«естественное - искусственное»
Возможно ли создание искусственного разума? Если полностью перенести мыслительные процессы конкретного человека в машину, будет ли такой разум искусственным, или нет? Не является ли разум человека таким же искусственным, если человек создан кем-то другим, будь то Бог или существа из другого мира? И не является ли тогда понятие искусственное относительным или вообще бессмысленным? Любые рассуждения на тему искусственного разума не будут иметь под собой основания без понятия о том, что же искусственно, а что естественно. Эта проблема занимала умы мыслителей на протяжении всей человеческой истории, начиная с момента осознания человеком, что он может что-то создавать.
Искусственное и естественное — онтологические характеристики объектов внутренней и внешней реальности, различающиеся их по способу происхождения, существования и исчезновения. В соответствии с этим системы деятельности (а также языка, культуры и мышления) должны рассматриваться как результат взаимодействия и склейки двух принципиально разных механизмов: искусственного механизма, регулируемого целями и сознательно используемыми нормами, соответственно выражаемого в телеологических терминах: целей, проектов, норм, техники; и естественного механизма, описываемого в терминах объективированных явлений, спонтанных процессов, средовых условий, и фиксируемого с помощью феноменальных описаний, моделей, законов и закономерностей. Все организованности культуры и деятельности в рамках такого подхода полагаются кентавр-системами или искусственно-естественными образованиями. В силу этого они не могут быть описаны в онтологически однородных терминах и требуют привлечения, по меньшей мере, бинарных, дуалистических схем. Это предположение радикально проблематизирует и ограничивает применение естественнонаучной методологии в социально-гуманитарной сфере. Соотношение искусственного и естественного в человеческой деятельности, культуре, мышлении, языке оказывается «пробным камнем» новых методологических подходов.
Как соотносятся между собой сознательные действия отдельных субъектов, реализующих те или иные нормативные (целевые, проектные и т.д.) представления и "естественным" ходом истории, определяемого сложившимися материальными и социокультурными условиями? - так можно сформулировать историко-философскую постановку проблемы искусственного и естественного.
Новая эпистемическая ситуация связана с тем, что объектом исследовательского внимания становятся уже не чисто природные явления в их сопоставлении с человеческой техникой и культурой, а вторичные процессы «оестествления» и «оискусствления» (артификации) в рамках самой деятельности. Речь идёт о таких совершенно различных феноменах как массовое сознание, человеко-машинные системы, развивающее обучение, и, как некое их объединение, искусственный разум.
Впервые соотношение «искусственного и естественного» как философская проблема было осмыслено Платоном («Софист» 219 а-с; 268 d и др.), где он определяет естественное, как созданное Богом, а искусственное – как любое «отображение» созданного Богом. В диалоге Теэтета с чужестранцем есть такие рассуждения:
- Чужеземец: Мы знаем, что и мы, и другие живые существа, и то, из чего произошло все природное, - огонь, вода и им родственное - суть произведения бога, каждое из которых им создано. Или как?
- Теэтет: Так.
- Чужеземец: Каждое из них сопровождают отображения, а вовсе не сами вещи, тоже произведенные божественным искусством.
- Теэтет: Какие?
- Чужеземец: А [образы] во сне и все те [образы], которые днем называются естественными призраками: тени, когда с огнем смешивается тьма, затем двойные отображения, когда собственный свет [предмета] и чужой сливаются воедино на блестящих и гладких предметах и порождают отображение, которое производит ощущение, противоречащее прежней привычной видимости.
- Теэтет: Следовательно, здесь два произведения божественного творчества: сама вещь и образ, ее сопровождающий.
- Чужеземец: Но что же с нашим искусством? Не скажем ли мы, что оно с помощью строительского мастерства воздвигает дом, а с помощью живописи нечто другое, создаваемое подобно человеческому сну для бодрствующих?
- Теэтет: Конечно, так.
- Чужеземец: Так же обстоит и с остальным: соответственно двум частям двояки и произведения нашего творчества: с одной стороны, говорим мы, имеется сам предмет, а с другой - его изображение.
- Теэтет: Теперь я понял значительно лучше и допускаю два вида творческого искусства, расчлененных в свою очередь надвое: согласно одному делению, это человеческое и божественное искусства, согласно же другому, произведения каждого из них состоят, с одной стороны, из самих предметов, а с другой - из некоторых подобий последних. [1]Так же эту мысль можно проследить и в другом произведении Платона – диалоге «Кратил», где обсуждается, закрепляет ли язык форму за содержанием «по природе» или «по соглашению».
- Сократ. Ну, хорошо. Давай чуть-чуть отвлечемся, Кратил. Может быть, ты согласишься, что одно дело - имя, а другое - кому оно принадлежит?
- Кратил. Ну, положим.
- Сократ. А согласен ли ты, что имя есть некое подражание вещи?
- Кратил. В высшей степени.
- Сократ. Не полагаешь ли ты, что и живописные изображения - это подражания каким-то вещам, но подражания, выполненные неким иным способом?
- Кратил. Да.
- Сократ. Ну, хорошо... Может быть, я чего-то не улавливаю в твоих словах, и, скорее всего, ты говоришь правильно. Скажи, можно ли различать эти изображения в их отношении к вещам, подражания которым они собой представляют, или же нет?
- Кратил. Можно.
- Сократ. Может быть, с теми вещами, которые существуют или не существуют в зависимости от того или иного количества, дело так и обстоит, как ты говоришь: скажем, если к десяти или любому другому числу что-то прибавить или отнять, тотчас получится другое число. Но у изображения чего-то определенного и вообще у всякого изображения совсем не такая правильность, но, напротив, вовсе не нужно воссоздавать все черты, присущие предмету, чтобы получить образ. Смотри же, так ли я рассуждаю? Будут ли это две разные вещи - Кратил и изображение Кратила, если кто-либо из богов воспроизведет не только цвет и очертания твоего тела, как это делают живописцы, но и все, что внутри,- воссоздаст мягкость и теплоту, движения, твою душу и разум - одним словом, сделает все, как у тебя, и поставит это произведение рядом с тобой, будет ли это Кратил и изображение Кратила, или это будут два Кратила?
- Кратил. Два Кратила, Сократ. Мне, по крайней мере, так кажется.
- Сократ. Так что видишь, друг мой, нужно искать какой-то иной правильности изображений и того, о чем мы здесь говорим, и не следует настаивать на том, что если чего-то недостает или что-то есть в избытке, то это уже не изображение. Или ты не чувствуешь, сколького недостает изображениям, чтобы стать тождественными тому, что они воплощают?
- Кратил. Нет, я чувствую.
Таким образом, мнение, участвующих в диалоге мыслителей, сводится к мысле о том, что естественное имеет божественное начало, а искусственное является «проекцией» естественного, но получаемой при помощи человеческого разума.
Позднее Аристотель в «Физике» даст определение искусственного и естественного, являющееся классическим до сих пор: из существующих [предметов] одни существуют по природе, а другие — в силу иных причин.. Животные и части их, растения и простые тела, как-то: земля, огонь, воздух, вода - эти и подобные им, говорим мы, существуют по природе. Всё упомянутое очевидно отличается от того, что образовано не природой: ведь всё существующее по природе имеет в самом себе начало движения и покоя, будь то в отношении места, увеличения и уменьшения или качественного изменения. Ложе, плащ и прочие [предметы] подобного рода, поскольку они соответствуют своим наименованиям и образованы искусственно, не имеют никакого врожденного стремления к изменению или имеют его лишь постольку, поскольку они оказываются состоящими из камня, земли или их смешения. Природа есть некое начало и причина движения и покоя для того, чему она присуща первично, сама по себе. Таков один способ определения природы: она есть первая материя, лежащая в основе каждого из [предметов], имеющих в себе самом начало движения и изменения. По другому же способу она есть форма (morphn) и вид (eidos) соответственно определению [вещи]. А именно, как искусством называется соответствующее искусству и искусственное, так и природой – соответствующее природе и природное. Человек рождается от человека, но не ложе от ложа - потому-то и говорят, что не фигура ложа есть природа, а дерево, ибо если ложе прорастет, то возникнет не ложе, а дерево. Но, если созданная человеком внешняя фигура есть искусство, то форма, порождающих друг друга предметов - природа: ведь от человека рождается человек. [2]. Таким образом, согласно Аристотелю, естественным является то, что произошло «от природы» и что может создать что-либо (естественное или искусственное), а искусственное – то, что не может создавать и не может изменять себя. В античности доминируют представления, согласно которым естественное: природа, космос есть онтологическая ценность, а искусственное — лишь её «производное». При этом природа и космос божественны, одушевлены и сакральны.[3]. Соотношение «естественного-искусственного» есть ничто иное, как отношение «оригинала и отображения, в котором «оригинал» имеет божественное или природное происхождение, а «отображение» всего лишь подобие оригинала. Начиная с IV в. новой эры идея замены «недолговечной» естественной природы природой искусственного становится одной из центральных составляющих в развивающейся техногенной цивилизации. Господство, односторонне понятой идеи, в конечном счете, привело к пониманию мира как машины, точнее, как гигантской системы тонко сконструированных машин. Особенно это наглядно демонстрирует в своём философском творчестве Декарт. Он снимает различие между естественным и искусственным (созданным человеком), характерное для античности и средневековья. Растение — такой же механизм, как и часы, действия природных процессов вызываются «трубками и пружинами», подобно действиям механизма, с той лишь разницей, что тонкость и искусность этих пружин настолько же превосходят созданное человеком, насколько искусство бесконечного творца совершеннее искусства творца конечного. Если мир — механизм, а наука о нём — механика, то познание есть конструирование определённого варианта машины мира из простейших начал, которые мы находим в человеческом разуме. Инструментом этого конструирования является метод, который должен как бы превратить научное познание из кустарного промысла в промышленность, из спорадического и случайного нахождения истин — в их систематическое и планомерное производство. Основные правила метода: начинать с простого и очевидного; путём дедукции получать более сложные высказывания; действовать при этом так, чтобы не упустить ни одного звена, т. е. сохранять непрерывность цепи умозаключений. Для этого необходимы интуиция, с помощью которой усматриваются первые начала, и дедукция, позволяющая получать следствия из них. В «Рассуждении о методе…» Декарт говорит о гипотетической возможности создания машины, имеющей внешний вид, органы и принцип действия, как у животного; и что тогда «у нас не было бы никакого средства узнать, что они не той же природы, как и эти животные «. Однако, опираясь на сделанный им ранее в данной работе вывод о том, что совершенное (в данном случае - человек) может быть создано только более совершенным (Богом), утверждает: «Но если бы сделать машины, которые имели бы сходство с нашим телом и подражали бы нашим действиям, насколько это мыслимо, то у нас все же было бы два верных средства узнать, что эта не настоящие люди. Во-первых, такая машина никогда не могла бы пользоваться словами или другими знаками, сочетая их так, как это делаем мы, чтобы сообщать другим свои мысли. Можно, конечно, представить себе, что машина сделана так, что произносит слова, и некоторые из них – даже в связи с телесным воздействием, вызывающим то или иное изменение в ее органах. Как, например, если тронуть ее в каком-нибудь месте, и она спросит, что от нее хотят, тронуть в другом – закричит, что ей больно, и т. п. Но никак нельзя себе представить, что она расположит слова различным образом, чтобы ответить на сказанное в ее присутствии, на что, однако, способны даже самые тупые люди. Во-вторых, хотя такая машина многое могла бы сделать так же хорошо и, возможно, лучше, чем мы, в другом она непременно оказалась бы несостоятельной, и обнаружилось бы, что она действует не сознательно, а лишь благодаря расположению своих органов. Ибо, в то время как разум – универсальное орудие, могущее служить при самых разных обстоятельствах, органы машины нуждаются в особом расположении для каждого отдельного действия. Отсюда немыслимо, чтобы в машине было столько различных расположении, чтобы она могла действовать во всех случаях жизни так, как нас заставляет действовать наш разум...». [6]То есть, следуя рассуждениям Декарта, можно сделать вывод, что создание машины, абсолютно подобной человеку, слишком сложно. Однако если бы такая машина была создана, её нельзя бы было отличить от человека; тем не менее, он не говорит, являлась бы такая машина естественной или искусственной или нет.
Кант в своём философском творчестве понимает природу вполне в духе натурализма Нового времени как всю совокупность сущего. Об этом свидетельствует то, что термины «природа» и «Вселенная» в его ранних натурфилософских трудах нередко выступают как синонимы. Определение природы в «Пролегоменах», где Кант резюмирует основные положения своей программной работы «Критика чистого разума», ясно указывает на понимание им этого концепта как конструктивного элемента познания. Если бы природа означала существование вещей самих по себе, то мы никогда не могли бы ее познать ни, а priori, ни, a posteriori. [6] Это означает, что понятие природы не имеет отношения к вещам самим по себе, т.е. к реальности, трансцендентной по отношению к сознанию. Определение природы как «совокупности всех предметов опыта», данное следом, не отклоняется от этой установки, так как опыт в философии Канта также трактуется как априори организованный, ведь чтобы появилось «суждение опыта», необходимо, согласно Канту, чтобы к данным чувственных восприятий присовокупились априорные понятия чистого рассудка. «…Каждое восприятие должно быть сначала подведено под эти понятия и тогда уже посредством них может быть превращено в опыт» [6]. Функции символического «хранителя» всеобщего переходят к трансцендентальному субъекту, содержание сознания которого и составляет «объективную реальность». Кант не допускает мысли о том, что структура сознания может быть детерминирована культурой, что повлекло бы за собой предположение о многообразии мыслительных конструкций (разрабатывается современной эпистемологией). Следовательно, в критической философии Канта понятие трансцендентального субъекта замещает понятие природы в качестве символа, репрезентирующего всеобщность. Таким образом, кенигсбергский философ остается в социокультурном контексте новоевропейской философии, но предлагает альтернативную натурализму модель репрезентации социокультурной целостности. А условием возможности критического отношения к понятию природы является догматизм в отношении «трансцендентального субъекта». Изобрести что-то - это совсем не то, что открыть- писал Кант. Ведь то, что открывают, предполагается уже существующим до этого открытия, только оно не было известным, например Америка до Колумба. Но то, что изобретают, например порох, не было никому известно до мастера, который его сделал[6]. Иными словами, изобретение есть создание человеком того, что прежде не существовало, открытие же - это обнаружение того, что существует независимо от сознания человека. В более поздних работах плнятие открытие определялось как обнаружение новых объектов действительности и получение знаний о них. Но различие между изобретением и открытием оставалось. Изобретение обычно относили к технической деятельности, а открытие к познавательной сфере духовной деятельности. Исходя из вышесказанного, следует, что в традициях новоевропейской философии под «естественным» понималось всё то, что существовало и существует независимо от человека. Под «искусственным» -всё то, что созданно человеком и чего ранее не существовало в объективной реальности.
Человек исторически всегда понимался как телесно-духовное единство. Для гуманитарной мысли его суть находилась не в его природной составляющей, а в сфере культуры. Природа «в нём» принималась в расчет только в виде задатков. Собственно же человеческое содержание человек лепил «из себя сам». Он и становится собственно человеком там и тогда, где и когда преодолевает в себе природную данность и сам творит свою судьбу. Собственно, это и есть та субъектность, основанная на категории свободы, из которой исходит в своем понимании человека гуманитарная традиция. Понятно, что такая трактовка относится лишь к ноуменальному человеку, живой же феноменальный человек может быть действительно свободен лишь в отдельные моменты своего бытия. Это понимал и Кант, что нашло отражение в «Прагматической антропологии», где речь идёт именно об эмпирическом человеке. Хотя уже была написана «Критика практического разума», раскрывавшая величественную картину человека как ноуменального существа. Как эмпирическое существо человек не слишком похож на собственный ноуменальный портрет. И только в лице некоторых своих представителей и в отдельные моменты жизни он способен подняться, до обозначенных трансцендентальной кантовской традицией, высот. Правда, иногда природа выступала в качестве альтернативы культуре — это «благородные дикари» Вольтера и Руссо, Г. Торо. Однако это был, конечно, не Naturmensch, а просто человек иной культуры, иного образа мыследеятельности, чужестранец.
В новоевропейской философской традиции человек культуры неизменно выступал в качестве горизонта, из которого только и следует понимать человека. Как и всякий горизонт, это состояние было актуально недостижимо. Однако парадоксальность ситуации была в том, что впервые за всю свою история человек сталкнулся с реальной возможностью исчерпания горизонта, т.е. выхода за его пределы. Человек как никогда оказался близок к осуществлению своей давней мечты - стать монистичным, т.е. полностью искусственным существом. И можно указать на вполне «зримые признаки» приближения такой ситуации. Если раньше основой, «материалом» для создания искусственных артефактов выступала внешняя природа, то по мере освоения человеком собственной природы бытия, в качестве такого «материала» он начал активно использовать самого себя. Человек, активно втягиваясь в техническое освоение мира, область которого стремительно расширяется, сам становится предметом технического воздействия, как и все прочие вещи в окружающем его мире. Подобное техническое освоение мира, которое скромно начиналось как разного рода протезы искусственные глаза, искусственные зубы, искусственные руки и ноги, теперь вполне закономерно распространяется на все другие части человеческого тела. Генная инженерия, фетальная терапия, трансплантология, искусственные органы, искусственное оплодотворение, искусственное продление или прерывание естественной жизни и др. становятся нормой бытия современного человека. Регулированию поддаются не только отдельные органы или системы нашего организма, но и нервная деятельность, психика, память, устойчивость внимания, настроение и т.д. На повестке дня уже стоит массовое использование модификаторов памяти, настроения, интенсивности интеллектуальной и физической деятельности, способных повлиять на успешность деятельности в сфере бизнеса, науки, искусства. Конечно, те или иные способы модификации поведения были известны человеку издавна (взять хотя бы алкоголь, кофе, чай, табак), но тотальность такого воздействия, безусловно, является специфической чертой современности. Еще одна значительная сфера — это прямое конструирование человека и других живых существ методами генной инженерии и молекулярной биологии. Смысл клонирования состоит в том, что оно позволяет (правда, в отдаленной перспективе) создавать своего рода идеальные «запчасти» для человеческого тела, тем самым стирая одну из важнейших граней, отделявших в прежние эпохи организм от механизма. Ю. Хабермас в своей работе «Будущее природы человека» детально исследует последствия «переступания» современной медициной грани, отделяющей терапию, восстановление нарушенных структур и функций от попыток более или менее кардинального улучшения природы человека. В итоге возникает ситуация, которую П.Д. Тищенко, вслед за М. Фуко, называет «биовластью». Суть этих изменений в том, что стремительно исчезает область неподвластного человеку в его собственном теле. Если прежние эскулапы четко представляли себе принципиальные пределы своих возможностей: «Бог дал, Бог и взял» (в том смысле, что можно восстанавливать утраченные функции или даже органы организма, но бессмысленно пытаться улучшить его), то теперь эта сфера «Бог дал», в которой человек не властен, начинает стремительно сокращаться. Самые ответственные и прежде интимные моменты человеческого существования рождение и смерть уже давно перестали быть частным делом самого человека и его ближайших родственников, как перестали быть и делом природы. В значительном числе случаев именно медицинский персонал решает, по какую сторону этих фундаментальных бытийных граней находится человек. Эта грань оказывается настолько зыбкой и произвольной, что это не может не затронуть самого образа человека. Иными словами, мы воочию присутствуем при создании условий для бытия в мире нового существа — сверхчеловека. И в этом смысле пророческие слова Ницше о приближающемся конце антропологической эпохи, сбываются. Как это часто бывает, пророчество сбывается совсем не так, как ожидали. Сверхчеловек современности — это не результат перерождения воли, а продукт биотехнологий и генной инженерии.
Попытки нормализовать отношения «цивилизация - природа» стимулировали появление экологической этики. Вторжение процессов «конструирования» в человеческую природу - появление биоэтики.[3] На протяжении столетий «человеческое» было синонимом ограниченности, временности и несовершенства. В этом отношении переход к «сверхчеловеческому», пусть и средствами техники, это осуществление давних мечтаний. К подобной перспективе можно относиться по-разному. Можно провозгласить анафему и осудить всю технику, вторгающуюся «в святая святых» человека, или приветствовать это как начало новой эпохи постгуманизма, в которой окончательно состоится синтез человека с машиной. Во всяком случае, совершенно очевидно, что такое распространение человеком «на самого себя» технического отношения к миру — событие вполне закономерное в русле технического развития цивилизации, и вряд ли его можно остановить одними апелляциями к вековым ценностям. Современная цивилизация даже в ситуации развитого экологического сознания не готова сколько-нибудь существенным образом отказаться от техники. Речь может идти только о замене «жесткой» техники, слишком сильно воздействующей на окружающую среду, на технику более «мягкую», экологичную. Но ясно и другое: человек в том виде, в каком он существовал на протяжении всей своей предшествовавшей истории, в развивающейся техногенной цивилизации уступит место новому живому существу, для которого будут незначимы многие из тех сюжетов, которые прежде составляли суть человеческого бытия.
Это приводит к необходимости осмыслить, как само понимание жизни как таковой, так и среды, в рамках которой она осуществляется, являясь её органической составляющей. Одним из достижений биологической науки XX вв. стала концепция биосферы. Она строилась на осознании того, что жизнь невозможно понять не только из какой-то отдельной части организма, но и из организма или вида в целом. Жизнь предстает в виде связи и отношения разнообразных групп организмов и видов. Это всегда взаимосвязное многообразие, экосистема, где одни виды и популяции соединены теснейшими узами с другими — в качестве продуцентов, консументов или редуцентов, хищников или жертв, симбионтов или конкурентов и т.д. Жизнь потому и обладает динамической устойчивостью, позволяющей ей возвращаться к прежнему направлению движения, несмотря на разнообразные внешние возмущения и «популяцилнные волны». Она изначально осуществляется в виде взаимосвязанного многообразия. «Предельным горизонтом» жизни выступает вся совокупность живого вещества в целом, т.е. биосфера. Биосфера являет себя как классическая кибернетическая саморегулирующаяся система, обладающая колоссальным запасом прочности. В истории Земли неоднократно были катастрофические ситуации, когда видовое разнообразие уменьшалось в несколько раз. Эти катастрофы могли быть вызваны внутренними причинами (например, тектонической деятельностью, глобальными изменениями климата) или внешними (регулярно повторяющимися столкновениями с более-менее крупными небесными телами). Причинами катастрофического изменения жизни могли выступать и результаты собственного развития биосферы. С такой глобальной катастрофой, изменившей весь облик Земли и живого на её поверхности и оболочках, было связано, например, возникновение нижней границы кембрийского периода. Развитие жизни в докембрии происходило за счет принципиально иных источников энергии, нежели в последующие эоны. Но до сих пор запасов прочности биосферы хватало на то, чтобы жизнь неизменно восстанавливалась. Одни группы и виды живого уступали первенство другим, однако общая замкнутая структура биосферы сохранялась и жизнь продолжалась.
Особенностью современной цивилизации является то, что человек, по всей видимости, вышел за пределы возможности биосферной саморегуляции. Подобное утверждение носит фундаментальный мировоззренческий характер. Его достоверность еще предстоит оценить, как и возможные его последствия для современной цивилизации. Однако на поверхности событий ситуация такова, что масштабы и интенсивность, задействованных энергетических потоков в современной цивилизации настолько велики, что на глазах одного поколения привели к нарушению механизмов самовоспроизводства биосферы. Жизнь начинает исчезать как «физический» процесс, т.е. как то, что существует и развивается «само собой». При этом вовсе не обязательно должны исчезнуть все живые организмы. Они просто перестанут быть частью «само собой» существующей системы. Подобно тому, как птицы на современных птицефабриках — уже давно не «физические» существа, а своего рода биохимические агрегаты по производству определенной продукции. Без постоянной и ежечасной заботы человека они просто не могут существовать. Наглядным прообразом такого рода ситуации может послужить космическая станция: полностью искусственное сооружение, в котором уже сейчас возможно длительное обитание человека и даже выполнение довольно сложных научных и технических программ. Возможно даже создание на таких станциях замкнутого экологического цикла, когда вся производимая на станции органика полностью перерабатывается и вновь идет в оборот. Но вместе с тем эта конструкция ежеминутно зависит от попечения человека и не может существовать так, как существует на Земле жизнь, «сама собой».
Философская антропология, постоянно повышая статус своей востребованности, фиксирует возникающую в пределах современной цивилизации уникальную ситуацию, когда человек действительно становится не только центральным событием мира, но и тем агентом, от которого зависит сохранение живого и жизни на Земле. Вместе с тем ношу ответственности за «своё иное» он должен осознать и нести в процессе становящегося радикального преобразования его собственной сущности: перехода от дуального природно-культурного, естественно-искусственного существа к монистичному искусственно - искусственному существу. В отличие от других «вечных» дисциплин: онтологии или эпистемологии, философская антропология открывает своё собственное «предметное поле» осмысления лишь в рамках этой поворотной точки потенциального изменения сущности человека. Как исторически локальная дисциплина, она фиксирует ситуации, когда человек, следуя Шелеру, действительно «становится проблематичным для себя». [7]
Эволюция человеческой цивилизации имеет тенденцию к поглощению естественного искусственным. Это проявляется в создании множества опосредствующих звеньев между естественными способностями и потребностями человека и искусственными формами их проявления и удовлетворения. Развитию искусственной реальности в значительной степени способствует увеличение численности населения Земли, Воспроизводство человека нуждается в усложнении системы внутрипопуляционных связей, что объективно требует создания все более сложных форм искусственной реальности, коммуникативных систем связи. Инженеры сталкиваются с этическими соображениями, которые они должны учитывать, выполняя свою работу, выбирая проекты, которые должны или не должны быть, реализованы, а также способы осуществления этих проектов. Источником невиданных ранее проблем становится процесс использования искусственного интеллекта во всё более разнообразных видах человеческой деятельности.Современная индустриальная экономика, полностью зависимая от применения компьютеров в целом и отдельных программ искусственного интеллекта в частности, до сих пор неизменно создавала больше рабочих мест, чем устраняла, к тому же приводила к появлению более интересных и высокооплачиваемых специальностей. Теперь, после того как канонической программой искусственного интеллекта стал «интеллектуальный агент», предназначенный в помощ человеку, потеря работы становится еще менее вероятным последствием внедрения искусственного интеллекта по сравнению с той эпохой, когда все усилия специалистов по искусственному интеллекту сосредоточивались на создании «экспертных систем», предназначенных для замены людей. В своё время Артур К. Кларк писал, что «люди в 2001 году могут столкнуться с будущим, заполненным необычайной скукой, когда главной проблемой в жизни станет принятие решения о том, какой из нескольких сотен телевизионных каналов выбрать для просмотра». Единственным из этих прогнозов, который сбылся хоть в какой-то степени, стало количество телевизионных каналов. А вместо сокращения рабочего дня люди, занятые в отраслях промышленности, характеризующихся интенсивным использованием знаний, стали чувствовать себя частью интегрированной компьютеризированной системы, которая работает 24 часа в сутки. Чтобы успешно справляться со своими обязанностями, они вынуждены работать все больше и больше. В индустриальной экономике вознаграждения пропорциональны затратами времени. Увеличение продолжительности работы на 10% обычно приводит в среднем к увеличению доходов на 10%. В информационной экономике, характеризующейся наличием широкополосной связи и упрощением тиражирования интеллектуальной собственности, которую Фрэнк и Кук назвали «обществом, в котором победитель получает все», самое большое вознаграждение приносит способность оказаться немного более успешным, чем конкурент. Увеличение продолжительности работы на 10% может означать увеличение дохода на 100%. Поэтому каждый испытывает все возрастающий прессинг, который заставляет его работать все интенсивнее. Искусственный интеллект, способствуя увеличению темпов внедрения технологических инноваций, вносит свой вклад в эту общую тенденцию Вейценбаум, автор программы Eliza, указал на некоторые потенциальные угрозы, с которыми сталкивается общество в связи с развитием искусственного интеллекта. Одним из доводов Вейценбаума является то, что в результате внедрения искусственного интеллекта в разнообразные виды деятельного освоения быти, люди станут представлять собой автоматы, что приведёт к потере самостоятельности или даже человечности. Однако люди не один раз в историческом пространстве своего бытия переживали «покушение» на чувство их уникальности: Коперник убрал Землю из центра солнечной системы, а Дарвин, поместил вид Homo sapiens на тот же уровень, где находятся все другие виды живых существ. Поэтому даже в случае широкого и успешного наступления искусственный интеллект станет не большей угрозой для моральных устоев общества XXI века, чем была дарвиновская теория эволюции для XIX века. Вейценбаум такжеподчеркнул,что развитие технологии распознавания речи может привести к широкому распространению средств прослушивания телефонных разговоров и поэтому к потере гражданских свобод. Он не предвидел, что когда-то в мире террористические угрозы станут настолько реальными, что изменят отношение людей к тому, с каким уровнем надзора они будут готовы согласиться. Однаковерно и то, что искусственный интеллект обладает потенциалом к созданию средств надзора массового применения. Предсказание Вейценбаума вскоре осуществимо, т.к. правительство США реально уже внедрило системы Echelon, которые «состоят из сети пунктов прослушивания, антенных полей и радарных станций. Система опирается на поддержку компьютеров, в которых используется языковой перевод, распознавание речи и поиск по ключевым словам для автоматического просеивания трафика, идущего по телефону, электронной почте, факсу и телексу. Многие согласны с тем, что компьютеризация приводит к ущемлению прав на личную жизнь. В ответ Скотт Макнили заявил,что у вас все равно нет никакой личной жизни. Забудьте о ней.
Приобретают важное значение вопросы, касающиеся использования интеллектуальных агентов в Internet. Например, достигнут определенный прогресс в части внедрения ограничений в интеллектуальные агенты, чтобы они не могли, допустим, повредить файлы других пользователей. Проблемы становятся еще более важными, когда речь идет о денежных сделках. Если финансовые операции выполняются интеллектуальным агентом «от чьего-то имени», то кто будет отвечать за причиненные убытки? Будет ли существовать такая возможность, чтобы интеллектуальный агент сам имел активы и участвовал в электронных торгах от своего имени? Создается впечатление, что такие вопросы до сих пор еще полностью не изучены. Насколько известно авторам данной книги, еще ни одной программе не был придан правовой статус как индивидуума, способного участвовать в финансовых операциях; в настоящее время такое решение, по-видимому, было бы неблагоразумным. Кроме того, программы еще не рассматриваются как «водители», когда речь идет о контроле за выполнением правил дорожного движения на реальных автомагистралях. По крайней мере, в Калифорнии не предусмотрено никаких юридических санкций, которые исключали бы возможность превышения автоматизированным транспортным средством скоростных пределов, хотя в случае аварии должен нести ответственность проектировщик механизма управления транспортным средством. Как и в случае технологии клонирования людей, законодателям еще предстоит включить новые разработки в правовое поле.
• Успех искусственного интеллекта может стать началом конца человеческой расы. Почти любая технология, попадая в злонамеренные руки, обнаруживает потенциальные возможности для причинения вреда, но когда речь идет об искусственном интеллекте и робототехнике, возникает новая проблема, связанная с тем, что эти злонамеренные руки могут принадлежать самой технологии. Предупреждения о том, какую опасность несут ро