Елена Арсеньева
Безумное танго
Текст предоставлен издательством «Эксмо» https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=118454
Аннотация
Невероятно, но бывшей медсестре Алене Васнецовой, оказавшейся на Ближнем Востоке, выпала участь рабыни. Чудом убежав от мучителя, Алена встретила своего земляка Юрия. Он тоже оказался в положении дичи, за которой шла охота сначала на Востоке, а затем и дома, в России. Пытаясь понять, кому и зачем понадобилось посылать их на смерть, Алена и Юрий обнаруживают, что они – всего лишь марионетки, которые пляшут под мелодию безумного танго политических дельцов. Хищники, чье место за решеткой, неудержимо рвутся к власти, не брезгуя никакими средствами, сминая все на своем пути…
Елена Арсеньева
Безумное танго
Вы не вейтеся, черные кудри,
Над моею больной головой.
Я сегодня больной и бессильный,
Нету в сердце былого огня.
Народная песня
Алёна Васнецова. Май 1999
Горло перехватило так, что Алёна едва не задохнулась. Натужно, с хрипом вбирала воздух, но напрасно. Закружилась голова, и на миг почудилось, что она сейчас рухнет на пол рядом с Алимом, дернется в последней судороге, как только что дергался он, – и замрет, так же как он. А что, и полицейским очень удобно: когда они приедут, то найдут труп убийцы рядом с убитым.
Вдруг почудилось, будто темные губы Алима дрогнули. Да он издевается над ней даже мертвый! Сейчас приподнимет голову и скажет: «Случившееся на пути Аллаха! Как видишь, я жив, а ты, русская гуль[1], сдохнешь у меня на глазах, и я пальцем не шевельну, чтобы тебя спасти!»
Алёна ударила себя в грудь кулаком, потом еще раз. «О, Господи, Господи, спаси меня!» Заметалась, задергалась, пытаясь вытолкнуть эту жуткую пробку, которую загнал ей в горло ужас перед содеянным, – и вдруг почувствовала, как размыкается обруч, стиснувший легкие. Вздохнула раз и другой… Привалилась к стенке и ослабевшей рукой отерла со лба холодный пот.
|
|
Алим смотрел снизу мертвыми выкаченными глазами. Первым чувством была мгновенная вспышка торжества: все‑таки сдох ты, ты, а я жива! Потом Алёна вспомнила, где она, что сделала и что ее теперь может ожидать, – и схватилась за голову, пытаясь собрать скачущие мысли.
Бежать, надо бежать! Ринулась к двери, и снова перед ней предстала картина, виденная десятки раз: нагромождение замков, которые невозможно открыть. Да, Алим мог ни о чем не беспокоиться, иногда оставляя ее одну в этой квартире: замки отпираются только ключами, с которыми он не расставался, окна не открыть и не выбить, а если даже это и удастся каким‑то дьявольским русским способом, то прыгнуть с одиннадцатого этажа…
Алёна привычно вцепилась в не единожды проклятые ручки и рычаги замков и вдруг спохватилась: да что же это она? У нее теперь есть ключ! Правда, ключ лежит в кармане убитого ею человека, и его еще надо достать…
Вернулась к Алиму. Снова обморочно заколотилось сердце.
Стиснула зубы. Дура, дура! Возьми себя в руки! Раньше надо было падать в обморок, еще там, в Шереметьево, при посадке в самолет, когда почувствовала эту страшную тоску и ужас, но не нашла в себе сил отказаться от заманчивого предложения и вернуться домой. Или в аэропорту Аммана – когда увидела высокого красивого араба, который с восхищенной улыбкой приложил руку к груди. Ты ведь не поверила улыбке и жарким очам Алима, ты возненавидела его с первого взгляда, но успокаивала себя, что это всего‑навсего встречающий, он отвезет тебя к господину Кейвану, и больше ты этого человека не увидишь… А сердце просто‑таки разрывалось от страха, стучало как сумасшедшее: «Держись от него подальше!» Не послушалась… А чего бояться теперь? Разве ты не испила свою чашу до дна, не испытала самого страшного? Разве уже не прощалась с жизнью, выбирая разные способы самоубийства? И только одна мысль останавливала: бросят в какую‑нибудь яму, даже не зароют, а засыплют негашеной известью, а то и вовсе сожгут, как сжигают дохлых собак и кошек, и никто никогда не узнает, где сгинула бесталанная русская девчонка…
|
|
Но можешь не сомневаться: если ты не выйдешь отсюда до возвращения Фейруз или прихода гостей, если будешь заламывать руки и задыхаться в истерике, именно этот финал жизни и ожидает тебя: арест, тюрьма – и яма с негашеной известью. «Господи! – Алёна уставилась в потолок. – Господи, не оставь меня! Укажи мне путь к спасению, и я…»
Она слабо покачала головой. Неужели права была тетя Катерина, и Господь всего лишь ведет ее непростой стезею к истине и той цели, которая единственная ей определена? Но даже сейчас не размыкаются губы дать роковую клятву…
«Господи, спаси меня сейчас, и я еще раз съезжу в Выксу, я попробую, я попытаюсь снова. Честное слово! И если ты подашь мне еще какой‑нибудь знак…»
Ощутив прилив сил, Алёна скользнула ладонью в карман длинной белой хлопчатобумажной рубахи – галабеи, которую Алим всегда носил дома, хотя на улицу выходил только в европейской одежде. Вот они, ключи! Кинулась к двери. Как‑то раз удалось подглядеть, что главный – вот этот желтый ключ со множеством выступов. Стоит повернуть его, и все остальные замки начинают слушаться.
|
|
Вставила в скважину, повернула. Как просто, оказывается, выбраться на волю: убить ненавистного человека, потом вытащить у него из кармана ключ, вставить этот ключ в замочную скважину и раз повернуть!
Послышался звук открываемых дверей лифта. Алёна отпрянула, вжалась в стену. Неужели гости уже пришли? Что делать, если сейчас кто‑то позвонит? Отмолчаться, отсидеться? Но они ведь знают, что Алим должен быть дома. А если решат подождать? Если заподозрят неладное и вызовут полицию? Если это не гости, а Фейруз?
Открылась и закрылась дверь квартиры напротив. Алёна осторожно посмотрела в глазок. На площадке пусто. Ой, слава богу…
Ее трясло, зато мысли стали четче. Что же это она делает, неразумная? Куда собралась бежать – без гроша в кармане, без документов, в нелепой одежонке, а точнее – полуголая? Да ее же остановит полиция на первом перекрестке, а если даже удастся отыскать посольство, что она скажет? Заявит, что убила иорданского подданного Алима… как его там? И теперь просит мать‑родину укрыть ее своим подолом? Но до кого ей сейчас вообще есть дело, этой самой матери‑родине? Это ведь не голливудский боевик, в котором несчастная девица непременно будет спасена, а жизнь… жизнь русской рабыни в чужой стране. Еще немножко мужества… Алёна ведь знает, где сейф Алима. А если вот этот маленький плоский ключик, больше похожий на палочку, – ключ от сейфа? Конечно, может быть, ничего и не выйдет, но глупо ведь не попытаться поискать…
Она вбежала в спальню, небрежно сдвинула портрет покойного короля на стене.
Под портретом темнела крошечная скважина. Ключ подошел, квадратная плита выдвинулась, открыв неглубокий проем. Как все просто опять‑таки! Но, в конце концов, Алим Кейван ведь не разведчик из ЦРУ, не какой‑нибудь местный Джеймс Бонд, а обыкновенный сутенер. Поэтому в его простеньком сейфике лежат не сокровища Голконды, а пачка долларов и несколько документов, завернутых в полиэтилен.
У Алёны подогнулись ноги. Неужели это не мираж? Вот эта бордовая книжечка – ее иностранный паспорт! Схватила пакет, развернула дрожащими руками. Слезы набежали на глаза, когда увидела свою фотографию – глупое, доверчивое лицо с широко открытыми глазами, – когда прочла свое имя, начертанное нерусскими буквами: Aljona Vasnetzova. А ведь бывали жуткие минуты, когда мерещилось, будто у нее и впрямь осталась только эта вычурная «рабочая» кличка «Жасмин», Ясмин по‑арабски. Ее зовут Алёна Васнецова, и паспорт подтверждает это… А теперь пора бежать!
Нет. Еще не все сделано. Без малейших колебаний Алёна выгребла из сейфа деньги, жалея только о том, что бумажек маловато. Впрочем, наберется около шести тысяч долларов – не так уж плохо. Подскочила к большому платяному шкафу, брезгливо переворошила кучу висящих там восточных тряпок. Вот, черное – это подойдет. И черный платок. И чадра! Сейчас Алёна с восторгом нахлобучила бы на себя даже паранджу, но чего нет – того нет. А вот и европейские платья – некоторым гостям нравилось, когда Ясмин была одета как белая женщина. Алёна торопливо переоделась в бермуды и футболку, схватила какой‑то сарафанчик, льняной костюм, длинное шелковое платье в цветочках, кофту, что‑то из белья. Сунула ноги в сандалии – ладно, перебьемся. Сволочь Алим демонстративно вышвырнул в мусоропровод все ее вещи, которые она так тщательно подбирала перед поездкой, советовалась с этой змеей подколодной Фаиной Павловной… «Если вернусь, за все с ней посчитаюсь!» – мстительно промелькнуло у Алёны в голове наболевшее.
О, вот что еще она забыла! Вернулась в спальню, подскочила к журнальному столику и схватила небольшой фотоальбом с видом сказочной Петры на обложке. Этот альбом – ее спасение. Если она все‑таки попадется в руки полиции, у нее будет что предъявить для своего оправдания!
Поглядела на себя в зеркало. Все хорошо. Вполне почтенный вид, даже и не скажешь, что под этой приличной черной одеждой скрывается русская проститутка и убийца.
Нет, глаза. Ее выдают глаза! Метнулась к туалетному столику, схватила черный карандаш, жирно подвела веки. Теперь лучше. Часа через два сядет солнце, будет вообще отлично.
Алёна подошла к двери, глубоко вздохнув, методично один за другим открыла все шесть замков и вышла из квартиры, даже не оглянувшись на эту выстуженную кондиционером пещеру, где пробыла в плену нелюдей целых три месяца. И тем более не почтила она прощальным взглядом труп чудовища, валявшийся на полу.
Юрий Никифоров. Май 1999
– Э‑эй! – послышался рядом негромкий голос. – Просыпайтесь. Кушать будете?
Юрий поднял голову, непонимающе огляделся. Соседка серьезно смотрела на него поверх очков. Стюард с терпеливым выражением держал над его головой запечатанный подносик с ленчем, а с кресла следующего ряда недовольно заглядывал пухлый, сладко пахнущий духами арабский господин.
Похоже, они уже давно пытаются добудиться Юрия. Он с извиняющейся улыбкой принял от стюарда подносик и сунул себе на колени, спросонок еще не вполне соображая, что делать. Однако стюард не отходил, а стоял рядом с тем же заученно‑вежливым выражением, что‑то бормоча по‑английски.
– Кресло поднимите, – сказала соседка. – А то тип, который сзади, немедленно умрет голодной смертью.
– Ах да! – Юрий торопливо нажал на панель, поднял спинку своего кресла, а заодно опустил перед собой столик, переставив на него поднос.
Слава богу, все устроилось. Стюард потащил свою громоздкую тележку дальше, а запах духов наконец‑то улетучился.
– Спасибо, – пробормотал Юрий, – я что‑то вдруг заснул…
Соседка уже занялась распечатыванием пакетиков на своем подносе и изучением содержания тарелочек и мисочек. Она явно была не намерена продолжать разговор. Только необходимость заставила ее нарушить то отчужденное молчание, в котором она пребывала все два часа полета. И которое, если честно, Юрий ни разу не попытался прервать, хотя и поглядел пару раз заинтересованно: в ее лице было что‑то знакомое, будто бы они где‑то уже встречались.
Он поглядел на поднос. Хорошенькие темно‑синие мисочки и кружечки выглядели куда привлекательнее их содержимого. Слизистое синеватое пюре, горка вареных овощей, бумажно‑белая рыба под соусом. Запечатанная булочка, сухое пирожное, еще что‑то, не то сыр, не то колбаса, и несколько пакетиков: с солью, перцем, сухими сливками.
Его вдруг замутило. Торопливо отпил джина‑тоника (вернее, тоника‑тоника‑джина), предложенного к обеду, и коснулся ногой сумки, стоящей под ногами. Сумка на месте. А почему бы ей, собственно, там не быть?
Покосился в сторону соседки. Она, изящно оттопырив мизинчик, равнодушно объедала косточку. Вкусно пахло курицей. А ему курицы уже не досталось.
«Спать надо меньше, – подумал Юрий, уныло берясь за свою переваренную рыбу, в которой даже костей не было. – А впрочем, лопай, что дают. Ты что, есть сюда явился?»
Строго говоря, в том числе. Во всяком случае, еда входила в набор услуг, которые он должен был поиметь в качестве оплаты за свою услугу. Юрий вспомнил, какой необычной казалась когда‑то еда на аэрофлотовских рейсах. Там подавали даже черную икру, честное слово! Таких роскошеств он не застал, знал о них только по рассказам отца, но жареная‑то курица непременно входила в меню. А тут… Или, поскольку большинство туристов – русские, им и еду готовят соответствующую? Для стран третьего мира, вроде тех орешков в пакетиках, которые стоят в киосках бешеные деньги, но есть их нормальные люди не будут, ибо предназначены они только для потенциальных самоубийц. Хотя рыба вкусная. И сырокопченая колбаса отличная. А вон в той мисочке вообще ананасовый компот! Хотя орешки в пакетиках – тоже вкусные, не оторваться…
Подали чай и кофе, а потом стюарды со своими тачками снова замелькали между рядами кресел – собирали подносы с остатками еды. Соседка соблаговолила взглянуть на Юрия:
– Пожалуйста, передайте.
Она протянула подносик, заваленный горой каких‑то оберток и салфеток. Юрий удивился: откуда она набрала столько мусора? И вдруг заметил, что не хватает синенькой фирменной кружечки. Точно, нет! Неужели стащила? Стало смешно. Вспомнил, как его самого, когда первый раз в жизни летел самолетом, вдруг охватило неодолимое желание утащить с собой аккуратненькую пластмассовую чашку, в которой стюардесса разносила напитки. Он до сих пор помнил кирпичный цвет этой чашки, вкус лимонада, пузырьки на его поверхности, свое волнение: достанется ему лимонад или придется пить безвкусную минералку?.. А интересно, что делать, если стюард заметит пропажу кружечки? Надо ли будет Юрию изображать джентльмена и прикрывать даму, взяв вину на себя? А вдруг тут, на борту, действуют жуткие азиатские законы и вору немедленно рубят правую руку?
Юрий с независимым видом сунул стюарду оба подноса. Если он и заметил пропажу, то умудрился перенести это, как мужчина: даже глазом не моргнул и потащился дальше. Юрий покровительственно покосился на соседку, но та восприняла его подвиг как должное и равнодушно отвернулась к окну, выпутывая из лоснящихся черных кудрей золотую серьгу в виде кораблика. Мгновение Юрий колебался между созерцанием ее точеных колен и купы облаков, собравшихся на горизонте в подобие диковинного замка, а потом откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
Нет, спать больше не хочется. Но как протянуть оставшиеся два часа пути? Зря он не купил в аэропорту газет, а еще лучше – какой‑нибудь детективчик. Беда в том, что они с Саней примчались уже перед концом регистрации, когда ни на что не оставалось времени. Позже него проходила паспортный контроль только его соседка, эта роскошная брюнетка, похожая не то на китаянку, не то на грузинку, да свора арабов, занявшая последний ряд. Жаль, что туалеты рядом и народ снует туда‑сюда. Сейчас бы отгородиться от них газеткой… Не успел купить. Даже не успел полюбоваться изобилием шереметьевского «дьюти‑фри». Да и бог с ними, с теми магазинчиками, у него все равно нет лишних денег. Но уж на обратный путь надо обеспечить себя чтивом… Привет, каким же это чтивом ты себя обеспечишь в аэропорту Аммана без знания иностранных языков?
Юрий расстроился. Нет, надо же свалять такого дурня… Значит, и обратный путь будет тянуться, как резина. А кстати, очень может быть, что в Аммане найдутся русские газеты. Во всяком случае, эти ребята, которые будут его встречать, они ведь русские. Саня так и сказал: тебя, мол, встретят наши ребята, – вдруг у них удастся разжиться хоть чем‑нибудь для убивания времени? И, во всяком случае, на обратном пути он сможет спать – спокойно, с чувством исполненного долга, лелея мечты о будущем своем благополучии… Вопрос только, надолго ли ему хватит этой тысячи баксов, которые обещал выплатить Саня? Лекарства для отца, книги, компьютер, пусть не новый, без всяких выкрутасов… Впрочем, приятель, помнится, упомянул, что работенка вполне может стать постоянной, если Юрий хорошо себя покажет.
А что, неплохо бы! Летать по свету на всем готовом, получая за то, что приятно провел время, по тысчонке… Неплохо, ей‑богу! К примеру, если летать вот так хотя бы раз в неделю, это уже сколько выходит? Две тысячи в месяц? Не хило, очень даже не хило! Наконец‑то родители смогут вздохнуть свободно, расслабиться, а то их чуть кондратий не хватил, когда Юрий ушел от Лоры. Так до сих пор и ждут, когда же их ни к чему не приспособленный сыночек помрет‑таки с голоду… Но не такое уж он, видимо, «библиотечное ничтожество», нахлебник и приживал, каким считала его бывшая жена, если Саня, друг детства, разжившийся потрясным «мерсом» и офисом на Большой Покровке, с первой же просьбы взял его к себе на службу. Может быть, конечно, такая должность, как «курьер», кому‑то покажется слишком незначительной, даже ничтожной, однако обычных ничтожных курьеров их начальники не возят до Москвы на собственных иномарках, не провожают в аэропорт, не жуют нервно сигареты, если возникает риск опоздать на самолет… Нет, не стоит обольщаться, дело не в общечеловеческой ценности спецкурьера Юрия Никифорова как такового, это он способен понять. Дело в кассете… Но если ему доверили столь ценный груз, получается, и он кое‑что значит?!
Послышался мелодичный звон, призывающий к вниманию, а потом что‑то по‑английски, совершенно неразборчивое. Юрий покосился на соседку: та застегивала привязные ремни. Что такое? Неужели прилетели? Как, уже?! А куда подевались два часа? Или он опять уснул и не заметил пути? Забавно!
Юрий нашарил ремни, застегнулся и сел поудобнее, нетерпеливо щурясь. Вдруг спохватившись, обеспокоенно похлопал по карману рубашки. Бумажка, которую ему в самый последний момент сунул Саня, зашуршала. Там телефон. Просто так, на всякий пожарный. Конечно, его встретят: у левого выхода из аэропорта, на стоянке, будет ждать темно‑зеленый «Форд», а рядом – высокий молодой человек в оранжевой каскетке. Саня заверил, что никаких неожиданностей не будет, но мало ли что?.. Телефон – это на случай чего‑то непредвиденного.
Сели хорошо. Юрий расслабился: все всегда боятся посадки, нечего и притворяться, будто не испытываешь вполне объяснимого страха. А вот его соседка, похоже, совершенно спокойна. Или часто летает, ко всему привыкла? До чего же ледяное, отчужденное лицо! Красива, конечно, но это надменное выражение лица делает ее почти неприятной. Интересно, что ее привело в Акабу? Туристка? Бизнес‑леди? Судя по жестким складкам у рта, очень может быть. Такая запросто перекусит конкурента своими белоснежными зубами и глазом карим не моргнет! А, понятно, почему ее лицо на миг показалось знакомым. У Лоры в последнее время частенько бывало такое же выражение лица, когда казалось, что она на все готова, даже по трупам идти, только бы добиться своей цели… Хотя Лора‑то ни дня нигде не работала, отсиживалась за папенькиной спиной, как за каменной стеной, и не трупы каких‑то там конкурентов могли бы устилать ей дорогу, а один‑единственный конкретный труп – его, Юрия Никифорова, бывшего Лориного супруга, ради обладания которым (не трупом, само собой разумеется, а живым!) она когда‑то столько гор своротила…
Бог ты мой, с каким видом эта дамочка смотрит на засидевшегося соседа, который преграждает ей путь! Ну да, все уже толкаются в проходе, разве можно отстать нашей соотечественнице? Юрий неловко попытался вскочить, забыв расстегнуть ремни; потом замок заело… Женщина смотрела в сторону с терпеливо‑оскорбленным видом, и он испытал что‑то вроде мрачного удовлетворения, когда она споткнулась о его забытую сумку и чуть не вылетела в проход.
Бормоча ей вслед извинения, Юрий с трудом сдерживал нервический смешок. Ему и стыдно было, а сдержаться не мог. Нервы шалят.
Закинул на плечо сумку, хлопнул ладонью по боку, нащупывая знакомые очертания. Кассета с надписью «Черное танго» на месте. Пора двигать, а то ребята, которые ждут его в «Форде», разволнуются.
Плакат «Юрий Никифоров!» был первое, что он увидел, выйдя в зал ожидания. Там толпилось человек двадцать встречающих московский рейс, некоторые держали плакатики с названиями отелей, а может, фирм, но всё было написано по‑английски, а этот, побольше остальных, с ярко‑синими буквами, – по‑русски: «Юрий Никифоров!»
Нерешительно огляделся: может быть, среди пассажиров есть еще один Юрий Никифоров, ведь такое сочетание имени и фамилии не назовешь редким? Однако большинство народу уже прошло, он брел в числе последних пассажиров, а высокий парень в оранжевой каскетке, усиленно жующий резинку, все еще переминается с ноги на ногу…
Стоп. В оранжевой каскетке должен быть шофер «Форда»! А, все понятно. Не дождался, значит, пришел встречать сюда. Да зачем было так беспокоиться, Юрий, чай, не ребенок, как‑нибудь отличил бы темно‑зеленый «Форд» от прочих авто.
– Извините, я… Кажется, вы встречаете меня? – спросил он нерешительно.
Небольшие цепкие глаза окинули его мгновенным взглядом – точно сфотографировали.
Секунду парень в каскетке по инерции ворочал челюстями, потом затолкал резинку языком за щеку и изобразил подобие улыбки:
– А что надо сказать?
– А, ну да, – спохватился Юрий. – Привет от Сани Путятина.
– Ну, давай, – протянул руку парень. – Давай привет‑то. Большой, горячий?
Юрий кивнул. Почему‑то этот пароль, придуманный Саней и раньше казавшийся таким смешным, сейчас звучал непроходимо глупо.
– Вроде вы должны были ждать меня в машине? – спросил заносчиво, пытаясь сохранить достоинство под этим пренебрежительным взглядом.
– Точно, – кивнул парень. – Однако сломалась машинка‑то. В коробке, как говорится, выпал хвостовик. Еле успел на такси. Пошли?
– Да я, собственно… – запнулся Юрий. – Мне, собственно…
– Отлить надо? – догадался парень. – Это вон там, слева.
– Нет, – рассердился Юрий. – Зачем куда‑то ехать? Я должен просто передать – и все.
– А кому передать‑то – знаешь? Не мне ведь! Мое дело – шоферское, – спокойно пояснил парень. – Я должен обеспечить доставку, а прием груза в мои обязанности не входит. Да ты не переживай. У тебя обратный рейс во сколько – в двадцать сорок? Ну и за милую душу обернемся. Заодно город посмотришь, а то когда еще занесет в наши края. Амман – город красивый, богатый. И вдобавок римские развалины на каждом шагу. Жаль, что ты уезжаешь, а то завтра съездили бы в Петру. Бывал в Петре? Это типа древний город в скалах, ну, потрясная штука! Смотрел «Индиана Джонс и крестовый поход»? Киношку снимали как раз в Петре. Я там раз двадцать был. Возьмешь лошадку напрокат и джигитуешь себе среди скал!
Парень шел рядом с Юрием, болтая и доброжелательно на него поглядывая. У того стало малость спокойнее на душе. Очевидно, и за границей ломаются машины. А что надо куда‑то ехать, так ведь и правда это к лучшему, выпадет ли случай еще раз побывать в диковинной стране Иордании? Надо воспользоваться моментом – посмотреть, что можно.
Они вышли на неширокую подъездную аллею, и Юрий моментально расхотел пользоваться этим самым моментом. Остро захотелось нырнуть обратно в кондиционированную прохладу аэропорта. Мать честная! Сейчас ведь май, а что здесь делается, к примеру, в июле?!
– Погоди, не умирай, дыши глубже! – Парень взял его за плечи и втолкнул в такси, предупредительно подрулившее к обочине.
Юрий послушно вздохнул. В такси работал кондиционер – мгновенно стало легче.
– Это еще не жара, – снисходительно фыркнул обладатель оранжевой каскетки. – Вот в июле… – И добавил что‑то по‑арабски водителю.
Тот дисциплинированно кивнул, и такси рванулось вперед.
Замелькали пальмы, кожистые острые листики кустов, буйно цветущих сиреневыми и розовыми цветами, напоминавших мамины любимые азалии с кухонного подоконника, и аэропорт остался позади.
Юрий уставился в окно, с трудом сохраняя на лице приличное выражение скуки. Заграница! Эта выжженная пустыня – заграничная пустыня, чахлые зеленые кустики, разбросанные там и сям, – заграничные кустики, бетонные заборы с рекламными плакатами – заграничные заборы! И заграничное такси. И шофер тоже заграничный… Он чувствовал себя ребенком, попавшим в сказку. Бог ты мой, хоть бы никто не догадался, что за свои двадцать семь лет он практически впервые за границей! Поездка с родителями в социалистическую Болгарию после десятого класса – не в счет, конечно. Лора ездила несколько раз, сначала и его звала, но ему все было некогда, кандидатскую защищал, потом начал писать докторскую, потом… Потом Лора перестала приглашать его с собой. А того, что он зарабатывал в университете, едва хватало на карманные расходы, а о том, чтобы самостоятельно сорваться в какой‑то вояж, и речи быть не могло.
Ну вот, теперь сорвался. Жаль, что нельзя будет хоть глазком взглянуть на эту самую Петру, про которую столько читано‑перечитано. Память мгновенно выдала информацию, известную любому историку: древнее арабское название Села – город‑скала, и лишь в позднейшие времена город получил новое название – Петра: по‑гречески «каменная». Был некогда большим торговым пунктом: это место так и называлось – Петрейская Аравия. В древности здешние племена селились в естественных пещерах, но римляне в первом веке нашей эры, когда Петра вошла в состав Великой империи, превратили ее в истинный город, вырубив в скалах гробницы, амфитеатры, соборы, триумфальные арки, дворцы. После завоевания мусульманами Петра потеряла свое значение и получила название Вади‑Муши – долина Моисея. Римские развалины были открыты… Юрий напряг память… в 1812 году какими‑то немцами, а кем – он забыл. Судя по картинкам, это и впрямь нечто! Ничего, первым делом по приезде домой он посмотрит фильм «Индиана Джонс и последний крестовый поход», и теперь, когда он собственной персоной ощутил кошмарную жару здешних мест, восприятие Петры будет максимально приближенным к реальности…
Появились первые дома столицы. Многоэтажек практически не видно – заборы, за заборами разнообразнейшие черепичные крыши, утопающие в зелени садов. Повсюду, словно головки гигантских цветов, торчат спутниковые антенны. Зелень только за заборами. Окрестности, в общем‑то, унылые, лишь цепи гор на горизонте украшают вид. Виллы, одна другой краше, взбираются по склонам. Город лежит как бы в чаше. В самом деле – богато и красиво! Кстати, Амман тоже построен на развалинах времен Римской империи. Наверняка и здесь есть какие‑то достопримечательности, не только в Петре. Нельзя ли проехать мимо них? Например, мимо знаменитого храма Геракла?
Юрий только открыл рот, чтобы спросить об этом, как их такси оказалось на типичной современной улице с множеством многоэтажных зданий. Нарядные витрины, толпы народа, поток автомобилей…
Машина приткнулась к тротуару.
– Выходим, – сказал парень, полуобернувшись. – Сейчас я расплачусь, а ты пока выбирайся по‑быстрому, здесь за стоянку ого как дерут.
Юрий выскочил из машины – и замер. Он уже успел забыть о жаре, которая набрасывается на человека, будто хищный зверь. Поскорей бы снова оказаться в помещении, где наверняка тоже есть кондиционеры.
Что‑то взревело рядом, да так, что Юрий шарахнулся в сторону. Высокая арабка в черном отшатнулась, когда он едва не вцепился в ее одеяния.
– Пардон, мадам, – выдохнул Юрий, всполошенно оглядываясь, – миль пар…
И у него отнялся язык, потому что ярко‑желтое такси, на котором его привезли сюда, внезапно сорвалось с места и мгновенно исчезло в потоке машин. Вместе с такси исчез и парень в оранжевой каскетке.
Нижний Новгород, фирма «Меркурий». Май 1999
Сотовый телефон, лежавший на столе, зазвонил в разгар совещания, однако его хозяин не нажал на сброс, а поднес трубку к уху, бросив собравшимся извиняющуюся улыбку:
– Алло?
– Привет, это я. Ты меня хорошо слышишь?
– Да, все в порядке.
– Дело сделано.
У человека, говорившего по телефону, перехватило горло, однако лицо его сохраняло прежнее спокойное выражение:
– Отлично, молодец. Ну, до встречи!
– Эй, подожди. Ты что, не хочешь услышать подробности?
– Извини, у меня тут народ. Приедешь – поговорим. Пока.
– Пока… – В далеком голосе звучало недовольство, но хозяин телефона уже нажал на кнопку и положил сотовый на стол.
– Итак?
Сотрудник, чья речь была прервана звонком, продолжил доклад, однако и у него, и у всех остальных до конца совещания оставалось впечатление, что шеф не слышит ни одного слова.
Пожалуй, они были правы, потому что едва только совещание кончилось и за последним человеком закрылась дверь, шеф снова схватился за телефон. Набрал номер.
– Приемная начальника ИТУ номер 5! – отчеканил женский голос.
Звонивший на миг отстранился от трубки и поглядел на нее как бы с испугом. Потом решился:
– Мне бы Степана Андреевича.
– У нас таких нет, – равнодушно ответила женщина. – Зато есть Андрей Степанович. Позвать?
– Нет, – вздохнул звонивший. – Мне нужно Степана Андреевича. А это чей номер, с кем я говорю?
– Я же говорю: приемная начальника ИТУ номер 5.
– О господи! – воскликнул звонивший, как будто только сейчас понял, куда попал. – Так значит, Степана Андреевича у вас нет?
– Мужчина, вы что, издеваетесь? – рассердилась женщина.
– Нет.
– Вы номером ошиблись.
– Очень может быть.
Женщина помолчала, потом резко, коротко вздохнула, и голос ее изменился: стал опасливым, настороженным.
– А если я все‑таки найду Степана Андреевича, что мне ему передать?
– Передайте, что казаки купаются в Красном море.
И положил трубку.
Другой человек, сидевший в специально оборудованной маленькой комнатке и внимательно слушавший этот разговор, словно сидеть в маленькой комнатке, ловить разрозненные звуковые сигналы и записывать их на магнитофон было делом его жизни, сдвинул с головы наушники и чуть ли не с испугом покосился на своего напарника:
– Он что, жириновец?
– То есть? – вскинул тот брови.
– Ну это же что‑то из Жириновского: казаки купаются в море… или океане?
– «Омыть сапоги в теплых водах Индийского океана»? – хихикнул напарник. – И правда, похоже. Но о казаках там и речи не было, это что‑то новенькое.
– А у дяденьки крыша не поехала? – продолжал недоумевать человек. – Привет передал на деревню дедушке, Степану Андреевичу… Наверное, эта девка из приемной решила, что мужик спятил, и разыграла его.
Но в этот момент в наушниках снова зазвучал голос человека, которого он контролировал, и «слухач» забыл обо всем постороннем.
Однако на сей раз беседа носила сугубо деловой характер и касалась доставки груза во Владивосток. Никаких казаков, никакого Красного моря, никакого Степана Андреевича, которого вообще‑то нет, но привет ему все же передадут…
Напарник тоже слушал этот разговор, изредка чиркая ручкой по листку блокнота, записывая имена. На его лице застыла улыбка, как будто он все еще вспоминал разговор про казаков в Красном море и ему было по‑прежнему очень смешно.
На самом деле ему было не до смеха. В отличие от своего помощника‑»слухача», он отлично знал, о каком Степане Андреевиче идет речь.
Барышня из приемной начальника ИТУ номер 5 лукавила! Был, был там Степан Андреевич! Нет, не в приемной, конечно. В числе заключенных…
Алёна Васнецова. Май 1999
Алёна с трудом заставляла себя идти спокойно. Не бегают арабские женщины по улицам – ни за автобусом, ни за трамваем, не бегают, и все тут. Правда, трамваев тут, в Аммане, нет.
Она шла, потупив подведенные глаза, являя собой образец спокойствия и достоинства и отчаянно пытаясь сообразить, что ей делать и куда идти. Уж конечно, не в посольство – оставим этот штамп для благополучных туристов. Первое – нужно уехать из Аммана. Второе – выбраться из страны. Лучше бы сделать это одновременно – самолетом улететь, но это вряд ли удастся. Прежде всего нельзя светить свое имя, ведь рано или поздно полиция выйдет на Фейруз, а та непременно вспомнит настоящее имя Ясмин. Еще и Интерпол ввяжется… Да и не дадут Алёне билета: все‑таки виза на два месяца просрочена, а здесь такой дотошный народ, помешанный на безопасности. Начнутся разбирательства, потребуют консула, а время идет, идет, и, возможно, уже сейчас к Алиму пришли гости, чтобы поразвлечься с «настоящей русской красавицей»…
Хорошенькое зрелище их ждет, если, устав звонить, они догадаются толкнуться в дверь! Запереть ее снаружи Алёне так и не удалось. Наверное, для этого нужны были совсем другие ключи. Но возвращаться и еще раз обыскивать Алима она не рискнула: внизу гудел, поднимаясь, лифт, и не было никакой гарантии, что он не остановится на одиннадцатом этаже. Поэтому она махнула на все рукой и пошла по лестнице пешком, вызвав лифт уже где‑то на шестом этаже, и все время ей казалось, что наверху уже поднялась какая‑то суматоха. Какое счастье, что в Аммане не принято ставить лавочки у подъездов и вездесущие старушки сидят в кондиционированных квартирах. Во дворе ни души, только автомобили, доставившие своих пассажиров, скучились у подъездов. Лавируя между ними, Алёна выбралась на улицу.
В первую минуту город оглушил ее, ослепил! Раньше, пока Алим еще не открыл истинной цели ее приезда в Иорданию, он дня два возил Алёну по городу, и в сказочную Петру возил, и даже в Акабу, на побережье, а потом она чуть не три месяца сидела взаперти.
На миг стало страшно от шума и толчеи, захотелось вернуться, забиться куда‑нибудь в уголок, зажать руками уши, зажмуриться… Да где там: рядом скрипнуло тормозами такси, шофер приспустил стекло, что‑то искательно спросил по‑арабски. Алёна неприступно отвернулась, и такси отчалило. Нет, так близко от дома нельзя брать машину. Это будущая зацепка для полиции, нужно еще немножко пройти, и вон там, у фонтанов…
– Маасс саляма! – громко сказал кто‑то рядом.
Алёна вздрогнула, настороженно оглянулась. Две молодые пары прощались, желали друг другу всего хорошего. Они с удивлением посмотрели на высокую женщину, которая вдруг шарахнулась в сторону.
Ускорила шаги. Не дай бог, спросят, что с ней, предложат помощь… По‑арабски она знает буквально пять слов: и Алим, и остальные всегда говорили с ней только по‑английски. Нет, иногда как бы по‑русски! Алим с каждым гостем проводил непременный лингвистический ликбез: обращаясь к Ясмин, следует назвать ее «блядь», а о своих намерениях нужно заявлять так: «Сейчас я тебя затрахаю!» Алим думал, что таким образом будет ежедневно, вернее, несколько раз на день дополнительно оскорблять Алёну, однако арабы не могли все это выговорить, и она долгое время вообще не догадывалась, что они бормотали. А когда догадалась, уже так натерпелась, что лишь устало пожала плечами… И все‑таки чаша всякого терпения рано или поздно переполняется! Для Алёны последней каплей стала сущая малость – если сравнивать с тем, что ей пришлось пережить. Последний ее клиент отказался платить Алиму, заявив, что имел дело не с настоящей блондинкой, какую обещали в агентстве. У натуральной блондинки, дескать, волосы светлые везде, а не только на голове.