Если Обломов выражает одну сторону христианства (кротость, смирение, нищета духа), то Андрей Штольц и Ольга — другую. Причем, Гончаров пытается и здесь "идеально сконструировать" образ обломовского оппонента Штольца. Христианские представления Штольца о жизни акцентированы автором. То, чего не удостоился Обломов, сказано в романе о Штольце: "Веру он исповедовал православную" (Ч. 2, гл. I). Для Гончарова это обязывающее определение в контексте романа. Крупным планом христианство Штольца показано в аспекте двух проблем: отношения к труду и к браку.
Любопытно отметить, что Штольц с восьми лет "разбирал по складам... библейские стихи и... с матерью читал священную историю" (Ч. 2, гл. I). В полном соответствии с требованиями христианского учения о воспитании Штольц вырос и развивался в обстановке душевной и телесной бодрости и свежести, целомудрия (См. беседу Иоанна Златоустого "О целомудрии юношей"). Гончаров даже развивает тему, намеченную в святоотеческой литературе. Он обращает внимание на неусыпное внутреннее внимание юноши к своей душевной жизни ("Так же тонко и осторожно, как за воображением, следил он за сердцем": Ч. 2, гл. II), на волевые усилия ("Кажется, и печалями, и радостями он управлял..: Ч. 2, гл. II), а главное, на боязнь "ночной культуры" (Г.Флоровский), воображения ("Больше всего он боялся воображения"); и наконец Гончаров акцентирует в Штольце способность к анализу душевной жизни и тонкому поиску меры, "тонкой черты, отделяющей мир чувства от мира лжи и сентиментальности..." (Там же).
Особенно подробно описывает Гончаров рассуждения Штольца о браке. Автор "Обломова" исходит из представления о главенствующей роли мужчины в душевно-духовной жизни женщины, согласно сказанному в Ветхом Завете: "К мужу твоему обращение твое, и той тобою обладати будет" (Быт. 3, 16) и Апостолу Павлу; "Муж глава есть жены", "должна жена повиноваться мужу" (Ефес. 5, 23, 22). Ольга отвергла Обломова, в частности, и потому, что он не способен оказался руководить ее душевно-духовной сферой, но, напротив, требовал ее руководства. Иоанн же Златоуст, комментируя послание ап. Павла, говорит, что в духовной сфере "необходимо превосходство" (мужчины) [10].
Этот момент оказывается весьма значащим как для Ольги, так и для Штольца. Штольц ведет себя в отношении внутренней жизни Ольги, — как подобает христианину, взявшему ответственность за духовную жизнь жены. "Сначала долго приходилось ему бороться с живостью ее натуры... укладывать порывы в определенные размеры... там надо было успокаивать раздраженное воображение, унимать или будить самолюбие. Задумывалась она над явлением — он спешил вручить ей ключ к нему" (Ч. 4, гл. VIII). "Ольга довоспитывалась уже до строгого понимания жизни" (Ч. 4, гл. VIII). Работа Штольца над духовной жизнью Ольги вполне отвечает святоотеческим наставлениям: "Исправь ее добротою и кротостию, как и Христос — Церковь... Если будет в ней какой-нибудь порок... истребляй этот порок... за жену... предстоит нам великая награда за то, что мы учим, руководим ее" [11].
Главное требование к христианской семейной жизни — это "мир" [12]. Гончаров заменяет это понятие тремя иными, "гуманистическими", говоря о "гармонии, тишине" и "покое" (Ч. 4, гл. VIII). Но, кроме того, Гончаров постоянно перефразирует на современный манер Св. Писание. Так, известное изречение "И будета два в плоть едину" (Быт. 2, 24) романист излагает следующим образом: "Два существования, се и Андрея, слились в одно русло" (Ч. 4, гл. VIII). Ал. Павел говорит не один раз о любви мужа к жене: "Мужие, любите своя жены, якоже и Христос возлюби Церковь" (Еф. 5, 25). Гончаров подробно раскрывает тезис о любви мужа и жены как о бесконечном совместном духовном развитии: "Их будило вечное движение мысли, вечное раздражение души и потребность думать вдвоем, чувствовать, говорить!.." (Ч. 4, гл. VIII) Казалось бы, такое понимание любви противоречит строгой формуле: "Якоже и Христос возлюби Церковь". Но еще Иоанн Златоустый говорил о таком тонком предмете, как сочувствие душ в семейной жизни ("удовольствие в беседе с женою") [13].
Когда Ольга дает советы Штольцу ("Ее замечание, совет, одобрение или неодобрение стали для него неизбежною поверкою: он увидел, что она... соображает, рассуждает не хуже его..."), кажется, что перед нами веяние XIX в. и плоды эмансипации. Но и у Иоанна Златоустого читаем: "Убеждаю вас, жены: считайте это обязанностию и давайте мужьям надлежащие советы" [14].
Подобных соответствий со святоотеческим учением можно отыскать в четвертой части романа немало, но главным доказательством того, что Гончаров описывает именно христианскую модель семейных отношений, является широко известный эпизод, в котором высказывается неудовлетворенность Ольги своей жизнью, несмотря на ее видимую полноту. Обычно это место трактуют в том духе, что Ольга выявляет глубоко спрятанную, но присущую Штольцу "обломовщину". Ответы Штольца Ольге трактуются как беспомощные, неожиданно для этого героя "смиренные" ("Мы не Титаны с тобой, мы не пойдем с Манфредами и Фаустами на дерзкую борьбу с мятежными вопросами..."). На самом деле как недовольство Ольги, так и ответы, и поведение Штольца указывают на иное. Туманно и поэтически, но Штольц именно в христианском духе объясняет Ольге се неожиданную грусть. Штольц акцентирует именно запредельное, лежащее за гранью земного, говорит о совершенно естественных порывах человеческой души к Богу, о естественной неудовлетворенности только и исключительно земным. Ольга нашла идеал земной, но тоскует о небесном. "Поиски живого, раздраженного ума, — говорит ей муж, — порываются иногда за житейские грани... Это грусть души, вопрошающей жизнь о ее тайне" (Ч. 4, гл. VIII).
Правда, как и в случае с Ильёй Обломовым, нужно сказать, что неакцентированное и как бы сокрытое христианство Ольги и Штольца также вполне недостаточны при строгом подходе к вопросу о религиозности героев. Речь идет не только о подчеркнутой на всем протяжении романа гордости героев, о их выпирающем самолюбии, об излишней погруженности в мирскую суету, о самоцельности проповедуемого Штольцем труда (вне первой заповеди, как и у Обломова). Речь идет прежде всего о том, что гончаровские герои живут вообще не в атмосфере религиозности явной и открытой, где все вопросы, как у Достоевского, начинаются с Бога и заканчиваются Им. Они живут не в религиозной, а скорее в культурной, гуманистической сфере. Религиозность Гончарова преломляется всегда через вопросы цивилизации, культуры, социума. Над последними автор "Обломова" не "воспаряет", а пытается осмыслить религию через вопросы цивилизации и культуры. Такова религиозность самого Гончарова, такова же религиозность его героев.
Ко времени написания "Обрыва" романист прежде всего сам будет жить уже иной религиозной жизнью, более непосредственной, с некоторыми максималистскими запросами, присущими сугубо русскому Православию. Изменится и религиозная жизнь его героев в последнем романе.
Особо следует сказать об одной героине, оставшейся в тени, но концентрирующей в своем образе наиболее высокие точки религиозной атмосферы романа "Обломов". Это Агафья Матвеевна Пшеницына. Именно она создает столь необходимый фон, выявляющий недостаточность, "тепло-хладность", излишнюю индифферентность христианской душевной жизни остальных героев, включая и Илью Обломова. Пшеницына выступает в романе как образец бескорыстной любви к Богу и к своему ближнему. Именно она выполняет первую и вторую заповедь Христа. А ведь об этих заповедях Сам Христос сказал исчерпывающе ясно: "На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки" (Матф., 22, 40).
При всей приземленности внешней, образ Агафьи Матвеевны весь окутан атмосферой евангельской любви. Ее вера и любовь подчеркнуто просты: "Она как будто перешла в другую веру и стала исповедовать ее, не рассуждая, что это за вера, какие догматы в ней, а слепо повинуясь ее законам... полюбила Обломова просто, как будто простудилась... Она молча приняла обязанности..." (Ч. 4, гл. I). В ее образе нарочито и подчеркнуто заданы как отсутствие рефлексии и рассуждения, так и избыток непосредственной и самой ей необъяснимой любви ("Она сама и не подозревала ничего: ей если б ей это сказать, то это было бы для нес новостью, — она бы усмехнулась и застыдилась" (Ч. 4, гл. I).
Только эта героиня любит истинно христианской, а именно православной, любовью в романе: "Чувство Пшеницыной... оставалось тайною для Обломова, для окружающих ее и для нее самой. Оно было в самом деле бескорыстно, потому что она ставила свечку в церкви, поминала Обломова за здравие затем только, чтоб он выздоровел, и он никогда не узнал об этом" (Там же).
Особо отметим, что из главных героев только Агафья Матвеевна важнейшие акты своей жизни переживает в церкви. И только она любит, а не рассуждает и не рефлектирует о любви. Только она в романе "себя, детей своих и весь дом предавала на волю Божью" (Ч. 4, гл. IX). Это очень многозначительное замечание автора, свидетельствующего о том, что лишь Агафья Пшеницына в романе "ходит под Богом".
Только о ней в романе сказано, что она "жила не напрасно" — именно потому, что "она так полно и много любила" (Ч. 4, гл. X). Образ Агафьи Пшеницыной оттеняет все остальные, дает всю полноту гончаровского Православия. Любовь к Богу и ближним, по заповеди Христовой, исповедует во всей полноте только эта героиня. Все остальные герои любят себя более, чем что бы то ни было.
Сам Гончаров не обладал такой религиозностью, но сознавал это как недостаток. В письме к А. Ф. Кони от 30 июня 1886 г. он писал: "Я с умилением смотрю на тех сокрушенных духом и раздавленных жизнью старичков и старушек, которые, гнездясь по стенке в церквах, или в своих каморках перед лампадой, тихо и безропотно несут свое иго — и видят жизнь и над жизнью высоко только крест и Евангелие, одному этому верят и на одно надеются!
Отчего мы не такие. "Это глупые, блаженные", — говорят мудрецы мыслители. Нет — это люди, это те, которым открыто то, что скрыто от умных и разумных. Тех есть Царствие Божие и они сынами Божиими нарекутся!" [15].
Вопрос о смысле жизни, как всегда у Гончарова, без нажимов и акцентов разрешен в образе Агафьи Пшеницыной. Однако Гончаров не выносит сурового приговора остальным героям, героям не столько любящим, сколько рассуждающим о любви. Он с сочувствием относится к их мучительной рефлексии, отчасти указывая и на невозможность для них — в силу многих причин — духовного пути Агафьи Пшеницыной и указывая на исключительность последней. Романист пытается обозначить в изображаемом им культурном пространстве пространство христианское, христианские ориентиры. Он мучительно пытается соединить строгое, с детства усвоенное им православное воззрение на жизнь (в образе Агафьи Пшеницыной он изображал и свою мать) — с культурными напластованиями своей жизни, со своим либерализмом и западничеством.
Роман "Обломов" стоит в в творчестве Гончарова не особняком. О религиозном мировосприятии Гончарова говорит и то, как он выстроил свою трилогию. Обратим внимание на фамилии героев в трех его романах. В "Обыкновенной истории" действуют дядя и племянник Адуевы, во втором романе ― Обломов и, наконец, в последнем ― Райский. Это своего рода ад, чистилище и рай. Оба Адуевы в конечном итоге остаются позитивистами в том городе, который виделся матери Александра Адуева как "омут". Обломов в своей фамилии несет идею "обломка". Обломка ― чего? Возможно, не только языческого, антично-патриархального мира, но и мира христианского. Душа героя, похоронившая в себе, как в могиле, Божьи дары и сокровища, душа, не воплотившаяся в христианском отношении к истории, душа "старческая" есть, возможно, душа "отложившаяся" или "обломившаяся". Наконец, Райский, вызывающий своей фамилией ассоциации с такими понятиями, как "райская красота", "райский сад", ― этот герой уже выходит из "омута", "ада" Петербурга и едет в место, не случайно носящее название, ассоциирующееся с "райским садом", "райским уголком": Малиновка. Трилогия Гончарова ― если принять за факт сознательную, и именно христианскую, трактовку фамилий гончаровских героев ― есть трилогия христианская: о восхождении человека из "ада" в "рай", о его духовном росте и приближении к христианскому идеалу, о "смерти", "сне" и "воскресении". В самом деле, "Обыкновенная история" потому и обыкновенна, что она повествует о человеке, выбравшем торную дорогу. Эпиграфом к "Обыкновенной истории" могли бы стать слова Христа из Евангелия от Матфея: "Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их" (Мф 7, 13-14). Александр Адуев идет "широкими вратами", его путь ― к духовной смерти. У Ильи Обломова есть попытка воскресения: его любовь к Ольге. Ольга Ильинская в VIII главе 4-й части и говорит о воскресении Обломова. Она обращается к Штольцу:
"Если ты устанешь, я одна пойду и не выйду без него... я заплачу горько, если увижу его... мертвого! Может быть слезы...
― Воскресят, ты думаешь? -перебил Андрей.
― Нет, не воскресят к действительности, по крайней мере заставят его... переменить свою жизнь..." (IV, 473).
Попытка воскресения не удалась, но она была, Обломов не уподобился Александру Адуеву, не пошел "широкими вратами", хотя не входит он и "тесными вратами". Он выбрал позицию "пещеры": спрятался от "адского" мира, не приняв условий его существования, но и отказался от его переделки, а лишь сместился на его периферию ("Выборгская сторона"). Он ни в аду и ни в раю: обломок.
Райский выезжает из Петербурга, полного живых мертвецов ("ад"), в райский уголок, Малиновку. Это уже не "смерть" и не "сон", а "воскресение" или, как прозаически обозначил сам Гончаров в статье "Лучше поздно, чем никогда", ― "пробуждение". Настоящего пробуждения-воскресения героя не состоялось, но тенденция обозначилась ясно: Гончаров всю свою жизнь искал для современного человека пути духовного спасения, искал, пытаясь соединить строгость церковных догматов о спасении с требованиями современной общественной жизни.
В письме к М. М. Стасюлевичу от 7 июня 1868 г. Гончаров намеком обозначил высоту замысла последнего романа: "Я буду бояться прочесть и Вам, чтоб Вы не засмеялись моей смелости... Я боюсь.., что маленькое перо мое не выдержит, не поднимется на высоту моих идеалов ― и художественно-религиозных настроений..." (VIII, 338).
Практически ни в одном произведении после 1860-х годов романист не игнорирует религиозной темы. Сам, видимо, прошедший через болезнь "светско-интеллигентской" полуверы, Гончаров всё настойчивее ― в условиях нарастающего духовного распада России ― возвращается к религиозной теме. Если и до "Обрыва" она играет в его творчестве весьма важную роль, то в поздних произведениях она является преобладающей, а сам Гончаров становится одним из создателей русской художественной, христианской по духу, литературы XIX в.
Список литературы
[1] Мережковский Дмитрий. Акрополь. Избранные литературно-критические статьи. — М., 1991. С. 129.
[2] См.: Мельник В. И. И. А. Гончаров как религиозная личность (биография и
[3] "..."дневная" культура была культурой духа и ума... "ночная" культура есть область мечтания и воображения... Болезненность древнерусского развития можно усмотреть прежде всего в том, что "ночное" воображение слишком долго и слишком упорно укрывается и ускользает от "умного" испытания, поверки и очищения..." (Георгий Флоровский. Пути русского богословия. — Париж, 1937. С. 3).
[4] Там же. С. 4.
[5] В связи с тем, что Обломов соединяет в себе черты христианства и язычества, любопытно заметить, что в русском фольклоре Илья Пророк заменил Перуна "в эпоху двоеверия" (Мифологический словарь. Т. 2. — М., 1988. С. 306). Это отражено в многочисленных сказочных, былинных и др. фольклорных трасформациях" (Там же. С. 307).
[6] Криволапое В. Н. Еще раз об "обломовщине" // Русская литература, 1994, № 2. С. 36.
[7] Творения иже во святых Отца нашего Феофана Затворника. Т. 1. Изд. Свято-Успенского Псково-Печорского монастыря и издательства "Паломник". 1994. С. 5. Далее ссылки даются на это издание.
[8]Там же. С. 105—106.
[9]Там же. С. 106.
[10] Иже во святых Отца нашего Иоанна Златоустого, Архиепископа Константинопольского Избранные творения. Собр. поучений. Т. 1. Изд. Св.-Троицкой Сергиевой Лавры. 1993. С. 367.
[11] Там же. С. 392.
[12] Там же. С. 341.
[13] Там же. С. 396.
[14] Там же. С. 355.
[15] Рукописный отдел ИРЛИ. Ф. 163, Оп. 1, № 125. Архив Е. А. Ляцкого. Л. 50-50 об.