Для исторических судеб вольного Новгорода Шелонская битва имела громадное значение. В общих чертах ее ход и итог известен: московские войска под руководством великокняжеских воевод Д.Д. Холмского и Ф.Д. Хромого были посланы великим князем Иваном III от Демьянска для встречи со псковичами (против которых в это время двинулось и новгородское ополчения). Москвичей было, по оценкам летописей, от 4 до 5 тысяч человек, а новгородцев около 40 тысяч. Оба войска шли вдоль р. Шелони, москвичи по правому берегу, новгородцы по левому, и к вечеру 13 июля 1471 г. заметили друг друга, но сразу биться не стали и остановились на ночь. Но наутро, в воскресенье 14 числа москвичи форсировали реку и быстро разгромили сравнительно многочисленное новгородское ополчение.
Однако до сих пор остались не выяснены некоторые ключевые вопросы. Например, исследователи еще не пришли к единому выводу о тактике московских войск. По-прежнему остается открытым вопрос об участии в сражении засадного полка касимовских татар царевича Данияра, который сыграл видную роль в разгроме новгородского ополчения.
Сведения о «западной» (засадной. - М. Н.) «рати» татар сохранились в новгородском летописании последних лет новгородской самостоятельности - в Строевском списке Новгородской IV летописи (Далее - HIV.T). В этом же источнике имеется утверждение, что поначалу новгородцам удалось отбить натиск московской конницы и отбросить ее обратно за реку. И лишь татарский засадный полк решил исход битвы в пользу Москвы.
Однако в иных памятниках современного летописания (прежде всего, Московском великокняжеском своде, Типографской летописи, псковских летописях, Устюжской летописи) содержится значительно более простая картина побоища: москвичи форсировали реку и напали на новгородцев спереди, а те растерялись и вскоре побежали.
Таким образом, можно выделить, по сути дела, две основные концепции битвы - новгородскую и московскую (принятую затем и иногородними летописцами).
Историки обычно считают эти версии взаимоисключающими, и либо допускают правомочность обеих, либо, чаще всего, придерживаются одной из них.
Так, Р. Г. Скрынников отдал предпочтение именно новгородской версии о первоначальном успехе новгородцев и роковой роли засадной татарской рати. Ученый весьма критически относился к московской централизации и высоко оценивал новгородскую «политическую культуру». В своей монографии с выразительным названием «Трагедия Новгорода» он безоговорочно отверг показания «московских источников» и принял на веру свидетельство новгородского летописца, изображавшего защитников вечевого Новгорода в более выгодном свете.
К достоверности новгородской версии склоняется и Ю.В. Кривошеев, написавший специальную статью о татарах в Шелонской битве. Ученый рассматривает историографию данной проблемы, отмечает наличие сходных приемов в татарской военной тактике и обращает внимание на указание Типографской летописи, что у касимовского царевича Данияра новгородцы убили 40 «татаринов» в неких «засадах». Но при этом конкретных данных в пользу участия оных татар в рассматриваемой битве историк не привел.
Иного мнения придерживается Н.С. Борисов. В книге про древнерусских полководцев он посвятил отдельную главу биографии московского воеводы Даниила Холмского. Там он дал описание
Шелонской битвы исключительно по материалам Московского великокняжеского свода, а о новгородской версии не упомянул вовсе.
Близкие взгляды на ход сражения высказывает и Ю.Г. Алексеев. Однако, при этом он тщательно рассмотрел обе летописные трактовки Шелонской битвы и обстоятельно аргументировал свои выводы. Прежде всего, ученый указал, что касимовский царевич Да- нияр шел не с войсками Холмского-Хромого, а следовал по Мсте в восточной колонне князя Стриги Оболенского Кроме того, ученому кажется немыслимым, чтобы новгородцы поначалу реально смогли отбросить москвичей за реку: для конницы в несколько тысяч человек это «означало бы ни что иное, как разгром москвичей новгородцами, что в корне противоречит всем известиям, в том числе и новгородским».
Между тем, в московском великокняжеском своде есть практически не замеченное историками упоминание о неких «полках», которые напали на новгородцев с тылу. Когда к Холмскому и Хромому подвели пленных, они обратились к тем: «Что ради вы с толиким множеством вои своихъ ни мала постоясте, и видяще малое наше воинство?» Они же рекоша к ним: «Мы бо видЪхом вас бес- численое множество, грядущее на нас, не токмо противу и нас иду- щи, но еще инные полки видЪхом, в тыл по нас пришедших, знамена же имут жолты и болшие стяги и скипетры, и говоръ людцки мног и топот коньский страшен, и тако ужас нападе на ны. и страх обьят ны, и приятъ нас трепет».
Прежде этот эпизод вообще почти не обсуждался учеными. Лишь в 2010 г. на него впервые обратили внимание С.С. Пашин и А.А. Гедеонова (именно в такой последовательности указаны их фамилии в их совместной статье). Ученые изучали известия о Шелонской битве исключительно с точки зрения герменевтики, а вышеуказанные слова новгородцев почему-то расценили как свидетельство того, что победа досталась москвичам исключительно по Божьей воле.
Между тем, в приведенном известии на это нет никакого намека, как и данных о каких-либо сверхъестественных явлениях. Наоборот, пленные новгородцы назвали вполне конкретные причины - стремительный натиск основных московских сил, а также дополнительное нападение с тыла отдельных отрядов - «полков» с особыми знаменами желтого цвета и более крупными стягами и скипетрами.
При этом московский летописец никак не комментирует ответ пленников. Тем самым слова новгородцев кажутся им вполне естественными и не нуждающимися в каких либо разъяснениях. Но, таким образом, следует признать, что на Шелони в самом деле была некая засадная рать, да еще с особенными знаменами и скипетрами. Кстати, уникальный вид стягов, а тем более скипетра в те времена обозначал, что такой отряд происходил не из Московского княжества, а из другой земли, хотя он и выступал на стороне московских войск Холмского и Хромого. Надо думать, он присоединился к ним в пределах Новгородской земли. (Вышедшие из Москвы с ними иногородние полки князей Юрия Дмитровского и Бориса Верейского еще в Волоколамске присоединились со своими воинами к колонне великого князя Ивана III.)
В этой связи версия новгородского сводчика о засадном татарском полке представляется вполне логичной. Правда, по справедливому замечанию Ю.Г. Алексеева, Иван III направил татар с колонной Стриги-Оболенского (самого Дани- яра великий князь взял в свой отряд).
Но потом летописи о них не упоминают, и у них было время перейти от Мсты к южному Приильменью, на помощь Холмскому и Хромому. Интересно и то обстоятельство, что выехавших из Москвы со Стригой касимовских татар Московский летописный свод (МЛС) разделяет по социальному признаку - на «князей» и собственно «татар», в то время как воины иных отрядов им так не дифференцируются.
Видимо, татары подразделялись на разные отряды с «князьями» во главе. Не те ли это напавшие на новгородцев с тыла «иные полки», со скипетрами, стягами и желтыми флагами? Каждый полк, надо думать, имел свой стяг со знаменем и скипетр в руках своего воеводы - «князя». Другое дело, что помимо этих татар на новгородцев с тылу никто не напал - новгородцы заметили с той стороны явно однотипные желтые флаги, большие стяги и скипетры (хотя и отличные от обычных московских). К тому же Холмский и Хромой, не ожидая встретиться с новгородцами, распустили многих своих воинов грабить новгородские земли.
Поэтому перед битвой все московское войско вместе с иноземным подкреплением составляло всего лишь около четырех-пяти тысяч человек. Кстати, в этой связи вопрос, заданный Холмским и Хромым пленным новгородцам, что они, мол, испугались такого малочисленного войска, не кажется совершенно издевательским. Тем более, что в рядах новгородцев не было согласия, новгородский летописец отмечает распри среди них перед самой битвой, а московский великокняжеский летописец сообщает, что даже при паническом отступлении они кололи друг друга. Поэтому москвичи не могли знать точно, что же все-таки так легко сломило волю огромного вражеского ополчения - только ли ловкий военный маневр, или же собственные внутренние свары...
Другое дело, что действия засадного татарского полка были явно согласованы с натиском москвичей, поэтому особо и не оговариваются. В этой связи сообщение новгородского летописца о том, что новгородское ополчение сперва отогнало было москвичей назад за реку, кажется вполне правдоподобным. Но речь, очевидно, следует вести не о реальном, а о тактическом отступлении. Следует согласиться с вышеуказанным доводом Ю.Г. Алексеева, что иначе бы они были разбиты (или, во всяком случае, не нашли бы сил для нового, победоносного натиска). Однако в мировой практике известны случаи, когда войско устраивает притворное отступление, чтобы заманить противника в ловушку. Московская служилая конница и татарский отряд были организованы лучше, чем новгородское ополчение, в рядах которого, вдобавок, не было единодушия.
Но новгородцы (при всей условности летописной характеристики численности войск) превосходили своих врагов по численности в разы. Поэтому все-таки оставался очень серьезный риск, что они попросту сомнут москвичей у переправы через глубокую, широкую реку с сильным течением, тем более, что против этого места с новгородской стороны в Шелонь впадала речушка, что должно было еще больше усложнять переход (по словам Типографской летописи, многие москвичи на переправе и без того «опловоша», что в таких условиях неизбежно - ведь и по словам великокняжеского книжника, гордо уверявшего, что все перебрались благополучно, в том месте не было брода).
Так что попытаться разгромить новгородское ополчение простым натиском было весьма рискованно. Поэтому логично предположить, что москвичи применили хорошо отлаженную военную тактику: внезапно устремились через реку на новгородцев (по летописи, первыми в воду бросились воеводы, увлекая за собой остальных), а потом совершили притворное отступление, а в это время в тыл новгородцам внезапно ударил засадный татарский отряд. А затем уже и москвичи, не теряя времени, накинулись на новгородцев спереди. Надо отметить, и в этом случае они действовали оперативно и организованно. Историки обычно изображают так, что москвичи просто стремительно форсировали реку и далее напали на новгородцев. Но в летописях содержится более точная информация. Согласно МЛС, москвичи «начаша преже стреляти» новгородцев, да так, что кони под теми испугались и стали «их с себя бити».
Типографская летопись тоже отмечает, что московские всадники «кликнуша на Новогородцевъ, стреляюще ихъ», но при этом она сразу же добавляет, что «иныи» московские воины «с копьи и з сулицами», «скочиша... по песку» на новгородское ополчение. Таким образом, московское войско разбилось на две части: одни «начаша преже» обстреливать новгородцев, не доходя до них, а затем уже остальные непосредственно накинулись на врага по прибрежному песку «с копьи и з сулицы». Новгородцы оказались внезапно зажаты с разных сторон и утратили волю к победе. Эта операция прошла слаженно и успешно, вот почему в летописях все это обычно подробно не расписывается, а просто сообщается о московском победном натиске и бегстве испугавшихся новгородцев. Однако, как выясняется, сообщения новгородского летописца на деле по существу не противоречат данным московского великокняжеского свода, просто для новгородцев, не раскусивших военную тактику московских войск, притворное отступление москвичей показалось искренним, они в самом деле могли считать, что отбросили малочисленную конницу назад за реку, и если бы не коварный засадный татарский полк, то битва, дескать, имела бы совершенно иной исход. А для москвичей это была удачно совершенная операция, и им оставалось гордиться, как ловко и быстро они малыми силами смогли обратить в бегство огромную рать новгородцев. Интересна в той связи приведенная в Типографской летописи молитва Холмского и Хромого к Иисусу Христу. Воеводы ее произнесли перед самой атакой и призывали Господа помочь им одолеть многочисленных недругов, как Давид иноплеменного силача Голиафа, или Гедеон, с отрядом из 300 воинов, огромные полчища врагов: «Господи Исусе Христе Боже, по- собивый кроткому Давыду победити иноплеменника Гольяфа и Гедеону такожде победити трема сты множество иноплеменныхъ, пособи же, Господи, ныне и намъ, недостойнымъ рабомъ твоимъ, надъ сими новыми отступникы и изменники, иже восхотеша хрес- тьянскую веру православную покорити и к Латынской ереси пре- ложитися и не восхотеша по заповедемъ твоимъ ходити и восхоте- ша Латынскому кралю и митрополиту работати и имяномъ ихъ
врагь твоихъ, Господи, въ твоей церкви съборней имяноватися и поминати. Ты, Господи, помози намъ и имени твоего ради вся отъ тебе возможна, а оть человекъ ничто же». Историки почти не замечали этого эпизода. Лишь в 2010 г. на него обратили внимание С.С. Пашин и А.А. Гедеонова, но почему-то истолковали это в качестве книжных конструктов. Вполне вероятно, что эта молитва и в самом деле являлась художественным вымыслом монаха-летописца, а в реальности никем из воевод не произносилась. Но таким образом он, скорее, живописал вполне реальную обстановку на берегах Шелони. В самом деле, аналогии подобраны на редкость удачно. Давид был меньше Голиафа, отряд Гедеона - иноземного воинства, а москвичей - чем новгородцев. При этом следует учесть, что Давид и Гедеон одержали победы хитростью: первый поверг могучего врага пращой с безопасного для себя расстояния, а второй неожиданно напал на спящее воинство под покровом ночи, а проснувшиеся недруги, в потемках не разобрав, что к чему, сами перебили друг друга. И московские воеводы, надо думать, вполне могли молить Бога, чтобы им тоже с помощью ловкого маневра удалось разгромить превосходящего по численности врага. Другое дело, что по правилам христианского смирения подвиги Давида и Гедеона они приписали исключительно Божьему промыслу, и себе тоже молили даровать сходную победу.
Надо отметить, что все прошло не только блестяще, но и быстро: москвичи «на утро... изполчишяся» и после взаимной перестрелки и перебранки бросились в бой, а новгородцы пустились в бегство в «полутра», и, по-видимому, в пределах все того же утра москвичи успели их преследовать на протяжении 12 верст кряду и вернуться обратно с пленниками: разговор московских великокняжеских с пленными новгородцами тоже был «по рану»! При том, что одна погоня и возвращение, надо полагать, занимали до нескольких часов. (Псковская III летопись почему-то утверждает, что москвичи преследовали новгородцев до Голина. Но Голино находится в
35 км от примерного места Шелонской битвы близ деревни Велебицы. Это, разумеется, слишком далеко для того, чтобы успеть вернуться оттуда с пленниками за утро. Но если дотуда и гнались, то отдельные отряды, основная часть войска следовала верст за 1231, до р. Мшаги, и вернулась с пленниками как раз в пределах утренних часов. Впрочем, это может быть просто следствием своеобразного псковского отношения к географии соседней Новгородской земли. Известно, что место битвы псковские хронисты воспринимали как окрестности Сольцов, и признавая, что битва была не доходя до Сольцов, тем не менее условно локализовали погоню за побежавшими новгородцами от этого населенного пункта. В этой связи и Мшага также могла им казаться протекающей рядом с Голино, где у переправы через устье реки Шелонь расходились новгородские дороги на Русу и Псков. Поэтому, вероятно, речь на самом идет не о Голине как таковом, а о той же Мшаге, докуда и преследовали москвичи новгородцев.)
Трудно сказать, каковы были потери москвичей. Летописи явно преуменьшали их жертвы: по МЛС, после битвы воеводы «видеша воя своя всех здравых» (что, впрочем, являлось традиционным летописным оборотом в случае успешной войны с малыми жертвами), по Типографской летописи, они потеряли одного воина: «бысть же, братие, чюдо преславно вити: отъ таковаго множества людскаго Новогородцевъ единъ человЪкъ у нашихъ убьенъ бысть». Даже если летописец считал только свободных людей, а не боевых холопов, то все равно эти противоречащие друг другу цифры стоит признать заниженными. Но новгородцы, как известно, потеряли около 12 тыс. убитыми, а до 2000 попало в плен! При этом какая-то
Сидоренко Александр