Ночь. Комната Пульхерии Ивановны и Афанасия Ивановича. Гоголь спит на кровати Афанасия Ивановича, похрапывает. Так и не снял женского платья. Пульхерия Ивановна в уголке, с блюдцем молока, на коленях стоит. Афанасий Иванович с хлопушкой ходит, мух бьёт. Удивился, увидев супругу в таком странном согнутом положении.
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Что это вы там, Пульхерия Ивановна?
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. (Улыбается.) Кошечка моя нашлась, Манюрочка моя нашлась! Ноженьки, ноженьки, ноженьки...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Где ж это вы её отыскали?
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. А вот, ревизовала огород, возвращалась с вырванными для вас, Афанасий Иванович, зелеными свежими огурцами, вдруг: мявкает кто-то. Я её позвала: "Кыс-кыс, ноженьки!".. Она, хоть одичала, хоть шла за мной боязливо до самого забора, однако ж, увидала знакомые места, вошла и в комнату. Я подала ей молока, мяса. Вот, Афанасий Иванович, наслаждаюсь жадностию своей фаворитки. Смотрите, Афанасий Иванович, серенькая беглянка прямо почти в глазах моих растолстела, уй ти моя холёсенькая...
Протянула руку, чтобы погладить кошечку. Кошка фырчит, визжит, воет.
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Вот, видите, Пульхерия Ивановна? Зачем вы её приваживаете? Она уже слишком свыклась с хищными котами или набралась романических правил, что бедность при любви лучше палат, она к этим котам, которые дики и голы, как соколы, хочет идти... Оцарапала, нет? Пусть уходит! Гоните её!
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. (Молчит, улыбается, стоит посреди комнаты, опустив руки.) Её уж нет, Афанасий Иванович. Она уж - в окошко прыгнула...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. (Помолчал.) Ну, раз она вам так нужна, я скажу, чтобы дворовые поймали её...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Не надо.
|
|
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Как не надо? Вам же с ней весело, она же для вас - "ноженьки, ноженьки"...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Не надо, Афанасий Иванович. (Улыбается, молчит.) Афанасий Иванович, это смерть моя приходила за мною...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. (Колотит мух по портретам.) Да полноте вам, Пульхерия Ивановна, поздно уже, пора спатиньки ложиться, завтра с утра мы словим вашу беглянку, а сегодня уже...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Афанасий Иванович, стойте. Афанасий Иванович, это смерть моя приходила за мною... Афанасий Иванович, это смерть моя приходила за мною... Афанасий Иванович, это смерть моя приходила за мною...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. (Улыбается.) Да полноте, Пульхерия Ивановна, вот я...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Афанасий Иванович, это смерть моя приходила за мною... Афанасий Иванович, это смерть моя приходила за мною... Афанасий Иванович, это смерть моя приходила за мною...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Да будет вам, Пульхерия Ивановна...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Афанасий Иванович, это смерть моя...
Смотрит Афанасий Иванович на Пульхерия Ивановна, улыбается, и вдруг перед его глазами пронеслось что-то - тот самый сон, эти кровати, ужас, гроб летает, Гоголь в женском платье плачет... Вошла в комнату Явдоха, будто кто позвал её, смотрит широко открытыми глазами на Пульхерию Ивановну, голосить собралась.
ЯВДОХА. Барыня, звали?..
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Явдоха, это смерть моя приходила за мною... Явдоха, это смерть моя приходила за мною... Явдоха, это смерть моя приходила за мною... Явдоха, это смерть моя приходила за мною... Явдоха, это смерть моя приходила за мною... Явдоха, это смерть моя приходила за мною...
|
|
ЯВДОХА. Барыня...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Пульхерия Ивановна...
ЯВДОХА. Барыня...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Что с вами, Пульхерия Ивановна? Не больны вы?
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Не больна, Афанасий Иванович... Я хочу вам объявить одно особенное происшествие. Я знаю, что я этим летом умру: смерть моя уже приходила за мною, только что...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Бог знает, что вы говорите, Пульхерия Ивановна! (Смеётся.) Послушайте, послушайте, что я скажу! Нэма на свитэ краще птыци, як жарэна копчёна ковбаса! (Помолчал.) Ну, ну, ну посмейтесь? Пульхерия Ивановна? Вы, верно, вместо декохта, что часто пьете, выпили персиковой, нет?
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Нет, Афанасий Иванович, я не пила персиковой.
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Простите, Пульхерия Ивановна... Это я так плохо пошутил... Пойдёмте уже спатиньки, уже поздно, гость наш спит, и нам пора, пошлите, айдате, Пульхерия Ивановна, хватит уже... Спатиньки, ноженьки, ноженьки, ноженьки...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Вот, Афанасий Иванович, у вас и слеза повисла на реснице. Не надо, Афанасий Иванович, не плачьте.
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Нет, я не плачу, Пульхерия Ивановна, только вы меня своими речами огорчаете...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Я прошу вас, Афанасий Иванович, чтобы вы исполнили мою волю. Когда я умру, похороните меня возле церковной ограды.
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Пульхерия Ивановна...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Да, да... Платье наденьте на меня серенькое, то, что с небольшими цветочками по коричневому полю. Атласного платья, что с малиновыми полосками, не надевайте на меня: мертвой уже не нужно платье. На что оно ей? А вам оно пригодится: из него сошьете парадный халат - на случай, когда приедут гости, чтобы можно было прилично показаться и принять их.
|
|
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Бог знает что вы говорите, Пульхерия Ивановна! Когда-то ещё будет смерть, а вы уже стращаете такими словами. Ну, ну? Спатиньки, кушинькать, баиньки, плямкотеть, с глузду, нахабушка, ноженьки, ноженьки, ню, ню, ню?
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Нет, Афанасий Иванович, я уже знаю, когда моя смерть. Вы, однако ж, не горюйте за мною: я уже старуха, и довольно пожила, да и вы уже стары, мы - скоро - увидимся - на том свете...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. (Повторил.) Увидимся - на том - свете...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Грех плакать, Афанасий Иванович! Мы увидимся, да, - на том свете. Не грешите и Бога не гневите своею печалью. Я не жалею о том, что умираю. Об одном только жалею я... Я жалею, что не знаю, на кого оставить вас, кто присмотрит за вами, когда я умру. Вы как дитя маленькое: нужно, чтобы любило вас то, которое будет ухаживать за вами.
ЯВДОХА. Барыня, что вы придумали?! Не надо, я не буду больше забродившее масло кушинькать! Не буду, барыня, Пульхерия Ивановна!
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Помолчи, Явдоха... (Пауза.) Смотри мне, Явдоха, когда я умру, чтобы ты глядела за паном, чтобы берегла его, как глаза своего, как свое родное дитя...
ЯВДОХА. Барыня!
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Явдоха, слушай, что я говорю... Гляди, чтобы на кухне готовилось то, что он любит. Чтобы белье и платье ты ему подавала всегда чистое, чтобы, когда гости случатся, ты принарядила его приличнее, а то, пожалуй, он иногда выйдет в старом халате, потому что и теперь часто позабывает он, когда бывает праздничный день, а когда будничный. Не своди с него глаз, Явдоха, я буду молиться за тебя на том свете, и Бог наградит тебя! Не забывай же, Явдоха, ты уж немолода, тебе тоже не долго жить, так не набирай греха на душу. Когда же не будешь за ним присматривать, Явдоха, то не будет тебе счастия на свете. Я сама буду просить Бога, чтобы не давал тебе благополучной кончины. И сама ты будешь несчастна, и дети твои будут несчастны, и весь род ваш не будет иметь ни в чем благословения Божия...
ЯВДОХА. Барыня, да что ж вы такое говорите...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Я не думаю сейчас, Афанасий Иванович, ни о той великой минуте, которая ждет меня, ни о душе моей, ни о будущей моей жизни... Думаю я только о вас, бедном моем спутнике, с которым провела жизнь и которого оставляю сирым и бесприютным... Бедный вы, как же вы один тут, без меня... Мы - увидимся...
Легла на свою кровать, смотрит в потолок, руки на груди сложила.
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Пульхерия Ивановна...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Молчите, Афанасий Иванович... (Пауза.) Молчи, Афанасий, молчи... Мы - увидимся...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. (Встал у кровати на колени, руки Пульхерии Ивановне целует.) Пульхерья, Пульхерьечка, Пульхерюшечка моя, что с тобой, солнышко моё, Пульхеринька, пушиночка моя...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Стой, тише, Афанасий, стой, помолчи. .. (Молчит, держит Афанасий Иванович за руку, смотрит ему в глаза, тихо.) Как же ты без меня, Афанасий? Кто присмотрит за тобой? Женись, не вспоминай меня... Найди себе жену... Женись, Бог пусть будет с вами, разрешаю тебе, чтоб смотрела она за тобой... Мы увидимся там...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Пульхерья, Пульхерья, что ж ты говоришь, Пульхерьечка, пушинка моя, пушиночка...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Я знаю, за что всё... Счастливая была, о беде не думала, думала, так и будет всё вечно, вот Богу и не понравилось, что такой покой в моей душе был, ну так, что ж, мы увидимся... Надо, чтобы после меня ты не заметил бы моего отсутствия...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Что ж ты говоришь, Пульхерья, Пульхерьечка моя, нэнько, что ж ты говоришь-то, что говоришь, спатиньки, ноженьки, ноженьки, кушинькать, баиньки, плямкотеть, ноженьки...
Гоголь спит. А ножки кровати Пульхерии Ивановны то ниже становятся, то выше, будто дышит кровать, будто сердце чьё стучит. Лежит Пульхерия Ивановна, смотрит в потолок, бормочет:
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Капустная тля, крестоцветные блошки, капустная муха, репная белянка, свекловичная блошка, морковная муха, бахчевая тля... Вредители... Божья коровка, улети на небко... Редиска в стрелку...
Афанасий Иванович стоит возле кровати с тарелкой в одной руке и с хлопушкой в другой. Явдоха стоит рядом, слёзы фартуком вытирает, таращится.
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Может, вы бы чего-нибудь покушинькали, Пульхерия Ивановна?
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Валерианов корень, кошачий, кошки от него пьянеют, колдовская трава... Травы мягчительные, вяжущие, успокаивающие... От бородавки, от бессоницы, от лихорадки, лишая...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Может, чего-нибудь бы покушинькали вы, Пульхерия Ивановна?
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Адонис, аир, душица, зверобой, крапива, кровохлебка, мать и мачеха...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Может, покушинькали бы чего-нибудь вы, Пульхерия Ивановна?
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Тяпки точить... Осот лезет... Герань от мух... Отвар мокрицы от коленей... Ноженьки, кушинькать, спатиньки, плямкотеть...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Пульхерия Ивановна, скушинькайте...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Баню... Чтоб не угорел... Пасынковать... Груши... Дули... Набздовать... Тля... Плодожорка... Помидоры... Бздану баню... Подвязать... Всё колесом... Редиска - в стрелку...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Пульхерия Ивановна, кушинькать...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Одуванчик, папоротник, пижма, подорожник, полынь, пустырник, ромашка, толокнянка, тмин, бессмертник...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Пульхерия Ивановна, ноженьки...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Бессмертник...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Пульхерия Ивановна, баиньки, кушинькать, ноженьки...
Ничего не говорит Пульхерия Ивановна. Наконец, после долгого молчания, как будто хотела она что-то сказать, она ещё раз пошевелила губами - и дыхание ее улетело.
Снова сон повторяется. Гроб, кровати, летает всё вместе с мухами, кружится по комнате и в голове Афанасия Ивановича...
Нет Пульхерии Ивановны. Умерла она. Нет яблони и ковра под ней, нет гуся, пьющего спокойно из деревянного корытца воду, нет частокола со связками сушеных груш и яблок и проветривающихся ковров, нет дерева, под которым стоял воз с дынями... Нет ничего. Всё исчезло.
Мама моя, не умирай!!!!!!! Никогда не умирай, мама!!!! Если ты умрешь, то умрёт всё, всё, всё, что было у меня, умрёт моё детство, умрёт наш старенький дом, не умирай, мама, не умирай, прошу тебя, не умирай, мама, не умирай никогда...
Афанасий Иванович был совершенно поражен. Это так казалось ему дико, что он даже не заплакал. Мутными глазами глядел он на нее, как бы не зная всего значения трупа.
Что-то зашевелилось в комнате, будто из портретов вышли какие-то разные люди - сброд какой-то в маскарадных костюмах, что-то говорят, руками машут, что-то делают - ничего понять невозможно. И цветы, бумажные цветы, все почему-то белые, их так много вдруг появилось, бумажных цветов неживых... Взяли эти люди покойницу Пульхерию Ивановну на руки, положили на стол, одели в то самое платье, которое она сама назначила, сложили ей руки крестом, дали в руки восковую свечу и пошли по кругу. Говорят что-то, плачут, хоровод ведут вокруг лежащей на столе покойницы. Принесли во двор и в дом столы, наложили на столы кутью, наливки, пироги кучами. Говорят о чём-то, пялятся с любопытством на Афанасия Ивановича. Афанасий Иванович на всё это смотрит бесчувственно и странно. Покойницу понесли, наконец, народ повалил следом, и он пошел за нею; священники были в полном облачении, солнце светило, грудные ребёнки плакали на руках матерей, жаворонки пели, дети в рубашонках бегали и резвились по дороге...
Тряхнул головой Афанасий Иванович, оглянулся. Показалось ему, что много народу пришло на похороны. Всего три человека идут за гробом, нету никого, а гроб сам летит в воздухе, сам, а они втроем за ним идут: Афанасий Иванович, Гоголь-Гость и Явдоха. Больше нету никого. Все портреты как были на своих местах, мертвы, так и остались, потому как они - мёртвое прошлое, что на холсте нарисовано...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. (Идет за гробом, бормочет.) Ноженьки, ноженьки, ноженьки... Вех ядовитый, вороний глаз, волчеягодник-волчье лыко, горицвет весенний, живокость посевная, омежник водяной, чемерица... (Помолчал, шепчет.) Пасынковать... Груши... Дули... Набздовать... Плодожорка... Помидоры... Подвязать... Редиска - в стрелку... Ноженьки, ноженьки, спатиньки, кушинькать, плямкотеть, ноженьки...
Наконец гроб поставили над ямой, ему велели подойти и поцеловать в последний раз покойницу: он подошел, поцеловал, на глазах его показались слезы, но какие-то бесчувственные слезы. Гроб опустили, священник взял заступ и первый бросил горсть земли, густой протяжный хор дьячка и двух пономарей пропел вечную память под чистым безоблачным небом, работники принялись за заступы, и земля уже покрыла и сравняла яму, - в это время он пробрался вперед; все расступились, дали ему место, желая знать его намерение. Он поднял глаза свои, посмотрел смутно и сказал:
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Так вот это вы уже и погребли ее! Зачем?!.. (Он остановился и не докончил своей речи.)
Но когда возвратился он домой, когда увидел, что пусто в его комнате, что даже стул, на котором сидела Пульхерия Ивановна, был вынесен, - он рыдал, рыдал сильно, рыдал.
ПОЛНОЧЬ. ВТОРАЯ СМЕРТЬ.
Афанасий Ивановичв грязном халате ходит по дому с хлопушкой, бьет мух. На стене висит портрет Пульхерии Ивановны - она в полный рост нарисована, с кошечкой на руках. Афанасий Иванович долго смотрит на портрет Пульхерии Ивановны.
Опять бьёт мух, ходит по дому. Открыл шкаф, нашел платье Пульхерии Ивановны. Смотрит мрачными глазами на него. Платье с оборочками и с какими-то висюльками. Афанасий Иванович гладит платье, прижимает к себе. Положил платье на кровать, долго смотрит на него. Потом вдруг надел платье на себя: один рукав натянул, а другой - волочится. Так и ходит по комнате, плачет, воет, мух бьёт. Ожил вдруг портрет. Пульхерия Ивановна кошечку с рук сбросила, поманила Афанасия Ивановича к себе пальцем, подбоченилась, да так злобно и резко принялась кричать:
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Я же просила вас, чтоб платье надели на меня серенькое, то, что с небольшими цветочками по коричневому полю... А вы какое надели? Атласное?! Я же просила вас...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Пульхерия Ивановна, Пульхерьечка, дак мы в то самое и надели...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Я же сказала, что атласного платья, что с малиновыми полосками, не надевать на меня: мертвой уже не нужно платье... А вы что сделали?!
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Пульхерия Ивановна... Дак мы в то самое и надели...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Я же просила вас, чтоб платье надели на меня серенькое, то, что с небольшими цветочками по коричневому полю... Я же просила, что атласного платья мне, мёртвой, уже не надобно, я же хотела для вас халат...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Пульхерия Ивановна...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. А вы - атласное... Я же просила вас, чтоб платье надели на меня серенькое, то, что с небольшими цветочками по коричневому полю... А вы - атласное?! На что оно мне теперь, зачем, ну? Я же просила вас!!!
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Пульхерия Ивановна...
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. А вам бы оно пригодилось... Вы бы сшили себе парадный халат - на случай, когда приедут гости, чтобы можно было вам прилично показаться и принять их... Я же просила серенькое, серенькое!!!
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Пульхерия Ивановна?!..
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Я же просила вас?! Я просила вас, просила вас, просила вас, просила вас. Просила вас, а вы - атласное!!!
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Пульхерия Ивановна...
Пульхерия Ивановна пошла в портретную раму, бормочет на ходу:
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Вот ведь человек какой... Я же просила его, я же его просила, а он, а они, а он, а они, а он, а они...
Афанасий Иванович зажёг свечу.
Нет никого. Пригрезилось ему всё. За столом сидит он, Гоголь и Явдоха, а Пульхерия Ивановна на портрете, неживая. Показалось ему, что кто-то тут ходил. Нет никого и никто не придёт теперь. Красные цветы с алоэ на пол свалились, лежат, гниют.
Едят еле-еле. У Афанасия Ивановича на шее грязная большая салфетка с дыркой посередине завязана. Всю салфетку он соусом обляпал.
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Положите меня возле Пульхерии Ивановны...
ГОГОЛЬ. Да что с вами, батюшка, о живых надо думать, что ж тут так-то вот сильно убиваться? Не присбирывайте... Все помрём когда-то...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Разве? Разве все помрут? Никого не останется?
ГОГОЛЬ. Ну, помрём мы, другие будут жить... И они помрут, и следующие за ними... Помрут все. Не сегодня, так завтра... Жизнь так устроена, что ж тут делать, смириться надо...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. А зачем она так устроена? Зачем мы жили тогда? Чтобы помереть и - всё? Зачем будут жить те, что после нас? Чтобы помереть?
ГОГОЛЬ. Ну, не знаю, Афанасий Иванович...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. (Помолчал.) Вот это то кушанье, мнишки со сметаною, это то кушанье... Это то кушанье, которое по... по... покой... покойни...
ГОГОЛЬ. Да полноте вам, Афанасий Иванович, перестаньте, с глузду вы...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. (Улыбается.) Да, да, вот и вся. Ну вот, слава Богу. И я за нею. Вы же видели, приходила только что Пульхерия Ивановна в белом платье... Не в сереньком, в котором мы её схоронили, а в белом... Она меня позвала. Стало быть - пора... (Встал из-за стола, снял салфетку, идёт по дому: с хлопушкой, в женском платье.)
ГОГОЛЬ. (Идёт за ним, слёзы вытирает.) Да полноте вам, Афанасий Иванович, никого тут не было, пригрезилось вам...
ЯВДОХА. (Идёт за ним, слёзы вытирает.) Афанасий Иванович, батюшка, барин мой родненький... Барин, не умирайте!!!!
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Ну, что вы такое говорите: "Пригрезилось"? Нет, она меня позвала, она. (Улыбается.) И правильно, что позвала. Как хорошо. Как легко, вот - всё, конец, пойду к Пульхерии Ивановне, к пушиночке моей, она обещала - увидимся. Вот - увидимся. Ну, правильно. Пора. Ноженьки, спатиньки, кушинькать, плямкотеть...
ГОГОЛЬ. Да перестань ты дурака валять! Очнись! Хватит всякой ерунде верить! Не было тут никого! Послушай, глубокоуважаемый! Ведь вся ваша жизнь состояла только из сидения на высоком стуле, из ядения сушеных рыбок и груш, из добродушных рассказов - и что - такая долгая, такая жаркая печаль? Из-за чего плакать, страдать?! Ведь не было ничего! Разве ж это любовь была, ну, посмотри правде в глаза?! Не страсть это, а привычка! Отвыкнешь!
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. (Остановился, посмотрел Гоголю в глаза, улыбнулся, тихо.) Вы - молодой человек, вам жить, да жить, а нам, старикам, помирать пора. Место освобождать... Вот и живите. Да, да. Валерианов корень... Его зовут кошачий, кошки от него пьянеют... Колдовская трава... Крестоцветные блошки...
Ходит по дому, бормочет, ударяя по стенам хлопушкой:
Есть вяжущие, отхаркивающие, от бессоницы, от зуда, лихорадки, лишая...
Ходит по дому, а Явдоха и Гоголь сзади, за платье цепляются, воют оба:
ЯВДОХА. Батюшка, барин, не надо, не помирайте... А нам-то потом куда, без вас? Нам тоже - смерть?!
Гоголь ходит за Афанасием Ивановичем, слезы вытирает, просит:
ГОГОЛЬ. (Слезы вытирает.) Да постойте, не умирайте, Афанасий Иванович, да что ж все умирают-то, да живите, места хватит всем, а, Афанасий Иванович?
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Адонис, алтей, белена, береза, бессмертник...
ЯВДОХА. Барин, миленький!
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ.... мать и мачеха, облепиха, одуванчик, ольха, папоротник, пижма, пион, подорожник, полынь, пустырник...
ЯВДОХА. Барин, миленький!
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Хвощ, чага, хмель, череда, щавель, бессмертник...
ГОГОЛЬ. Афанасий Иванович!
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. Да, да. Луна в Гамбурге делается прескверно. А вы знаете, что у персидского бея под носом шишка?
Молчит. Остановился посреди своего двора, посреди разрушенного мира своего, смотрит в небо, на звёзды. Звёзды блестят на тёмном небе.
(Улыбается.) Звёзды кажутся блестящими, значит - к жаре, сильно мерцают - к грозе в полдень, звезды падают - к ветру, пахнет жимолостью - к дождю... (Крикнул негромко.) Пульхерия Ивановна? (Помолчал.) А в ноябре снега надует много, наверное... Ну, пусть. Мне-то всё равно уже будет... Мне к Пульхерии Ивановне надо... Мы увидимся, да? (Помолчал.) Пульхерия Ивановна? Пульхерия Ивановна, вы слышите меня?
Вот видит он небо огромное, на небе глаза добрые, глаза жены его, Пульхерии Ивановны. Будто оттуда, из звёзд, зовёт она его к себе, поёт-приговаривает, тихо-тихо шепчет:
ПУЛЬХЕРИЯ ИВАНОВНА. Ноженьки, плямкотеть, кушинькать, баиньки, барин мой ясноокий, ноженьки, спатиньки, ноженьки, ноженьки, ноженьки...
АФАНАСИЙ ИВАНОВИЧ. (Улыбается.) Это что за старушошка такая пальчиком меня к себе манит? Пульхерия Ивановна, вы? Вы пришли? Нэнько моя... Я иду... Вот и увиделись. (Улыбается, шепчет.) Ноженьки, ноженьки, ноженьки, ноженьки...
Падают с неба звёзды. Значит: быть ветру.
ТЕМНОТА
ЗАНАВЕС
июль 1998 года
с. Логиново
© Все авторские права сохраняются.
Постановка пьесы на сцене возможна только с письменного согласия автора.
© 1998 by Nikolaj Koljada