ему хотелось домой, к демону. Когда прохожий начинал метаться и убегал куда-то с прожженными сигаретой брюками, Голуньков временно забывал о картине. Но через полчаса страшный демон снова возвращался к нему.
Голуньков пробовал избавиться от наваждения и сходил ко врачу. Но тот не сказал ни слова, так как Голуньков, внезапно вспомнив о демоне, взял кучу бумаг со стола и бросил их ему в лицо. И пока врач прожевывал карточку одного из душевнобольных, Голуньков прыгал в порыве восторга вокруг стола и громко хохотал. Ему стало дурно, и он выбежал из кабинета. Голуньков не помнил, как воткнул в медсестру где-то раздобытый шприц и та так заревела, что прыгнула на больного, который в это время тыкал вставной челюстью в стенд «Чисти зубы пастой «Ну, погоди!».
Долгое время Голуньков боялся заходить в поликлинику, однако рискнул и был записан, на счастье, к другому врачу. Но тот заболел, и Голунькова принял как раз тот самый докторишка, которого он недавно заставил есть документы. У бедняги не хватало двух зубов, обломанных о картонную обложку больничной карты пациента Дуборюка, а на нос был наклеен пластырь, прикрывающий ранку, полученную от каблука Голунькова, когда он прыгал вокруг стола. Странно, но врач его не узнал.
- Так-с, на что жалуетесь? – спросил он монотонно.
- Да как вам сказать… С нервами что-то. – ответил Голуньков. – Шалят они…
- Ясно, что с нервами – к нам другие не приходят. В крайнем случае, ко мне. – перебил доктор. – Да-с, неспокойный вы какой-то…Корью в детстве не болели?
Только Голуньков раскрыл рот, чтобы ответить, как вновь ему привиделся ужасный демон, и он не удержался, вскочил, взял со стола печать и со всего размаха сделал ею пометку на докторском лбу.
- Ох! – воскликнул врач. – Не понял…
- Сейчас поймешь!
На секунду сознание Голунькова начало проясняться, но потом он на глазах у онемевшего доктора схватил стоявший рядом стул и… Голуньков не соображал, что делает. Он знал лишь, что, когда крики из кабинета утихли, он был уже у дверей поликлиники, за минуту пробежав всю лестницу и столкнув по пути человек пятнадцать за перила. Тут-то Голуньков и понял истину, подтверждавшуюся еще множество раз: все, кого он, увидев демона, дубасил стульями или загонял в подземный переход шваброй, быстро забывали о том, что травмы причинил им именно он, Голуньков. Ни ответного удара, ни вызова милиции никто не делал. Так что он теперь мог творить с людьми все, что угодно.
Но дальше пошли вещи совершенно чудесные. После прочтения в газете статьи о Кашпировском, завистливая душонка Голунькова подсказала ему, что он, хоть и сумасшедший, но может влиять на окружающих покруче всякого экстрасенса. Встретив во дворе соседа Козявкина, Голуньков усадил его на скамейку и начал внушать перемену к лучшему. На следующий день насморк у соседа пропал, но волосы на левой половине головы выпали все до единого.
- Чудеса какие! – удивился Козявкин и надел спортивную шапку на полуголую голову. – Как тебе это удается?
- Все это очень просто. – коротко ответил Голуньков.
- И все-таки, я настаиваю!
- Я всего лишь внушил твоему организму борьбу с гриппом.
- Так почему же тогда я облысел?
- Искусство требует жертв.
- А трупы ты оживить можешь? – поинтересовался любопытный патологоанатом.
- Не пробовал.
- Попробуй.
Когда они пришли в переполненный больничный морг, в котором работал Козявкин, Голуньков не очень хотел воздействовать на покойников и, тем более, их воскрешать. Но Козявкину не терпелось посмотреть на это чудо, и он подвел соседа к одному из столов.
- Не знаю, право… – замялся Голуньков. – На такую образину трудно повлиять. Но попробую… Эй, вставай! Ты что, не понял, в натуре? Вставай быстро!
- Сам образина! – проворчал, приподнимаясь, покойник и протянул руки, чтоб задушить Козявкина, но тут же упал обратно на стол.
- Боже мой! – воскликнул Козявкин. – И это все?
- А что ж ты хотел? Воскрес только Христос, да и тот ушел на небо. А я не Бог, чтобы бесплатно творить чудеса для таких вот разгильдяев.
А вечером в спортивном комплексе «Измайлово» выступал сам Анатолий Кашпировский. Так у него после встречи с Голуньковым энурез начался. Только вы его не спрашивайте об этом при встрече – обидеться может…
IV
Голуньков научился также управлять предметами. Только перед его глазами появлялись смутные очертания демона, как он мог передвигать вещи с места на место, как ему вздумается. Впервые такой опыт он проделал дома, в кругу семьи. Когда за ужином ему привиделся демон, Голуньков скомандовал громким голосом:
- Картофелины польские, летите ко мне!
И тут же одна за другой начали вылетать из кастрюли желтые польские картофелины. Поднявшись до потолка, они стремительно слетели вниз, прямо в рот Голунькова – только жевать успевай! Правда, вместе с ними вылетели из банки помидоры, затряслась люстра и задрожали оконные стекла. Голуньков хотел поправить дело, но, видимо, что-то напутал, и кухонный стол мгновенно отошел в сторону, так что все семейство попадало со стульев. Но в целом опыт удался.
Скоро Голуньков научился управлять вещами так, как ему заблагорассудится, и ошибок и оплошностей больше не допускал. А демона перед собой он мог вызвать в любом месте и в любое время. Стоит, например, Голуньков в очереди за импортными сапогами в универсаме «Вешняки» и думает: «Зачем же я стою, когда и так могу взять себе эти сапоги?» Тогда Голуньков окидывал всех своим взглядом, так что очередь сама перед ним расступалась, а прилавок с продавщицей сам к нему пододвигался.
Еще чуть позже Голуньков, хоть и был советским человеком, но вообще перестал ходить по магазинам. Все, что ему было нужно, стоило только на это посмотреть, тут же оказывалось у него. Если же товар был редкий и его в условиях повального дефицита трудно было сразу найти, польза от новых способностей тоже имелась: когда Голуньков, измотавшись, находил товар, он не стоял в очереди. А еще позже, несмотря на то, что Голуньков почти никогда в жизни не воровал (кроме тех скучных лет, что работал в торговле), он стал брать все необходимое у других людей: сумки у прохожих, ковры у соседей, соски у малышей. Вот, допустим, плетется по улице бабка Лукерья Лоботрясова, тащит кефир и сосиски в сумке. Приходит домой, а сумка пуста. Ограбили! А кто ограбил? Конечно же, Голуньков. Или вот еще, к примеру, идет парторг товарищ Кубышкин, как всегда, с бутылкой за пазухой. Только захочет открыть ее, глядь – а в руке только одна пробка. И так, и сяк вертит пробку, по карманам шарит, партбилет открывает – ну нету, нету нигде. А Голуньков, увидавший соседей из окна, уже сидел в кресле у телевизора, попивал из бутылочки и закусывал сосисками Лоботрясовой. Всякий раз, завидев Кубышкина, Голуньков выманивал у него бутылку и сам выпивал ее содержимое. Это было обидно, но товарищ Кубышкин бросил пить.
Иногда Голуньков вызывал демона чуть ли не сто раз в день. Вы скажите, что брать у всех на виду чужие вещи опасно? Нет, ну что вы! Ведь я уже говорил, что ни одна жертва Голунькова никогда на него не жаловалась и сразу забывала об обидах. Поэтому Голуньков мог иметь почти все. Но свойственная ему, как вы убедились, спокойная натура многого ему провернуть не позволяла. Он использовал свои способности лишь для того, чтобы не выглядеть хуже других, да вместо того, чтобы пихаться, как баран, в душном автобусе, садился в первый попавшийся автомобиль и тот сам довозил его, куда надо. Время от времени, однако, можно было и пошутить. Так, Голуньков пытался воздействовать на народ через телевидение. Коли показывали в прямом эфире что-нибудь вроде программы «Время» – все, если Голуньков постарается, это будет больше похоже на передачу «Вокруг смеха».
В семье никто, казалось, не замечал ничего странного в поведении сошедшего с ума Голунькова. Но вскоре ссоры из-за картины пошли с прежней яростью. Голуньков как-то запамятовал о своих приключениях на кладбище и отстаивал место картины в доме с невиданным усердием. Никто не смел теперь кидаться в него тарелками, погружать головой в салат и брызгать в лицо дезодорантом. Только сам Голуньков заставлял картину слетать со стены и ударяться о голову идиота, наивно полагавшего, что Голунькова можно заставить ее снять и выбросить.
Однажды Голуньков увидел на одной из площадей какое-то сборище народа. Подойдя поближе, он понял, что это митинг демократов. «Ух, как вы мне все надоели!» – разозлился Голуньков и хотел уже было оттуда уйти, как заприметил одну очень хорошую вещь, которую ему вдруг вздумалось заиметь. Но на трибуну для выступлений вылез депутат Моссовета Заморышев и по традиции начал хулить Сталина, КГБ и социализм с нечеловеческим лицом, перешел на КПСС и, размахивая руками, в модном запале призвал раздавить Советскую власть. Голуньков был возмущен, потому что маленький, но толстый товарищ Заморышев загородил собой ту вещь, которую он намеревался взять.
- Ну сколько же можно! Какого-то болвана подсунули! – занервничал Голуньков и, топнув со злости ногой, уставился грозно на депутата.
И в ту же секунду золотые часы с руки Заморышева взлетели в воздух и приземлились прямо на кисть Голунькова. Весьма вероятно, что не все это заметили, но когда с депутатской головы слетела меховая мохнатая шапка, вспорхнула в небо и пролетела над толпой, это уже заметил каждый. Блестящие очки упали с носа Заморышева на асфальт и разбились вдребезги.
- Держите ее! – завопил депутат, стараясь схватить свою шапку, которая через минуту была уже на голове Голунькова.
Стараясь поймать улетевший головной убор, выступающий нагнулся вперед, так что Голуньков увидел ту вещь, которую загораживал собой Заморышев, и наконец-то смог ее взять себе. Речь идет о черной «Волге» – на ней приехал на митинг вместе со своими бумажками в портфеле чиновник, публицист и бесхозяйственник Макар Козлиный. Но Голуньков избавил собравшихся от его монотонного чтения бумаг по слогам. Он сел на «Волгу» и сказал:
- Я, пожалуй, поеду, граждане-товарищи, а то наскучило мне здесь что-то.
И, глядя на Заморышева, севшего на осколки своих очков, Голуньков закрыл дверцу машины, предварительно выкинув шофера из кабины.
- Но позвольте! – вякнул товарищ Козлиный.
- Не позволю! – отозвался Голуньков, и тут же с Козлиного стали сползать брюки.
- Но позвольте! – пищал туповатый от рождения Козлиный, гоняясь за убегающими штанами.
Вся площадь улюлюкала и бесновалась. А Голуньков спокойно поехал к себе домой, на восточную окраину столицы, в микрорайон Ивановское. Там у гаражей хлопотал с «Запорожцем» один из соседей Голунькова – Сеня Носорубник. Голуньков подъехал ближе и с разгона налетел «Волгой» на «Запорожец», так что тот отскочил в сторону и застрял между двумя гаражами (годы спустя данный трюк превратился в любимое развлечение «новых русских»). Носорубник словно язык проглотил от страха и побежал прочь. Голуньков же внушил с помощью явившегося к нему по вызову демона всем помявшимся деталям «Волги» выпрямиться и заехал в гараж Носорубника. Голуньков ушел домой, даже не закрыв дверцу машины. Это был новый эксперимент: он запрограммировал «Волгу», чтобы если кто-нибудь захочет ее украсть, автомобиль выставил вперед бампер и шибанул им вора как следует.
Ночью все было спокойно. Только к утру послышались выкрики – видно, кто-то проснулся, пошел к своей машине и, позарившись на неплохие детали новой «Волги», полетел от нее вверх тормашками. Но когда Голуньков пришел к гаражам, он увидел там с десяток парней, валявшихся по разные стороны от «Волги». Почувствовав приближение человека, машина зарычала и выставила вперед свой бампер.
- Тс-с! – приказал Голуньков, сердито погрозил ей пальцем и мгновенно занял место рядом с другими лежащими на земле.
Очнувшись, Голуньков отчитал автомобиль за избиение хозяина. «Волга» опустилась ниже и жалобно затявкала, прося прощения, как показалось нашему полоумному герою.
Опыт удался. Теперь Голуньков полюбил «Волгу» и даже приручил ее к себе. Ему не надо было программировать автомобиль – он как бы сам его понимал с полуслова.
- «Волга» – лучший друг человека. – как-то сказал Голуньков Сене Носорубнику.
С этого утра он почти каждый день ездил по городу и везде наводил свой порядок. В один из дней Голуньков пребывал в плохом настроении. Проезжая по улицам на «Волге», он увидал в Южном Измайлове кооператив «Вьюга» по чебурекам и пирожкам. За прилавком сидел здоровяк, торгующий этими произведениями кулинарного искусства по рублю.
- Я вам сейчас покажу, как тестом с кошачьим мясом народ потчевать! – процедил сквозь зубы Голуньков.
И сразу же поднялась настоящая вьюга, кооператив поднялся в воздух и приземлился только на мавзолее Ленина.
- Кому пирожок, всего по рублю! – закричал здоровяк с трибуны, наверно, потому что ему не только ногу отдавило. – Чебурек из мумии! С пылу – с жару!
К кооператору подскочили люди в штатском:
- Ваши документы!
Ну и шутник же наш Голуньков!
V
Голуньков делал своей жертвой уже каждого, кто попадался ему под руку. В один прекрасный денек он пришел в кинотеатр «Саяны» и, как только начался сеанс, сбросил с себя одежду и выбежал на сцену перед экраном.
- Слава демону! – проголосил он на весь зал и упал со сцены.
Тогда Голуньков пожалел кинозрителей и не обидел их. Он так зазнался, что считал ниже своего достоинства возиться с кем-нибудь из простых людишек. Не стал он ничего отнимать и у граждан, пострадавших во время его очередного автомобильного рейда: Голуньков проехался по Арбату, раздавил там все картины и разогнал лохматых музыкантов.
Осталось только возомнить себя правителем всего мира. Он хотел уже поехать в Париж и обкидать город с Эйфелевой башни рублями по новому курсу, но не удержался и растратил рубли еще в Москве. В другой раз Голуньков отправился на встречу с Саддамом Хусейном, чтобы оказать ему поддержку в борьбе против Буша. Но он испугался пожара на нефтяном пятне в Персидском заливе и оставил эту затею. К тому же, он пристрастился к куриным ножкам из США, именуемым также «ножками Буша», а идти против Буша означало бы для людоеда осквернение любимого блюда. А однажды, вспомнив кинофильм «Рабыня Изаура», Голунькову взбрела в голову идея создания в Купавне собственной плантации по выращиванию хлебобулочных изделий, чтобы можно было снимать крендели и батоны с деревьев. Но он не нашел там подходящих деревьев, а потому отложил эту затею. Вероятно, у Голунькова предприимчивости было – хоть отбавляй, но не хватало изобретательности.
Голуньковские опыты вскоре затронули и его семью. Голуньков решил вселить свою силу в родных, начиная прямо с жены и деток. Он попробовал это сделать и тем самым лишился семьи. Галина Голунькова утром собрала вещи и пошла в квартиру депутата Заморышева, изгнала его оттуда и поселилась сама. Это был верх хамства, но депутат являлся хамом еще большим, а потому подумал, что все случившее в порядке вещей. Тем временем на страницах столичных газет появились статейки о побитых по всей Москве стеклах в школьных окнах и о таинственном исчезновении целых групп учителей, особенно учителей математики. Некоторое время спустя их обнаружили на заброшенной стройке, связанных и с кляпами во ртах. Пришедшие в себя педагоги рассказывали, что стали жертвами нападения неких «неуловимых мстителей», поклявшихся за месяц извести всех «надоедливых училок» и прилюдно сжечь все школьные журналы и дневники.
Таким образом, Голуньков остался один. И вот однажды он лежал дома на диване и курил сигареты «Gallant». Внезапно ему показалось, что демон в картине повернулся, прищурил левый глаз и злобно улыбнулся. «Бред какой-то. Такого не бывает». – рассудил Голуньков и отвернулся от стены. Но через некоторое время он снова посмотрел туда и, о ужас! – сквозь клубы дыма увидел всего в двух шагах от себя… демона. Такого же демона, что был на картине минуту назад.
- Ох! – выдавил из себя Голуньков и взглянул на картину. Она была пуста!
- Ты умрешь! – прошипел демон, и это ясно напомнило Голунькову старика на кладбище.
Голуньков побледнел и свалился на пол.
Очнулся он на каком-то островке в море. На этом островке росла всего лишь одна пальма и еще какая-то совсем редкая растительность в виде кустов и травы. Вокруг него пенилась морская вода. Однако чуть дальше шли другие островки, несколько больших размеров. Долгое время Голуньков не понимал, в чем дело, и сидел под пальмой, протирая глаза. Затем он встал и вошел в воду – в проливчик между этим и соседним островом. Там было неглубоко, не выше колен.
Голуньков легко и свободно добрался до соседнего острова и вышел на берег. Лишь тогда он вспомнил, что с ним произошло. Второй остров тоже оказался необитаемым, и Голуньков пошел дальше. Вода была уже глубже и доходила до пояса.
Третий остров был еще больше прежнего. Его покрывали массивные заросли, образующие в глубине темные чащи. Этот остров оказался жилищем какого-то неизвестного и страшного животного. Оно лежало на берегу и дремало, свернув хвост. И только Голуньков наступил на него, как чудовище вскочило и бросилось на человека. Гаденыш впился Голунькову своими зубами в ногу, но тот вырвался, схватил его за ухо и закинул страшилище в море.
Пролив между третьим и четвертым островами был еще глубже – вода здесь доходила до шеи Голунькова. Когда он переходил его, на горизонте вдруг показался корабль-призрак с флагом Чехословакии.
- Эй, ты, селедка железная! Сюда, сюда! Я кому сказал! Этот корабль просто… буль-буль-буль… – Голуньков не докричал.
Вынырнул он только у берега следующего острова и проворно вскарабкался на сушу. Но корабля уже нигде не было видно.
- Идиотизм какой-то! – проворчал Голуньков.
Ему пришлось отдышаться, для чего он улегся под лианами, потирая укушенную ногу. Все вокруг дышало спокойствием, и казалось, что зеленые деревья приветствуют путешественника на своей земле.
Но на этом острове невезения жили люди, и не просто люди, а сущие дикари, и не просто дикари, а каннибалы. Они быстро напали на след ничего не подозревающего Голунькова и отыскали его. Большинство дикарей остались стоять на месте, а четверо приблизились к гостю.
- Уй-лю-лю-лю! – просвистела разукрашенная рожа, высунувшаяся из кустов.
- Что вы кричите мне под ухо? Я же не глухой. – рассердился Голуньков, выхватил у склонившегося над ним каннибала дубинку и со свистом опустил ее на голову невежи. – Ну что, заполучил, буржуин проклятый?! – заорал Голуньков. – Не знаю, что здесь у вас за республика такая, но если Советский Союз не выполняет здесь интернациональный долг, то я выполню с вами супружеский. Так что уберите от меня все эти хреновины.
- Угу-гу-гу! – ответил абориген и воткнул копье в песок около ноги Голунькова.
- Да какое вы имеете право?! Я свободный гражданин Страны Советов и требую немедленно… Эх, жаль я не знаю английского языка, так как его никто у нас в стране не знает, хотя учат все!
- Ай-ля-ля-ля! – завопили туземцы и кинулись на Голунькова, не дав ему договорить.
«Да, дело пахнет керосином!» – пронеслось в голове Голунькова, как по телеграфу.
- На помощь!
И гражданин Страны Советов пустился со всех ног улепетывать от разъяренной толпы улюлюкающих дикарей. Людоеды помчались за ним, размахивая копьями и дубинами.
- Никакой цивилизации! – прохрипел, задыхаясь, Голуньков. – Прям как в университете Дружбы народов на выпускном.
Враги приближались все ближе и ближе. Голуньков вспомнил о своих необычайных способностях, которые могли бы ему сейчас здорово пригодиться. Но он не смог вызвать демона, хотя в ушах у него вновь зазвенело:
- Ты умрешь!
Это был голос демона. И действительно, Голуньков увидел его среди дикарей.
- А-а-а! – закричал обезумевший Голуньков и побежал быстрее в сторону холма.
- Ты умрешь! – повторял демон, протягивая вперед свои волосатые, костлявые руки, покрытые синеватой кожей, к которой изнутри лезли узловатые сухожилия. Глаза его были красными, как пламя на старой даче профессора Дуборюка, когда он вздумал выдать дочку замуж и мысленно приравнял сумму страховки к ее приданому. Хвост демона при прыжках цеплялся за кусты, а рога, казалось, так и готовы были вонзиться в жертву. Копыта преследователя на бегу сильно бились о каменистую почву, разметая пыль и песок в разные стороны.
- Стой, не уйдешь! – приговаривала нечисть.
Голуньков полез на лесистый холм, цепляясь оцарапанными руками за выпирающие из земли корни и стволы деревьев. «Нет! Нет! Нет!» – упрям