Лето 1991года. Я с детьми собираюсь в деревню на Псковщину. Слышу по радио: «Коневский монастырь приглашает добровольцев для помощи в восстановлении обители». Где это – ни я, ни муж Виктор не знаем. Возвратившись через десять дней, узнаю, что монастырь на нашей любимой Ладоге. Виктор, потрудившись два воскресенья на восстановлении Троицкого Измайловского собора, уже получил благословение на двухнедельную поездку для себя и для сына Ильи.
Мы не только неверующие, но и некрещеные (позднее Виктор узнал от матери, что его крестила в детстве тетка, но в семье об этом молчали – отец был тогда партсекретарем). Измученные непредсказуемым поведением сына, «трудного подростка», перепробовав все средства к его «вразумлению», мы решаемся на поездку.
И вот отец и сын на Коневце. Работы – море. Виктор, бывший стройотрядовец, привыкший работать за четверых, быстро нашел себе применение. Сын был рядом и помогал. Сделано важное дело – снят поверженный крест с колокольни, выполнены другие работы «во славу Божию». Виктор и Илья очарованы природой Коневца. И самое главное – первый приход в храм, общая молитва, церковное пение, проповеди и духовные беседы архимандрита Назария (ныне владыки Назария, епископа Кроншштадского, наместника Александро-Невской Лавры). Получаю письмо с вложенным текстом молитвы Оптинских старцев – впервые в жизни читаю молитву. Кажется, ничего лучшего никогда не читала!
Через две недели трудники возвращаются домой и прямо на пороге читают «Царю Небесный...». Впервые за последние годы у сына светятся радостью глаза. Полночи он повторяет «Символ Веры», а наутро мы едем в ближайший храм и сын принимает Крещение, накануне Ильина дня. Он отказывается от поездки на дачу, от похода по Ладоге – только на Коневец!
Звоним отцу Назарию и получаем благословение еще на две недели. Потом на смену папе приезжаем мы с дочерью. «Что ж, я видел, как работают ваши мужчины – посмотрим теперь на вашу работу» – сказал мне архимандрит. Это стало для меня напутствием: пусть я не могу совершать трудовых подвигов, как мой муж, но я не должна уронить его репутацию. Кухня, трапезная, прачечная, огород, гостиница – за себя и за дочь, инвалида с детства.
Первые молитвы в храме. До сих пор помню темное пятно на полу вокруг моих ног – это слезы, сначала слезы страдания, а потом уже, позднее – очищения и благодарности...
Нельзя сказать, что нас не тревожило окружение сына на острове – ведь на Коневец тогда пришли многие молодые люди с изломанными судьбами. Но мы надеялись, что такой опыт – тоже опыт, и верили, что родительская молитва и благодать святого места защитят его.
Дочь Зоя приняла Крещение после возвращения с Коневца. А мне все казалось, что я еще не готова к этому таинству. И вот праздник Рождества 1992 года на Коневце. На праздничной литургии отец Назарий позволяет мне приложиться к Кресту «авансом». На следующий день он крестит меня. Поскольку в храме очень холодно, Крещение происходит в верхней трапезной Красной гостиницы. Я поднимаюсь по крутой лестнице, волнуясь и теряя шлепанцы с чужой ноги, поскольку не захватила с собой сменной обуви. Эмалированный тазик с тремя свечами, икона Рождества, а рядом – Зинаида Ильинична, наша общая крестная мама, это ее заботами отец Назарий согласился крестить меня. Теперь я вхожу в храм с крестным знамением, как все, и не прячусь за колонной. Мое место среди других насельниц обители найдено.
Новое, точнее, давно забытое со студенческих времен чувство братской общины. Общая молитва, общая трапеза и спонтанные духовные беседы после обеда или ужина. Их проводит отец Назарий, но участвуют многие, кому есть что рассказать о других святых местах. Удивительное сочетание несовместимых, казалось бы, состояний монастырской атмосферы: устав, дисциплина, всевидящее око настоятеля – и одновременно демократичность отношений, целомудренная закрытость людей и чувство защищенной свободы, которое дарит пребывание на острове. Я рассказываю о своем восприятии того Коневца, возможно, несколько идеализируя...
Особое место в нашей жизни занимают встречи на Коневце. Жаль, что я не вела записей – вполне могла бы получиться книга «Коневецкие встречи». Столько удивительных людей с неповторимыми судьбами подарил нам остров! И главный среди них человек – Зинаида Ильинична Минина, наша наставница и друг семьи на всю жизнь. Ее преданность Коневцу, строгость и прямолинейность, но смягченные чувством юмора, преподали нам много уроков.
В трапезной встречаю брата Андрея Пешкова, последнего послушника Коневского монастыря, еще довоенного! Глубокий старик, он смог осуществить свою давнюю мечту побывать на Коневце, приехав из Финляндии. Его плохо держали ноги, но глаза светились радостью. Он отнимал у меня немытую посуду: «Ведь я должен хоть что-нибудь сделать для Коневца!». Если бы я знала, что когда-нибудь стану экскурсоводом – сколько бы вопросов я задала ему! Но из праздного любопытства не стала. Вообще, я все время осознавала, что нахожусь в мужском монастыре, где люди укрываются от мирской суеты, и некорректно вести с ними суетные мирские разговоры; соблюдала дистанцию.
Добрейшая матушка София (приснопамятная инокиня Саломия) встречала нас на острове, как родных, и мы отвечали ей тем же.
«Блаженная Галина Огородовна», несгибаемая садовница Галина Николаевна Зелянина – вечная ей память! Малина размером с клубнику, и смородина, напоминающая виноград, росли у нее на скудной коневецкой земле. Осиротели без нее и ягодный сад, и цветники.
Веселовы, Никита и Ирина, по сей день стройные и молодые – их дети, выросшие на наших глазах, только и напоминают нам, сколько лет уже прошло.
Монахи Арсений и Антоний, крестник Виктора, они возрастали на наших глазах, бывали в нашем доме до пострижения. Увы, суровые ладожские ветра унесли их с острова, как и многих других после ухода отца Назария, и мы потеряли с ними связь. Остался из той братии один отец Диодор.
Отец Сергий Бельков, тогда еще строгий эконом и начальник над трудниками, отчитывающий нашего сына за разгильдяйство, и теперь заботливо справляется о нем, когда я бываю в Саперном.
Елена Павинская, преданный друг обители, отзывчивый человек, она в своем голубом одеянии похожа на светлую звездочку посреди черного неба монашеских облачений...
Следующим летом 1992 года отец и сын Петровы взяли отпуска на полгода и отправились на Коневец до Рождества. Я приехала через полтора месяца и не узнала сына. Уезжал из дома мешковатый вялый подросток, собиравшийся бросать учебу, а встретил меня «Аполлон»: расправленные плечи, мускулистые руки, подтянутый торс и, главное, снова свет в глазах. Расскажи мне кто-нибудь – наверно, не поверила бы такому чуду! Отец с сыном строили тогда первые леса на куполе колокольни. Для этого надо было и бревна в лесу заготавливать, и доставлять их, и поднимать на высоту. Кстати, отправляя мужчин надолго, я снабдила их «доп-пайком» (свежими овощами, сухофруктами). Позже узнаю, что в первый же день все было отдано в трапезную: «Тайноядение на острове не принято» – сказал сын, преподав мне урок.
Мы получаем постоянное благословение на пребывание на острове всей семьей, даже с собакой. У нас постоянная келья в мансарде белой гостиницы, с арочными окнами, выходящими на храм! Она становится нашим вторым домом на несколько лет. Собаку кормим кое-какими прихваченными с собой консервами (голодные девяностые!) и вот еще урок: собираю остатки в
трапезной, а братия еще не разошлась. «Сначала люди, потом собаки», – тихо говорит мне отец Арсений. Теперь этими словами я останавливаю своих домочадцев, когда они начинают кормить собаку со стола.
Но испытания нашей семьи продолжались. Виктор, работая на строительстве сауны с финскими плотниками, серьезно травмировал бензопилой кисть правой руки. Кровь течет рекой, я выбегаю из кухни красной гостиницы, где несу послушание. У меня только чистое полотенце, которым я начинаю накладывать жгут. И вдруг, как из-под земли, появляются две финские женщины с походной аптекой первой помощи в руках. Такого набора я, будучи врачом, тогда и не видывала: готовые растворы, легкие ванночки, удобный перевязочный материал. Все происходит моментально, и первичная обработка закончена. Оказывается, это финские благотворители, врач и медсестра, на днях привезли гуманитарную медицинскую помощь. Швы уже накладывал в бухте хирург-«афганец». Результат: рваная рана от грязной бензопилы зажила без последствий, функция кисти восстановлена. Чудо!
Еще не сняв повязку, Виктор снова едет на остров. После каких-то небольших работ его опять тянет на высоту – вместе с сыном они меняют проржавевшую кровлю на шатровом куполе квасоварни. Обрыв страховочной веревки, падение с высоты, множественные травмы, в том числе компрессионный перелом нескольких позвонков. Приозерская больница, затем Институт травматологии.
Сын остается на острове один, изредка приезжая домой. Именно тогда он и стал взрослым. На острове братия ежедневно молится о здравии Виктора. Перед выпиской профессор-вертебролог назначает контрольные снимки. Заключение: перелома позвоночника не было. Снова чудо! Через четыре месяца муж встает на лыжи, а на следующее лето опять едет на Коневец. Все восстановилось – так казалось тогда. Теперь же «старые раны» дают о себе знать – должно быть, потому, что Виктор перестал ездить на Коневец.
Лето 1993 года. 600-летие обители. Общими усилиями праздник удался. Наши мужчины принимают участие в фейерверке. Сама же я помню, в основном, что посуду мыли до утра: в полутемной кухне, которую освещали только отсветы белой ночи...
Постепенно мы стали бывать на Коневце реже, а с уходом отца Назария и с решением главных семейных проблем и вовсе перестали. Но, конечно не забывали. Сын, работая после окончания училища в Петропавловской крепости, говорил: «Я как будто снова на Коневце: остров и в центре храм!»
Лето 2003 года. Мы с дочерью отправляемся в круиз «Валаам – Коневец». В обители праздник Коневской Иконы. Монастырский катер доставляет в бухту высоких гостей, так что наш корабль долго держат на рейде. Когда же, наконец, мы швартуемся у пирса, нам дают только полтора часа побыть на острове. В растерянности я перехожу от одного экскурсовода к другому. «Как же все не то и не так они говорят!» – стучит у меня в висках. Среди встречающих ни одного знакомого лица. И вдруг вижу нашу Зинаиду Ильиничну, спешащую к пирсу принимать продукты для кафе. Моя растерянность сменяется радостью возвращения.
В храме, приложившись к святыням, замечаю, что ведутся работы в большом иконостасе, но в правом приделе еще стоит малый фанерный иконостас, в изготовлении которого принимал участие наш сын. Успеваем только заглянуть в гостиницы и подышать соснами на мысу Стрелка – и пора возвращаться.
Но с отъездом опять задержка. Стоим на берегу в лучах вечернего солнца, осененные светящимися крестами. Многие купаются. И меня вдруг искушает непреодолимое влечение – окунуться в эту ладожскую воду. Отойти подальше времени нет, так что я скидываю юбку и тут же, у каменного волнореза ныряю в волну. И только совершив этот почти языческий ритуал, я ощущаю, что действительно побывала на Коневце и успокаиваюсь. На борту корабля, сквозь слезы глядя на удаляющийся остров, потрясенная, удивляюсь себе: «Как же я могла так долго жить без Коневца?»
В сентябре я с подругой снова на острове. На целых три дня мы погружаемся в коневецкую осень. Я открываю ей Коневец. Нас поселяют в келье №13 Красной гостиницы, которую когда-то занимал отец Назарий – я воспринимаю это как знамение, что Коневец принимает мое возвращение.
Молитвы в темном храме при свечах и лампадах. Свечка в келье. И свечи сосен среди чернично-грибного моря, и плеск ладожских волн...
Встречаю послушника Никиту, вернувшегося тогда на Коневец. Он узнает меня и говорит, что в обители возрождают неусыпную псалтирь, в которую на вечное поминовение вписано имя Виктора.
По возвращении домой пишу стихи.
Я встаю на колени и землю целую.
Я не знаю иную обитель такую,
где б душа трепетала и к небу взлетала,
и печальною чайкой к волне припадала…
Храмы нас не забыли – мужа, сына и дочку,–
в неусыпной псалтыри есть заветная строчка:
молим об исцеленьи и Всевышнем прощеньи
раба Божьего Виктора всех прегрешений...
Шорох волн, шепот сосен и молчание елей,
ягод яркая россыпь по мху акварелью.
Куполов просветленных благовест предвечерний –
трепет сердца священный и души очищенье.
Через год Господь приводит меня на Коневец уже в новом качестве – экскурсовода.
До сих пор всякий раз, приезжая на остров, испытываю «трепет сердца священный» и стараюсь передать его своим паломникам. Ведь Коневец для меня – лучшее место на земле.
Я глубоко благодарна Коневцу и за то, что моя болящая дочь, приезжая со мной на остров, получает столько милосердного
внимания и заботы, что преображается на глазах – это еще одно чудо Коневца. Слава Богу за все!