В кино люди действительно убивают друг друга из ручного скорострельного оружия. В реальной жизни это случается редко. А если и случается, то это делают первые четыре-пять пуль (как мог бы подтвердить несчастный Дарио, будь он теперь вообще в состоянии что-нибудь подтвердить). После первых четырех-пяти выстрелов с человеком - даже физически сильным - который пытается управлять таким оружием, происходят две вещи: ствол начинает подниматься, а сам стрелок начинает поворачиваться вправо или влево, в зависимости от того, какое несчастное плечо он решил размозжить отдачей. Короче говоря, избрать такое оружие мог бы только клинический кретин или кинозвезда; это все равно, что пытаться застрелить человека из отбойного молотка.
В течение секунды Эдди был неспособен ни на какие конструктивные действия, а мог только таращиться на это совершенное чудо идиотизма. Потом он увидел, что за Трюкачом в дверь протискиваются другие, и поднял револьвер Роланда.
- Готов! - орал Трюкач радостно и истерично, как человек, который смотрел так много фильмов, что уже не может отличить то, что должно происходить по сложившемуся у него в сознании сценарию, от происходящего на самом деле. - Он готов! Я его уделал! Я его у...
Эдди нажал спуск и превратил Трюкача от бровей и выше в мелкие брызги. Судя по его поведению, выше бровей у него было не так уж много. "Елки-палки, когда эти штуки стреляют, так дырки получаются те еще", - подумал он.
Слева от Эдди раздалось громкое БУ-БУХ. Что-то прорыло в его недоразвитом левом бицепсе горячую канавку. Он увидел, что Балазар, припав за углом усыпанного картами письменного стола, целится в него из "Магнума". Вместо плеча у Балазара была алая каша, с которой капало красное. Эдди пригнулся; в ту же секунду "Магнум" грохнул вновь.
Роланд сумел присесть на корточки, прицелился в первого из новой группы людей, входивших в дверь, и нажал спуск. Он перекрутил барабан, выбросил стреляные гильзы и давшие осечку патроны на ковер и зарядил револьвер этим одним новым патроном. Он сделал это зубами. Балазар держал Эдди на прицеле. "Если этот патрон не сработает, я думаю, нам обоим конец".
Этот патрон сработал. Револьвер рявкнул, дернулся в его руке назад, и Джимми Аспио отлетел в сторону, выпустив из разжавшихся, обессиленных смертью пальцев свой пистолет калибра.45.
Роланд увидел, как он дернулся назад, и пополз по усеявшим пол осколкам стекла и щепкам. Он опустил револьвер в кобуру. Нечего было и думать о том, чтобы еще раз перезарядить его, когда на правой руке не хватает двух пальцев.
Эдди управлялся очень хорошо. Насколько хорошо, стрелок мог судить по тому, что он сражался голым. Это - трудное дело. Иногда - невозможное. Стрелок схватил один из автоматических пистолетов, которые выронил Клаудио Андолини.
- Ребята, чего вы ждете? - пронзительно кричал Балазар. - Мать вашу! СОЖРИТЕ ИХ!
В дверь ворвались Большой Джордж Бьонди и второй "джентльмен" из кладовой. "Джентльмен" из кладовой орал что-то по-итальянски.
Роланд по-пластунски полз к углу письменного стола. Эдди встал, целясь в дверь и во вбежавших. "Он знает, что Балазар притаился там и ждет, но он думает, что теперь из нас двоих вооружен только он, - подумал Роланд. - Вот и еще один готов умереть за тебя, Роланд. Какой же великий грех совершил ты, что вызываешь у столь многих такую страшную преданность?”
Балазар встал, не замечая, что стрелок зашел ему во фланг. Балазар думал только об одном: прикончить, наконец, проклятого наркаша, обрушившего на его голову всю эту беду.
- Нет, - сказал стрелок, и Балазар обернулся к нему; лицо у него было удивленное.
- Ах, мать... - начал Балазар, поворачивая ствол "Магнума". Стрелок всадил в него четыре пули из пистолета Клаудио. Это была дешевая штучка, почти игрушка, и стрелку казалось, что от прикосновения к ней его рука испачкалась, но, быть может, презренного противника и подобало убить презренным оружием.
Энрико Балазар умер с выражением предельного изумления на том, что осталось от его лица.
- Привет, Джордж! - сказал Эдди и нажал спуск револьвера стрелка. Опять раздался этот симпатичный грохот. "В этой крошке испорченных нет, -ошалело подумал Эдди. - Должно быть, мне достался хороший".
Прежде, чем пуля Эдди отбросила Джорджа назад, на кричавшего, он успел один раз выстрелить, но промахнулся. Эдди овладело иррациональное, но абсолютно убедительное чувство: ощущение, что револьвер Роланда обладает некой колдовской защитной силой, силой талисмана. Пока Эдди держит его, с ним ничего плохого не случится.
Потом наступила тишина; тишина, в которой Эдди были слышны только стоны человека, лежавшего под Большим Джорджем (рухнув на Руди Веккьо -так звали этого несчастного - Джордж сломал ему три ребра) да звон в собственных ушах. Он подумал - интересно, будет ли он когда-нибудь опять хорошо слышать. По сравнению с этой перестрелкой, которая сейчас уже как будто кончилась, самый громкий рок-концерт из всех, на каких довелось побывать Эдди, казался не громче радио, играющего за два квартала.
Кабинет Балазара теперь вообще не был похож на комнату. Его прежняя функция уже больше не имела значения. Эдди огляделся вокруг широко раскрытыми, изумленными глазами очень молодого человека, который видит нечто подобное впервые в жизни, но Роланду этот взгляд был знаком, и этот взгляд всегда был один и тот же. Было ли это открытое поле боя, где от пушек, винтовок, мечей и алебард погибли тысячи, или маленькая комната, где перестреляли друг друга пятеро или шестеро - все равно, в конце концов это оказывалось одно и то же место: еще одна мертвецкая, провонявшая порохом и сырым мясом.
От стены между туалетом и кабинетом остались лишь несколько стоек. Всюду поблескивало битое стекло. Потолочные панели, взорванные ярким, но бесполезным фейерверком из М-16 Трюкача Постино, свисали вниз подобно лоскутам содранной кожи.
Эдди сухо кашлянул. Теперь ему стали слышны и другие звуки: гомон возбужденного разговора, выкрики, доносившиеся снаружи, откуда-то с улицы, а вдали - переливчатый вой сирен.
- Сколько? - спросил Эдди стрелок. - Может быть так, что мы их всех перестреляли?
- Да, я думаю...
- Эдди, а что у меня для тебя есть-то, - сказал из коридора Кевин Блейк. - Я подумал, она тебе может пригодиться, вроде как на память, понимаешь? - Кевин сделал со старшим из братьев Дийн то, что Балазар не сумел сделать с младшим. Он швырнул отрезанную голову Генри Дийна через дверь снизу вверх.
Эдди увидел, что это, и закричал. Он бегом кинулся к двери, не замечая вонзавшихся в его босые ноги осколков стекла и дерева, крича и стреляя на бегу, израсходовав последний годный патрон в своем боевом револьвере.
- Нет, Эдди! - заорал Роланд, но Эдди не слышал. Он был не способен что-либо слышать.
В шестом гнезде оказался негодный патрон, но к этому моменту Эдди уже не сознавал ничего, кроме того факта, что Генри умер, Генри, они отрезали ему голову, какой-то паршивый сукин сын отрезал Генри голову, и этот сукин сын за это заплатит, да-да, можете быть уверены.
Поэтому он бежал к двери и все нажимал и нажимал спуск, не замечая, что ничего не происходит, не замечая, что его ступни красны от крови, и Кевин Блейк шагнул в дверной проем ему навстречу, низко пригнувшись, с автоматическим пистолетом "Лама".38 в руке. Рыжие волосы Кевина пружинками и колечками торчали вокруг головы, и Кевин улыбался.
"Занизит", - подумал стрелок, понимая, что только при большом везении ему удастся попасть в цель из этой ненадежной маленькой игрушки, даже если он угадал верно.
Когда Роланд увидел, что уловка солдата Балазара выманит Эдди, он поднялся и, стоя на коленях, для опоры подложил под левую кисть правый кулак, угрюмо не обращая внимания на боль, пронизавшую его, когда он сжал правую руку в кулак. У него оставался только один шанс. Боль не имела значения.
Потом рыжеволосый, улыбаясь, шагнул в дверь, и мозг Роланда, как всегда, отключился; его глаза видели, рука стреляла, и внезапно оказалось, что рыжий лежит в коридоре у стенки с открытыми глазами и с маленькой синей дырочкой во лбу. Эдди стоял над ним, визжа и рыдая, снова и снова нажимая спуск большого револьвера с сандаловой рукояткой и пустым барабаном, точно, как бы мертв ни был рыжеволосый, ему все было мало. Стрелок подождал смертоносного перекрестного огня, который должен был перерезать Эдди пополам, и когда этого не случилось, понял, что все действительно кончилось. Если и были другие солдаты, то они убежали.
Он устало поднялся на ноги, пошатнулся и медленно пошел туда, где стоял Эдди.
- Хватит, - сказал он.
Эдди не обратил на него ни малейшего внимания и продолжал нажимать спуск, направив большой пустой револьвер Роланда на убитого.
- Хватит, Эдди, он мертв. Все они мертвы. У тебя из ног идет кровь.
Эдди по-прежнему, не обращая на него внимания, все нажимал и нажимал спуск. Гомон возбужденных голосов на улице приближался. Звук сирен - тоже. Стрелок взялся за револьвер и потянул его к себе. Эдди обернулся к нему и, прежде, чем Роланд успел до конца осознать, что происходит, Эдди ударил его по голове сбоку его же собственным револьвером. Роланд почувствовал, как теплой струей хлынула кровь, и бессильно прислонился к стене. Он старался удержаться на ногах - им надо было как можно скорее выбираться отсюда. Но он чувствовал, как, несмотря на все усилия, соскальзывает вниз, а потом мир ненадолго заволокло серой пеленой.
Он вырубился не больше, чем на две минуты, а потом сумел заставить себя снова видеть все четко и встать на ноги. Эдди в коридоре уже не было. Револьвер Роланда лежал на груди у убитого парня с рыжими волосами. Стрелок нагнулся, преодолел приступ головокружения, поднял его и, неловко изогнувшись, опустил в кобуру.
"До чего же мне не хватает этих окаянных пальцев", - устало подумал он и вздохнул.
Он с трудом, шатаясь и спотыкаясь, вернулся в развалины комнаты; остановился, нагнулся и собрал всю одежду Эдди, какую сумел удержать, согнув левую руку. Сирены приблизились почти вплотную. По мнению Роланда, те, кто крутил их ручки, были, вероятно, милицией, может быть, отрядом добровольцев при начальнике полиции, чем-нибудь в этом роде... но все-таки он не исключал, что это могли быть и люди Балазара.
- Эдди, - прохрипел он. Горло у него опять разболелось, в нем опять дергало, даже еще хуже, чем в шишке, набухшей у него на голове, там, где Эдди стукнул его револьвером.
Эдди ничего не слышал. Эдди сидел на полу, прижимая к животу голову брата. Он весь трясся и плакал. Стрелок поискал глазами дверь, не нашел и почувствовал нехорошее удивление, почти ужас. Потом он вспомнил. Раз они оба были по эту сторону, единственный способ вновь создать дверь состоял в физическом контакте между ним и Эдди.
Роланд протянул к Эдди руку, но тот, не переставая плакать, отшатнулся. "Не дотрагивайся до меня", - сказал он.
- Эдди, все кончилось. Они все мертвы, и твой брат тоже мертв.
- Оставь моего брата в покое! - по-детски взвизгнул Эдди, и его сотряс новый приступ дрожи. Он прижал отрезанную голову к своей груди, как младенца, и стал ее укачивать. Он поднял на стрелка глаза, из которых лились слезы.
- Он обо мне всегда заботился, все время, понял? - проговорил он сквозь такие отчаянные рыдания, что стрелок с трудом разбирал его слова. -Всегда. Почему же я-то не смог о нем позаботиться хоть один разочек, хоть в этот раз, ведь он обо мне каждый раз заботился!
"Да уж, здорово он о тебе заботился, - мрачно подумал Роланд. - Ты погляди на себя, как ты здесь сидишь и весь трясешься, будто съел яблоко с лихорадочного дерева. Уж он о тебе просто замечательно заботился".
- Нам надо идти.
- Идти? - В первый раз на лице Эдди появилась слабая тень понимания, тут же сменившаяся испугом. - Никуда я не пойду. А особенно - туда, в то место, где эти здоровенные крабы, или как их там, съели Джека.
Кто-то колотил в дверь, кричал, требовал, чтобы открыли.
- Ты хочешь остаться здесь и объяснять, откуда взялись все эти трупы? - спросил стрелок.
- Мне все равно, - ответил Эдди. - Без Генри это не важно. И ничего не важно.
- Для тебя, невольник, может быть, и не важно, - сказал Роланд, - но это дело касается других.
- Не смей меня так называть! - вскрикнул Эдди.
- Я буду тебя так называть до тех пор, пока ты не покажешь мне, что можешь выйти из камеры, в которой сидишь! - прокричал в ответ Роланд. Кричать ему было больно, но он все равно орал. - Выкинь этот гнилой кусок мяса и кончай нюнить!
Эдди смотрел на него широко раскрытыми, испуганными глазами. Щеки у него были мокры от слез.
- ЭТО ВАШ ПОСЛЕДНИЙ ШАНС, - сказал снаружи голос, усиленный мегафоном. Эдди звук этого голоса показался призрачным, как голос ярмарочного зазывалы. - ПРИБЫЛА СПЕЦИАЛЬНАЯ ГРУППА ПО БОРЬБЕ С ТЕРРОРИСТАМИ - ПОВТОРЯЮ: ПРИБЫЛА СПЕЦИАЛЬНАЯ ГРУППА ПО БОРЬБЕ С ТЕРРОРИСТАМИ!
- Что там есть для меня, за этой дверью? - спокойно спросил стрелка Эдди. - Давай, говори. Если ты сумеешь мне сказать, может, я и пойду. Но если ты соврешь, я замечу.
- Вероятно, смерть, - ответил стрелок. - Но прежде, чем это случится, скучно тебе, я думаю, не будет. Я хочу, чтобы ты присоединился к моему поиску. Конечно, все это, скорее всего, закончится смертью - смертью для нас четверых в незнакомом месте. Но если бы мы все-таки пробились... - У него заблестели глаза. - Если мы пробьемся, Эдди, ты увидишь нечто такое, что превзойдет все, что мерещилось тебе во всех твоих грезах.
- Какое нечто?
- Темную Башню.
- Где эта Башня?
- Далеко от того берега, где ты меня нашел. Насколько далеко, я не знаю.
- Что это за Башня?
- Этого я тоже не знаю; знаю только, что она может быть чем-то вроде... вроде болта. Центральная чека, которая не дает развалиться всему существующему. Всему существующему, всему времени и всем мерам.
- Ты сказал - четверо. А кто такие остальные двое?
- Они неведомы мне, ибо их еще предстоит вытащить.
- Как ты вытащил меня. Или как ты хотел бы меня вытащить.
- Да.
Снаружи послышался кашляющий взрыв, похожий на выстрел из миномета. Стекло витрины "Падающей Башни" взрывом вдавило внутрь бара. Бар начал наполняться удушливыми облаками слезоточивого газа.
- Ну? - спросил Роланд. Он мог бы схватить Эдди, этим их соприкосновением заставив дверь появиться, втолкнуть в нее Эдди и протолкнуться сам. Но он только что видел, как Эдди ради него рисковал жизнью; видел, как этот истерзанный наркоманией человек вел себя с достоинством прирожденного стрелка, невзирая на свою пагубную привычку и на то, что ему пришлось драться нагишом, в чем мать родила, и поэтому Роланд хотел, чтобы Эдди решил сам.
- Поиски, приключения, Башни, миры, которые надо завоевать, - сказал Эдди, с трудом улыбнувшись. Новые снаряды со слезоточивым газом влетели в окна и с шипением разорвались на полу, но ни тот, ни другой не обернулись. Первые едкие струйки газа уже начали просачиваться в кабинет Балазара. -Звучит даже лучше, чем в тех книжках Эдгара Райса Берроуза про Марс, что Генри мне иногда читал, когда мы были маленькие. Ты только одно пропустил. - Что я пропустил?
- Прекрасных дев с обнаженной грудью.
Стрелок улыбнулся.
- По дороге к Темной Башне, - сказал он, - может встретиться все, что угодно.
Тело Эдди сотряс новый приступ дрожи. Он поднял голову Генри, поцеловал одну холодную, пепельно-серую щеку и бережно отложил окровавленную реликвию в сторону. Он встал с пола.
- Ладно, - сказал он. - Все равно у меня на сегодняшний вечер ничего не намечалось.
- Вот, возьми, - сказал Роланд и сунул ему в руки одежду. - Надень хотя бы башмаки. Ты себе ноги порезал.
Снаружи, на тротуаре, два мента в плексигласовых масках и бронежилетах ломали парадную дверь "Падающей Башни", в туалете Эдди - в подштанниках, в кроссовках "Адидас", а больше ни в чем, - по одной передавал Роланду пробные упаковки кефлекса, а Роланд рассовывал их по карманам джинсов Эдди. Когда все они были надежно размещены, Роланд опять правой рукой обнял Эдди за шею, а Эдди опять крепко взял Роланда за кисть левой руки. И дверь - прямоугольник тьмы - внезапно оказалась на месте. Эдди чувствовал, как ветер из того, другого мира отбрасывает у него со лба пропотевшие волосы. Он слышал, как о каменистый берег плещут волны. Он ощущал резкий запах кислой морской соли. И несмотря ни на что, несмотря на всю его боль, все его горе, ему вдруг захотелось увидеть эту Башню, о которой говорил Роланд. Ему очень сильно захотелось ее увидеть. А раз Генри умер, что у него осталось здесь, в этом мире? Родители у них умерли, а постоянной девушки у Эдди не было уже три года, с тех пор, как он заторчал на всю катушку - была только непрерывная череда давалок, ширялок, нюхалок. Ни одной порядочной. К гребанной матери такие дела.
Они шагнули в дверь, и Эдди даже шел чуть-чуть впереди.
На той стороне его вдруг опять начало трясти, ломать, мышцы мучительно сводило. Это были первые симптомы тяжелой героиновой абстиненции. И с ними у него появились первые испуганные мысли о том, во что он влип.
- Постой! - закричал он. - Мне нужно на минуточку вернуться! У него в столе! У него в столе в соседней комнате! Наркота! Если они держали Генри под кайфом, значит, должно быть ширево! Героин! Он мне нужен! Я без него не могу!
Он умоляюще смотрел на Роланда, но у стрелка было каменное лицо.
- Эта часть твоей жизни кончилась, Эдди, - сказал он и протянул вперед левую руку.
- Нет! - завопил Эдди, вцепляясь в него. - Нет, ты не понял, чувак, я без него не могу! НЕ МОГУ!
С тем же успехом он мог бы вцепиться в камень.
Стрелок захлопнул дверь.
Она глухо стукнула - этот звук означал абсолютную безвозвратность - и упала назад, на песок. От ее краев поднялось немного пыли. Позади двери ничего не было, и теперь на ней не было никакой надписи. Данный проход между двумя мирами закрылся навсегда.
- Нет! - взвизгнул Эдди, и чайки в ответ ему загалдели, словно с издевкой и презрением; чудовища стали задавать ему вопросы, быть может, намекая, что он сможет расслышать их получше, если подойдет поближе, а Эдди, плача и трясясь, повалился на бок и забился в судорогах.
- Твоя нужда пройдет, - сказал стрелок и ухитрился достать из кармана джинсов Эдди, которые были так похожи на его собственные, одну из пробных упаковок. Опять он сумел прочесть некоторые буквы, но не все. Было написано что-то вроде "Чийфлет".
Чийфлет.
Лекарство из другого мира.
- Либо убьет, либо исцелит, - пробормотал Роланд и всухую проглотил две капсулы. Потом он принял три оставшиеся таблетки астина и лег рядом с Эдди и, как сумел, обхватил его руками, и через некоторое время - трудное время - они оба заснули. КАРТЫТАСУЮТСЯ Карты тасуются После этой ночи время для Роланда то и дело прерывалось, вообще не было реальным временем. Он помнил только ряд отдельных картин, моментов, разговоров вне контекста; картины мелькали и пролетали мимо, подобно одноглазым тузам, и тройкам, и девяткам, и Проклятой Черной Суке - Даме Пауков, когда колоду быстро-быстро тасует шулер.
После он спросил у Эдди, сколько это длилось, но Эдди тоже не знал. Время разрушилось для них обоих. В аду не бывает времени, а каждый из них находился тогда в своем личном аду: Роланд - в аду лихорадки и инфекции, Эдди - в аду ломки.
- Меньше недели, - сказал Эдди. - Это - единственное, что я знаю точно.
- Откуда ты это знаешь?
- Лекарства для тебя у меня было как раз на неделю. После этого тебе пришлось бы самому сделать одно из двух.
- Выздороветь или умереть?
- Верно.
Карты тасуются Сумерки сгущаются, и в это время раздается выстрел, сухой треск, слышный сквозь неизбежный и неотвратимый шум бурунов, умирающих на пустынном берегу: "БА-БАХ!". Стрелок ощущает запах пороха. "Что-то случилось, - беспомощно думает стрелок и хватается за револьверы, которых нет на месте. - Ох, нет, это - конец, это...”
Но больше выстрелов не слышно, и что-то начинает Карты тасуются вкусно пахнуть в темноте. Спустя столько времени, долгого, темного, иссушающего, что-то варится. Дело не только в запахе. Он слышит потрескивание веток, видит слабое оранжевое мерцание костра. Время от времени ветерок с моря доносит до него ароматный дым и другой запах, тот, от которого у него слюнки текут. "Еда, - думает он. - Боже мой, неужели я хочу есть? Если я хочу есть, то, может, я выздоровею".
Он пытается позвать: "Эдди", - но голос у него совсем пропал. У него болит горло, так сильно болит. "Надо было и астин захватить", - думает он - и пытается засмеяться: все снадобья для него, и ничего для Эдди. Появляется Эдди. Он держит жестяную тарелку, одну из тех, что стрелок узнал бы где угодно, в конце концов, она же - из его собственного кошеля. На ней лежат мокрые, дымящиеся куски беловато-розового мяса.
"Что?" - силится спросить Роланд, но ему удается выдавить лишь слабый, мерзкий писк.
Эдди читает у него по губам.
- Не знаю, - сердито отвечает он. - Знаю только, что я от этого не помер. Ешь, черт тебя дери.
Он видит, что Эдди очень бледен, Эдди весь трясется; он чувствует, что от Эдди чем-то пахнет - либо дерьмом, либо смертью - и понимает, что Эдди очень плохо. Желая утешить его, он протягивает к Эдди руку. Эдди отшвыривает ее.
- Я тебя покормлю, - сердито говорит он. - Хрен меня знает, зачем. Мне бы следовало тебя убить. Я бы так и сделал, кабы не думал, что уж если ты один раз смог пролезть в мой мир, так, может, и опять сумеешь.
Эдди оглядывается вокруг.
- И если б не то, что я бы тогда остался один. Если не считать их.
Он снова поворачивается к Роланду, и его сотрясает приступ дрожи - такой сильный, что куски мяса чуть не слетают с жестяной тарелки. Наконец, дрожь унимается.
- Ешь, чтоб тебя.
Стрелок ест. Мясо более, чем неплохое: оно невероятно вкусное. Ему удается съесть три куска, а потом все расплывается и сливается в новую Карты тасуются попытку заговорить, но все, на что он способен, это шептать. Ухо Эдди прижато к его губам, только иногда (когда у Эдди очередной приступ спазмов), его отбрасывает в сторону. Стрелок повторяет: "На север. Выше... выше по берегу".
- Почем ты знаешь?
- Просто знаю, и все, - шепчет он.
Эдди смотрит на него. "Ты сумасшедший", - говорит он.
Стрелок улыбается и пытается отключиться, но Эдди дает ему пощечину, сильную пощечину. Голубые глаза Роланда широко открываются и на миг становятся такими живыми и начинают метать такие молнии, что у Эдди делается смущенный вид. Потом его губы растягиваются в улыбке, вернее - в оскале.
- Ага, можешь вырубаться, - говорит он, - но сперва придется тебе принять лекарство. Уже пора. Во всяком случае, судя по солнцу. Так я полагаю. Бойскаутом я, правда, сроду не бывал, так что точно-то не знаю. Но, по-моему, самое время. Открой ротик пошире для доктора Эдди, Роланд. Открой рот пошире, похититель гребанный.
Стрелок раскрывает рот широко, как младенец, ищущий грудь. Эдди вкладывает ему в рот две таблетки, а потом небрежно заливает туда пресную воду. Как догадывается Роланд, вода, должно быть, из горного ручья, откуда-нибудь к востоку отсюда. Может быть, она ядовитая; Эдди не сумеет отличить хорошую воду от плохой. С другой стороны, с самим Эдди, как видно, все в порядке, да и выбора-то, в сущности, нет - или есть? Нет.
Он глотает, начинает кашлять и чуть не задыхается, а Эдди безразлично смотрит на него.
Роланд тянется к нему.
Эдди пытается отстраниться.
Снайперский взгляд стрелка заставляет его подчиниться.
Роланд притягивает Эдди к себе так близко, что ощущает вонь его болезни, а Эдди ощущает вонь болезни стрелка; от этого сочетания им обоим тошно, но оно вынуждает их обоих терпеть.
- Здесь есть только две возможности, - шепчет Роланд. - Не знаю, как в твоем мире, но здесь - только две. Либо стоять и, быть может, остаться жить, либо умереть, опустившись на колени, склонив голову и нюхая вонь своих подмышек. Мне выбирать... - Он заходится кашлем. - Мне выбирать нечего.
- Кто ты такой? - кричит на него Эдди.
- Твоя судьба, Эдди, - шепчет стрелок в ответ.
- Хоть бы ты уже нажрался дерьма и подох, - говорит Эдди. Стрелок пытается заговорить, но не успевает - засыпает, а в это время карты тасуются БА-БАХ!
Роланд открывает глаза, видит, как сквозь тьму несутся миллиарды звезд, и снова смыкает веки.
Он не знает, что происходит, но думает, что все в полном порядке. Колода все еще движется, карты все еще тасуются Опять ароматные, сочные куски мяса. Он чувствует себя лучше. Эдди тоже выглядит получше. Но у него встревоженный вид.
- Они подбираются все ближе, - говорит он. - Может, они и некрасивые, но кой-чего они все ж таки соображают. Они понимают, что я делаю. Уж не знаю, каким образом, но понимают и не одобряют. Каждую ночь они подбираются маленько поближе. Если ты в состоянии, так было бы совсем неглупо с рассветом перебраться подальше. А то этот рассвет может оказаться для нас последним.
- Что? - Это не то, чтобы шепот, а хрип, где-то на полпути между шепотом и обычной речью.
- Они, - говорит Эдди и жестом показывает на прибрежный песок. -Дэд-э-чек, дам-э-чам и прочая херовина. Я думаю, Роланд, они - как мы: сами есть любят, а чтобы их ели - не очень.
Внезапно, в порыве крайнего ужаса и омерзения, Роланд понимает, что это за беловато-розовые куски мяса, которыми Эдди его кормил. Он не в состоянии говорить: отвращение лишает его даже того жалкого подобия голоса, какое ему удалось вернуть себе. Но все, что он хочет сказать, Эдди читает на его лице.
- А что же я, по-твоему, делал? - злобно шипит он. - Вызывал Красного Омара на дуэль?
- Они ядовитые, - шепчет Роланд. - Поэтому...
- Ну да, поэтому ты и доходишь. Но я, друг мой Роланд, стараюсь не дать им дойти до тебя. А что ядовитые, так гремучие змеи, вон, тоже ядовитые, а люди-то их едят. Они знаешь какие вкусные. Как цыплята. Я про это где-то читал. А эти, по-моему, с виду, как омары, вот я и решил рискнуть. Что нам еще-то жрать оставалось? Землю? Я пристрелил одного из этих гадов и уж варил его, варил - до умопомрачения. Больше ничего не было. А по правде-то они очень даже вкусные. Я каждый вечер по одному пристреливаю, как только солнце начинает садиться. Пока совсем не стемнеет, они двигаются довольно медленно. И я что-то не замечал, чтобы ты отказывался.
Эдди улыбается.
- Мне нравится думать, что, может, мне попался один из тех, что слопали Джека. Мне нравится думать, что я ем этого стервеца. Мне от этого вроде бы легче на душе, понимаешь?
- Один из них отъел кусок и от меня, - хрипит стрелок. - Два пальца на руке, один на ноге.
- Тоже неплохо, - не перестает улыбаться Эдди. Лицо у него бледное, какое-то акулье... но вид у него уже не такой больной, и запах дерьма и смерти, раньше окутывавший его, как саван, теперь, кажется, исчезает.
- Иди ты на хуй, - хрипит стрелок.
- В Роланде проснулся боевой дух! - восклицает Эдди. - Может, ты еще и не околеешь! Дуся моя! Это просто чудненько!
- Выживу, - говорит Роланд. Хрип вновь превратился в шепот. В горло ему опять начинают впиваться рыболовные крючки.
- Да ну? - Эдди вглядывается в него, потом кивает и сам отвечает на свой вопрос. - Ну да. По-моему, ты настроился выжить. Один раз я думал, что ты помираешь, а один раз - что ты уже помер. А теперь похоже, что ты выздоровеешь. Какого хрена ты так стараешься выжить на этом занюханном берегу?
- Башня, - одними губами шепчет Роланд, потому что сейчас он уже и хрипеть не может.
- Да зашибись ты со своей хлебаной Башней, - говорит Эдди и поворачивается, чтобы отойти, но изумленно оборачивается, когда рука Роланда, как тисками, сжимает его локоть.
Они смотрят друг другу в глаза, и Эдди говорит: "Да ладно уж. Ладно!" - На север, - шевелятся губы стрелка. - На север, я же тебе говорил.
- Говорил ли он ему об этом? Ему так кажется, но точно он не помнит. Все затерялось, когда перетасовывались карты.
- Откуда ты знаешь-то? - орет на него Эдди в приступе бессильной злости. Он вскидывает кулаки, словно хочет ударить Роланда, и сразу же опускает их.
"Просто знаю - так зачем ты отнимаешь у меня время и силы своими дурацкими вопросами?" - хочет ответить Роланд, но не успевает, потому что карты тасуются и его тащат, его подбрасывает и бьет о камни, голова у него беспомощно мотается из стороны в сторону, он привязан своими собственными портупеями к какой-то нелепой волокуше, и ему слышно, как Эдди Дийн поет песню, такую странно-знакомую, что в первый момент ему кажется, что это бред:
Эйй, Джуд... не дуриии... грустной песне подариии... все свое уменье...
Он хочет спросить: "Где ты слышал это, Эдди? Ты слышал, как я это пел? И где мы?”
Но прежде, чем он успевает спросить, Карты тасуются "Если бы Корт увидел эту конструкцию, он бы этому мальчишке башку прошиб", - думает Роланд, глядя на волокушу, на которой он провел день, и смеется. Смех получается не ахти какой. Звук у него, как у волны, когда она выбрасывает на берег камни. Он не знает, насколько далеко они ушли, но, во всяком случае, достаточно далеко, чтобы Эдди полностью выдохся. Он сидит на большом камне в свете угасающего дня, на коленях у него лежит один из револьверов стрелка, а сбоку стоит бурдюк, до половины заполненный водой. Карман его рубашки слегка оттопыривается. Там лежат патроны из задних концов патронных лент - все уменьшающийся запас "хороших" патронов. Эдди завязал их в кусок собственной рубашки. Основная причина того, что запас "хороших" патронов уменьшается так быстро, состоит в том, что один из каждых четырех-пяти тоже оказывается негодным.