— У меня тут ничего для вас нет. Отправляйтесь-ка восвояси, пока я не задал вам хорошей трепки. Против тебя, Билли Керби, я зла не имею. И чего ради беспокоишь ты старика, который не причинил тебе никакого вреда?
Керби был теперь уже в нескольких шагах от охотника. Он спокойно уселся на конец лежавшего на земле бревна и стал внимательно рассматривать нос Гектора: лесоруб хорошо знал собаку, часто встречал ее в лесу, а иной раз и кормил, делясь с ней собственным обедом.
— Ты победил меня в стрельбе, Натти, я не стыжусь признать это,— сказал он.— И я ничуть на тебя за то не обижен. Но нынешний выстрел, сдается мне, тебя подведет. Ходят слухи, что ты убил оленя.
— Я сегодня сделал всего два выстрела, и оба в пуму,— ответил Кожаный Чулок.— Вот, поглядите, это скальпы обеих пум. Я как раз собирался пойти с ними к судье, получить за них премию.
И с этими словами он бросил в руки Керби оба кошачьих скальпа, а тот, смеясь, начал поддразнивать собак, дав им понюхать эту необычную дичь.
Видя, как успешно идут переговоры Билли, Хайрем осмелел. Он подошел поближе и заговорил повелительным тоном, как то надлежало представителю власти.
Прежде всего он зачитал вслух ордер, тщательно упирая на основные его пункты, и под конец особенно отчетливо и громко назвал имя судьи, подписавшего этот документ.
— И Мармадьюк Темпл поставил свое имя на этом клочке бумаги?—спросил Натти, качая головой.— Ну-ну. Как видно, для этого человека законы, принадлежащая ему земля да всякие новшества дороже родной плоти и крови. Но я уверен, что девушка тут ни при чем. Глаза у нее как у молодой лани. Бедняжка не виновата, она себе отца не выбирала. Вот что, мистер Дулитл, я законы знаю плохо. Говорите, что следует делать дальше.
|
|
— Да ведь это простая формальность, Натти,— сказал Хайрем, стараясь говорить дружелюбным тоном.— Давайте зайдем в дом и там все обсудим. Деньги на уплату штрафа найдутся. Как я понял, судья готов вынуть их из своего кармана.
Старый охотник, который с самого начала зорко следил за тремя посетителями, не покидал своей позиции на пороге хижины. Вид у старика был непреклонный, можно было не сомневаться, что уговорить Натти Бампо не так-то легко. Едва Хайрем шагнул чуть поближе, вообразив, очевидно, что Натти готов впустить его в дом, как Натти повелительно поднял руку и заставил магистрата отступить.
— Должно быть, вы забыли, что я вам сказал. Не вводите меня в искушение,— проговорил старый охотник.— Я никого не тревожу, почему же мне докучают? Идите-ка прочь, отправляйтесь подобру-поздорову и передайте судье, что он может оставить себе свои премии. Но я не допущу, чтобы по приказу Мармадьюка Темпла хозяйничали в моем доме.
Эти слова, вместо того чтобы утихомирить магистрата, только еще сильнее подстрекнули его любопытство, а Керби воскликнул:
— Вот это по-честному! Натти не будет требовать себе награды за пум, а с него пусть не берут штрафа за оленя, и дело с концом. Это я называю поступать по всей справедливости. Люблю, когда зря не тянут канители и никто не в обиде.
— Я требую, чтобы нас впустили в дом,— заявил Хайрем самым авторитетным тоном, на какой только был способен.— Именем закона! Впусти нас обоих, меня и исполняющего обязанности понятого Билли Керби.
— Ну-ка, назад, сквайр, назад! Не испытывайте моего терпения,— сказал Кожаный Чулок очень серьезно, выразительным жестом предлагая Хайрему отступить.
|
|
— Ладно, ладно, ты за это поплатишься! — не унимался Хайрем.— Ну-ка, Билли, Джотем, бросайтесь смелее! Мне нужны доказательства.
Тут Хайрем, ошибочно приняв спокойное, хотя и твердое выражение на лице Кожаного Чулка за готовность повиноваться, ступил было на порог, но охотник мгновенно схватил магистрата за плечи и отшвырнул от хижины шагов на десять. Внезапность и неожиданная сила Натти заставили всех оцепенеть, но уже в следующее мгновение Керби залился веселым смехом, шедшим, как видно, прямо от души.
— Вот это здорово, старина! — заорал он. — Стало быть, сквайр-то знает тебя лучше, чем я! Ну-ка, ну-ка, выходите вон на ту зеленую лужайку, посмотрим, кто из вас кого одолеет. А мы с Джотемом последим, чтобы все было по правилам.
— Уильям Керби, я призываю тебя к твоим обязанностям! — вопил издали Хайрем.— Хватай его! Я требую именем закона! Хватай!..
Но Кожаный Чулок принял еще более угрожающую позу, и вдруг все увидели, что в руке у него ружье, дуло которого обращено прямо на Билли Керби.
— Отойди, прошу тебя,— сказал охотник лесорубу.— Ты ведь знаешь, я бью без промаха. Я не хочу проливать твою кровь, но, если ты попытаешься ступить на порог моего вигвама, наша с тобой кровь обагрит эту зеленую лужайку.
Пока все происходившее казалось лесорубу лишь забавными пустяками, он держал сторону слабейшего, но при виде ружья настроение его резко изменилось. Он поднялся с бревна во весь рост и, глядя прямо в лицо охотнику, ответил:
|
|
— Я пришел сюда, Кожаный Чулок, не как враг. Твоя железная палка пугает меня не больше, чем старое, сломанное топорище. Скажи только слово, сквайр Дулитл, и чтоб все было по закону,— и тогда увидим, кто из нас посильнее.
Но магистрат исчез. В то самое мгновение, как в руках охотника появилось ружье, оба, и Хайрем и Джотем, словно испарились. Не слыша ответа, лесоруб обвел вокруг себя недоумевающим взглядом, но заметил лишь две фигуры, стремительно мчавшиеся в направлении поселка: как видно, достойные джентльмены не только успели прикинуть в уме скорость ружейной пули, но и вероятную дальность ее полета.
— Ты их до смерти напугал,— проговорил Керби, и на его широкой физиономии появилось выражение презрения.— Но меня ты не застращаешь. Опусти-ка ружье, мистер Бампо, не то мы с тобой поссоримся.
Натти опустил ружье и ответил:
— Я не желаю тебе ничего дурного, Билли Керби, но посуди сам, мыслимо ли, чтобы такой негодяй командовал в доме честного человека? От тебя, Билли, я не утаю, оленя я убил, это верно. Можешь забрать его шкуру, она послужит тебе вещественным доказательством. Премия, что причитается мне за убитых кошек, покроет штраф, вот мы и будем квиты.
— Верно, верно, старик! — воскликнул Керби, обрадовавшись этому мирному предложению. Все недовольство мигом исчезло с его честной, открытой физиономии.— Давай-ка сюда шкуру, и все будет по-хорошему.
Натти вошел в хижину и скоро вернулся, неся требуемое вещественное доказательство. Лесоруб тут же ушел, настроенный по отношению к охотнику вполне миролюбиво, как если бы решительно ничего не произошло. Он шагал по берегу озера и время от времени разражался смехом, вспоминая, как Хайрем покатился кубарем от пинка Натти. В общем, вся эта история показалась Билли лишь презабавной шуткой.
Но он еще не успел дойти до поселка, как там уже разнеслись слухи о неповиновении Натти закону, о том, что старый охотник угрожал ему, Билли, ружьем, и о том, как Натти расправился с Хайремом, отшвырнув его от своего порога. Уже поговаривали, что не худо бы послать за шерифом, а некоторые даже высказывались в том духе, что следует собрать ополчение граждан и принять меры против нарушителя порядка. Устроили даже нечто вроде совета, чтобы обдумать на нем. как поступить со старым Натти Бампо. Прибытие Билли Керби, тащившего оленью шкуру, уничтожало всякие основания для обыска и совершенно изменяло положение дел. Оставалось лишь получить с охотника штраф и тем самым удовлетворить закон. Все единогласно порешили, что это может быть с равным успехом проделано и в понедельник, так как субботний вечер для большинства поселенцев был праздничным. Таким образом, все дальнейшие действия были отложены на тридцать шесть часов.
ГЛАВА XXXI
Так ты посмеешь, может быть,
В его берлоге льва дразнить
И Дугласа в дому его?
Вальтер Скотт. «Мармион»
Волнение мало-помалу улеглось, и жители поселка стали один за другим расходиться по домам, каждый храня на лице серьезную мину человека, внесшего свою лепту в дело общественного порядка, когда Оливер Эдвардс, возвращаясь от священника, встретил на своем пути молодого юриста, уже известного читателю под именем мистера Липпета. Между этими двумя молодыми людьми было очень мало схожего как во взглядах, так и во всем их внешнем облике, но оба принадлежали к наиболее образованной прослойке этой маленькой общины и потому, разумеется, были знакомы. Сейчас они уже успели заметить друг друга — разойтись молча было неудобно, и между ними произошел следующий разговор.
— Прекрасный вечер, мистер Эдвардс,— начал адвокат, которому явно хотелось побеседовать.— Но нужен дождь, весьма нужен. Всегда или засуха, или потоп, таков основной недостаток здешней погоды. Вы, вероятно, привыкли к более ровному климату?
— Я родился в этом штате,— сухо ответил Эдвардс.
— Да? Мне приходилось слышать на этот счет разные мнения. Впрочем, человек так легко свыкается с новым местом, что совершенно несущественно, где именно он родился. Интересно, как отнесется судья к делу Натаниэля Бампо?
— К делу Натаниэля Бампо? — переспросил Эдвардс.— О чем вы говорите, сэр?
— А вы разве не слышали? — воскликнул тот с удивлением, разыгранным столь ловко, что оно показалось Эдвардсу искренним.— Может получиться весьма неприятная история. Дело в том, что старик нынче утром подстрелил в горах оленя, а в глазах судьи это серьезное преступление.
— Ах, вот как! — сказал Эдвардс и отвернулся, чтобы скрыть краску, вдруг проступившую на его загорелом лице.— В таком случае, охотнику придется уплатить штраф.
— Пять фунтов,— заметил адвокат.— Наберется ли у старого Натти столько денег?
— Наберется ли? — воскликнул юноша.— Я не богат, мистер Липпет, нет, я беден и весь свой заработок откладываю ради цели, чрезвычайно для меня важной. И все же я не дам Кожаному Чулку пробыть в тюрьме даже часа, я истрачу последний свой цент, но выручу старика. Кроме того, он ведь убил двух пум; премия за них с лихвой покроет сумму штрафа.
— Да, да,— сказал адвокат, потирая руки. На физиономии его появилось выражение удовольствия, отнюдь не притворного.— Я не сомневаюсь, что мы распутаем это дело.
— Что распутаем? Какое дело? Прошу вас, сэр, объясните.
— Натти подстрелил оленя, но это сущие пустяки в сравнении с тем, что случилось потом,— продолжал мистер Липпет доверительным тоном, который подкупил молодого человека, сколь ни мало он был расположен к юристу.— На него поступила жалоба, свидетели присягнули в том, что в хижине у Натти Бампо спрятана оленина, судья дал ордер на обыск, и...
— Обыск? — в ужасе воскликнул Эдвардс и снова отвернулся, теперь уже для того, чтобы скрыть покрывшую его лицо бледность.— И что же было обнаружено, что увидели...
— Только дуло ружья старого Бампо, а это зрелище способно усмирить чье угодно любопытство.
— Так, так! — воскликнул с облегчением Эдвардс, разражаясь громким смехом.— Значит, старый герой вынудил отступить противника? Вынудил ведь, правда?
Адвокат удивленно уставился на юношу, но тут же снова заговорил на занимавшую его тему.
— Позвольте заметить вам, сэр, дело это не шуточное,— сказал он.— Сорок долларов премии и ваш полугодовой заработок сильно подтают к тому времени, когда оно будет улажено. Бампо нанес магистрату оскорбление при исполнении им служебных обязанностей и вдобавок угрожал оружием констеблю. Это вина немалая, она наказуема не только штрафом, но и тюремным заключением.
— Как! Посадить Кожаного Чулка за решетку? Нет, нет, сэр, это сведет старика в могилу! Нет, этого они не сделают!
— Знаете что, мистер Эдвардс, о вас поговаривают, что вы человек странный,— сказал вдруг юрист, переходя на откровенный тон.— Если вам известно, как можно заставить присяжных не выносить приговора виновному, когда дело для них ясно и доказательства неоспоримы, то я готов признать, что вы более моего сведущи в вопросах юриспруденции, хотя я получил диплом и занимаюсь судебной практикой целых три года.
Но у Эдвардса разум уже начинал брать верх над чувствами, и, по мере того как юноша все яснее видел подлинную сложность дела, он больше вникал в то, что говорил ему адвокат.
Волнение, в первый момент невольно вырвавшееся наружу, улеглось, и, хотя было очевидно, что Оливер еще очень взбудоражен всем тем, что только что узнал, он сумел взять себя в руки и теперь внимательно слушал советы мистера Липпета.
Несмотря на растерянность в мыслях, Оливер вскоре сообразил, что почти все, что предлагает юрист, сводится к хитрым уловкам, требующим при этом немалого времени для своего осуществления,— это не соответствовало ни нраву юноши, ни его материальным средствам. Однако Эдвардс дал понять мистеру Липпету, что в случае, если дело будет передано в суд, он готов полностью оплатить его адвокатские услуги, что было принято юристом весьма положительно. На этом они расстались — один чинно прошествовал к небольшому строению, деревянная вывеска над дверью которого гласила: «Мистер Липпет, юрист», а второй энергично зашагал к «дворцу» Мармадьюка Темпла. Мы же на время предоставим юриста самому себе и направим внимание читателя на его клиента.
Войдя в холл, широкие двери которого были раскрыты настежь, давая доступ теплому вечернему воздуху, Эдвардс увидел Бенджамена, выполнявшего обычные свои домашние обязанности, и торопливо спросил, где судья.
— У себя в кабинете, и с ним плотник Хайрем. А мисс Лиззи в гостиной. Ну, скажу я вам, мистер Оливер, вот было натворила нам беды эта кошка или пума, как ее там. Я этого зверя знаю плохо, в Англии у нас таких не водится. Еще в прошлом году я говорил, что в горах бродит дикая кошка, я сам слышал ее мяуканье как-то осенним вечером, когда возвращался в ялике с рыбной ловли. Кабы она вышла, так сказать, на открытую воду, чтоб было ясно, куда вести судно, я бы тут же разделался со зверюгой. Но попусту водить глазами по верхушкам деревьев, выискивать ее — это для меня все одно что стоять на палубе одного корабля и глазеть на марсы другого. Все равно не отличишь одну снасть от другой, и...
— Да, да, разумеется,— прервал его Эдвардс.— Я должен видеть мисс Темпл.
— Это нетрудно, сэр, она в соседней комнате. Ах, мистер Эдвардс, какая б то была утрата для судьи, кабы мисс Лиззи погибла! Провались я на этом месте, если знаю, где бы ему тогда раздобыть себе другую дочку — совсем взрослую, я хочу сказать. Да, сэр, на мой взгляд, мистер Бампо человек достойный и маху не даст, коли дело дойдет до ружья или остроги. Я почитаю его своим другом, как и вас, мистер Оливер.
— Спасибо, Бенджамен, она может понадобиться! — воскликнул Эдвардс, порывисто сжимая руку дворецкого.— Она может очень скоро нам понадобиться, и тогда я дам тебе об этом знать.
И, не дожидаясь, пока честный малый обдумает ответ, юноша высвободил руку из его мощного пожатия и прошел в гостиную.
Элизабет была одна и сидела все так же, откинувшись на диване. Погруженная в глубокое размышление, девушка прикрыла глаза рукой, по форме и цвету являвшей собой совершеннейший образец искусства.
Пораженный прелестью изящной фигуры и ее позы, юноша умерил нетерпение и приблизился к Элизабет осторожно и почтительно.
— Надеюсь, я не помешал вам, мисс Темпл,— начал он,— но мне необходимо поговорить с вами.
Элизабет отняла руку от лица, и Эдвардс увидел, что глаза девушки подернуты влагой.
— Это вы, Эдвардс? — произнесла она тоном мягким и кротким — обычным в ее разговорах с отцом, но в отношении юноши это было впервые и взволновало его до глубины души.— Как чувствует себя бедняжка Луиза?
— Она с отцом, спокойна и преисполнена благодарности богу. Я еще никогда не был свидетелем проявления столь горячих чувств, какие она выразила мне в ответ на мою радость по поводу ее спасения. Мисс Темпл, когда я услышал о том, что вам пришлось пережить, я от волнения потерял дар речи. Я опомнился лишь на пути к дому мистера Гранта. Мне кажется... мне кажется, там я сумел лучше выразить свое сочувствие, потому что мисс Грант даже расплакалась, слушая мои незамысловатые речи.
Элизабет ответила не сразу и снова закрыла лицо рукой. Но уже в следующую минуту, подавив волнение, она поглядела прямо на Эдвардса, не спускавшего с нее глаз, и сказала с улыбкой:
— Ваш друг Кожаный Чулок отныне и мой друг, Эдвардс. Я все думаю, как бы мне получше отплатить ему. Быть может, вы, так хорошо знающий всю его жизнь, все его нужды, поможете мне.
— Да! — воскликнул юноша с жаром, изумив тем свою собеседницу.— Благослови вас бог за ваше доброе сердце! Натти имел неосторожность преступить закон: сегодня утром он убил оленя. Я считаю, что я должен понести наказание вместе с ним, потому что я тоже принимал участие в этой охоте. Вашему отцу подали жалобу, он отдал распоряжение обыскать...
— Да, я все это знаю,— прервала его Элизабет.— Закон обойти нельзя — хижину Натти обыщут, обнаружат оленя и возьмут штраф с охотника. Но я хочу задать вам ваш же вопрос: вы столько времени живете под нашей крышей и все еще не знаете нас? Взгляните на меня, Оливер Эдвардс. Неужели вы можете поверить, что я позволю посадить в тюрьму человека, который только что спас мне жизнь, что я пожалею денег на уплату за него штрафа? Нет, сэр. Мой отец судья, но он прежде всего человек и христианин. Дело будет улажено, никто не обидит Натти.
— Какую тяжесть сняли вы с моей души! — воскликнул Эдвардс.— Значит, старика больше не будут тревожить, ваш отец не даст его в обиду? Я должен верить, раз это говорите вы, мисс Темпл.
— Вы имеете возможность выслушать заверения и самого судьи, мистер Эдвардс,— вот идет отец, он вам скажет то же.
Но вошедший в эту минуту Мармадьюк всем своим видом сразу рассеял радужные надежды Элизабет. Лоб его был нахмурен, лицо озабоченно. Ни Элизабет, ни Оливер не произнесли ни слова. Судья несколько раз прошелся по комнате и затем сказал:
— Все наши планы рухнули, дочка. Своим упрямством Кожаный Чулок навлек на себя негодование судебных властей, и теперь я уже не в силах остановить ход дела.
— Как! Почему, отец? Штраф — это пустяки. Я, конечно...
— Я не мог предвидеть, что такой безобидный человек, как Натти, станет оказывать сопротивление представителю власти,— сказал судья.— Я был уверен, что он подчинится распоряжению, у него произведут обыск, возьмут с него штраф и закон будет удовлетворен. Но теперь старику придется изведать всю его суровость...
— И какое же наказание грозит ему, сэр? — спросил Эдвардс, стараясь говорить спокойно.
Мармадьюк круто повернулся в сторону юноши.
— Вы здесь? Я вас не заметил. Судья не может ничего сказать, пока не выслушает свидетельские показания и присяжные не вынесут свой приговор. Однако в одном я могу заверить вас, мистер Эдвардс: все будет сделано по закону, хотя и у меня были моменты слабости — желание простить Натти его вину, потому что он оказал моей дочери неоценимую услугу.
— Никто, я полагаю, не сомневается в чувстве справедливости, присущем судье Темплу,— проговорил Эдвардс с горечью.— Но обсудим все спокойно, сэр.
Неужели возраст, образ жизни моего старого друга и незнание законов не являются смягчающими вину обстоятельствами?
— Обстоятельства могут смягчить преступление, но могут ли они оправдать его? Скажите, молодой человек, должно ли общество терпеть, когда представителям власти угрожают оружием? Разве для того старался я укротить этот дикий край?
— Если бы вы укротили тех диких зверей, сэр, что еще сегодня утром угрожали жизни вашей дочери, ваши доводы звучали бы убедительнее.
— Эдвардс! — воскликнула Элизабет.
— Спокойно, дитя мое,— остановил ее отец.— Молодой человек несправедлив ко мне, я не давал ему для этого повода. Я оставлю без внимания ваши слова, Оливер, я знаю, вы друг Натти и, ратуя за него, перешли границы благоразумия.
— Да, он мой друг! — воскликнул Эдвардс.— И я горжусь этим! Он человек простой, необразованный, даже невежественный и, быть может, с предрассудками, хотя, мне думается, его взгляды на жизнь во многом правильны. Но главное — это доброта его сердца, сэр, она с лихвой покроет тысячи недостатков. Он верен друзьям, он никогда не покинет в беде друга — не только человека, но даже и собаку.
— Это хорошая рекомендация, мистер Эдвардс,— мягко проговорил судья.— Но мне не удалось заслужить расположение Кожаного Чулка, со мной он всегда резок, однако я терпел это как причуду старого человека. И теперь, когда он предстанет передо мной как его судьей, он убедится, что прежнее его вызывающее поведение, равно как и оказанные мне большие услуги, не повлияют на решение.
— Да разве это преступление — прогнать от своих дверей наемного негодяя? Нет, сэр, если во всем этом деле и есть преступник, то это не Натти Бампо.
— А кто же, по-вашему, сэр? — спросил судья, глядя прямо в глаза разгорячившемуся юноше.
Лицо Мармадьюка Темпла уже вновь приняло свое обычное спокойное выражение.
Молодой человек не выдержал — он уже и без того был крайне взволнован, и теперь, при этом вопросе судьи, он окончательно отбросил всякую сдержанность.
— Кто преступник? И вы спрашиваете об этом меня? — воскликнул он запальчиво. — Спросите-ка собственную совесть, судья Темпл. Подойдите к двери, взгляните на долину, на мирное озеро, на темные горы и скажите своему сердцу, если оно у вас есть: откуда пришли к вам все эти богатства, как случилось, что вы стали их обладателем? Неужели вы не сгораете со стыда, когда видите, как бродят по этим землям обнищавшие, обездоленные — могиканин и Кожаный Чулок?
Мармадьюк в глубоком изумлении внимал этому бурному взрыву негодования, но, когда юноша умолк, он знаком остановил дочь, проявлявшую признаки нетерпения, и сказал:
— Вы забываетесь, Оливер Эдвардс. Я уже слышал, что вы утверждали, будто вы потомок туземных властителей этих земель. Но, право, ваше образование ни к чему вам не послужило, если вы не знаете, что земли эти достались мне по соглашению с вашими собственными предками — если вы действительно претендуете на туземное происхождение. И пусть небо будет мне свидетелем, оно знает, как я использовал эти права. После того, что вы осмелились мне сказать, мы должны расстаться. Я слишком долго предоставлял вам мой кров, настало для вас время покинуть его. Зайдите в кабинет, я выплачу все, что остался вам должен. Если хотите прислушаться к совету того, кто намного вас старше, опасайтесь, чтобы ваша невоздержанность не повредила вам в будущем.
Гнев юноши уже остыл, он стоял и глядел отсутствующим взглядом вслед удалявшемуся Мармадьюку — мысли Эдвардса были далеко. Наконец он опомнился и, медленно обведя взглядом комнату, увидел, что Элизабет опустила голову на грудь и вновь закрыла лицо руками. Вся горячность его исчезла.
— Мисс Темпл... Я позволил себе лишнее, я забыл о вашем присутствии. Вы слышали, что сказал ваш отец. Я нынче же покину ваш дом, но с вами я хотел бы расстаться по-дружески.
Элизабет медленно подняла голову, и на мгновение в глазах ее мелькнула грусть, но тут же они зажглись всегдашним огнем, щеки девушки запылали: в ней произошла резкая перемена. Она встала и двинулась к двери.
— Я прощаю вас, Эдвардс, и отец мой тоже простит вас,— сказала она, обернувшись у самого выхода.— Вы судите о нас неверно, но придет время, и вы измените мнение...
— Изменить мнение о вас, мисс Темпл? — прервал ее юноша. — Нет, никогда! Я...
— Я не хочу вас слушать, сэр, говорить буду я. Во всем, что произошло, есть нечто, чего я не понимаю. Но передайте Кожаному Чулку, чтобы он видел в нас не только судей, но и друзей. Пусть наш разрыв с вами не причинит ему лишних огорчений. Все равно, что бы вы ни говорили, вы не в силах ни облегчить его участь, ни усугубить его вину. Мистер Эдвардс, желаю вам счастья и более добрых друзей.
Юноша хотел что-то сказать, но Элизабет скрылась за дверью, и, когда он вышел, девушки уже нигде не было видно. Мгновение Эдвардс стоял в оцепенении, затем бросился вон из дома и поспешил к хижине охотника.
ГЛАВА XXXII
Измерил землю, звезд постиг он ход,
Узнал, каким был древле лунный год.
Александр Поп. «Храм славы»
Ричард вернулся из своей поездки только на следующий день лишь поздно ночью. Среди остальных дел ему пришлось также возглавить поимку шайки мошенников, которые уже в те далекие времена, укрываясь в лесах, чеканили фальшивые монеты и затем распространяли их по всей стране. Поимка фальшивомонетчиков закончилась успешно, и среди ночи шериф во главе констеблей и стражников, сопровождавших четверых скованных преступников, въехал в поселок. Подле ворот «дворца» судьи мистер Джонс остановился и, велев своим подчиненным препроводить арестованных в тюрьму, сам двинулся по усыпанной гравием дорожке, преисполненный того самодовольства, какое должен испытывать человек подобного склада, когда он чувствует, что ему наконец действительно удалось доказать, на какие великие дела он способен.
— Эй, Агги! Куда ты запропастился, черномазый бездельник? —заорал шериф, подъезжая к крыльцу.— Я что ж, всю ночь буду торчать в этой тьме?.. Воин, Воин! А ты-то где? Вот так сторож! Я вижу, все спят, кроме меня! А мне, бедному, приходится не смыкать глаз, чтоб остальные спокойно почивали... Воин! Воин!.. Признаться, это впервые, что пес, хоть он и стал порядочным лентяем, не откликнулся и подпустил к дому в ночное время чужого, не проверив, честный то человек или вор. Носом он чует плутов так же безошибочно, как я угадываю их с первого взгляда... Эй, Агамемнон! Да куда вы все провалились? Ну, вон хоть пес-то наконец показался!
Шериф уже слез с коня и теперь смотрел, как из конуры медленно вылезает кто-то темный, кого он, естественно, принял за Воина, но, когда этот «кто-то», к его изумлению, выпрямился и встал не на четыре, а на две ноги, мистер Джонс в свете звезд разглядел курчавую голову и темную физиономию негра.
— Что ты тут делаешь, черная бестия, дьявол тебя возьми? — закричал шериф.— Неужто для твоей африканской крови недостаточно тепла в доме, что ты выгнал бедного пса из его конуры и забрался туда сам поспать на его соломе?
С негра уже слетел весь сон, и он, всхлипывая и причитая, пытался ответить своему хозяину:
— Ох, масса Ричард, масса Ричард!.. Что тут случилось, ох, что случилось!.. Никогда и не думал, что такое может случиться... Я думал, он никогда не умрет... Его не хоронили, все ждали, когда вернется масса Ричард... только могилу выкопали...
И тут бедняга, вместо того чтобы толком объяснить, что именно произошло, громко заревел.
— Кто? Что? Кого хоронить, кому могила? Кто умер? — дрожащим голосом расспрашивал Ричард.— Что тут у вас стряслось? Уж не с Бенджаменом ли?.. У него болела печень, но ведь я дал ему...
— Нет, не Бенджамен,— хуже, хуже! — рыдал Агги.— Ох, господи... Мисс Лиззи и мисс Грант гуляли... в горах. Бедный Войн!.. Он загрыз дикую кошку... Ох, господи... Натти Бампо... у него разорвано все горло. Посмотрите сами, масса Ричард, вон он лежит...
Все это для шерифа было полной загадкой, и он уже был рад терпеливо дождаться, пока негр принесет ив кухни фонарь, и вслед за своим слугой пошел к конуре, где действительно увидел труп бедняги Воина, окровавленный и окоченевший, но почтительно покрытый теплой одеждой негра. Ричард хотел было начать расспросы, но горе Агги, уснувшего на добровольном карауле возле мертвой собаки, вновь ожившее теперь, когда он окончательно проснулся, совершенно лишило негра способности вразумительно изъясняться. По счастью, в этот момент открылась парадная дверь и на пороге появился Бенджамен; держа высоко над головой свечу, он прикрывал ее другой рукой так, что тусклый свет падал прямо на его грубую физиономию. Ричард бросил негру уздечку, велел ему позаботиться о коне и быстро вошел в дом.
— Что такое, почему пес издох? — крикнул он Бенджамену. — Где мисс Темпл?
Указав большим пальцем левой руки через правое плечо, Бенджамен ответил:
— У себя.
— А судья?
— Спит.
— Ну-ка объясни, что случилось с Воином и почему так ревет Агги?
— Там все записано, сквайр,— сказал Бенджамен, кивнув на грифельную доску, лежавшую на столе подле кружки с пуншем, короткой трубки, еще не потухшей, и молитвенника.
Среди других увлечений у Ричарда была страсть вести дневник. Дневник этот, похожий на корабельный журнал, включал в себя не только все то, что касалось его, Ричарда, собственной персоны, но и сведения о погоде, а также хронику всех семейных событий, а подчас и происшествий в поселке. Со времени назначения на должность шерифа, обязывавшую к частым отлучкам из дому, Ричард поручил Бенджамену в свое отсутствие записывать на грифельной доске все то, что дворецкий почтет достойным внимания, и по возвращении переносил эти записи в журнал, датируя их и снабжая необходимыми примечаниями. Правда, при выполнении Бенджаменом подобных обязанностей имелось одно серьезное препятствие, преодолеть которое была способна только изобретательность Ричарда. Бенни Помпа не читал ничего, кроме своего молитвенника, да и то лишь некоторые страницы в нем, притом по складам и с ошибками. Но написать он не смог бы ни единой буквы. Большинству это обстоятельство показалось бы непреодолимым барьером в секретарской деятельности, но Ричард был не из тех, кто легко сдается. Он изобрел для Бенджамена нечто вроде системы иероглифов, каждый из которых обозначал то или иное повседневное явление природы: солнце, дождь, ветер, часы и тому подобное. А для особых случаев, дав к тому ряд необходимых наставлений, шериф полагался на смекалку дворецкого. Читатель, конечно, понял, что именно на этот свой «дневник» и указал Бенджамен, вместо того чтобы прямо ответить на вопросы.