Существенно по-другому, чем у Поппера темы реализма, истинности и объективности, затрагивающих онтологический вопрос об отношении между теорией и "реальностью". представлены в развернувшейся в конце XX в. дискуссии между логически последовательным эмпиристом и конструктивистом Б.С. ван Фраассеном и реалистами. Причем этот спор расколол стан реалистов на "метафизических" (или "наивных") реалистов (типа М.Планка), и более утонченных реалистов-реформаторов (типа "критических рационалистов").
В результате возникает три позиции: 1) позиция «метафизического » (или «наивного») реализма 2) «эмпирического конструктивизма» Б. ван Фраассена и 3) «реформированных» форм реализма. Первая из них является безусловным объектом критики двух других: "Метафизический реализм в настоящее время занял место позитивизма и прагматизма в качестве основной философии современного сциентизма... одной из наиболее опасных (имея в виду ее неадекватность, но привлекательность для ученых в силу своей простоты. – А.Л.) интеллектуальных тенденций современности. Критика его наиболее влиятельной формы – это долг философа... " – заявил в ходе дискуссии 1982 г. представитель одной из разновидностей «реформированного» реализма гарвардский профессор Х.Патнэм [Putnam, p. 147]. Этот «долг» выполняют борющиеся между собой " конструктивисты " и " реалисты-реформаторы " (различных толков). При этом конструктивисты нападают на реализм, а реалисты-реформаторы, соглашаясь со многими их аргументами, пытаются отстоять реализм в той или иной форме. "Метафизический реализм" "в настоящее время утратил своих сторонников. Против него выступают не только инструменталисты, но и попперианцы, сторонники "историцистской" философии науки (Кун, Фейерабенд), современные прагматисты, сторонники "структуралистской" концепции научных теорий (Дж.Снид, Штегмюллер), Селларс, Патнэм, Хессе" – утверждает В.Порус [СЗФ, с.196].
Основной тезис «метафизического » («наивного») реализма заключается в том, что верификация теоретических высказываний и теорий в целом детерминируется существующей независимо от нашего знания "реальностью"; истинность таких высказываний и теорий – это "соответствие с реальностью самой по себе". " В практике физической науки, – говорит современный философ-реалист Харре, – мы (пред)полагаем..., что нашему опыту противостоит независимый, большей частью ненаблюдаемый реальный мир. Проблема реализма... – может ли какая-нибудь из наших техник (способов) познания мира как он проявляется в опыте снабдить нас достоверным знанием о ненаблюдаемой области реальности, существующей независимо от нас?... Потому что наше знание и реальный мир есть разные виды сущностей (beings)" [Harre, p.34[. Реалистическая точка зрения на сущности, которые фигурируют в естественных науках, как нечто данное и существующее независимо от процесса познания, в сочетании с эмпирическим взглядом на путь возникновения научных теорий, был всегда популярен среди ученых. Исключения составляли короткие периоды революционного брожения, когда популярность феноменологизма и конструктивизма, как это было во времена Маха, резко возрастала. Реалистическая позиция весьма четко была высказана в начале XX века выдающимся физиком и сторонником реализма М. Планком.
Однако, как уже было сказано выше, ахиллесовой пятой реалистического эмпиризма, является проблема Юма, которая периодически всплывает на поверхность. В 1930-х и 1960-х годах она поднималась Поппером, в конце XX в. – Б.С. ван Фраассеном, весьма известным и уважаемым на Западе философом.
В рамках позитивизма Конт, Мах и другие пытались обойти эту проблему с помощью феноменологической установки: дело науки познавать не сущности, а только феномены. От феноменолистически-антиреалистической позиции Маха лежит прямая дорога к «активистскому» взгляду, который “акцентирует внимание на активности теоретического мышления » [1], на невыводимости его непосредственно из опыта, который сам оказывается «теоретически нагруженным». “Активизм” в методологии науки конца XIX – начала ХХ в... выдвинул ряд новых важных методологических и гносеологических проблем". [Хилл]. В том числе “именно в этот период была четко осознана проблема гносеологического статуса и методологических функций идеализированных (“идеальных” – А.Л.) объектов” [Швырев, с.97–98] (типа идеального газа, атомов и др.).
Развитой формой активизма является конструктивизм, который, в противоположность всем формам реализма, предполагает, что ученые, создавая теории, делают изобретения, а не совершают открытия, соответственно, теории тогда отбираются по критерию эффективности, а не истинности.
В отличие от Поппера, который пытался как-то смягчить проблемы сочетания эмпиризма и реализма,, Б.С. ван Фраассен занял позиции бескомпромиссного эмпиризма и конструктивизма.
"Метафизики претендовали на достижение объективной достоверности (в утверждениях) о реальной действительности..., – говорит ван Фраассен, – но Юм доказал невозможность этого раз и навсегда. Корректным ответом не будет ни безысходность скептицизма, ни невозможный идеал эмпирически обоснованной метафизики. Вместо этого мы должны представить эмпиристскую теорию знания и рациональных верований, которая влечет за собой как возможность, так и подверженность ошибкам рациональных мнений о реальной действительности, основанных на опыте" [Fraassen 1980, p.253]. Относя себя к продолжателям линии У. Джеймса (одного из главных представителей американского прагматизма) и Г. Рейхенбаха (одного из видных представителей логического позитивизма), Ван Фраассен подхватывает тезис Джеймса, который «идентифицировал как " ядро эмпиризма ": "опыт является легитимным и единственным легитимным источником наших фактуальных мнений (полстолетия позже в 1947 г. Ганс Рейхенбах... характеризовал свой собственный логический эмпиризм в подобных же терминах)" [Fraassen 1980, p. 252][2].
Продолжая эту линию, ван Фраассен вводит критерий " эмпирической адекватности ", под которым имеется в виду совпадение эмпирических проявлений теоретической модели явления и самого явления, и утверждает,, что "истинность теории, взятой в целом, ставится под сомнение, как только опыт говорит против любой части ее следствий" и "уязвимость теории по отношению к будущему опыту состоит только в том, что уязвимы ее притязания на эмпирическую адекватность" [Fraassen 1980, р.254]. У ван Фраассена, как и у конвенционалистов, теоретическая модель носит инструментальный и условный характер и служит лишь средством (инструментом) для «спасения явлений », т.е. правильного описания проявлений некоторого неизвестного источника-причины этого явления[3].
Особенно ярко бескомпромиссность эмпиризма ван Фраассена проявляется в решительном отказе от привлечения "широко распространенного и популярного" аргумента " лучшего объяснения " как "дополнительного независимого основания для доверия (belief) к одной из... двух теорий соответствующих явлению одинаково хорошо"[4] [Fraassen 1980, р. 254, 277, 286]. Неприемлемость его ван Фраассен обосновывает следующим образом: то, что " будет лучшим объяснением… - говорит он, - зависит от того, какие теории мы в состоянии вообразить, а также... от наших интересов и других контекстуальных факторов, задающих конкретное содержание "лучшего объяснения"…, характеристик… совершенно независимых от того, что опыт открыл в соответствующем явлении… Этот тезис оказывается в прямом противоречии с эмпиристским тезисом, согласно которому опыт является единственным легитимным источником (научных знаний – А.Л.)" [Fraassen 1980, р. 286–287]. Критерии, "сверх эмпирической адекватности" несовместимы с последовательным эмпиризмом. "Предположим, что мы приняли такие критерии в качестве основательных аргументов для доверия (belief) к теории, – говорит он. – Тогда мы идентифицировали нечто новое как легитимный источник информации о мире. Но тогда, согласно принципу эмпиризма, мы больше не будем эмпириками" [Fraassen, 1980, р. 286–287]. "В философской практике, – подчеркивает ван Фраассен, – разделительная линия между эмпириками и другими... появляется в связи с объяснением" [Fraassen 1980, р. 286–287], т.е. тот, кто полагает, что теория должна объяснять и искать причины [5] явлений, не является настоящим последовательным эмпиристом.
В рамках этого последовательного эмпиризма ван Фраассен провозглашает свой " конструктивный эмпиризм " – "взгляд, согласно которому научная деятельность является скорее конструированием, чем открытием: конструированием моделей, которые должны быть адекватны явлению, а не открытием истины, имеющей отношение к ненаблюдаемому" (каковыми являются теоретические сущности типа ньютоновской силы тяготения или молекул в статистической (молекулярной) физике. – А.Л.) [Fraassen, 1980, р. 5]. "Цель науки – дать теории, которые являются эмпирически адекватными; и принятие теории включает веру только в то, что она эмпирически адекватна" [Fraassen 1980, р. 12].
Свою позицию ван Фраассен противопоставляет позиции " реалистического эмпиризма ", в которой утверждается, что "картина мира, которую дает нам наука, является истинной картиной мира, верной в своих деталях, и сущности, постулируемые в науке, действительно существуют: наука продвигается посредством открытий, а не изобретений... Цель науки – дать нам истинную историю того, как выглядит мир; и принятие научной теории включает веру в то, что это есть истина" [Fraassen, 1980, р. 7–8]. Эту позицию, которая у ван Фраассена фигурирует под именем «научного реализма», современные философы – защитники реализма отождествляют с описанной выше позицией «метафизического» или «наивного» реализма. Ван Фраассен считает, что "эмпиристская критика знания подрывает все основания у научного реализма " [Fraassen, 1980, p. 286]. Этот тезис в определенной степени подтверждают и сами " реалисты": " Я согласен с ван Фраассеном, что форма научного реализма, которую он подвергает сомнению, не выдерживает критики", – говорит Эллис [Fraassen 1980, р. 48].
Спор реализма и конструктивизма имеет соответствующую проекцию на вопрос об истинности: в конструктивизме для критерия истины просто нет места – изобретения оцениваются с точки зрения эффективности, а не истинности, а в реализме есть простой критерий истины как соответствия факту, называемой корреспондентной концепцией истины. "Наиболее уязвимым местом критикуемого ван Фраассеном "метафизического реализма" является "корреспондентная теория истины" и вытекающая из нее апелляция к "объективному миру", "трансцендентальной реальности", иначе говоря, "онтологии", которая не постулируется теорией, а предпосылается ей, – говорит В.Н. Порус в обзоре, посвященном "научному реализму ". – Фактически метафизический реализм использует кантовское понятие "реальности" как "вещи в себе", но пытается соединить несоединимое: утверждает познаваемость того, что по самому смыслу кантовского понятия является непознаваемым; отсюда эклектичность и непоследовательность этой концепции… Лишь немногие отваживаются на "метафизический реализм", требующий защиты теории истины как "соответствия с реальностью" или "корреспондентной теории истины" [НР, с. 15, 11].
"С моей точки зрения, – пишет представитель одной из разновидностей "научного" (здесь – в смысле «реформированного», «утонченного» – А.Л.) реализма Х. Патнэм, – истина как понятие не имеет иного содержания, кроме правильной применимости суждений... Истина так же плюралистична, неоднозначна и незамкнута, как и мы сами" (по [НР, с. 13]). "Реалисты", в отличие от инструменталистов, – говорит представитель другого течения "научного реализма", – ищут необходимую связь между утверждениями науки и объективной реальностью. Но это лишь "цель и притязание" науки; само понятие реальности – это просто "вера в возможность истинного познания". "Реализм, т.о., – это не собрание фактов о мире, а грань нашего представления о мире;... (он) играет регулятивную роль" [НР, с. 13].
Реалистический и конструктивный эмпиризм сегодня, как и столетие назад, ищут себе опору, соответственно, в классической и неклассической физике. " В то время, когда в теории доминировали механистические теории, – говорит симпатизирующий аргументам ван Фраассена представитель " прагматического реализма"[6] Эллис, – было легко представлять, что цель науки состоит в открытии и описании лежащих в основе мира механизмов природы... Но образ науки сильно изменился с тех пор, и доминирующие теории более не являются механистическими. Подумайте теперь о квантовой механике или геометродинамике[7]. Является ли научный реализм после этого все еще философией науки, которую... действительно необходимо принять? Я полагаю, – говорит Эллис, – что многие физики, занимающиеся теорией пространства-времени и квантовой механикой, будут весьма удивлены предположением, что теории, которые они принимают и с которыми работают, могут быть буквально истинными, так как они вовсе не имеют никакой ясной концепции о реальности, которой эти теории должны соответствовать. И мне совершенно ясно, что многие из них согласятся[8] с ван Фраассеном, что цель науки – только давать нам теории, которые являются эмпирически адекватными" [Fraassen 1980, p. 50].
Различные направления утонченного реализма в своей критике "метафизического" реализма временами сливается со своим другим оппонентом – "конструктуивным эмпиризмом", по разному ослабляя исходное реалистическое понимание истины[9]. Общим для защитников реализма является утверждение, что то, против чего выступает ван Фраассен, – это "наивный" или "метафизический" реализм (очень близкий реализму М. Планка). Современные реалисты эту позицию защищать не берутся и, не принимая крайнего конструктивизма ван Фраассена, предлагают различные варианты "реформированного" реализма. Ярким представителем последнего является "критический рационализм" Поппера-Лакатоса.
[1] Этот характерный для “неклассического” периода конструктивистский взгляд на науку, учитывающий активную роль человеческой культуры в научной картине мира природы, следует отличать от нередко встречающихся утверждений о включенности человека (или его сознания) в саму “неклассическую” науку (в первую очередь в квантовой механике). Последнее утверждение, разумеется, неверно. Этот момент будет обсуждаться подробнее в связи с “парадоксами” квантовой механики в гл. 3.4
[2] С этим сочеталось утверждение Джеймса о "подверженности ошибкам всех человеческих притязаний на знание", поскольку «все заключения о реальной действительности подвержены (подлежат) модификации в ходе будущего опыта». Подобные утверждения во многом близки "фаллибилизму" К. Поппера (гл. 1.6.1), утверждавшего, что "люди подвержены ошибкам, и достоверность не является прерогативой человечества" [Поппер 1983, с. 386].
[3] Термин “спасение явлений” восходит к древнегреческой астрономии. “Греческие астрономы, – пишет И.Д.Рожанский, – имели дело лишь с видимыми движениями небесных светил, иначе говоря, с проекциями движений на небесную сферу. Размеры самой небесной сферы при этом оставались неизвестными: она могла быть бесконечно большой или совпадать со сферой неподвижных звезд или иметь какой-либо другой радиус: для теории этот вопрос оставался несущественным, поскольку абсолютные расстояния между светилами ни в каком виде не входили в теорию, ставившую перед собой задачу “спасения явлений”. В этой теории речь могла идти лишь об изменениях во времени угловых величин, характеризующих положения светил на небесной сфере. И.Д.Рожанский 255-256,
[4] Соответственно он разделяет характерное для эмпирицистов утверждение, что «одно и то же множество данных наблюдения совместимо с очень разными и взаимно несовместимыми теориями» [Фейерабенд, с. 53, 75].
[5] И вообще он утверждает, что "причинность в философской интерпретации выступает как бог из машины" [Fraassen 1980, р. 288] (имеется в виду популярный в пьесах XVII – XVIII вв. сценический прием, когда в конце пьесы сверху на сценической машине спускается бог и осуществляет счастливую концовку пьесы, шедшей к трагической развязке).
[6] "В противоположность ванфраассеновскому конструктивному эмпиризму я, – говорит Эллис, – провозглашу прагматический тезис: цель науки – давать наилучшие возможные объяснительные схемы (explanatory account) явлений природы; принятие научной теории включает веру (belief) в то, что она принадлежит к такой схеме (account)" [Fraassen 1980, р. 51].
[7] Довольно странное сочетание в одном ряду теорий несоизмеримых по своей обоснованности и развитости: геометродинамика – направление, развиваемое небольшой группой ученых во главе с Уиллером, не вышедшее из детского, если не младенческого возраста, и квантовая механика – уже семьдесят лет являющаяся одним из главных разделов физики.
[8] Мне представляется, что последнее утверждение неверно, многие физики-теоретики в области квантовой механики с этим тезисом не согласятся. Это несогласие мне видится и в позиции одного из отцов квантовой механики В.Гейзенберга, когда он обсуждает проблему понимания в теоретической физике.
[9] Вообще многочисленность различных " реализмов ", противопоставляющих себя ван Фраассену, указывает на то, что "реалистическая" позиция является обороняющейся, а ван Фраассен представляет атакующую сторону (поэтому именно его позицию мы рассмотрели более подробно).